– Он дорого заплатит за сопротивление! Нечего с ним цацкаться! А ну, вперед! Убейте его!
Но прежде чем кто-либо из них успел шевельнуться, трактирщик смело ринулся вперед и стал между разбойниками и флибустьером. Переводя взгляд с одного лица на другое, он взмолился:
– Господа! Подумайте о моем заведении! Это же один из самых известных кабачков в Париже! Ради всего святого, ступайте выяснять отношения в другое место! Сюда вот-вот нагрянут лучники.
– К дьяволу твоих лучников! – прорычал Орлиак. – Я хочу прикончить этого наглого хвастуна, который не знает, кто мы такие, и я это сделаю!
– О черт! – бросил Гараби. – Перед нами отличный мешок для тренировки! Небольшая разминка нам не повредит…
– Приятель! – возразил Лефор. – Не слишком ли плотно набит ваш мешок?! Вот я сейчас разворошу его своим клинком!
В эту минуту трактирщик пал на колени, умоляюще сложив руки и увещевая сражавшихся остановиться. Лефор подскочил к нему, ударил его шпагой плашмя пониже спины, отчего тот рухнул на пол, а сам скрестил шпагу с Фультремоном.
Гараби попытался зайти к нему в тыл и ударить в спину. На мгновение ему почудилось, что Лефор не разгадал его маневра, так как великан смотрел прямо перед собой, наседая на врагов и заставляя их отступить. Однако Гараби не удалось воплотить свой план в жизнь: не успел он опустить шпагу, как Ив, неожиданно отскочив, словно кот, назад, сильным ударом отвел его удар и сделал выпад. Раздался глухой крик, потом глубокий вздох, и разбойник выронил шпагу, зазвеневшую при падении. Гараби схватился обеими руками за грудь и, выпучив глаза, замер с широко раскрытым ртом, будто задыхался.
Фультремон увидел, что пальцы его друга выпачканы кровью, а из уголка губ стекает красная струйка. Он выкрикнул страшное ругательство, а в следующее мгновение Гараби рухнул на пол и застыл навсегда.
– Один готов, разрази его тысяча чертей! – дико захохотал Ив.
Он не успел прибавить ни слова: три шпаги с оглушительным звоном скрестились с его клинком; должно быть, шум сражения слышался за десять туаз от кабачка!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Флибустьеру приходится туго
– Брат мой! – умирающим голосом прошелестел доминиканец, теряя последние силы. – Если Бог не придет мне на помощь, я не доеду до вашей таверны.
– Молитесь! – посоветовал отец Фовель, пришпоривая свою лошадь. – Забудьте, что вы в седле!
– Я пытаюсь, брат мой, пытаюсь! – отвечал отец Фейе. – Однако формы, коими наделил меня Господь, не дают мне забыться, скорее напротив. У меня прямо все тело ломит!
Монах пожал плечами и бег своей лошади не умерил. Спустя некоторое время он продолжал:
– Если верить полученным сведениям, мы находимся на дороге в Нейк, а селение, которое виднеется вон там, несмотря на темноту, скорее всего Рул. Мы находимся на пути в предместье Сент-Оноре. Еще немного – и мы в Париже…
– Мне не доехать!
– Боже правый! Доедете! Помолитесь, черт побери! Сделайте же над собой усилие ради Господа нашего Иисуса Христа, тысяча чертей!
– Как?! – изумился отец Фейе. – Вы опять ругаетесь, отец Фовель?
– Да нет, это так, ради красного словца, – смиренно произнес монах, – и мои ругательства отношения к делу не имеют, потому что вы должны быть сегодня ночью в «Лисьем хвосте» и будете там, даже если мне придется нести вас на себе!..
* * *
Так за разговором двое монахов въехали на улицу Сен-Дени. Их лошади медленно переставляли ноги и из-под копыт летела грязь.
Отец Фейе продолжал громко жаловаться, и, по правде говоря, монаху это порядком надоело, так как доминиканец только и делал, что стонал с той самой минуты, как сел в седло. Но для отца Фовеля главное заключалось в том, чтобы добраться до «Лисьего хвоста». Он то и дело задирал голову, пытаясь разглядеть вывеску, точь-в-точь как делал Лефор несколькими часами раньше.
– Стоп! – вдруг крикнул монах и натянул поводья.
Отец Фейе последовал его примеру, не очень хорошо соображая, что делает. Он увидел, как его спутник прислушался, вытянув длинную шею по примеру собственной лошади, умиравшей от голода и жажды.
– Боюсь, мы не опередили Лефора! – вскричал монах.
– Откуда вы это взяли?
– А вы ничего не слышите?
– Ничего, – признался доминиканец, – если не считать гула в ушах, но это, должно быть, от усталости.
– Могу вам точно сказать и даже готов поставить сто пистолей против медного лиарда, что капитан Лефор уже здесь. Я слышу звон шпаг и смачные ругательства, а так ругаться может только один известный мне человек! Возблагодарим Господа, брат мой: мы прибыли как нельзя более кстати!..
– Брат мой! Я не понимаю ни слова из того, о чем вы говорите…
– Да ведь все просто! Я уверен, что здесь сражаются. А именно тут находится таверна «Лисий хвост», в чем вы можете убедиться, подняв глаза и прочитав вывеску. Здесь-то мы и должны встретиться с нашим капитаном. Но раз тут сражаются и ругаются, значит, Лефор уже прибыл, поверьте мне!
Он проворно спешился и приподнял сутану, чтобы не испачкаться.
– Сидите на лошади, брат мой, – приказал он, – а действовать предоставьте мне!
Он подошел к двери, и отец Фейе услыхал, как тот забарабанил чем-то твердым и тяжелым. Теперь доминиканец и сам разобрал звон клинков и крики сражавшихся. Отец Фейе дрожал всем телом, но не от страха, разумеется, потому что жизнь в тропиках закалила его характер; это новое приключение, думал он, помешает ему немедленно лечь в постель, как он рассчитывал.
Монах еще энергичнее стал стучать в наглухо запертую дверь. Он не знал, слышат ли его изнутри, так как вместо ответа раздавались то взрывы хохота, то крики, а чаще всего проклятия. Все эти звуки принадлежали капитану Лефору. Монах начал терять терпение. В конце концов он взвыл:
– Эй, капитан Лефор! Здесь ваш канонир, отец Фовель.
– Святой Иаков! – отозвался Лефор. – Узнаю своего монаха! Всегда рядом, когда надо проучить негодяя! Потерпите, отец мой! Сейчас я вырежу печенку этому мерзавцу и отопру дверь! А пока, пожалуйста, прочтите «Отче наш» за упокой наглеца, о которого я уже успел затупить свой прекрасный клинок!
Отец Фовель понял, что Лефор говорит, находясь недалеко от двери, и что та заперта на засов.
– Поторопитесь, капитан, – продолжал он, – у меня два пистолета заряжены сухим порохом. Не, дожидайтесь, пока он отсыреет!
– Вы один? – спросил Ив, которому никак не удавалось отогнать наступавших и поднять прут, перегораживавший дверь.
– Со мной отец Фейе. Но он очень устал и у него помутилось в глазах, как у улитки во время дождя…
Одной рукой Лефору все-таки удалось приподнять тяжелый железный прут и сбросить его с крюков. Он упал на пол с оглушительным грохотом, так как монах с другой стороны ломился в дверь изо всех сил, пытаясь поскорее ворваться внутрь.
Он так хорошо представлял себе, что происходит в таверне и как распределяются силы, что ему даже не пришлось прицеливаться. Раздались два выстрела, и Салиньяк с Орлиаком покачнулись, столкнулись плечами и упали на колени, не выпустив, однако, оружие из рук.
– Всеми чертями ада вас заклинаю: оставьте мне хотя бы последнего негодяя! – вскричал Лефор. – Он хотел вырезать ремень из моего живота. Богом клянусь: когда я с ним поговорю, он не сядет в седло без седельных ремней!
Фультремону пришлось туго. Он увидел, что его друзья вышли из строя, Гараби не шевелился и казался мертвым, а он сам очутился лицом к лицу не с легкой добычей, как ему поначалу показалось, а с двумя противниками, причем один из них, монах, стрелял как Бог.
Лефор теснил Фультремона, и тому пришлось отступить. Он пятился до кухни, где, трепеща от страха, трактирщик пал на колени и лихорадочно крестился.
Бретер скоро был загнан в угол и понял, что пропал, так как хватка у великана была железная и ни на мгновение не ослабла. Он казался неутомимым.
– Милейший! – выдохнул Фультремон. – Не убивайте меня! Я нижайше прошу меня простить за дерзкое поведение…
Флибустьер дико захохотал:
– Простить? Простить? Теперь уже слишком поздно: ворота кладбища открыты.
– Богом прошу, – еле выговорил измученный разбойник, с трудом удерживая в руке шпагу и чувствуя, что противник вот-вот его одолеет, – будьте милосердны!
Он обратился к отцу Фовелю:
– Неужели вы не вмешаетесь, отец мой?.. Клянусь святым Григорием, меня против воли втянули в это дело. В глубине души я вас считаю благороднейшим и достойнейшим дворянином, какого я когда-либо встречал!
– Приласкайте урода – он вас ужалит, ударьте урода – он станет ласковым!
– Скупой платит дважды, – вставил Лефор.
– Хватит болтать, капитан, – перебил его монах, – пора прикончить этого негодяя! Я умираю от голода и жажды. Если вы будете продолжать в том же духе, я положу зубы на полку…
– Уважаемый служитель Господа! – собравшись с силами, вскричал недавний убийца. – Сжальтесь надо мной! Сделайте что-нибудь! Если вы позволите меня убить, вы ответите за мою смерть!
– Подумаешь! – махнул рукой отец Фовель. – Да я сам купца за пуговицу удавлю! Не знаете вы меня, мессир: я кусаюсь, брыкаюсь, догоняю, ударяю, отрицаю и отрекаюсь.
– Бей его! – крикнул Лефор.
Фультремон вскрикнул и выронил шпагу. Он схватился левой рукой за правое предплечье. Увидев кровь на его камзоле, отец Фовель понял, что Лефор только обезвредил его. Флибустьер ногой отшвырнул шпагу противника в противоположный угол и приказал:
– На колени, ничтожество! Целуй мои сапоги, если не хочешь получить под зад!
Фультремон повиновался. От боли у него перекосило лицо, но он был убежден: в случае неповиновения ему грозит немедленная смерть. Он склонился к грязным крагам флибустьера, а тот следил за ним с довольной улыбкой на губах. Однако недолго Лефору пришлось радоваться. Он крикнул:
– Эй! Трактирщик! Ну что, натерпелся страху? Неси вина мне и обоим монахам!
Потом он обратился к Фультремону, косившемуся на дверь:
– А ты, негодяй, унеси труп, пока он не протух, да затолкай двух других своих приятелей в угол, чтоб не мозолили нам глаза. Исполняй, не то я тебе кишки выпущу!
– Кто это тут такой смелый?! – послышался с порога незнакомый голос.
Лефор и монах обернулись. Впереди доминиканца, которого они ожидали увидеть, стоял офицер городской полиции в сопровождении лучников.
Сержант окинул зал недовольным взглядом; вокруг него жались солдаты, ощетинившись выставленными вперед пиками.
Офицер бесстрашно шагнул вперед, внимательно оглядывая опрокинутые столы, сломанные стулья, разбитые горшки, разлитые напитки. Он лишь скользнул взглядом по телу Гараби, зато его внимание привлекли стонавшие Салиньяк и Орлиак, которые тщетно пытались остановить фонтаны крови, бившие из их ран.
– Ну, вижу, вы здесь потрудились на славу! – воскликнул он, остановившись от Лефора на почтительном расстоянии, так как флибустьер еще держал в руке шпагу.
Офицер взглянул на Фультремона, все еще не смевшего подняться, и спросил:
– Кто этот господин?
– Негодяй! – взревел Лефор так громко, что офицер нахмурился и отступил назад. – Негодяй, которого я пощадил по доброте душевной.
Отец Фовель заметил, что у сержанта ноздри раздуваются от гнева. Тот закричал:
– Я арестую того, кто так отделал этих людей. Надеюсь, вы нам поможете, отец мой?
– Да, – кивнул монах, – сделаю все возможное и даже больше.
– Вы должны нам помочь, – изрек сержант, – ведь здесь трое людей вот-вот испустят дух.
– Ничего, – успокоил его отец Фовель. – Считайте, что я уже наполовину отслужил мессу, заутреню и вечерню!
– Вы надо мной смеетесь?
– Именно этот вопрос я себе задаю уже некоторое время, – послышался с порога голос, и Лефор с отцом Фовелем узнали отца Фейе.
Глава доминиканского ордена вышел вперед. Он стал перед сержантом.
– Сын мой! Вот человек, – указал он на флибустьера, – о котором я почти ничего не знаю, и монах, который украл у меня требник и силой заставил пропустить гаврский дилижанс ради удовольствия привезти меня сюда верхом на лошади. У меня разламывается поясница. И что я вижу по приезде? Разбойник вывел из строя нескольких достойных господ в таверне, где я надеялся лечь в мягкую постель. В моем приключении немало темных и сомнительных моментов, которые, по-моему, прояснить сможет разве что начальник уголовной полиции…
– Требник, лошадь, кража, начальник полиции! – воскликнул сержант. – Все в одну кучу! Все это мне, наконец, надоело. Не понимаю, почему вы, два монаха, жалуетесь один на другого!
– Мне всегда говорили, – насмешливо произнес отец Фовель, – что парижские судебные власти начинают заутреню с кашля, а ужин – с вина. Теперь я и сам вижу, что все здесь идет наоборот: в заутреню пьют, по вечерам кашляют – кто кого громче!
– Отец мой! – оскорбился сержант. – Я уважаю вашу сутану, но поберегите свой нос: он слишком длинный, а если вы и дальше станете оскорблять полицию, я прикажу вам его укоротить!
– Черт возьми! Отрежете мне нос? Только потому, что он кажется вам чересчур длинным? – изумился отец Фовель.
– Если он и впрямь такой длинный, – рассмеялся Лефор, – значит, наш монах занял первое место на ярмарке носов!
– Нет и нет! Если мой нос такой длинный, то потому, – пояснил святой отец, – что, согласно истинной философии, у моей кормилицы были мягкие соски, так что, когда я сосал молоко, я погружался в ее грудь носом, словно в масло. Только у кормилиц с твердыми сосками питомцы выходят курносыми!
Сержант недоумевал: что за компания, в которую он попал? Внезапно он подал знак своим подчиненным, и те, как по волшебству, окружили Лефора и отца Фовеля.
Только тогда отец Фейе осознал возможные последствия этого шага. Он поспешил загородить собой Лефора и обратился к офицеру:
– Не арестовывайте их! Во всяком случае, не теперь. Я за них ручаюсь…
– Как?! Теперь вы за них ручаетесь? А кто пришел ко мне и клялся Богом, что они перережут весь Париж?
– Да не эти, а вон те разбойники… Он указал на бандитов, стонавших по разным углам зала.
– Можно подумать, – возмутился сержант, – что все монахи будут вечно досаждать соседям звоном колоколов или разглагольствованиями! Лучники, арестуйте этих людей!
Лефор отступил на шаг и поднял шпагу.
– Кого арестовать? – медовым голосом пропел он. – Уж не моего канонира, надеюсь! Черт побери! Он веселый, честный, свободный и, несмотря ни на что, совсем не ханжа! Я уж не говорю о себе, мессир: меня и сотней лучников не запугать! Ну, давайте! Только посмотрите сначала, что тут было сделано до вашего прихода. Хотите посмотреть, как управляется с обидчиками ваш покорный слуга?
– Сопротивляться?! – вскричал сержант. – Пригвоздите этих людей к стене!
– Нет, нет! – вмешался отец Фейе, побледневший сильнее, чем мертвый Гараби. – Оставьте их! Я же вас позвал, чтобы вы помогли им! Они имели дело с разбойниками, которые хотели…
– Отнять у меня кошелек, – договорил Лефор, указывая на свой пояс. – В этом кошельке пятьдесят тысяч ливров золотом!
Сержант пожал плечами. Ему все это казалось пустой похвальбой.
Однако, подумав, он вздрогнул, осознав, о какой огромной сумме идет речь, и ему стало совершенно ясно: «Пятьдесят тысяч ливров, – сказал он себе, – такие деньги можно только награбить! Значит, передо мной опасные злодеи! А доминиканец и иезуит? Да настоящие ли они монахи? Сомневаюсь!»
Он засеменил по направлению к доминиканцу и подозрительно его оглядел:
– Прекратите этот маскарад!
– Маскарад? – не понял отец Фейе, а монах рассмеялся и закричал:
– Отлично сказано, сержант!
– Вы тоже раздевайтесь! – еще более угрожающим тоном приказал офицер.
– Бедняга заговаривается! – посочувствовал отец Фейе, подходя к Лефору, чтобы на всякий случай приготовиться к обороне.
– Сын мой! – проговорил отец Фейе. – Я – глава ордена доминиканцев в Сен-Пьере на острове Мартиника…
– Не знаю такой епархии…
– У меня поручение Высшего Совета Мартиники к его высокопреосвященству кардиналу Мазарини, в чем вы можете убедиться, изучив эту грамоту…
Он раскрыл требник и протянул листок офицеру, а тот пробежал его взглядом. Но он не знал грамоты, и впечатление на него произвели лишь восковые печати. Он вернул послание доминиканцу, а в это время Лефор заявил:
– Мне тоже необходимо увидеться с его высокопреосвященством кардиналом Мазарини, о чем свидетельствуют письма, которые я привез от командора Лонгвилье де Пуэнси, генерал-губернатора Подветренных островов…
– Хм, хм… – растерялся сержант.
– Я завтра же отправляюсь ко двору с шевалье де Виллером за обещанным мне полковничьим патентом, – прибавил флибустьер, опираясь на шпагу.
– Зачем же вы перебили всех этих людей? – удивился командир лучников.
– Да они хотели отнять у меня кошель…
Сержант надолго задумался. Он не знал, на что решиться: принять ли ему на веру заявление монахов и Лефора? Тем временем Фультремон и двое его раненых друзей стонали, поглядывая на дверь. Но ее надежно охраняли лучники, у негодяев не оставалось ни малейшей надежды улизнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Но прежде чем кто-либо из них успел шевельнуться, трактирщик смело ринулся вперед и стал между разбойниками и флибустьером. Переводя взгляд с одного лица на другое, он взмолился:
– Господа! Подумайте о моем заведении! Это же один из самых известных кабачков в Париже! Ради всего святого, ступайте выяснять отношения в другое место! Сюда вот-вот нагрянут лучники.
– К дьяволу твоих лучников! – прорычал Орлиак. – Я хочу прикончить этого наглого хвастуна, который не знает, кто мы такие, и я это сделаю!
– О черт! – бросил Гараби. – Перед нами отличный мешок для тренировки! Небольшая разминка нам не повредит…
– Приятель! – возразил Лефор. – Не слишком ли плотно набит ваш мешок?! Вот я сейчас разворошу его своим клинком!
В эту минуту трактирщик пал на колени, умоляюще сложив руки и увещевая сражавшихся остановиться. Лефор подскочил к нему, ударил его шпагой плашмя пониже спины, отчего тот рухнул на пол, а сам скрестил шпагу с Фультремоном.
Гараби попытался зайти к нему в тыл и ударить в спину. На мгновение ему почудилось, что Лефор не разгадал его маневра, так как великан смотрел прямо перед собой, наседая на врагов и заставляя их отступить. Однако Гараби не удалось воплотить свой план в жизнь: не успел он опустить шпагу, как Ив, неожиданно отскочив, словно кот, назад, сильным ударом отвел его удар и сделал выпад. Раздался глухой крик, потом глубокий вздох, и разбойник выронил шпагу, зазвеневшую при падении. Гараби схватился обеими руками за грудь и, выпучив глаза, замер с широко раскрытым ртом, будто задыхался.
Фультремон увидел, что пальцы его друга выпачканы кровью, а из уголка губ стекает красная струйка. Он выкрикнул страшное ругательство, а в следующее мгновение Гараби рухнул на пол и застыл навсегда.
– Один готов, разрази его тысяча чертей! – дико захохотал Ив.
Он не успел прибавить ни слова: три шпаги с оглушительным звоном скрестились с его клинком; должно быть, шум сражения слышался за десять туаз от кабачка!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Флибустьеру приходится туго
– Брат мой! – умирающим голосом прошелестел доминиканец, теряя последние силы. – Если Бог не придет мне на помощь, я не доеду до вашей таверны.
– Молитесь! – посоветовал отец Фовель, пришпоривая свою лошадь. – Забудьте, что вы в седле!
– Я пытаюсь, брат мой, пытаюсь! – отвечал отец Фейе. – Однако формы, коими наделил меня Господь, не дают мне забыться, скорее напротив. У меня прямо все тело ломит!
Монах пожал плечами и бег своей лошади не умерил. Спустя некоторое время он продолжал:
– Если верить полученным сведениям, мы находимся на дороге в Нейк, а селение, которое виднеется вон там, несмотря на темноту, скорее всего Рул. Мы находимся на пути в предместье Сент-Оноре. Еще немного – и мы в Париже…
– Мне не доехать!
– Боже правый! Доедете! Помолитесь, черт побери! Сделайте же над собой усилие ради Господа нашего Иисуса Христа, тысяча чертей!
– Как?! – изумился отец Фейе. – Вы опять ругаетесь, отец Фовель?
– Да нет, это так, ради красного словца, – смиренно произнес монах, – и мои ругательства отношения к делу не имеют, потому что вы должны быть сегодня ночью в «Лисьем хвосте» и будете там, даже если мне придется нести вас на себе!..
* * *
Так за разговором двое монахов въехали на улицу Сен-Дени. Их лошади медленно переставляли ноги и из-под копыт летела грязь.
Отец Фейе продолжал громко жаловаться, и, по правде говоря, монаху это порядком надоело, так как доминиканец только и делал, что стонал с той самой минуты, как сел в седло. Но для отца Фовеля главное заключалось в том, чтобы добраться до «Лисьего хвоста». Он то и дело задирал голову, пытаясь разглядеть вывеску, точь-в-точь как делал Лефор несколькими часами раньше.
– Стоп! – вдруг крикнул монах и натянул поводья.
Отец Фейе последовал его примеру, не очень хорошо соображая, что делает. Он увидел, как его спутник прислушался, вытянув длинную шею по примеру собственной лошади, умиравшей от голода и жажды.
– Боюсь, мы не опередили Лефора! – вскричал монах.
– Откуда вы это взяли?
– А вы ничего не слышите?
– Ничего, – признался доминиканец, – если не считать гула в ушах, но это, должно быть, от усталости.
– Могу вам точно сказать и даже готов поставить сто пистолей против медного лиарда, что капитан Лефор уже здесь. Я слышу звон шпаг и смачные ругательства, а так ругаться может только один известный мне человек! Возблагодарим Господа, брат мой: мы прибыли как нельзя более кстати!..
– Брат мой! Я не понимаю ни слова из того, о чем вы говорите…
– Да ведь все просто! Я уверен, что здесь сражаются. А именно тут находится таверна «Лисий хвост», в чем вы можете убедиться, подняв глаза и прочитав вывеску. Здесь-то мы и должны встретиться с нашим капитаном. Но раз тут сражаются и ругаются, значит, Лефор уже прибыл, поверьте мне!
Он проворно спешился и приподнял сутану, чтобы не испачкаться.
– Сидите на лошади, брат мой, – приказал он, – а действовать предоставьте мне!
Он подошел к двери, и отец Фейе услыхал, как тот забарабанил чем-то твердым и тяжелым. Теперь доминиканец и сам разобрал звон клинков и крики сражавшихся. Отец Фейе дрожал всем телом, но не от страха, разумеется, потому что жизнь в тропиках закалила его характер; это новое приключение, думал он, помешает ему немедленно лечь в постель, как он рассчитывал.
Монах еще энергичнее стал стучать в наглухо запертую дверь. Он не знал, слышат ли его изнутри, так как вместо ответа раздавались то взрывы хохота, то крики, а чаще всего проклятия. Все эти звуки принадлежали капитану Лефору. Монах начал терять терпение. В конце концов он взвыл:
– Эй, капитан Лефор! Здесь ваш канонир, отец Фовель.
– Святой Иаков! – отозвался Лефор. – Узнаю своего монаха! Всегда рядом, когда надо проучить негодяя! Потерпите, отец мой! Сейчас я вырежу печенку этому мерзавцу и отопру дверь! А пока, пожалуйста, прочтите «Отче наш» за упокой наглеца, о которого я уже успел затупить свой прекрасный клинок!
Отец Фовель понял, что Лефор говорит, находясь недалеко от двери, и что та заперта на засов.
– Поторопитесь, капитан, – продолжал он, – у меня два пистолета заряжены сухим порохом. Не, дожидайтесь, пока он отсыреет!
– Вы один? – спросил Ив, которому никак не удавалось отогнать наступавших и поднять прут, перегораживавший дверь.
– Со мной отец Фейе. Но он очень устал и у него помутилось в глазах, как у улитки во время дождя…
Одной рукой Лефору все-таки удалось приподнять тяжелый железный прут и сбросить его с крюков. Он упал на пол с оглушительным грохотом, так как монах с другой стороны ломился в дверь изо всех сил, пытаясь поскорее ворваться внутрь.
Он так хорошо представлял себе, что происходит в таверне и как распределяются силы, что ему даже не пришлось прицеливаться. Раздались два выстрела, и Салиньяк с Орлиаком покачнулись, столкнулись плечами и упали на колени, не выпустив, однако, оружие из рук.
– Всеми чертями ада вас заклинаю: оставьте мне хотя бы последнего негодяя! – вскричал Лефор. – Он хотел вырезать ремень из моего живота. Богом клянусь: когда я с ним поговорю, он не сядет в седло без седельных ремней!
Фультремону пришлось туго. Он увидел, что его друзья вышли из строя, Гараби не шевелился и казался мертвым, а он сам очутился лицом к лицу не с легкой добычей, как ему поначалу показалось, а с двумя противниками, причем один из них, монах, стрелял как Бог.
Лефор теснил Фультремона, и тому пришлось отступить. Он пятился до кухни, где, трепеща от страха, трактирщик пал на колени и лихорадочно крестился.
Бретер скоро был загнан в угол и понял, что пропал, так как хватка у великана была железная и ни на мгновение не ослабла. Он казался неутомимым.
– Милейший! – выдохнул Фультремон. – Не убивайте меня! Я нижайше прошу меня простить за дерзкое поведение…
Флибустьер дико захохотал:
– Простить? Простить? Теперь уже слишком поздно: ворота кладбища открыты.
– Богом прошу, – еле выговорил измученный разбойник, с трудом удерживая в руке шпагу и чувствуя, что противник вот-вот его одолеет, – будьте милосердны!
Он обратился к отцу Фовелю:
– Неужели вы не вмешаетесь, отец мой?.. Клянусь святым Григорием, меня против воли втянули в это дело. В глубине души я вас считаю благороднейшим и достойнейшим дворянином, какого я когда-либо встречал!
– Приласкайте урода – он вас ужалит, ударьте урода – он станет ласковым!
– Скупой платит дважды, – вставил Лефор.
– Хватит болтать, капитан, – перебил его монах, – пора прикончить этого негодяя! Я умираю от голода и жажды. Если вы будете продолжать в том же духе, я положу зубы на полку…
– Уважаемый служитель Господа! – собравшись с силами, вскричал недавний убийца. – Сжальтесь надо мной! Сделайте что-нибудь! Если вы позволите меня убить, вы ответите за мою смерть!
– Подумаешь! – махнул рукой отец Фовель. – Да я сам купца за пуговицу удавлю! Не знаете вы меня, мессир: я кусаюсь, брыкаюсь, догоняю, ударяю, отрицаю и отрекаюсь.
– Бей его! – крикнул Лефор.
Фультремон вскрикнул и выронил шпагу. Он схватился левой рукой за правое предплечье. Увидев кровь на его камзоле, отец Фовель понял, что Лефор только обезвредил его. Флибустьер ногой отшвырнул шпагу противника в противоположный угол и приказал:
– На колени, ничтожество! Целуй мои сапоги, если не хочешь получить под зад!
Фультремон повиновался. От боли у него перекосило лицо, но он был убежден: в случае неповиновения ему грозит немедленная смерть. Он склонился к грязным крагам флибустьера, а тот следил за ним с довольной улыбкой на губах. Однако недолго Лефору пришлось радоваться. Он крикнул:
– Эй! Трактирщик! Ну что, натерпелся страху? Неси вина мне и обоим монахам!
Потом он обратился к Фультремону, косившемуся на дверь:
– А ты, негодяй, унеси труп, пока он не протух, да затолкай двух других своих приятелей в угол, чтоб не мозолили нам глаза. Исполняй, не то я тебе кишки выпущу!
– Кто это тут такой смелый?! – послышался с порога незнакомый голос.
Лефор и монах обернулись. Впереди доминиканца, которого они ожидали увидеть, стоял офицер городской полиции в сопровождении лучников.
Сержант окинул зал недовольным взглядом; вокруг него жались солдаты, ощетинившись выставленными вперед пиками.
Офицер бесстрашно шагнул вперед, внимательно оглядывая опрокинутые столы, сломанные стулья, разбитые горшки, разлитые напитки. Он лишь скользнул взглядом по телу Гараби, зато его внимание привлекли стонавшие Салиньяк и Орлиак, которые тщетно пытались остановить фонтаны крови, бившие из их ран.
– Ну, вижу, вы здесь потрудились на славу! – воскликнул он, остановившись от Лефора на почтительном расстоянии, так как флибустьер еще держал в руке шпагу.
Офицер взглянул на Фультремона, все еще не смевшего подняться, и спросил:
– Кто этот господин?
– Негодяй! – взревел Лефор так громко, что офицер нахмурился и отступил назад. – Негодяй, которого я пощадил по доброте душевной.
Отец Фовель заметил, что у сержанта ноздри раздуваются от гнева. Тот закричал:
– Я арестую того, кто так отделал этих людей. Надеюсь, вы нам поможете, отец мой?
– Да, – кивнул монах, – сделаю все возможное и даже больше.
– Вы должны нам помочь, – изрек сержант, – ведь здесь трое людей вот-вот испустят дух.
– Ничего, – успокоил его отец Фовель. – Считайте, что я уже наполовину отслужил мессу, заутреню и вечерню!
– Вы надо мной смеетесь?
– Именно этот вопрос я себе задаю уже некоторое время, – послышался с порога голос, и Лефор с отцом Фовелем узнали отца Фейе.
Глава доминиканского ордена вышел вперед. Он стал перед сержантом.
– Сын мой! Вот человек, – указал он на флибустьера, – о котором я почти ничего не знаю, и монах, который украл у меня требник и силой заставил пропустить гаврский дилижанс ради удовольствия привезти меня сюда верхом на лошади. У меня разламывается поясница. И что я вижу по приезде? Разбойник вывел из строя нескольких достойных господ в таверне, где я надеялся лечь в мягкую постель. В моем приключении немало темных и сомнительных моментов, которые, по-моему, прояснить сможет разве что начальник уголовной полиции…
– Требник, лошадь, кража, начальник полиции! – воскликнул сержант. – Все в одну кучу! Все это мне, наконец, надоело. Не понимаю, почему вы, два монаха, жалуетесь один на другого!
– Мне всегда говорили, – насмешливо произнес отец Фовель, – что парижские судебные власти начинают заутреню с кашля, а ужин – с вина. Теперь я и сам вижу, что все здесь идет наоборот: в заутреню пьют, по вечерам кашляют – кто кого громче!
– Отец мой! – оскорбился сержант. – Я уважаю вашу сутану, но поберегите свой нос: он слишком длинный, а если вы и дальше станете оскорблять полицию, я прикажу вам его укоротить!
– Черт возьми! Отрежете мне нос? Только потому, что он кажется вам чересчур длинным? – изумился отец Фовель.
– Если он и впрямь такой длинный, – рассмеялся Лефор, – значит, наш монах занял первое место на ярмарке носов!
– Нет и нет! Если мой нос такой длинный, то потому, – пояснил святой отец, – что, согласно истинной философии, у моей кормилицы были мягкие соски, так что, когда я сосал молоко, я погружался в ее грудь носом, словно в масло. Только у кормилиц с твердыми сосками питомцы выходят курносыми!
Сержант недоумевал: что за компания, в которую он попал? Внезапно он подал знак своим подчиненным, и те, как по волшебству, окружили Лефора и отца Фовеля.
Только тогда отец Фейе осознал возможные последствия этого шага. Он поспешил загородить собой Лефора и обратился к офицеру:
– Не арестовывайте их! Во всяком случае, не теперь. Я за них ручаюсь…
– Как?! Теперь вы за них ручаетесь? А кто пришел ко мне и клялся Богом, что они перережут весь Париж?
– Да не эти, а вон те разбойники… Он указал на бандитов, стонавших по разным углам зала.
– Можно подумать, – возмутился сержант, – что все монахи будут вечно досаждать соседям звоном колоколов или разглагольствованиями! Лучники, арестуйте этих людей!
Лефор отступил на шаг и поднял шпагу.
– Кого арестовать? – медовым голосом пропел он. – Уж не моего канонира, надеюсь! Черт побери! Он веселый, честный, свободный и, несмотря ни на что, совсем не ханжа! Я уж не говорю о себе, мессир: меня и сотней лучников не запугать! Ну, давайте! Только посмотрите сначала, что тут было сделано до вашего прихода. Хотите посмотреть, как управляется с обидчиками ваш покорный слуга?
– Сопротивляться?! – вскричал сержант. – Пригвоздите этих людей к стене!
– Нет, нет! – вмешался отец Фейе, побледневший сильнее, чем мертвый Гараби. – Оставьте их! Я же вас позвал, чтобы вы помогли им! Они имели дело с разбойниками, которые хотели…
– Отнять у меня кошелек, – договорил Лефор, указывая на свой пояс. – В этом кошельке пятьдесят тысяч ливров золотом!
Сержант пожал плечами. Ему все это казалось пустой похвальбой.
Однако, подумав, он вздрогнул, осознав, о какой огромной сумме идет речь, и ему стало совершенно ясно: «Пятьдесят тысяч ливров, – сказал он себе, – такие деньги можно только награбить! Значит, передо мной опасные злодеи! А доминиканец и иезуит? Да настоящие ли они монахи? Сомневаюсь!»
Он засеменил по направлению к доминиканцу и подозрительно его оглядел:
– Прекратите этот маскарад!
– Маскарад? – не понял отец Фейе, а монах рассмеялся и закричал:
– Отлично сказано, сержант!
– Вы тоже раздевайтесь! – еще более угрожающим тоном приказал офицер.
– Бедняга заговаривается! – посочувствовал отец Фейе, подходя к Лефору, чтобы на всякий случай приготовиться к обороне.
– Сын мой! – проговорил отец Фейе. – Я – глава ордена доминиканцев в Сен-Пьере на острове Мартиника…
– Не знаю такой епархии…
– У меня поручение Высшего Совета Мартиники к его высокопреосвященству кардиналу Мазарини, в чем вы можете убедиться, изучив эту грамоту…
Он раскрыл требник и протянул листок офицеру, а тот пробежал его взглядом. Но он не знал грамоты, и впечатление на него произвели лишь восковые печати. Он вернул послание доминиканцу, а в это время Лефор заявил:
– Мне тоже необходимо увидеться с его высокопреосвященством кардиналом Мазарини, о чем свидетельствуют письма, которые я привез от командора Лонгвилье де Пуэнси, генерал-губернатора Подветренных островов…
– Хм, хм… – растерялся сержант.
– Я завтра же отправляюсь ко двору с шевалье де Виллером за обещанным мне полковничьим патентом, – прибавил флибустьер, опираясь на шпагу.
– Зачем же вы перебили всех этих людей? – удивился командир лучников.
– Да они хотели отнять у меня кошель…
Сержант надолго задумался. Он не знал, на что решиться: принять ли ему на веру заявление монахов и Лефора? Тем временем Фультремон и двое его раненых друзей стонали, поглядывая на дверь. Но ее надежно охраняли лучники, у негодяев не оставалось ни малейшей надежды улизнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44