Он придумал этот на первый взгляд пустяковый прием: наносил на пули крошечные отверстия вроде тех, что вы видите перед собой. Кажется, мелочь, однако рана от такой свинцовой пули будет огромной, словно от пушечного ядра… Такой же пулей я прошлой ночью снес голову негодяю из Каз-Пилота… Попробуйте и убедитесь сами! Результат зачастую бывает столь потрясающий, что в другой раз стрелять не приходится…
Мари едва заметно пожала плечами. Этот вопрос нимало ее не интересовал.
– Вы слышали, Режиналь, – в упор спросила она, – что мне сказал майор по вашему поводу?
– Разумеется. Я не пропустил ни слова.
– И что вы обо всем этом думаете?
Он зарядил пистолеты. Положил их на стол и стал задумчиво расхаживать по комнате.
– Делайте, что считаете нужным, Мари, – сказал он наконец. – Решение принимать нельзя, не узнав прежде, как могут повернуться события. Я знаю лишь одно: что бы ни случилось, я сумею защититься и отомстить за себя. И еще: моя судьба как члена Высшего Совета – в ваших руках. И я бы не хотел, дорогая Мари, чтобы из-за моего присутствия опасность грозила вашей собственной жизни.
– Спасибо, Режиналь, – поблагодарила она. – Мы, разумеется, скоро увидимся. Однако позвольте обсудить с вами последний вопрос. Если со мной что-нибудь случится, поклянитесь самым святым, что у вас есть: мстя за меня, вы ни в коем случае не прибегнете к помощи извне!
– Раз вы этого требуете, даю вам слово. Однако пусть поостережется осмелившийся поднять на меня руку! Я буду беспощаден с этой толпой идиотов!..
Что ему стоило дать такую клятву? Как только Мари исчезнет, разве не присоединится он к тем, кто жаждет занять ее место?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Первое отречение
Стремительно надвигавшаяся в тропических широтах ночь застала их в пути, когда до Ле-Прешера оставалось около лье. От самого Сен-Пьера они не обменялись ни словом, стараясь ехать так быстро, как только позволял почтенный возраст святого отца, бывшего неважным наездником. Теперь, вблизи моря, легкий ветерок приносил с собой приятную свежесть.
Вдалеке зловещие отблески отражались в иссиня-черном небе, которое останется таким еще на несколько часов, пока на нем не появятся первые тропические звезды.
Временами отблески пламени казались ярче из-за внезапной перемены ветра.
Мари спрашивала себя, в каком состоянии она застанет небольшой поселок, обычно такой мирный, лежавший на холме и омываемый с другой стороны Карибским морем. Мари хотела бы знать, что происходило к югу, по другую сторону от Сен-Пьера, в Ле-Карбе, и как в это же время себя ведут жители Каз-Пилота после пожаров истекшей ночи.
Должно быть, ром течет рекой, а это вряд ли внесет успокоение в смятенные души колонистов.
Когда они подъехали к первым свайным постройкам Ле-Прешера, то услышали громкие крики, сливавшиеся в сплошной гул. Похоже, кричали во время праздника, карнавала, однако на сей раз шум приобретал драматический характер, отчего сердца наполнялись тоской и неясным предчувствием беды.
Когда всадники вступили на главную улицу, перерезавшую поселок из одного конца в другой, Мари, не выпуская поводьев, инстинктивно сжала рукоять одного из пистолетов. В эту минуту она прощалась с жизнью и дала себе слово: она сделает все возможное, чтобы положить бунту конец, но, если ей суждено умереть, она подстрелит кого-нибудь из своих врагов.
Вначале всадникам показалось, что поселок опустел. После поджога складов, рынков, домов жители, вероятно, отправились в другое место, чтобы продолжать подвиги. Однако шум не утихал. Судя по всему, толпа стекалась в одно место, скорее всего – на площадь Оружия.
– Дети мои! – вдруг заговорил святой отец, выбросив одну руку вперед. – Нам лучше ехать помедленнее. Ни к чему поспешностью выдавать обуревающее нас волнение. Чужое хладнокровие всегда сдерживает самых страстных крикунов. Давайте въедем на главную площадь не спеша. И ни слова лишнего: будем сохранять достоинство.
Он обернулся к Мари:
– Может быть, дитя мое, вам бы следовало укрыться за мной. Тело у меня большое и, хоть и старое, могло бы вас заслонить от злоумышленника…
– Нет, отец мой, – твердо возразила она, – прошу вас, напротив, пропустить меня вперед. Во главе нашего небольшого отряда следует быть мне. Следуйте за мной…
Она пришпорила лошадь, выехала вперед, потом осадила лошадь и неспешно направилась к площади в сопровождении двух мужчин.
По мере того как их небольшой отряд продвигался вперед, выкрики бунтовщиков становились все пронзительнее, уже можно было разобрать отдельные слова.
Мари глубоко вздохнула. Она чуть сильнее сжала повод и опустила руку на бедро, приготовившись выхватить пистолет.
Позади нее ехали бок о бок Мерри Рулз и отец Бонен.
Как только бунтовщики заметили троих всадников, закричали еще громче, а потом вдруг затихли, как по команде.
Мари решительно, как ни в чем не бывало продвигалась вперед, в самую гущу толпы.
Она увидела, что бунтовщики сложили костер и разговаривали, стоя вокруг него, как в дни народных гуляний. И сразу подумала, что собравшиеся держат совет, желая договориться, как вести себя дальше.
У Мари за голенище был заткнут хлыст. Ее охватило безумное желание ударить кого-нибудь из этих людей с перекошенными от бешенства лицами, однако она сдержалась.
Костер, разложенный посреди площади, выглядел празднично, зато длинные тени сбившихся в кучу людей смотрелись угрожающе.
Когда от ближайших бунтовщиков Мари отделяло всего несколько шагов, она остановила лошадь и громко, отчетливо выговаривая, спросила:
– Вы меня узнаёте? Что происходит? Что вы здесь делаете?
Святой отец и Мерри Рулз подъехали вслед за Мари и остановились по обе стороны от Мари, словно беря ее под свою защиту. Сзади, с другого конца площади, несколько нестройных голосов выкрикнули:
– Смерть генеральше! Смерть шлюхе! Смерть ее любовнику!
Мари сделала вид, что не слышит, но незаметным движением шпор подняла лошадь на дыбы. Передние копыта животного взвились на мгновение над головами близстоявших людей, и те отшатнулись. Нельзя сказать, что при других обстоятельствах они вели бы себя менее вызывающе; просто те, что находились в задних рядах, верили в собственную безнаказанность, а эти, оказавшись лицом к лицу с действительностью, лучше, может быть, осознавали серьезность своей вины и предательства.
– Расходитесь по домам! – приказала Мари. – Ступайте проспитесь! Завтра будет много работы. Придется восстанавливать то, что вы уничтожили…
Те же голоса из задних рядов снова закричали:
– Да здравствует Пленвиль! Смерть генеральше! Стоявшие впереди колонисты сначала колебались, но потом подхватили:
– Да! Да! Низложение! Долой Мобре! Мобре – предатель! Низложение! Да здравствует Пленвиль!
Кто-то, спрятавшись за спинами других, пошел еще дальше в надежде, что его не узнают:
– Чего вы ждете! Тащите ее с лошади! Костер готов!
– Зачем нам эта девка?! Смерть шлюхе!
Отец Бонен поднял голову и незаметно выехал вперед, заслонив собой Мари, словно опасался за ее жизнь.
– Дети мои! – заговорил он. – Меня вы тоже знаете… Вам известно: слова, падавшие из моих уст, неизменно были справедливыми и человеколюбивыми. Всякий раз, когда я бывал в Ле-Прешере, вы бежали мне навстречу. Вы просили меня помолиться за ваше избавление от болезней. Приносили мне для благословения своих детей. Я видел, как вы всегда аккуратно являетесь к молитве, и ваша вера, должно быть, угодна Всевышнему… Что же я слышу сегодня? Крики, угрозы, оскорбления и проклятья! Кто вас так изменил?
Низкий глубокий голос святого отца разносился в ночи, и негодяев от ужаса мороз подирал по коже.
– Кто говорит о смерти? Кто тут собирается убить ближнего? Кто нарушает данное прежде слово? Напоминаю: нет большего преступления, чем оскорблять Господа, похищая жизнь, которую Бог вдохнул в одно из своих творений! Станьте прежними, дети мои, и поторопитесь! Оставьте преступный путь, на который вас заманили, иначе он заведет вас слишком далеко… Выслушайте меня…
– Хватит! – крикнул кто-то. – Эта женщина – потаскуха. Она дает приют в собственном доме всем своим любовникам!
– Это ложь! Но если бы все было правдой, напомню вам слова Христа: «Кто без греха, пусть первым бросит в нее камень!»
– Вас водят за нос! – взвыл кто-то из толпы, собравшейся вокруг угасающего костра, поскольку огонь никто больше не поддерживал. – Вас обманывают! Иезуит сговорился с этой женщиной, а она – со своим любовником Мобре, продающим нас англичанам!
– Смерть Мобре!
Неожиданно толпа пришла в волнение и вытолкнула стоявших в первых рядах бунтовщиков прямо под копыта лошадей. Отец Бонен понял, что попытки урезонить и призвать толпу к совести не дадут результата. Он все больше опасался за жизнь Мари.
– Майор! – воскликнул он. – Пора и вам вмешаться! Сделайте же что-нибудь!
– И что, по-вашему, я должен делать? Похоже, эти люди отлично знают, чего хотят.
– Вот как? – изумился святой отец. – Вы осведомлены лучше меня, конечно! Мне не с чем вас поздравить… Скажите же этим людям: пусть хорошенько обдумают свои поступки и спокойно изложат свои требования. Ее высокопревосходительство отправится со мной в казармы. Передайте им мои слова, пусть выберут пятерых представителей, не больше, и те пускай явятся к нам…
Святой отец твердой рукой взял коня под уздцы и, вопреки усилиям Мари, заставил ее развернуться; никто из бунтовщиков не осмелился перейти от угрозы к действиям, и отец Бонен увлек Мари к казармам.
Тем временем Рулз, подчиняясь святому отцу, повел переговоры с восставшими.
– Едемте, – произнес святой отец, как только они оказались на некотором удалении от бушевавшей толпы, – едемте, мадам. Я не смею подумать, что мои слова произвели на них большее впечатление. Тем не менее среди солдат нам будет удобнее слушать их пожелания. Во всяком случае, вы сможете выиграть время, давая им обещания. Иногда бывает довольно небольшой передышки, чтобы покой снова снизошел на души заблудших…
Они поравнялись с первой линией заграждений, и солдаты их сейчас же пропустили, как только узнали Мари. Скоро капитан де Мартель, предупрежденный об их прибытии, выехал им навстречу верхом на коне.
Он остановился в нескольких шагах от посетителей и почтительно поклонился госпоже Дюпарке:
– Ваше высокопревосходительство! Я сожалею, что вынужден принимать вас при подобных обстоятельствах. Подстрекатели подняли за собой лучших и самых храбрых из наших колонистов. Те даже стреляли в нас! По совету капитана Лагарена я не стал отвечать им огнем. Но амбары были подожжены. Слава Богу, мадам, вы – с нами, и мои люди будут защищать вашу жизнь до последнего.
– Спасибо, капитан, – поблагодарила Мари. – Отведите нас, пожалуйста, на место расквартирования. Прикажите, чтобы к нам пропустили депутацию из пяти человек, которая скоро прибудет ко мне для переговоров.
Капитан поклонился.
Не прошло и четверти часа, как святой отец и Мари, ожидавшие в просторной комнате, пропахшей оружейной смазкой и кожей, увидели Мерри Рулза.
Тот устало бросил шляпу на деревянную скамью и с неудовольствием сообщил:
– Они выбирают делегацию. Мы увидим этих людей через несколько минут.
– Господин майор! Вы узнали кого-нибудь среди самых отъявленных подстрекателей?
– Нет, – возразил Мерри Рулз.
– Должно быть, у вас слабое зрение, – бросила Мари. – Я вот узнала некоего Босолея.
– В темноте недолго и ошибиться, мадам. Я не хотел бы обвинять невиновного.
– Не могли бы вы, майор, – продолжала Мари, – объяснить отсутствие господина Пленвиля? Его предлагают в губернаторы, но где же он сам? Однако у меня есть все основания предполагать, что он сам пытался выдвинуться!
– Пленвиль живет в Ле-Карбе, мадам.
– А Босолей – в Ле-Прешере… Если я правильно понимаю, мы рискуем пережить подобное восстание и в Ле-Карбе под предводительством господина де Пленвиля в точности такое же, как здесь, подготовленное господином Босолеем!
Мерри Рулз ничего не ответил. Отец Бонен наблюдал за майором украдкой и, казалось, уже составил о нем верное представление. Однако теперь славный монах чувствовал себя спокойнее. Все-таки солдаты рядом и смогут защитить Мари. Он понял, что та, рискуя жизнью, хотя и следуя при этом его совету, ставила под угрозу безопасность и порядок, даже само существование острова. Пусть ее сегодня поносят – от этого ее власть не меньше, а значит, за нею право, справедливость и король. Иезуит полагал, что рано или поздно придется прибегнуть к ее помощи. Ведь даже если народ прогонит Мари и назначит кого-нибудь на ее место, какова будет во Франции реакция короля? Как разгневается монарх, когда узнает о таком насилии? Не пошлет ли он тогда эскадру для усмирения бунтовщиков?
К нему возвращалась вера в собственную правоту. Мари сама не знала, как еще она держится на ногах. Несколькими часами раньше она падала от изнеможения и сейчас сопротивлялась усталости лишь благодаря неимоверному усилию воли.
Шаги, донесшиеся с улицы, заставили ее поднять голову, и вскоре она увидела пятерых человек.
Она сейчас же постаралась разглядеть, есть ли среди них знакомые лица. Но ей прежде не доводилось встречаться с Сигали, а потому связь депутации с подстрекателем Босолеем мог усмотреть один майор.
Сигали сразу же повел себя как глава депутации и вышел вперед. Он с вызывающим видом подошел к Мари и ее спутникам; все трое, не проронив ни слова, ожидали, когда заговорит Сигали.
– Меня и моих друзей избрали поселенцы Ле-Прешера, – начал он. – Мне поручено передать вам требования жителей поселка и его окрестностей.
– Говорите, – предложила Мари. – После посмотрим. Чего хотят колонисты?
– Они требуют прежде всего отменить унизительный для них закон, похожий скорее на строгий контроль за торговлей табаком.
Он замолчал, ожидая ответа. Но Мари спросила:
– Что еще?
– Колонисты требуют истребления карибских индейцев. Они хотят, чтобы тем была объявлена беспощадная война.
– Дальше?
– Поселенцы требуют, чтобы из состава Высшего Совета был незамедлительно выведен предатель: шевалье де Мобре.
– Это все?
– Пока – да, мадам.
Мари обернулась к Мерри Рулзу, потом к отцу Бонену, спрашивая их совета.
– Мы можем сказать этим людям, мадам, – заговорил майор, – что созвали на завтра Высший Совет, где все эти вопросы будут рассматриваться и обсуждаться. Мы с вами уже говорили об этом и сошлись во мнениях по всем пунктам, кроме одного, последнего. Но что касается первых двух, то, на мой взгляд, раз ничто этому не мешает, мы, возможно, в состоянии сообщить им результаты нашего разговора.
– Будет ли этого достаточно для того, чтобы их успокоить?
– Если вы лично возьмете на себя обязательства, то почему нет?
– Обещайте! Обещайте непременно, дитя мое! Надо выиграть время, – шепнул иезуит.
– Ну что же, господа, вот мой ответ, – заговорила Мари, обращаясь к делегатам. – Высший Совет собирается завтра для обсуждения вопросов, только что изложенных мне. Я могу вас заверить, что мера, которую колонисты считают унизительной, будет отменена с завтрашнего дня. Кроме того, уже сегодня мы приняли решение объявить войну дикарям до полного их уничтожения. Операцию возглавит комендант де Лубьер. Добровольцы могут записываться с завтрашнего дня… Ступайте и передайте тем, кто вас послал, эти новости.
– Прошу прощения, – вступил в разговор Сигали. – Остался еще один вопрос: о шевалье де Мобре.
– Завтра он будет рассмотрен в Совете.
– Нам кажется, мадам, что, раз вы сумели уже сегодня уладить первые два вопроса, вам также следует решить судьбу и третьего. Может быть, из всех этот вопрос – наиболее значимый. Мы не поощряем присутствия предателей на Мартинике, особенно не желаем, чтобы нас продавали англичанам.
– Вы забываете, чем обязаны шевалье де Мобре. Именно он добыл для вас секрет отбелки сахара…
– А в обмен на это он вступает в заговоры, намереваясь отдать нас протектору Кромвелю.
– Шевалье – не предатель!
– Мадам! – еще тверже возразил Сигали, видя, что генеральша готова стоять до последнего. – Я не отвечаю за действия поселенцев, если не передам им, что вы решительно обещаете вывести шевалье де Мобре из Совета.
– Вывести его из Совета! – повторила Мари, чувствуя, как у нее сжалось сердце, и догадываясь, что ей опять придется уступить.
– Колонисты, мадам, предпочли бы, чтобы он был выслан с Мартиники, – уточнил Сигали, двусмысленно усмехнувшись. – Однако они понимают, как вам будет тяжело отказаться от его услуг. Вот почему они требуют одного: пусть никаким образом он больше не вмешивается в дела, которые касаются управления Мартиникой.
Отец Бонен склонился к уху Мари и шепнул:
– Соглашайтесь! Соглашайтесь, дитя мое!.. Если вы не удовлетворите их требований сейчас во время переговоров, они могут распоясаться еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Мари едва заметно пожала плечами. Этот вопрос нимало ее не интересовал.
– Вы слышали, Режиналь, – в упор спросила она, – что мне сказал майор по вашему поводу?
– Разумеется. Я не пропустил ни слова.
– И что вы обо всем этом думаете?
Он зарядил пистолеты. Положил их на стол и стал задумчиво расхаживать по комнате.
– Делайте, что считаете нужным, Мари, – сказал он наконец. – Решение принимать нельзя, не узнав прежде, как могут повернуться события. Я знаю лишь одно: что бы ни случилось, я сумею защититься и отомстить за себя. И еще: моя судьба как члена Высшего Совета – в ваших руках. И я бы не хотел, дорогая Мари, чтобы из-за моего присутствия опасность грозила вашей собственной жизни.
– Спасибо, Режиналь, – поблагодарила она. – Мы, разумеется, скоро увидимся. Однако позвольте обсудить с вами последний вопрос. Если со мной что-нибудь случится, поклянитесь самым святым, что у вас есть: мстя за меня, вы ни в коем случае не прибегнете к помощи извне!
– Раз вы этого требуете, даю вам слово. Однако пусть поостережется осмелившийся поднять на меня руку! Я буду беспощаден с этой толпой идиотов!..
Что ему стоило дать такую клятву? Как только Мари исчезнет, разве не присоединится он к тем, кто жаждет занять ее место?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Первое отречение
Стремительно надвигавшаяся в тропических широтах ночь застала их в пути, когда до Ле-Прешера оставалось около лье. От самого Сен-Пьера они не обменялись ни словом, стараясь ехать так быстро, как только позволял почтенный возраст святого отца, бывшего неважным наездником. Теперь, вблизи моря, легкий ветерок приносил с собой приятную свежесть.
Вдалеке зловещие отблески отражались в иссиня-черном небе, которое останется таким еще на несколько часов, пока на нем не появятся первые тропические звезды.
Временами отблески пламени казались ярче из-за внезапной перемены ветра.
Мари спрашивала себя, в каком состоянии она застанет небольшой поселок, обычно такой мирный, лежавший на холме и омываемый с другой стороны Карибским морем. Мари хотела бы знать, что происходило к югу, по другую сторону от Сен-Пьера, в Ле-Карбе, и как в это же время себя ведут жители Каз-Пилота после пожаров истекшей ночи.
Должно быть, ром течет рекой, а это вряд ли внесет успокоение в смятенные души колонистов.
Когда они подъехали к первым свайным постройкам Ле-Прешера, то услышали громкие крики, сливавшиеся в сплошной гул. Похоже, кричали во время праздника, карнавала, однако на сей раз шум приобретал драматический характер, отчего сердца наполнялись тоской и неясным предчувствием беды.
Когда всадники вступили на главную улицу, перерезавшую поселок из одного конца в другой, Мари, не выпуская поводьев, инстинктивно сжала рукоять одного из пистолетов. В эту минуту она прощалась с жизнью и дала себе слово: она сделает все возможное, чтобы положить бунту конец, но, если ей суждено умереть, она подстрелит кого-нибудь из своих врагов.
Вначале всадникам показалось, что поселок опустел. После поджога складов, рынков, домов жители, вероятно, отправились в другое место, чтобы продолжать подвиги. Однако шум не утихал. Судя по всему, толпа стекалась в одно место, скорее всего – на площадь Оружия.
– Дети мои! – вдруг заговорил святой отец, выбросив одну руку вперед. – Нам лучше ехать помедленнее. Ни к чему поспешностью выдавать обуревающее нас волнение. Чужое хладнокровие всегда сдерживает самых страстных крикунов. Давайте въедем на главную площадь не спеша. И ни слова лишнего: будем сохранять достоинство.
Он обернулся к Мари:
– Может быть, дитя мое, вам бы следовало укрыться за мной. Тело у меня большое и, хоть и старое, могло бы вас заслонить от злоумышленника…
– Нет, отец мой, – твердо возразила она, – прошу вас, напротив, пропустить меня вперед. Во главе нашего небольшого отряда следует быть мне. Следуйте за мной…
Она пришпорила лошадь, выехала вперед, потом осадила лошадь и неспешно направилась к площади в сопровождении двух мужчин.
По мере того как их небольшой отряд продвигался вперед, выкрики бунтовщиков становились все пронзительнее, уже можно было разобрать отдельные слова.
Мари глубоко вздохнула. Она чуть сильнее сжала повод и опустила руку на бедро, приготовившись выхватить пистолет.
Позади нее ехали бок о бок Мерри Рулз и отец Бонен.
Как только бунтовщики заметили троих всадников, закричали еще громче, а потом вдруг затихли, как по команде.
Мари решительно, как ни в чем не бывало продвигалась вперед, в самую гущу толпы.
Она увидела, что бунтовщики сложили костер и разговаривали, стоя вокруг него, как в дни народных гуляний. И сразу подумала, что собравшиеся держат совет, желая договориться, как вести себя дальше.
У Мари за голенище был заткнут хлыст. Ее охватило безумное желание ударить кого-нибудь из этих людей с перекошенными от бешенства лицами, однако она сдержалась.
Костер, разложенный посреди площади, выглядел празднично, зато длинные тени сбившихся в кучу людей смотрелись угрожающе.
Когда от ближайших бунтовщиков Мари отделяло всего несколько шагов, она остановила лошадь и громко, отчетливо выговаривая, спросила:
– Вы меня узнаёте? Что происходит? Что вы здесь делаете?
Святой отец и Мерри Рулз подъехали вслед за Мари и остановились по обе стороны от Мари, словно беря ее под свою защиту. Сзади, с другого конца площади, несколько нестройных голосов выкрикнули:
– Смерть генеральше! Смерть шлюхе! Смерть ее любовнику!
Мари сделала вид, что не слышит, но незаметным движением шпор подняла лошадь на дыбы. Передние копыта животного взвились на мгновение над головами близстоявших людей, и те отшатнулись. Нельзя сказать, что при других обстоятельствах они вели бы себя менее вызывающе; просто те, что находились в задних рядах, верили в собственную безнаказанность, а эти, оказавшись лицом к лицу с действительностью, лучше, может быть, осознавали серьезность своей вины и предательства.
– Расходитесь по домам! – приказала Мари. – Ступайте проспитесь! Завтра будет много работы. Придется восстанавливать то, что вы уничтожили…
Те же голоса из задних рядов снова закричали:
– Да здравствует Пленвиль! Смерть генеральше! Стоявшие впереди колонисты сначала колебались, но потом подхватили:
– Да! Да! Низложение! Долой Мобре! Мобре – предатель! Низложение! Да здравствует Пленвиль!
Кто-то, спрятавшись за спинами других, пошел еще дальше в надежде, что его не узнают:
– Чего вы ждете! Тащите ее с лошади! Костер готов!
– Зачем нам эта девка?! Смерть шлюхе!
Отец Бонен поднял голову и незаметно выехал вперед, заслонив собой Мари, словно опасался за ее жизнь.
– Дети мои! – заговорил он. – Меня вы тоже знаете… Вам известно: слова, падавшие из моих уст, неизменно были справедливыми и человеколюбивыми. Всякий раз, когда я бывал в Ле-Прешере, вы бежали мне навстречу. Вы просили меня помолиться за ваше избавление от болезней. Приносили мне для благословения своих детей. Я видел, как вы всегда аккуратно являетесь к молитве, и ваша вера, должно быть, угодна Всевышнему… Что же я слышу сегодня? Крики, угрозы, оскорбления и проклятья! Кто вас так изменил?
Низкий глубокий голос святого отца разносился в ночи, и негодяев от ужаса мороз подирал по коже.
– Кто говорит о смерти? Кто тут собирается убить ближнего? Кто нарушает данное прежде слово? Напоминаю: нет большего преступления, чем оскорблять Господа, похищая жизнь, которую Бог вдохнул в одно из своих творений! Станьте прежними, дети мои, и поторопитесь! Оставьте преступный путь, на который вас заманили, иначе он заведет вас слишком далеко… Выслушайте меня…
– Хватит! – крикнул кто-то. – Эта женщина – потаскуха. Она дает приют в собственном доме всем своим любовникам!
– Это ложь! Но если бы все было правдой, напомню вам слова Христа: «Кто без греха, пусть первым бросит в нее камень!»
– Вас водят за нос! – взвыл кто-то из толпы, собравшейся вокруг угасающего костра, поскольку огонь никто больше не поддерживал. – Вас обманывают! Иезуит сговорился с этой женщиной, а она – со своим любовником Мобре, продающим нас англичанам!
– Смерть Мобре!
Неожиданно толпа пришла в волнение и вытолкнула стоявших в первых рядах бунтовщиков прямо под копыта лошадей. Отец Бонен понял, что попытки урезонить и призвать толпу к совести не дадут результата. Он все больше опасался за жизнь Мари.
– Майор! – воскликнул он. – Пора и вам вмешаться! Сделайте же что-нибудь!
– И что, по-вашему, я должен делать? Похоже, эти люди отлично знают, чего хотят.
– Вот как? – изумился святой отец. – Вы осведомлены лучше меня, конечно! Мне не с чем вас поздравить… Скажите же этим людям: пусть хорошенько обдумают свои поступки и спокойно изложат свои требования. Ее высокопревосходительство отправится со мной в казармы. Передайте им мои слова, пусть выберут пятерых представителей, не больше, и те пускай явятся к нам…
Святой отец твердой рукой взял коня под уздцы и, вопреки усилиям Мари, заставил ее развернуться; никто из бунтовщиков не осмелился перейти от угрозы к действиям, и отец Бонен увлек Мари к казармам.
Тем временем Рулз, подчиняясь святому отцу, повел переговоры с восставшими.
– Едемте, – произнес святой отец, как только они оказались на некотором удалении от бушевавшей толпы, – едемте, мадам. Я не смею подумать, что мои слова произвели на них большее впечатление. Тем не менее среди солдат нам будет удобнее слушать их пожелания. Во всяком случае, вы сможете выиграть время, давая им обещания. Иногда бывает довольно небольшой передышки, чтобы покой снова снизошел на души заблудших…
Они поравнялись с первой линией заграждений, и солдаты их сейчас же пропустили, как только узнали Мари. Скоро капитан де Мартель, предупрежденный об их прибытии, выехал им навстречу верхом на коне.
Он остановился в нескольких шагах от посетителей и почтительно поклонился госпоже Дюпарке:
– Ваше высокопревосходительство! Я сожалею, что вынужден принимать вас при подобных обстоятельствах. Подстрекатели подняли за собой лучших и самых храбрых из наших колонистов. Те даже стреляли в нас! По совету капитана Лагарена я не стал отвечать им огнем. Но амбары были подожжены. Слава Богу, мадам, вы – с нами, и мои люди будут защищать вашу жизнь до последнего.
– Спасибо, капитан, – поблагодарила Мари. – Отведите нас, пожалуйста, на место расквартирования. Прикажите, чтобы к нам пропустили депутацию из пяти человек, которая скоро прибудет ко мне для переговоров.
Капитан поклонился.
Не прошло и четверти часа, как святой отец и Мари, ожидавшие в просторной комнате, пропахшей оружейной смазкой и кожей, увидели Мерри Рулза.
Тот устало бросил шляпу на деревянную скамью и с неудовольствием сообщил:
– Они выбирают делегацию. Мы увидим этих людей через несколько минут.
– Господин майор! Вы узнали кого-нибудь среди самых отъявленных подстрекателей?
– Нет, – возразил Мерри Рулз.
– Должно быть, у вас слабое зрение, – бросила Мари. – Я вот узнала некоего Босолея.
– В темноте недолго и ошибиться, мадам. Я не хотел бы обвинять невиновного.
– Не могли бы вы, майор, – продолжала Мари, – объяснить отсутствие господина Пленвиля? Его предлагают в губернаторы, но где же он сам? Однако у меня есть все основания предполагать, что он сам пытался выдвинуться!
– Пленвиль живет в Ле-Карбе, мадам.
– А Босолей – в Ле-Прешере… Если я правильно понимаю, мы рискуем пережить подобное восстание и в Ле-Карбе под предводительством господина де Пленвиля в точности такое же, как здесь, подготовленное господином Босолеем!
Мерри Рулз ничего не ответил. Отец Бонен наблюдал за майором украдкой и, казалось, уже составил о нем верное представление. Однако теперь славный монах чувствовал себя спокойнее. Все-таки солдаты рядом и смогут защитить Мари. Он понял, что та, рискуя жизнью, хотя и следуя при этом его совету, ставила под угрозу безопасность и порядок, даже само существование острова. Пусть ее сегодня поносят – от этого ее власть не меньше, а значит, за нею право, справедливость и король. Иезуит полагал, что рано или поздно придется прибегнуть к ее помощи. Ведь даже если народ прогонит Мари и назначит кого-нибудь на ее место, какова будет во Франции реакция короля? Как разгневается монарх, когда узнает о таком насилии? Не пошлет ли он тогда эскадру для усмирения бунтовщиков?
К нему возвращалась вера в собственную правоту. Мари сама не знала, как еще она держится на ногах. Несколькими часами раньше она падала от изнеможения и сейчас сопротивлялась усталости лишь благодаря неимоверному усилию воли.
Шаги, донесшиеся с улицы, заставили ее поднять голову, и вскоре она увидела пятерых человек.
Она сейчас же постаралась разглядеть, есть ли среди них знакомые лица. Но ей прежде не доводилось встречаться с Сигали, а потому связь депутации с подстрекателем Босолеем мог усмотреть один майор.
Сигали сразу же повел себя как глава депутации и вышел вперед. Он с вызывающим видом подошел к Мари и ее спутникам; все трое, не проронив ни слова, ожидали, когда заговорит Сигали.
– Меня и моих друзей избрали поселенцы Ле-Прешера, – начал он. – Мне поручено передать вам требования жителей поселка и его окрестностей.
– Говорите, – предложила Мари. – После посмотрим. Чего хотят колонисты?
– Они требуют прежде всего отменить унизительный для них закон, похожий скорее на строгий контроль за торговлей табаком.
Он замолчал, ожидая ответа. Но Мари спросила:
– Что еще?
– Колонисты требуют истребления карибских индейцев. Они хотят, чтобы тем была объявлена беспощадная война.
– Дальше?
– Поселенцы требуют, чтобы из состава Высшего Совета был незамедлительно выведен предатель: шевалье де Мобре.
– Это все?
– Пока – да, мадам.
Мари обернулась к Мерри Рулзу, потом к отцу Бонену, спрашивая их совета.
– Мы можем сказать этим людям, мадам, – заговорил майор, – что созвали на завтра Высший Совет, где все эти вопросы будут рассматриваться и обсуждаться. Мы с вами уже говорили об этом и сошлись во мнениях по всем пунктам, кроме одного, последнего. Но что касается первых двух, то, на мой взгляд, раз ничто этому не мешает, мы, возможно, в состоянии сообщить им результаты нашего разговора.
– Будет ли этого достаточно для того, чтобы их успокоить?
– Если вы лично возьмете на себя обязательства, то почему нет?
– Обещайте! Обещайте непременно, дитя мое! Надо выиграть время, – шепнул иезуит.
– Ну что же, господа, вот мой ответ, – заговорила Мари, обращаясь к делегатам. – Высший Совет собирается завтра для обсуждения вопросов, только что изложенных мне. Я могу вас заверить, что мера, которую колонисты считают унизительной, будет отменена с завтрашнего дня. Кроме того, уже сегодня мы приняли решение объявить войну дикарям до полного их уничтожения. Операцию возглавит комендант де Лубьер. Добровольцы могут записываться с завтрашнего дня… Ступайте и передайте тем, кто вас послал, эти новости.
– Прошу прощения, – вступил в разговор Сигали. – Остался еще один вопрос: о шевалье де Мобре.
– Завтра он будет рассмотрен в Совете.
– Нам кажется, мадам, что, раз вы сумели уже сегодня уладить первые два вопроса, вам также следует решить судьбу и третьего. Может быть, из всех этот вопрос – наиболее значимый. Мы не поощряем присутствия предателей на Мартинике, особенно не желаем, чтобы нас продавали англичанам.
– Вы забываете, чем обязаны шевалье де Мобре. Именно он добыл для вас секрет отбелки сахара…
– А в обмен на это он вступает в заговоры, намереваясь отдать нас протектору Кромвелю.
– Шевалье – не предатель!
– Мадам! – еще тверже возразил Сигали, видя, что генеральша готова стоять до последнего. – Я не отвечаю за действия поселенцев, если не передам им, что вы решительно обещаете вывести шевалье де Мобре из Совета.
– Вывести его из Совета! – повторила Мари, чувствуя, как у нее сжалось сердце, и догадываясь, что ей опять придется уступить.
– Колонисты, мадам, предпочли бы, чтобы он был выслан с Мартиники, – уточнил Сигали, двусмысленно усмехнувшись. – Однако они понимают, как вам будет тяжело отказаться от его услуг. Вот почему они требуют одного: пусть никаким образом он больше не вмешивается в дела, которые касаются управления Мартиникой.
Отец Бонен склонился к уху Мари и шепнул:
– Соглашайтесь! Соглашайтесь, дитя мое!.. Если вы не удовлетворите их требований сейчас во время переговоров, они могут распоясаться еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44