В эти первые недели знакомства они много смеялись, занимались любовью и совершали сумасбродные поступки.
Они тесно прижимались друг к другу, как бы компенсируя себя за прошлое одиночество: у отца Рона было не больше времени для своего сына, чем у матери Чарми для ее дочери. На какое-то время они стали лекарством друг для друга. Но когда Чарми забеременела, Рон изменился. Ему пришлось искать работу, и он быстро дал ей понять, что недоволен. Он не хотел ребенка, и они много ссорились по поводу аборта. Как Чарми удалось сохранить ребенка, она порою не могла понять. Ее поддерживала только искра надежды – надежды, что малыш поможет Рону измениться и понять, что не все семьи так жестоки к своим детям, как была жестока к нему его семья.
– Ну, – сказал он, поднимаясь из-за кухонного стола, швыряя пиво и ножку цыпленка. – Я задал тебе вопрос. Г-где ты была?
– Рон, ты пьян.
Он резко ударил ее по лицу:
– Ты опять ходила к этим жирным коровам, так? Так или нет?
– Пожалуйста, не надо…
Хотя Чарми весила больше его, он был гораздо сильнее. Больно схватив ее за руку, он сказал:
– Пора преподать тебе урок.
– Рон, ты…
– Продолжай, – заревел он, – Ну-ка, шагай, – и он толкнул ее к двери.
Он толкал ее и орал:
– Иди сюда! Я покажу тебе, кто здесь хозяин! Боже, как это меня угораздило жениться на такой свинье, как ты!
Она заплакала. Он снова толкнул ее, и она ударилась о стену, разодрав плечо о торчащий крючок.
– Пожалуйста, – кричала она. – Прости меня!
– Иди сюда! – рявкнул он и ударил ее ногой в бедро, так что она споткнулась, влетела в спальню в ужасе от того, что последует дальше. Он проделал уже это с ней в мотеле, когда они ехали через всю страну. Она даже не могла назвать свое настоящее имя врачу из близлежащего городка.
– Давай, – рычал он, срывая с нее розово-сиреневое широкое платье. – Снимай с себя эти тряпки.
– Пожалуйста, – сказала она, – разве мы не можем просто… – Еще один удар по лицу заставил ее замолчать.
Она пыталась раздеваться медленно, чтобы выиграть время, надеясь, что алкоголь постепенно подействует усыпляюще и Рон отключится. Иногда ей удавалось спастись подобным образом. Но он стоял рядом, шатаясь и злобно глядя на нее красными, полными ненависти глазами.
Сняв всю одежду, Чарми попыталась прикрыться. Они бывали обнаженными друг перед другом много раз; раньше они вместе принимали душ. Но сейчас, когда она стояла перед ним голая и дрожащая, а он не собирался раздеваться, она почувствовала, что сгорает от стыда.
– Ложись, – сказал он.
– Нет, Рон, пожалуйста. Я обещаю, что я не… Он повалил ее, Чарми растянулась на покрывале.
– Господи, какая же ты жирная! – заорал он, начиная расстегивать ремень.
– Рон! Нет! – Она попыталась отползти от него, но он подскочил к изголовью кровати, схватил кисти ее рук и вытянул их у нее над головой. Невзирая на ее рыдания и мольбы, он связал ее руки ремнем и затянул его за украшения медного изголовья кровати.
Она так сильно рыдала, что слезы попали ей в горло и она начала, захлебываясь ими, кашлять. Потом она почувствовала, как дрогнула кровать, когда он опустился на колени у ее ног.
Крепко зажмурив глаза и сжав руки в кулаки, Чарми поняла, что он начнет жестоко ее насиловать. И когда мука началась, он грубо проник в нее, она заскрипела зубами, чтобы не закричать во весь голос. Он начал вбивать свой член в нее, обдавая гнусным вонючим дыханием и похрюкивая, как настоящая свинья. Чарми стало так тошно, что она побоялась, что ее тут же вырвет. Она отвернула от него голову.
В этот раз насилие продолжалось не так долго, как это случилось в мотеле во время их поездки, когда наконец он остановился. Она стала молить Бога, чтобы на этом все закончилось и он вернулся бы к своему пиву и оставил ее в покое.
Но он все еще не был удовлетворен. В ужасе она наблюдала, как он развязывает ее руки. На его лице было такое выражение, которого она никогда не видела прежде. Она подумала: на этот раз он меня убьет!
Схватив ее за волосы, он выволок ее из кровати и молча потащил из спальни по коридору. Резко открыв дверь в кладовку, он втолкнул ее туда. Чарми споткнулась о какие-то старые вещи. Ударившись о сломанную теннисную ракетку, Чарми почувствовала резкую боль в ребрах и услышала слабый треск.
– Подожди… Пожалуйста, не оставляй меня здесь… – умоляла она, когда он закрывал дверь.
Но она услышала, как дверь захлопнулась и ключ повернулся в замке.
– Рон! – закричала Чарми. – Не оставляй меня здесь!
Лампочка в кладовке очень давно перегорела, но Чарми все равно не смогла бы дотянуться до выключателя. Рон так захламил кладовку, что там невозможно было повернуться. У нее при каждом вдохе сильно болела грудь. Эта боль, однако, не была более ужасной, чем боль между ногами. И не столько физическая боль, сколько душевная мука…
– Рон, – проскулила она, – мне плохо. Я умираю. Пожалуйста, не оставляй меня здесь.
Но она услышала стук захлопнувшейся входной двери, звук разогревавшегося мотора, и потом машина отъехала от их дома.
Алан поехал с Ханной в Пасифик Оушен-парк, парк развлечений, где они смешались с толпой. Они восхищались теплым вечером, яркими огнями, соленым морским воздухом и буйным, неудержимым весельем. Их свидание началось весьма скованно: они избегали касаться друг друга, когда шли по дороге, слушая крики зазывал, наблюдая, как молодые люди гордо прижимали к себе огромные мягкие игрушки, которые они выиграли на аттракционах для своих девушек. Романтика буквально окутывала их, как причудливое пульсирующее облако. Они мало говорили о себе.
– Ты знаешь, Ханна, ты мне всегда нравилась! – признался Алан, когда они ели кукурузные гамбургеры, густо намазанные горчицей. – Но я никогда не мог набраться смелости и поговорить с тобой. Когда миссис Фолкнер сказала, что ты интересовалась мной, я был поражен. Набрался храбрости и позвонил тебе. Иначе я бы никогда не осмелился пригласить тебя. – Он пожал ее руку.
Ханна всегда знала, что мистер Скейдудо небольшого роста, но до сих пор не понимала, что он ниже ее. Ей было все равно; под тесной мадрасской рубашкой и такими же тесными брюками угадывалось его великолепное физическое развитие.
Они доели свою кукурузу и купили два стаканчика мороженого: один – с вишневым, а другой – с лимонным. Когда стаканчики начали подтекать, Алан и Ханна выбросили их и купили леденцы из хлопкового сиропа. На самом деле никому из них есть не хотелось, в них зрел аппетит совершенно другого рода. Но они оба были слишком застенчивыми, чтобы сделать первый шаг.
Решили прокатиться по воздушной дороге от одного конца пирса до другого, но когда они висели в маленькой кабинке высоко над океаном, Алан обнял Ханну. Она вся напряглась, но не стала протестовать. Потом пошли кататься на детской железной дороге, и когда их вагончик ринулся вниз, прямо в черные бушующие волны Тихого океана, Ханна завизжала и прильнула к Алану, и его рука как бы незаметно соскользнула к ее груди, где и оставалась все время, пока они катались. На «Октопусе» Алан совсем расхрабрился и стал продолжать свои исследования, пока кабинки взмывали высоко в небо, а затем резко спускались вниз. Ханна не протестовала, и он забрался под ее свитер, его пальцы начали ощупывать застежку ее бюстгальтера. Но только на аттракционе «Титл-э-Вилт», где их то почти опрокидывало, то начинало крутить, так что замирало сердце, он решился полностью забраться Ханне в лифчик и взять в руку ее большую, крепкую грудь.
Их кабина кружилась, поднималась и опускалась, быстро меняющаяся центробежная сила прижимала их друг к другу. Ханна крепко прижималась к Алану, а он так же крепко держался за ее грудь. Они начали целоваться. Когда она сжала его напрягшийся член, Алан подумал, что он взорвется прямо там, в этом бешено крутящемся колесе.
Наконец аттракцион остановился, они вывалились из него с кружащимися больше от сексуального напряжения, чем от того, как только что их бросало вверх и вниз, головами. Алан крепко обнимал Ханну за талию, когда они оцепенело шли через толпу, не обращая внимания на огни, на музыку, на аромат горячих сосисок и угар выхлопных газов. Они дошли до водоема, где помещались тюлени и люди бросали рыбу в вонючую воду. Ханне удалось отлепиться от Алана, она пробормотала:
– Секундочку, я сейчас вернусь.
Он видел, как она исчезла в сером каменном здании с надписью «Леди» над дверью. Ханна через минуту появилась в дверях, и он сразу же заметил, что она сняла бюстгальтер. Когда он увидел, как колышутся под свитером эти роскошные груди, Алан почувствовал, что больше терпеть не может.
– Боже, – сказал он хрипло, беря ее за руку. – Пошли!
Вход в «Комнату ужасов» выглядел весьма сексуально. Огромный, раскрытый, задрапированный красными занавесами, с темной дырой в самом центре. Алан вытащил доллар, чтобы заплатить за вход. Они вошли внутрь, все еще крепко цепляясь друг за друга, как делали на колесе «Тилт-э-Вилт», словно сиамские близнецы, которых невозможно разделить.
Они на секунду остановились, чтобы глаза привыкли к темноте. Шум внутри просто оглушал: было трудно определить, что они слышат – музыкальные аккорды, смех или пулеметную стрельбу. Проходя по огромным светящимся следам на полу, они миновали парочку в тени, которая как бешеная занималась любовью.
В комнате ужасов было много разных глупостей, они были больше смешными, чем страшными. Но Ханна все равно жалась к Алану, и он храбро защищал ее от висящих скелетов, подвешенных голов и поддерживал на скользком полу, где были разлиты газированные напитки. Они подошли к кривым зеркалам и посмеялись над своими искаженными изображениями – перекошенными и меняющимися по мере того, как они начинали двигаться. Но когда Алан увидел, каким высоким он казался в одном из зеркал – даже выше Ханны, – он уже не смог больше терпеть.
Он крепко обхватил ее и начал так целовать, что она задохнулась. Ханна совсем не сопротивлялась. Они покачнулись и оперлись о стену у входа в комнату кривых зеркал. Жадно целуясь и неистово прижимаясь друг к другу, они влетели в нее. Одна зеркальная стена как бы отбросила их, и они рикошетом влетели в другую. Они не видели сотни изображений, которые появлялись в зеркалах. Сияющий сверху пульсирующий свет делал их похожими на сумасшедших актеров в старой немой картине.
Они прислонились к прозрачной стенке. Алан нырнул ей под юбку и поднял ее, Ханна помогала ему, – она лихорадочно стянула свои трусики. Люди рядом, почти ослепленные вспышками огней, пробирались, как ночные бабочки, через какой-то стеклянный туман. Алан быстро расстегнул свою «молнию» и проник в нее во время паузы между двумя вспышками. Ханна обхватила его одной ногой, они откинулись на стену, и Алану удалось поднял свитер и обнажить ее грудь. Для проходящих мимо хохотавших людей, ударявшихся носами о прозрачную стену, о которой они прежде не имели представления, Алан и Ханна были просто еще одной обнявшейся парой, которая занималась любовью.
Все было кончено через несколько минут. Алан сильно задрожал, и Ханна вскрикнула. Затем она быстро опустила юбку и натянула свитер – не дай Бог кто увидит. Алан застегнул «молнию». Они повисли друг на друге, почти падая.
– Боже, – сказал он, смеясь, – именно поэтому они называют эту комнату еще и комнатой смеха и удовольствий! – Он посмотрел на Ханну и поцеловал ее долгим поцелуем. – Ханна, давай поженимся, – добавил он.
Учащенно дыша, Ханна чувствовала, как теплая липкая жидкость бежит по ее ногам, но ей было приятно чувствовать это.
– Вот так вдруг? – спросила она, задыхаясь.
– Мы нравились друг другу более трех лет. Мне кажется, что это достаточно долгое обручение.
У нее в голосе замелькали мысли и воспоминания: академия Грира, ее собственные занятия моделированием одежды, ее растущие связи со «Старлайтом», ее стремление к независимости. Но самым главным был Алан.
– Да, – сказала она, – давай поженимся!
– Скажи мне, – спросил он спустя несколько минут, когда они выходили из комнаты смеха, стремясь побыть где-нибудь вдвоем. – Что тебя привлекает во мне больше всего?
Ее рука скользнула вниз по его спине и обхватила ягодицу совершенной формы.
– Твоя улыбка, – ответила Ханна.
Филиппа была совершенно измочалена, но настолько заведена и взволнована, что не могла сидеть спокойно. Часы на кухне показывали, что она проработала почти всю ночь. Скоро будет светать, ей, видимо, нужно лечь и немного поспать, так как старый мистер Фокс дела в аптеке-закусочной все больше и больше стал передавать ей. Ей нужно обрести свежесть и бодрость для работы, но она не могла заснуть.
Она посмотрела на беспорядок, в который привела всю квартиру, и рассмеялась. Кругом валялись заметки, диаграммы, картинки, вырезанные из журналов. Они были везде, Филиппа взяла пастельные карандаши и блокнот, которым пользовалась Ханна для разработки своих фасонов, разбросала цветные картинки по всей квартире как модные подушки. Она использовала почти половину пачки бумаги для счетных машин; колонки цифр вылезали из машинки и свисали прямо на пол. Раздел газеты «Лос-Анджелес таймс» с объявлениями о сдаваемых в Вэлли помещениях был аккуратно вырезан и лежал рядом с телефоном. Маленькие красные кружочки показывали, какие магазины хотела бы арендовать Филиппа. Утром она начнет звонить. Потому что после той сумасшедшей ночи, когда она так и сяк переставляла цифры, складывала их и записывала разными чернилами образы, которые мучили ее уже несколько дней, Филиппа поняла, что ее план начинает жить.
Она собиралась превратить «Старлайт» в настоящий бизнес.
Филиппа подошла к холодильнику, достала коробочку творога и несколько персиков. Ханна все еще не вернулась после свидания с Аланом. Она улыбнулась. Видимо, ее соседка наконец нашла свою любовь!
Раздался звонок. Филиппа, вздрогнув, побежала к телефону. В этот час телефонный звонок мог означать только какую-то неприятность.
– Филиппа! – задыхаясь, сказала Ханна. – Угадай, в чем дело? Я выхожу замуж!
– Что?
– Алан и я. Мы поехали в Лас-Вегас! О, Филиппа, мы поженились!
Филиппа не могла поверить своим ушам.
– Я еще не сказала маме, – добавила Ханна. – О Боже, она же хотела устроить для меня шикарную свадьбу. Но Алан и я просто не могли ждать! О, Филиппа! Я так счастлива! Мы будем дома через несколько дней. Боже, просто не верится!
Повесив трубку, Филиппа почувствовала прилив энергии. Замужество в Лас-Вегасе! Как прекрасно и как необычно!
И затем: Чарми! Она должна рассказать это Чарми!
Телефон звонил и звонил в доме Чармеров, но никто не отвечал. Это было странно. Филиппа знала, что Рона нет в городе и что Чарми должна была провести занятия с сегодняшней группой. Но ей уже давно пора быть дома. Уже так поздно, что, по сути, настало завтра. Где она может быть?
Набрав номер еще раз и не получив ответа, Филиппа внезапно похолодела от испуга. Это было совсем не похоже на Чарми, она спала очень чутко, должна была давно ответить на звонок. Если ее не было дома, где же она? И где ребенок?
Накинув жакет, Филиппа схватила ключи от машины и выскочила на улицу.
– Чарми! – кричала Филиппа, нажимая на звонок. – Чарми!
Она прислушалась, но ничего не услышала, из дома не доносилось ни звука. На Авенида Гасиенда было тихо, только время от времени шлепались газеты на крылечки, и разносчик продолжал на велосипеде свой путь. Рассвет только занимался над верхушками старых дубов, которые росли вдоль улицы. Машина Чарми стояла у дома; автомобиля Рона не было видно.
Она снова нажала кнопку звонка, затем постучала: «Чарми!» Филиппа стала колотить в дверь: «Фризз, ты меня слышишь?» Внезапно она обнаружила, что дверь не заперта. Войдя внутрь, она увидела разбитую вазу, опрокинутый стул, и ей стало не по себе: «Фризз! Чарми! С тобой все в порядке?»
Она прислушалась. Ей показалось, что она слышит какой-то стук, Филиппа пошла в направлении звука, останавливаясь, чтобы снова послушать. Да, это был слабый прерывистый стук.
– Чарми! – закричала она. – Где ты?
Спальня была пуста, она увидела смятые простыни, ремень, привязанный к медному изголовью. По звуку она добралась до кладовки. Что-то скреблось внутри. Филиппа повернула ручку, дверь была заперта, но она заметила, что старинный ключ лежал рядом на столе.
Открыв дверь и увидев Чарми, голую, скрюченную среди всякого хлама, она воскликнула: «О боже!»– и протянула к ней руки.
– Филиппа, – слабым голосом проговорила Чарми. – Помоги… мне подняться, пожалуйста.
Когда Филиппа попыталась обнять ее, она закричала от боли, у нее было поверхностное дыхание, и она рукой придерживала грудную клетку. Филиппа побежала в спальню, нашла халат, помогла Чарми надеть его.
– Я вызову врача.
Но Чарми сказала:
– Нет. – Она пошатывалась, облокачиваясь на Филиппу, пытаясь не потерять равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Они тесно прижимались друг к другу, как бы компенсируя себя за прошлое одиночество: у отца Рона было не больше времени для своего сына, чем у матери Чарми для ее дочери. На какое-то время они стали лекарством друг для друга. Но когда Чарми забеременела, Рон изменился. Ему пришлось искать работу, и он быстро дал ей понять, что недоволен. Он не хотел ребенка, и они много ссорились по поводу аборта. Как Чарми удалось сохранить ребенка, она порою не могла понять. Ее поддерживала только искра надежды – надежды, что малыш поможет Рону измениться и понять, что не все семьи так жестоки к своим детям, как была жестока к нему его семья.
– Ну, – сказал он, поднимаясь из-за кухонного стола, швыряя пиво и ножку цыпленка. – Я задал тебе вопрос. Г-где ты была?
– Рон, ты пьян.
Он резко ударил ее по лицу:
– Ты опять ходила к этим жирным коровам, так? Так или нет?
– Пожалуйста, не надо…
Хотя Чарми весила больше его, он был гораздо сильнее. Больно схватив ее за руку, он сказал:
– Пора преподать тебе урок.
– Рон, ты…
– Продолжай, – заревел он, – Ну-ка, шагай, – и он толкнул ее к двери.
Он толкал ее и орал:
– Иди сюда! Я покажу тебе, кто здесь хозяин! Боже, как это меня угораздило жениться на такой свинье, как ты!
Она заплакала. Он снова толкнул ее, и она ударилась о стену, разодрав плечо о торчащий крючок.
– Пожалуйста, – кричала она. – Прости меня!
– Иди сюда! – рявкнул он и ударил ее ногой в бедро, так что она споткнулась, влетела в спальню в ужасе от того, что последует дальше. Он проделал уже это с ней в мотеле, когда они ехали через всю страну. Она даже не могла назвать свое настоящее имя врачу из близлежащего городка.
– Давай, – рычал он, срывая с нее розово-сиреневое широкое платье. – Снимай с себя эти тряпки.
– Пожалуйста, – сказала она, – разве мы не можем просто… – Еще один удар по лицу заставил ее замолчать.
Она пыталась раздеваться медленно, чтобы выиграть время, надеясь, что алкоголь постепенно подействует усыпляюще и Рон отключится. Иногда ей удавалось спастись подобным образом. Но он стоял рядом, шатаясь и злобно глядя на нее красными, полными ненависти глазами.
Сняв всю одежду, Чарми попыталась прикрыться. Они бывали обнаженными друг перед другом много раз; раньше они вместе принимали душ. Но сейчас, когда она стояла перед ним голая и дрожащая, а он не собирался раздеваться, она почувствовала, что сгорает от стыда.
– Ложись, – сказал он.
– Нет, Рон, пожалуйста. Я обещаю, что я не… Он повалил ее, Чарми растянулась на покрывале.
– Господи, какая же ты жирная! – заорал он, начиная расстегивать ремень.
– Рон! Нет! – Она попыталась отползти от него, но он подскочил к изголовью кровати, схватил кисти ее рук и вытянул их у нее над головой. Невзирая на ее рыдания и мольбы, он связал ее руки ремнем и затянул его за украшения медного изголовья кровати.
Она так сильно рыдала, что слезы попали ей в горло и она начала, захлебываясь ими, кашлять. Потом она почувствовала, как дрогнула кровать, когда он опустился на колени у ее ног.
Крепко зажмурив глаза и сжав руки в кулаки, Чарми поняла, что он начнет жестоко ее насиловать. И когда мука началась, он грубо проник в нее, она заскрипела зубами, чтобы не закричать во весь голос. Он начал вбивать свой член в нее, обдавая гнусным вонючим дыханием и похрюкивая, как настоящая свинья. Чарми стало так тошно, что она побоялась, что ее тут же вырвет. Она отвернула от него голову.
В этот раз насилие продолжалось не так долго, как это случилось в мотеле во время их поездки, когда наконец он остановился. Она стала молить Бога, чтобы на этом все закончилось и он вернулся бы к своему пиву и оставил ее в покое.
Но он все еще не был удовлетворен. В ужасе она наблюдала, как он развязывает ее руки. На его лице было такое выражение, которого она никогда не видела прежде. Она подумала: на этот раз он меня убьет!
Схватив ее за волосы, он выволок ее из кровати и молча потащил из спальни по коридору. Резко открыв дверь в кладовку, он втолкнул ее туда. Чарми споткнулась о какие-то старые вещи. Ударившись о сломанную теннисную ракетку, Чарми почувствовала резкую боль в ребрах и услышала слабый треск.
– Подожди… Пожалуйста, не оставляй меня здесь… – умоляла она, когда он закрывал дверь.
Но она услышала, как дверь захлопнулась и ключ повернулся в замке.
– Рон! – закричала Чарми. – Не оставляй меня здесь!
Лампочка в кладовке очень давно перегорела, но Чарми все равно не смогла бы дотянуться до выключателя. Рон так захламил кладовку, что там невозможно было повернуться. У нее при каждом вдохе сильно болела грудь. Эта боль, однако, не была более ужасной, чем боль между ногами. И не столько физическая боль, сколько душевная мука…
– Рон, – проскулила она, – мне плохо. Я умираю. Пожалуйста, не оставляй меня здесь.
Но она услышала стук захлопнувшейся входной двери, звук разогревавшегося мотора, и потом машина отъехала от их дома.
Алан поехал с Ханной в Пасифик Оушен-парк, парк развлечений, где они смешались с толпой. Они восхищались теплым вечером, яркими огнями, соленым морским воздухом и буйным, неудержимым весельем. Их свидание началось весьма скованно: они избегали касаться друг друга, когда шли по дороге, слушая крики зазывал, наблюдая, как молодые люди гордо прижимали к себе огромные мягкие игрушки, которые они выиграли на аттракционах для своих девушек. Романтика буквально окутывала их, как причудливое пульсирующее облако. Они мало говорили о себе.
– Ты знаешь, Ханна, ты мне всегда нравилась! – признался Алан, когда они ели кукурузные гамбургеры, густо намазанные горчицей. – Но я никогда не мог набраться смелости и поговорить с тобой. Когда миссис Фолкнер сказала, что ты интересовалась мной, я был поражен. Набрался храбрости и позвонил тебе. Иначе я бы никогда не осмелился пригласить тебя. – Он пожал ее руку.
Ханна всегда знала, что мистер Скейдудо небольшого роста, но до сих пор не понимала, что он ниже ее. Ей было все равно; под тесной мадрасской рубашкой и такими же тесными брюками угадывалось его великолепное физическое развитие.
Они доели свою кукурузу и купили два стаканчика мороженого: один – с вишневым, а другой – с лимонным. Когда стаканчики начали подтекать, Алан и Ханна выбросили их и купили леденцы из хлопкового сиропа. На самом деле никому из них есть не хотелось, в них зрел аппетит совершенно другого рода. Но они оба были слишком застенчивыми, чтобы сделать первый шаг.
Решили прокатиться по воздушной дороге от одного конца пирса до другого, но когда они висели в маленькой кабинке высоко над океаном, Алан обнял Ханну. Она вся напряглась, но не стала протестовать. Потом пошли кататься на детской железной дороге, и когда их вагончик ринулся вниз, прямо в черные бушующие волны Тихого океана, Ханна завизжала и прильнула к Алану, и его рука как бы незаметно соскользнула к ее груди, где и оставалась все время, пока они катались. На «Октопусе» Алан совсем расхрабрился и стал продолжать свои исследования, пока кабинки взмывали высоко в небо, а затем резко спускались вниз. Ханна не протестовала, и он забрался под ее свитер, его пальцы начали ощупывать застежку ее бюстгальтера. Но только на аттракционе «Титл-э-Вилт», где их то почти опрокидывало, то начинало крутить, так что замирало сердце, он решился полностью забраться Ханне в лифчик и взять в руку ее большую, крепкую грудь.
Их кабина кружилась, поднималась и опускалась, быстро меняющаяся центробежная сила прижимала их друг к другу. Ханна крепко прижималась к Алану, а он так же крепко держался за ее грудь. Они начали целоваться. Когда она сжала его напрягшийся член, Алан подумал, что он взорвется прямо там, в этом бешено крутящемся колесе.
Наконец аттракцион остановился, они вывалились из него с кружащимися больше от сексуального напряжения, чем от того, как только что их бросало вверх и вниз, головами. Алан крепко обнимал Ханну за талию, когда они оцепенело шли через толпу, не обращая внимания на огни, на музыку, на аромат горячих сосисок и угар выхлопных газов. Они дошли до водоема, где помещались тюлени и люди бросали рыбу в вонючую воду. Ханне удалось отлепиться от Алана, она пробормотала:
– Секундочку, я сейчас вернусь.
Он видел, как она исчезла в сером каменном здании с надписью «Леди» над дверью. Ханна через минуту появилась в дверях, и он сразу же заметил, что она сняла бюстгальтер. Когда он увидел, как колышутся под свитером эти роскошные груди, Алан почувствовал, что больше терпеть не может.
– Боже, – сказал он хрипло, беря ее за руку. – Пошли!
Вход в «Комнату ужасов» выглядел весьма сексуально. Огромный, раскрытый, задрапированный красными занавесами, с темной дырой в самом центре. Алан вытащил доллар, чтобы заплатить за вход. Они вошли внутрь, все еще крепко цепляясь друг за друга, как делали на колесе «Тилт-э-Вилт», словно сиамские близнецы, которых невозможно разделить.
Они на секунду остановились, чтобы глаза привыкли к темноте. Шум внутри просто оглушал: было трудно определить, что они слышат – музыкальные аккорды, смех или пулеметную стрельбу. Проходя по огромным светящимся следам на полу, они миновали парочку в тени, которая как бешеная занималась любовью.
В комнате ужасов было много разных глупостей, они были больше смешными, чем страшными. Но Ханна все равно жалась к Алану, и он храбро защищал ее от висящих скелетов, подвешенных голов и поддерживал на скользком полу, где были разлиты газированные напитки. Они подошли к кривым зеркалам и посмеялись над своими искаженными изображениями – перекошенными и меняющимися по мере того, как они начинали двигаться. Но когда Алан увидел, каким высоким он казался в одном из зеркал – даже выше Ханны, – он уже не смог больше терпеть.
Он крепко обхватил ее и начал так целовать, что она задохнулась. Ханна совсем не сопротивлялась. Они покачнулись и оперлись о стену у входа в комнату кривых зеркал. Жадно целуясь и неистово прижимаясь друг к другу, они влетели в нее. Одна зеркальная стена как бы отбросила их, и они рикошетом влетели в другую. Они не видели сотни изображений, которые появлялись в зеркалах. Сияющий сверху пульсирующий свет делал их похожими на сумасшедших актеров в старой немой картине.
Они прислонились к прозрачной стенке. Алан нырнул ей под юбку и поднял ее, Ханна помогала ему, – она лихорадочно стянула свои трусики. Люди рядом, почти ослепленные вспышками огней, пробирались, как ночные бабочки, через какой-то стеклянный туман. Алан быстро расстегнул свою «молнию» и проник в нее во время паузы между двумя вспышками. Ханна обхватила его одной ногой, они откинулись на стену, и Алану удалось поднял свитер и обнажить ее грудь. Для проходящих мимо хохотавших людей, ударявшихся носами о прозрачную стену, о которой они прежде не имели представления, Алан и Ханна были просто еще одной обнявшейся парой, которая занималась любовью.
Все было кончено через несколько минут. Алан сильно задрожал, и Ханна вскрикнула. Затем она быстро опустила юбку и натянула свитер – не дай Бог кто увидит. Алан застегнул «молнию». Они повисли друг на друге, почти падая.
– Боже, – сказал он, смеясь, – именно поэтому они называют эту комнату еще и комнатой смеха и удовольствий! – Он посмотрел на Ханну и поцеловал ее долгим поцелуем. – Ханна, давай поженимся, – добавил он.
Учащенно дыша, Ханна чувствовала, как теплая липкая жидкость бежит по ее ногам, но ей было приятно чувствовать это.
– Вот так вдруг? – спросила она, задыхаясь.
– Мы нравились друг другу более трех лет. Мне кажется, что это достаточно долгое обручение.
У нее в голосе замелькали мысли и воспоминания: академия Грира, ее собственные занятия моделированием одежды, ее растущие связи со «Старлайтом», ее стремление к независимости. Но самым главным был Алан.
– Да, – сказала она, – давай поженимся!
– Скажи мне, – спросил он спустя несколько минут, когда они выходили из комнаты смеха, стремясь побыть где-нибудь вдвоем. – Что тебя привлекает во мне больше всего?
Ее рука скользнула вниз по его спине и обхватила ягодицу совершенной формы.
– Твоя улыбка, – ответила Ханна.
Филиппа была совершенно измочалена, но настолько заведена и взволнована, что не могла сидеть спокойно. Часы на кухне показывали, что она проработала почти всю ночь. Скоро будет светать, ей, видимо, нужно лечь и немного поспать, так как старый мистер Фокс дела в аптеке-закусочной все больше и больше стал передавать ей. Ей нужно обрести свежесть и бодрость для работы, но она не могла заснуть.
Она посмотрела на беспорядок, в который привела всю квартиру, и рассмеялась. Кругом валялись заметки, диаграммы, картинки, вырезанные из журналов. Они были везде, Филиппа взяла пастельные карандаши и блокнот, которым пользовалась Ханна для разработки своих фасонов, разбросала цветные картинки по всей квартире как модные подушки. Она использовала почти половину пачки бумаги для счетных машин; колонки цифр вылезали из машинки и свисали прямо на пол. Раздел газеты «Лос-Анджелес таймс» с объявлениями о сдаваемых в Вэлли помещениях был аккуратно вырезан и лежал рядом с телефоном. Маленькие красные кружочки показывали, какие магазины хотела бы арендовать Филиппа. Утром она начнет звонить. Потому что после той сумасшедшей ночи, когда она так и сяк переставляла цифры, складывала их и записывала разными чернилами образы, которые мучили ее уже несколько дней, Филиппа поняла, что ее план начинает жить.
Она собиралась превратить «Старлайт» в настоящий бизнес.
Филиппа подошла к холодильнику, достала коробочку творога и несколько персиков. Ханна все еще не вернулась после свидания с Аланом. Она улыбнулась. Видимо, ее соседка наконец нашла свою любовь!
Раздался звонок. Филиппа, вздрогнув, побежала к телефону. В этот час телефонный звонок мог означать только какую-то неприятность.
– Филиппа! – задыхаясь, сказала Ханна. – Угадай, в чем дело? Я выхожу замуж!
– Что?
– Алан и я. Мы поехали в Лас-Вегас! О, Филиппа, мы поженились!
Филиппа не могла поверить своим ушам.
– Я еще не сказала маме, – добавила Ханна. – О Боже, она же хотела устроить для меня шикарную свадьбу. Но Алан и я просто не могли ждать! О, Филиппа! Я так счастлива! Мы будем дома через несколько дней. Боже, просто не верится!
Повесив трубку, Филиппа почувствовала прилив энергии. Замужество в Лас-Вегасе! Как прекрасно и как необычно!
И затем: Чарми! Она должна рассказать это Чарми!
Телефон звонил и звонил в доме Чармеров, но никто не отвечал. Это было странно. Филиппа знала, что Рона нет в городе и что Чарми должна была провести занятия с сегодняшней группой. Но ей уже давно пора быть дома. Уже так поздно, что, по сути, настало завтра. Где она может быть?
Набрав номер еще раз и не получив ответа, Филиппа внезапно похолодела от испуга. Это было совсем не похоже на Чарми, она спала очень чутко, должна была давно ответить на звонок. Если ее не было дома, где же она? И где ребенок?
Накинув жакет, Филиппа схватила ключи от машины и выскочила на улицу.
– Чарми! – кричала Филиппа, нажимая на звонок. – Чарми!
Она прислушалась, но ничего не услышала, из дома не доносилось ни звука. На Авенида Гасиенда было тихо, только время от времени шлепались газеты на крылечки, и разносчик продолжал на велосипеде свой путь. Рассвет только занимался над верхушками старых дубов, которые росли вдоль улицы. Машина Чарми стояла у дома; автомобиля Рона не было видно.
Она снова нажала кнопку звонка, затем постучала: «Чарми!» Филиппа стала колотить в дверь: «Фризз, ты меня слышишь?» Внезапно она обнаружила, что дверь не заперта. Войдя внутрь, она увидела разбитую вазу, опрокинутый стул, и ей стало не по себе: «Фризз! Чарми! С тобой все в порядке?»
Она прислушалась. Ей показалось, что она слышит какой-то стук, Филиппа пошла в направлении звука, останавливаясь, чтобы снова послушать. Да, это был слабый прерывистый стук.
– Чарми! – закричала она. – Где ты?
Спальня была пуста, она увидела смятые простыни, ремень, привязанный к медному изголовью. По звуку она добралась до кладовки. Что-то скреблось внутри. Филиппа повернула ручку, дверь была заперта, но она заметила, что старинный ключ лежал рядом на столе.
Открыв дверь и увидев Чарми, голую, скрюченную среди всякого хлама, она воскликнула: «О боже!»– и протянула к ней руки.
– Филиппа, – слабым голосом проговорила Чарми. – Помоги… мне подняться, пожалуйста.
Когда Филиппа попыталась обнять ее, она закричала от боли, у нее было поверхностное дыхание, и она рукой придерживала грудную клетку. Филиппа побежала в спальню, нашла халат, помогла Чарми надеть его.
– Я вызову врача.
Но Чарми сказала:
– Нет. – Она пошатывалась, облокачиваясь на Филиппу, пытаясь не потерять равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65