– О Боже! – И как бы потеряв равновесие, ухватилась на секунду за манекен, затем повернулась к Филиппе, протянула руки в ее сторону и просияла:
– Филиппа! О Боже! Какой сюрприз!
Они обнялись, но Филиппа успела заметить, как в глазах подруги мелькнул страх.
– Привет, Ханна, – отозвалась Филиппа, осознавая, что эта женщина, которую она знала так много лет, Ханна, невозмутимая Ханна, над которой время, казалось, было не властно, за месяцы ее отсутствия заметно изменилась. В широком, чуть скуластом, со слегка раскосыми глазами лице Ханны было что-то азиатское. Она всегда говорила, что среди ее предков, наверное, были американские индейцы, возможно, поэтому она так хорошо сохранилась. Но сегодня, в это декабрьское утро, когда потоки лос-анджелесского солнца заливали комнату от пола до потолка, Ханна Скейдудо выглядела на свой возраст и ни на день моложе.
Филиппа задумалась. Что-то было здесь не так. По щекам Ханны текли слезы, когда она говорила:
– Ой, Филиппа, не могу сказать, как я рада тебя видеть! Мы так скучали по тебе!
Последний раз Ханна виделась с Филиппой полгода тому назад, когда она с мужем Аланом приезжала в Западную Австралию.
– Я тоже скучала по тебе, – тихо сказала Филиппа, вдруг почувствовав, что больше всего на свете ей сейчас хотелось бы находиться где угодно, только не здесь.
– Чарми! – воскликнула Ханна. – Мы все думали, что ты в Огайо. Почему ты не сказала нам? Мы раньше никогда ничего не скрывали друг от друга.
– Разве мы скрываем что-нибудь друг от друга сейчас, Ханна? – спросила Филиппа.
И опять в темно-карих глазах Ханны промелькнуло выражение страха. Однако она продолжала улыбаться.
– Что ты имеешь в виду, Филиппа?
Их неожиданно перебила Чарми:
– Где у вас здесь можно выпить?
Они прошли через приемную в холл, который в тот момент был пуст. Вдоль одной стены располагался бар с зеркальной стенкой, в которой отражались величественные современные небоскребы и пальмы, поскольку бар был расположен напротив окна. Чарми направилась прямо к бару, взяла бутылку джина и фужер.
– Что будете пить?
– Мне ничего, – сказала Ханна. Она вытянула слегка дрожащие руки и сказала: – Слишком много кофе!
– Я буду пить лимонад, – сказала Филиппа, опускаясь в объятия мягкого дивана. – Так приятно видеть тебя, Ханна. Как детишки? – «Детишки» давно уже выросли и имели собственные семьи. Филиппа была крестной матерью средней дочери Ханны, названной в честь крестной.
Пока Ханна тараторила, посвящая Филиппу в семейные события: «Джекки прекрасно учится в Санта-Барбаре, а мы всегда считали, что она не честолюбива», – Чарми разлила напитки и принесла их дамам, расположившимся на диване. Протянув Филиппе лимонад и пригубив свой терпкий джин, она уселась рядом с Ханной и произнесла:
– Эстер опять влюблена.
– Да, я знаю, – осветила Ханна. – Джекки рассказывала мне. Она говорит, что Эстер и ее парень так и ходят по школе, как сиамские близнецы. – Дочь Ханны была одного возраста с дочерью Филиппы, девочки росли вместе и теперь учились в одной школе.
– Теперь твоя очередь становиться бабушкой, Филиппа! – сказала Ханна.
Потягивая лимонад, Филиппа смотрела на подруг сквозь солнечный луч с пляшущими в нем пылинками. Ханна со своими короткими темными волосами, неизменно в коричневато-бежевых тонах, была похожа на воробья рядом с яркой Чарми, одетой в блестящий ярко-зеленый жакет с вызывающей желтой пластмассовой бижутерией, длинные светлые волосы на макушке были перехвачены шарфиком. И опять Филиппа почувствовала острый приступ ностальгии по прежним дням, по всему тому, что связывало их.
– Ну и как оно – оказаться опять здесь? – спросила Ханна с мягкой улыбкой.
– Еще не знаю, никак не отойду от самолета.
– Сообщи Ханне хорошую новость, – сказала Чарми, позвякивая пластмассовыми браслетами!
– Какую хорошую новость, Филиппа?
Прежде чем Филиппа успела ответить, Чарми произнесла:
– Иван Хендрикс считает, что нашел сестру Филиппы.
– Правда? На этот раз он уверен? – спросила Ханна.
– Но мы не уверены. Иван улетел до нас; он продолжает заниматься этим делом. Она живет в «Стар». Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Я слышала. Ты знаешь Джулиану Ливингстоун, эту важную даму? Я случайно встретилась с ней примерно неделю назад, и в разговоре она упомянула, что получила приглашение на рождественский бал в «Стар». Я так поняла, что это большая честь.
– Почему ее пригласили? Она знакома с хозяйкой?
– Не думаю. Она сказала, что представления не имеет, почему ее пригласили. Но в городские списки приглашенных всегда включают кого-нибудь вроде Джулианы – тех, кто имеет вес.
– Так вот почему ты приехала? – воскликнула Ханна, и в голосе ее явственно прозвучало облегчение. – Потому что Иван, возможно, нашел твою сестру?
Вдруг Филиппа почувствовала себя смертельно усталой. Ей хотелось одного: вернуться в гостиницу и лечь.
– Я вернулась, Ханна, потому, что у нас возникла проблема.
Ханна посмотрела на Чарми, затем перевела взгляд на Филиппу: – Что за проблема?
– Завтра я созываю совет директоров, Ханна. Я хочу встретиться с каждым из руководителей и хочу, чтобы они отчитались по всем отделам, а затем я проверю счета корпорации. Чарми предупредила меня, что там что-то не сходится, я должна разобраться.
Говоря это, Филиппа не сводила с Ханны глаз, и ей показалось, что та несколько переменилась в лице.
– Ведь с твоими счетами проблем нет, не так ли, Ханна?
– Нет, конечно. А что за проблемы?
– Ошибки, несоответствия в цифрах, которые нельзя объяснить. Например, счета от компаний, которых не существует вообще.
Ханна принялась теребить браслет на правой руке.
– Нет, я ничего такого не встречала. Если бы что-то было, я бы доложила. О Боже, – сказала она со смешком, – ты меня просто убила! Так в чем все-таки дело?
– Я объясню на совете директоров, когда у меня будет больше фактов.
– Мы с Аланом собираем компанию на Рождество, ты просто должна прийти. Может быть, и Эстер и Джекки смогут приехать со своими приятелями. И ты тоже, Чарми, если не уезжаешь в Огайо.
– Не могу обещать, – сказала Филиппа. – Смотря как сложатся дела. Но я знаю точно, что через четыре дня я буду проводить совет директоров в Палм-Спрингсе.
– Палм-Спрингсе? Почему не здесь?
– Потому что «Стар» находится в Палм-Спрингсе, а я не знаю, сколько я еще здесь пробуду. Но Палм-Спрингс прекрасен в это время года, – улыбнулась Филиппа. – Я думаю, поездка через пустыню пойдет тебе на пользу. Оторвет тебя от твоего хаоса.
Дверь отворилась, и вошел человек.
– Ханна, вот ты где, – сказал он. – Я искал тебя…
Он уставился на Филиппу, затем широко улыбнулся:
– Филиппа? Как я рад тебя вдеть! Какой приятный сюрприз!
Алан Скейдудо, муж Ханны, был главным финансистом «Старлайт индастриес». Они оба работали в компании с тех же пор, что и Филиппа с Чарми, то есть были среди основателей.
– Ты насовсем приехала? – спросил он, заключая ее в объятия. Алан был не выше Филиппы – пять футов восемь дюймов, – и он добавлял себе рост, нося пятисантиметровые каблуки. Он также вживлял себе волосы, и когда приблизился к ней, она заметила маленькие точки надо лбом.
– Филиппа говорит, что здесь у нас проблемы, Алан, – быстро вставила Ханна. – Она собирает чрезвычайный совет директоров.
– Да, вот эта история с «Мирандой интернейшнл».
– Что тебе удалось узнать, Алан?
– Боюсь, что немного. Я говорил с президентом фирмы по телефону, неким Гаспаром Энрикесом. Он заверил меня, что у них вполне дружелюбные намерения. Однако, когда я спросил, подпишут ли они соглашение о невостребовании долгов, он отказался. Правда, очень вежливо.
– По-моему, здесь дружелюбного мало. Вы подозреваете, что они могут передать права конкурентам?
– Похоже на то.
– Алан, – произнесла Филиппа. – Я хочу, чтобы ты немедленно отправился в Рио и лично переговорил с Энрикесом. Постарайся выяснить, какие у них притязания к нам. И заставь его подписать это соглашение.
– Конечно, Филиппа. Как скажешь. Вылетаю немедленно.
– И еще одно, Алан. Через четыре дня я собираю совет директоров. Нужно, чтобы присутствовали все. Все у нас на месте?
– Да, все, – вступила в разговор Ханна, – кроме Ингрид. – Ингрид Линд занималась закупкой для отдела мод Ханны и работала под ее непосредственным руководством. – Сейчас она в Сингапуре, делает закупки. Она нужна? Я думаю, она вернется не раньше, чем через две недели.
– На совете должны быть все, включая Ингрид. Вызовите ее. Я хочу посмотреть все бухгалтерские отчеты, графики, данные о доходах и затратах за последние пять лет, включая счета и платежные ведомости. Алан, организуй международную ревизию и доложи о результатах на собрании.
– О чем идет речь? – спросил он.
– О миллионе долларов, – ответила она, делая знак Чарми. – А теперь мы возвращаемся в гостиницу, нам надо отдохнуть.
Ханна спросила, вставая:
– Когда ты поедешь в Палм-Спрингс?
– Мы с Чарми завтра вечером должны быть в «Мэриот-Дезерт-Спрингс». Там мы и проведем собрание.
Тогда-то я и узнаю, подумала она с чувством горечи, кто друг, а кто предатель.
14
Голливуд, Калифорния, 1958 год.
Филиппа подняла глаза от работы и увидела, что он опять пришел в закусочную – этот человек с тревожным взглядом.
Что-то было в нем такое, что так привлекало ее внимание, хотя они ни разу не перебросились даже парой слов; она не знала, кто он, где живет и чем занимается. Конечно, интриговал его вид. Брюки военного образца, мешковатый свитер и сандалии, непослушные черные волосы над очень красивым лицом – одно это уже делало его похожим на персонаж из кинофильма. Однако еще больше привлекало лицо: рот, казалось, не знавший улыбки, глаза, как бы вглядывающиеся в какой-то другой, более тревожный мир. Он приходил в закусочную «Кат-Кост» на бульваре Голливуд каждую пятницу, всегда один, и заказывал комплексный обед за девяносто девять центов. Входил с равнодушным видом или стоял, ссутулившись, у стены, не вынимая сигареты изо рта, или же часами, сгорбившись, сидел над чашкой кофе, вглядываясь в сигаретный дым. Казалось, он ищет ответа на какие-то вопросы или же, наоборот, пытается забыть их.
Филиппа первый раз обратила на него внимание, когда она временно заменяла заболевшую девушку, обычно работавшую на раздаче, и с тех пор наблюдала за ним каждую пятницу со все возрастающим любопытством. И вот сейчас, расставляя на полке товар, она смотрела на него и думала, что он, наверное, ужасно одинок, что кто-то однажды сильно обидел его и с тех пор он, как невидимый груз, носит с собой свою боль. Она не могла точно определить его возраст, лицо его было покрыто морщинами, так что ему было где-то около сорока. И когда она увидела, как он проверяет сдачу после оплаты своего дешевого обеда и как просит добавки кофе, пока официантка не объяснила, что нужно доплатить, Филиппа подумала, что кто-то должен помочь ему, позаботиться о нем.
– Филиппа? Мисс Робертс!
Она обернулась.
– Да, мистер Рид. – Мистер Рид, управляющий, который взял Филиппу на работу в эту закусочную четыре года тому назад, считал ее хорошей работницей, надежной, доброжелательной и никогда не раздражался на нее, однако случалось, что она могла замечтаться на работе, и ему приходилось несколько раз звать ее, чтобы она откликнулась.
Филиппа пыталась отделаться от этой привычки; она знала, что мистер Рид и другие считали ее или глуповатой или не совсем от мира сего. Они не знали, что Филиппа – это не настоящее ее имя. Однажды, когда сюда зашла женщина с дочкой и обратилась к девочке со словами: введи себя как следует, Кристина, Филиппа обернулась, подумав, что обращаются к ней.
– Я хочу, чтобы ты сегодня продавала мороженое, Филиппа, – сказал мистер Рид. – Доре пришлось уйти домой, она плохо себя чувствует.
Прежде чем покинуть свой прилавок, за которым продавалась косметика, Филиппа посмотрела на полки с расставленным товаром и взглянула на себя в зеркало. Раньше ее это не очень волновало, но теперь она пожалела, что у нее такие пухлые щеки. Но вот волосы хороши – густые, каштановые, длинные, подхваченные на затылке лентой. Она слегка подкрашивала губы и иногда покрывала лаком ногти, но ничего особенного себе не позволяла. Копила деньги.
Однажды она порвала фотокарточки своих родителей и выбросила их в море. Покинула Сан-Франциско. Поехала прямо с Рыбацкой пристани на автобусную станцию Грейхаунд и взяла билет до Голливуда. Ее мечты и надежды, спрятанные в невидимый чемодан, совершили вместе с ней этот долгий путь. Другие отделения чемодана хранили ее решимость добиться чего-нибудь самой.
«Вы никогда ничего не добьетесь», – заявила ей мать-настоятельница. Но Филиппа собиралась доказать и ей, и всем остальным, что они ошибались.
Приехав в Голливуд, она бродила взад и вперед по улицам в надежде увидеть все то великолепие, о котором мечтала, – кинозвезд, декорации известных фильмов. Вместо этого она увидела аккуратные автостоянки, непритязательные витрины магазинов и пальмы – бесконечные ряды пальм. Она оказалась на тихой улочке позади Китайского театра Граумена. Дома на ней были расположены далеко от тротуара и отделялись от него широкими газонами, сползавшими к улице. У всех домов были большие веранды и острые крыши – позже Филиппа узнала, что такие дома называются «калифорнийские бунгало» и что они были построены в самом начале века. На одном из домов виднелась табличка, извещающая, что здесь сдается комната.
Хозяйку звали миссис Чадвик.
– У меня еще четверо жильцов, – говорила она, с трудом поднимаясь по лестнице, – два школьных учителя, они работают здесь, в Голливуде, парень из бюро путешествий и мистер Ромеро. Говорит, что он сценарист, пишет для киностудий, но я ни разу не слышала, чтобы он стучал на машинке. Он обязательно пригласит вас в свою комнату выпить, но если вы откажетесь, он не очень обидится. Он вполне безобидный. Вы говорите, вам семнадцать?
– Да, – ответила шестнадцатилетняя Филиппа. – У меня есть свидетельство о рождении, если вы…
– Не обязательно.
Поднявшись наверх, миссис Чадвик оглядела девушку с ног до головы.
– Похоже, вы любите поесть, – сказала она. – Да не волнуйтесь, я не осуждаю. У меня самой прекрасный аппетит; должна признаться, я кормлю хорошо. Мои жильцы не голодают, это уж точно. Вот ваша комната. Пять долларов в неделю, деньги за месяц вперед. Ванная вон там.
Комната была небольшая, но очень солнечная, полная воздуха. За окном росли пальмы. Вдали на холмах Филиппа могла разобрать надпись Г-О-Л-Л-И-В-У-Д, сделанную огромными буквами.
В этот же день она отправилась на поиски работы. В тех нескольких ресторанах, куда она обратилась, ей отказали сразу же. «Наша форма на вас не налезет», – сказали ей. Однако в «Кат-Кост» ей повезло, потому что обслуживающий персонал там носил широкие рабочие халаты и никого не волновало, что она такая толстушка. «Кат-Кост» было закусочной современного типа, где можно пообедать, съесть мороженое, купить лекарство и всякую мелочь – от ситечка для процеживания кофе до нижнего белья. Ее тогда взяли с оплатой в семьдесят пять центов в час; в ее обязанности входило буквально все – от уборки до кассы. Или, как сейчас, – продажи мороженого. Стоя за прилавком, она краем глаза следила за этим бедолагой, курившим сигарету за сигаретой у обеденной стойки.
В тот же день, когда она устроилась на работу в «Кат-Кост», Филиппа пошла в голливудскую школу и записалась в вечерний старший класс для взрослых. Через год она получила аттестат, такой же, какой могла бы получить в школе святой Бригитты. Теперь она посещала занятия в местном колледже с надеждой со временем получить степень бакалавра. Когда остальные служащие «Кат-Коста» смотрели на Филиппу или когда жильцы миссис Чадвик завязывали с ней беседу, они видели перед собой волевую молодую женщину, спокойную, замкнутую и очень много работающую. Иногда миссис Чадвик, сидя на крылечке своего калифорнийского бунгало, слышала, как Филиппа стучит на своей машинке, выполняя очередное домашнее задание, и недоумевала, что заставляет эту малышку так себя истязать…
К прилавку подошла женщина и заказала двойную порцию ванильного. Глядя на ее темно-рыжие волосы, Филиппа вспомнила Фризз. Интересно, как она там в Нью-Йорке? Сначала две подруги довольно часто переписывались, и было непривычно отправлять письма на адрес Кристины Синглтон и получать ответы как Филиппа Робертс. Фризз писала ей о своей жизни в Манхэттене, о том, что она вместе с двумя другими начинающими актрисами снимает квартиру, а для заработка работает в магазине деликатесов. Каждое ее письмо заканчивалось словами: «Чоппи, скучаю по тебе безумно. Так надеюсь, что когда-нибудь опять будем вместе». Но прошло какое-то время, и письма стали короче, да и приходить стали реже, и в конце концов, к Филиппиному огорчению, Фризз перестала писать совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65