Затем опять:
– Нет, серьезно, Сильви. В жизни не получала такого наслаждения.
Фрида попыталась мысленно отключиться от них; ей необходимо было кое-что обдумать, нервы ее были на пределе, она чувствовала себя, как ружье, которое вот-вот выстрелит.
– Ну как же ты можешь ложиться с совершенно не знакомым человеком? – спросила Сильви.
– Это, конечно, противно, но надо же кому-то это делать, – ответила другая. Они обе засмеялись.
– Но серьезно, как это делается? То есть ты как-нибудь платишь ему или что?
Опять кто-то взошел на весы, поехала гирька, затем что-то звякнуло, и кто-то промычал: «Ого!»
– Нет, все очень прилично. Никаких мерзостей. Ты просто даешь понять администрации, что ты здесь совершенно одна и не возражаешь против хорошей компании на вечер. Затем они звонят тебе и сообщают, что у тебя есть с кем поужинать. Я спускаюсь в ресторан, и меня там ждет великолепный мужик, лет около тридцати. И если я говорю великолепный, это действительно так – черные волосы, плечи – вот такие, обращается со мной, как с принцессой. Мы ужинаем, немного выпиваем, болтаем о всяких пустяках, затем я спрашиваю его, не хотел бы он зайти в мою комнату выпить перед сном.
– Ну а потом? Потом? – спрашивала Сильви.
– Ну, остальное ты можешь вообразить сама.
– Ну как же ты расплачиваешься за это?
– Они включают это в счет. После уборки номера.
– И ты знаешь, сколько это может стоить?
– Представления не имею. И вот что я тебе скажу, Сильви, – мне наплевать. За такое наслаждение – представляешь, всю ночь напролет – я могу заплатить все, что угодно.
Несколько секунд молчания.
– Но ты не чувствуешь себя виноватой? Я имею в виду по отношению к Гари?
– А что Гари? Он знает одно: каждый раз, когда я возвращаюсь отсюда после недельного пребывания, я жизнерадостна, у меня прекрасное настроение, со мной легко. Нет ничего лучше, чем вдохнуть жизнь в старые отношения!
Они опять засмеялись, затем ушли, а Фрида, лежа под ласкающими пальцами Марселя, думала о молодом человеке в смокинге, который так смотрел на нее накануне вечером и на которого она наткнулась сегодня утром в холле в «Замке». Он опять улыбнулся ей своей обворожительной улыбкой, и, к своему удивлению, она почувствовала какое-то томление в низу живота. Интересно, не он ли был с приятельницей Сильви за ужином?
Интересно, а каков он в постели? И всю ночь напролет…
Она даже представить себе этого не могла.
Секс, подумала Фрида и чуть не рассмеялась вслух. Когда же она занималась этим последний раз?
Затем они вернулись – Сильви и ее приятельница. Фрида слышала, как текла вода из крана, не заглушая разговор двух женщин.
– Между прочим, ты знаешь, что здесь Лэрри Вольф, сценарист? Это большая шишка. Ему место перед камерой, а не позади нее.
– Я слышала, он приехал, чтобы написать сценарий о жизни Марион Стар. Я вообще-то не в том возрасте, чтобы это помнить, но слышала, что ее любовник был убит здесь в знаменитой ванной комнате. Ты еще не видела этой комнаты? Все это так щекочет нервы.
Фрида опять попыталась от них отключиться. Последняя работа Лэрри Вольфа не интересовала ее – роль Марион Стар явно не для Банни.
– Послушай, знаешь, кого я встретила здесь сегодня утром? Джея Стоунхоккера – знаешь, этот дешевый режиссер, который лепит эти жуткие фильмы с каратэ? Ну, мы все-таки разговорились, и он сказал мне, что Сид Стерн – ты его знаешь, такой типичный киношник, – так вот он собирается ставить целую серию приключенческих фильмов с главной героиней – молодой женщиной по имени Индиана Джонс. Сейчас он ищет исполнительницу главной роли.
Фрида насторожилась.
– Знаешь, кто бы хорошо подошел для нее? – спросила Сильви. – Моя племянница. Она сейчас учится в актерской школе. А мой муж достаточно хорошо знаком с Сидом: они вместе играют в гольф. Если я попрошу, он посмотрит ее. Я собираюсь позвонить ему.
Фрида выскочила из кабинки, прежде чем Марсель успел втереть базилик в ее икры.
– Все в порядке, Банни, – сказала Джудит Айзекс, закрывая свой медицинский чемоданчик. – Можно опять жить нормальной жизнью.
– Ну, слава Богу, – сказала Банни. – Мой агент находится здесь, она позвонила несколько минут тому назад, прямо перед вашим приходом. Она горит от нетерпения увидеть меня. Мы должны были ужинать вместе – сегодня вечером, но она желает меня видеть сейчас.
– Да, сегодня утром я говорила с миссис Голдман. Она очень беспокоится о вас, но я заверила ее, что все в порядке и ничто не мешает вам сегодня встретиться.
– Не понимаю, почему она здесь, – сказала Банни, завязывая пояс махрового халата и беря в руки стакан с апельсиновым соком. – Фрида говорит, что ей необходимо обсудить со мной нечто очень важное. Обычно она достаточно откровенна, так что я полагаю, что речь идет о роли в кино, – я просто молюсь, чтобы так и было.
Потянувшись за флаконом с витаминами, стоявшим на тумбочке возле кровати, Банни взглянула на фотографию, лежавшую среди пачек бумажных салфеток, микстур от кашля, полосканий и таблеток от бессонницы. Банни была сфотографирована с отцом – богатым промышленником, который и оплачивал весьма недешевое ее пребывание в «Стар». Снимок был сделан четыре года назад, когда господин Ковальски взял свою дочь в кругосветное путешествие.
Они стояли на палубе океанского лайнера, несколько напряженно улыбаясь в объектив, стараясь выглядеть любящими и близкими друг другу. Банни была тогда сравнительно худой, поскольку только что провела до этого три месяца в специальном и весьма дорогом заведении для желающих снизить вес, одном из многих, где ей пришлось провести свою юность. Но она довольно быстро набрала прежний вес, да еще добавила во время круиза.
И отец ее был очень этим недоволен.
Вообще, сколько она себя помнила, отец всегда был ею недоволен по той или иной причине. Берни Ковальски был человеком, которому она никогда не могла угодить. Иногда он долго смотрел на нее с каким-то особенным выражением лица, затем говорил: «Как мог я, богатый, образованный, могущественный человек, породить такое ничтожество!» Ее роль в фильме «Опять дети», хорошо принятая как критикой, так и публикой, озадачила его. Когда Банни не получила «Оскара» за лучшее исполнение роли второго плана, отец заявил, что это прекрасно, так как, может быть, после этого она придет в себя и откажется от этих идиотских голливудских мечтаний.
Даже когда была моложе, она не могла угодить ему. Он все время смотрел, будто она в чем-то его подвела. Банни не могла понять, как Господь помог ей чего-то добиться. В школе ее звали Коротышка, хотя на самом деле она вовсе не была маленького роста, просто из-за пышной фигуры всегда казалась ниже. Грудь у нее начала наливаться раньше, чем у ее сверстниц. Но именно этот ее образ пупсика привлек к ней такое внимание в последнем фильме и, как говорили, именно благодаря ему она и была включена в список претенденток на «Оскара». «Прекрасно, – сказал отец, когда она показала ему рецензии. – Значит, теперь ты будешь делать карьеру на своей неуклюжести и полноте! И ты думаешь, у тебя будет много ролей такого рода? Нет, моя дочь не будет унижаться, исполняя карикатурные роли, от которых отказываются приличные артистки».
Когда Банни увидела, что Джудит собирается уходить, она заметила:
– Должно быть, здесь здорово работать, доктор Айзекс, – пытаясь задержать ее хоть на несколько минут. За последнее время Банни мало с кем общалась, ей иногда просто хотелось выть от одиночества.
– Не знаю, подходит ли слово «здорово», – сказала Джудит с улыбкой, – но зато интересно.
– Наверное, вам приходится иметь дело со знаменитостями. Доктор Митгэнг, который работал здесь до вас, рассказывал о многих шишках, которые приезжают сюда тайно делать пластические операции. Вы таких здесь видели? И как вы к ним относитесь?
Джудит подумала о мистере Смите. Что она может рассказать Банни? Что по каким-то непонятным причинам он физически притягивает ее, в то время как разум диктовал ей держаться от него как можно дальше.
– Простите, но я не обсуждаю своих пациентов.
– Ну, конечно. Я понимаю. Черт побери, я не хотела, чтобы вы разговаривали с другими обо мне. – На кофейном столике лежала местная газетенка, и Банни, указав на нее, сказала:
– Я знаю, ее читают лишь в очередях в магазине, но мне интересно быть в курсе голливудских сплетен. Однажды я тоже попала в эту газету. – Все это Банни проговорила скороговоркой, пытаясь скрыть свой страх. Скоро появится Фрида. Интересно, она здорово разозлится, когда увидит, что Банни скрывала это от нее, фактически лгала ей? И Банни даже не могла себе представить реакцию отца, когда он узнает, что она сделала. – Они напечатали здесь про меня статью, когда меня выдвинули на «Оскара». Там было написано про эту жуткую диету, на которой я сидела перед съемками фильма. За пять недель я потеряла восемь килограммов, для здоровья это ведь не очень хорошо, правда? Масса женщин писали мне письма с просьбой поделиться секретом. Но все, что я делала – это голодала. В буквальном смысле этого слова. Ни крошки во рту за тридцать пять дней. А потом мне было ужасно плохо. Вся история моей жизни – голодать, а потом мучиться. После окончания съемок я набрала весь свой вес. – Банни помолчала, думая, что бы еще сказать, чтобы Джудит задержалась еще немного. Она очень нервничала. – Вы не могли бы порекомендовать мне какую-нибудь особую диету, доктор?
– По-моему, у «Старлайта» есть очень хорошие программы.
– Да, я ем их замороженные ужины.
– Если у вас будут еще какие-нибудь проблемы, – произнесла Джудит, – позовите меня, – и удалилась.
Банни закрыла дверь и огляделась. Ее покои были оформлены в роскошно-импозантном стиле. В спальне, больше напоминавшей будуар, стояла огромная кровать под балдахином и цветастыми занавесами; такого же цвета – мелкие цветочки пастельных тонов на кремовом фоне – были и покрывало, и подушки, и накидки. Прямо детская – вся пестрая и цветастая, подумала Банни, от симпатичных настольных ламп до бантиков на подушках. Занавески на окнах были бледно-розовые, как и некоторые цветы на драпировочной ткани; ковер был темно-бирюзовый, этот же цвет был и на ткани. Гостиную украшали три пуфика, обитые розово-голубой парчой, стоящие у камина. В центре комнаты располагался мраморный кофейный столик, его резные ножки покоились на ковре столь изысканного орнамента, что его могла бы выбрать для себя и Мария-Антуанетта. Пухлые херувимы с абажурами на головах и картины с изображениями людей в напудренных париках довершали убранства.
Это была уже четвертая комната, которую Банни занимала со дня приезда в «Стар». Она переезжала из-за скуки и пришла к выводу, что в «Стар» нет двух одинаковых номеров. Сюда можно было приезжать многократно, и каждый раз все будет по-другому.
Пора было подготовиться к разговору с Фридой.
Набирая воду в ванну, в которой вместо обычных кранов были золоченые лебеди, Банни чувствовала волнение и страх. Наверняка Фрида отнесется к ее новости благоприятно. Но отец, которого она боялась до смерти, – от него всего можно было ожидать. А он обещал приехать и забрать ее на Рождество домой. «Домой» – это в квартиру в большом совместном комплексе, построенном в семидесятых, четыре бесцветные комнаты на тридцатом этаже в Сенчури-Сити, где Берни Ковальски бывал, наверное, не чаще десяти раз в году.
Сидя в горячей ванне, Банни вспоминала, когда же она видела отца в последний раз – да, это было за неделю до «Оскара», когда она умоляла его пойти на церемонию и присутствовать в зале. Берни Ковальски и не подумал сделать это, полагая, что производство фильмов – это жульничество, а все актрисы – шлюхи. В общем, она даже была рада, что он не пришел, потому что она «Оскара» все-таки не получила; она была еще более рада, что он не присутствовал с ней на приеме, посвященном вручению «Оскара», когда все мужчины крутились около гибких и стройных актрис, совершенно игнорируя пупсика Банни.
Разумеется, Банни и не помышляла вступать в конкуренцию с такими именитыми гостями, как Мадонна, или Майкл Джексон, или с кем-нибудь еще, чьи портреты уже лет пять заполняли страницы «Нэшнл инквайрер». И Банни, конечно же, не надеялась получить приглашение на более интимные приемы для узкого круга, также посвященные «Оскару», такие, как у Кевина Костнера, на который приглашался настолько узкий круг, что после шоу приглашенным приходилось звонить друг другу, чтобы узнать место его тайного проведения. Но, в конце концов, она была выдвинута, она получила прекрасную прессу – и Сискей, и Эберт очень хорошо отозвались о ней, поэтому она надеялась получить какую-то долю комплиментов и ухаживаний. Но нет, она так и простояла одна у стены, запихивая в рот предлагаемые закуски, даже не чувствуя их вкуса и желая быть где угодно – даже со своим отцом, – только не здесь.
Фрида пришла, когда Банни была в ванной, накладывая косметику.
– Войдите! – крикнула она. – Открыто!
Фрида вошла, несколько оторопела, увидев столь пышное убранство, затем, закрыв за собой дверь, спросила:
– Ты в порядке?
– Одну минуту, сейчас оденусь. Чувствуй себя как дома.
– Ну, положим, дома у меня никогда не было так шикарно. Я принесла бутылочку твоего любимого – «Мандарин Наполеон».
– Фрида, он же ужасно дорогой.
– И мы с тобой дорого напьемся!
– Так в чем все-таки дело?
– Скажу, когда выйдешь, – Фрида озадаченно посмотрела на картину, изображающую двух ангелочков, поливающих водой какую-то богиню в пруду. – У меня для тебя сюрприз.
– А у меня сюрприз для тебя!
Фрида прошла между столиком, покрытым до полу тяжелой скатертью, и высокой мраморной подставкой, на которой был водружен какой-то римский бюст. Да, интерьер здесь был шикарный.
– Прекрасно, – Банни наконец-то отозвалась из ванной, – вот и я!
Банни вышла, и Фрида, обернувшись, уставилась на нее.
– Ну? И что ты думаешь? – спросила Банни, поворачиваясь во все стороны. Одетая в облегающее белое платье с открытой спиной, она казалась высокой. У нее была тонкая талия, небольшие груди, стройные ноги, длинные густые светлые волосы, чуть вздернутый нос, изящный подбородок и полные губы. Это была Банни, но все же это была не она. Пропала ее пышность, исчезла невзрачность, она была воплощением захватывающей дух женственности и блеска. Вообще-то она стала похожей на многих других актрис Голливуда.
– Ну, и что ты думаешь? – спрашивала она возбужденно, продолжая демонстрировать Фриде себя, чтобы она в полной мере оценила эти три месяца пластической хирургии. – Я сделала все, даже больше, чем Шер, можешь поверить! Удаление жирового слоя, убрала ребра, удалила задние зубы – теперь никто не назовет меня толстой и неуклюжей. Все, больше никаких пупсиков в кино! Ну, что ты думаешь, Фрида? Ты удивлена?
Она обернулась и увидела, что Фрида лежит в глубоком обмороке.
19
«Корвет» пролетал опасные повороты дороги в каньоне на очень высокой скорости, так что раздавался визг шин, трущихся об асфальт. Корпус машины цвета электрик блестел, попадая в круги света от уличных ламп.
Ханна Скейдудо в отчаянии вцепилась в рулевое колесо, ее глаза внимательно следили за каждым крутым поворотом, который ей предстояло преодолеть, в то время как «корвет» постоянно пересекал центральную линию и возвращался в свой ряд. Тело Ханны было напряжено, чтобы противостоять удару, который мог случиться в любой момент и смять хрупкий корпус ее машины, изготовленный из фибергласа, и раздавить ее саму, сидящую в этой машине. Она вела гонку со временем, пытаясь догнать его и поставить на дыбы, подобно понесшей лошади, задержать и вернуть часы и дни, которые убегали от нее. Филиппа сказала: «Четыре дня». Через четыре дня состоится важное собрание правления, где должны отчитаться все члены и будет произведена тщательная проверка состояния бухгалтерских дел компании.
Что собиралась обнаружить Филиппа? Почему она вернулась? Расхождения в данных бухгалтерских книг не обязательно обозначали какие-то правонарушения; в этих случаях стоило просто провести аудиторскую проверку, которая может обнаружить ошибку и внести поправки. Что же касается «Миранды интернейшнл», то с этой проблемой вполне можно было справиться, не выезжая из Австралии. Относительно так называемой сестры в Палм-Спрингсе – Иван находил «сестер» и до этого, и Филиппа никогда прежде не летала, чтобы взглянуть на них. По крайней мере, с другого конца света. Неожиданное и необъявленное возвращение Филиппы могло означать только одно: она подозревала, что в компании ведется какая-то грязная игра, что кто-то из работающих в ней оказался предателем. Ханна вжала до упора педаль газа. Четыре дня – хватит ли времени?
Когда высокие кованые железные ворота ее поместья в Бель Эйр внезапно замаячили в свете фар, она нетерпеливо нажала кнопку инфракрасного устройства под козырьком, которое открывало ворота, и погнала спортивную машину через ворота еще до того, как они полностью открылись, так что поцарапала крыло с противоположной от себя стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Нет, серьезно, Сильви. В жизни не получала такого наслаждения.
Фрида попыталась мысленно отключиться от них; ей необходимо было кое-что обдумать, нервы ее были на пределе, она чувствовала себя, как ружье, которое вот-вот выстрелит.
– Ну как же ты можешь ложиться с совершенно не знакомым человеком? – спросила Сильви.
– Это, конечно, противно, но надо же кому-то это делать, – ответила другая. Они обе засмеялись.
– Но серьезно, как это делается? То есть ты как-нибудь платишь ему или что?
Опять кто-то взошел на весы, поехала гирька, затем что-то звякнуло, и кто-то промычал: «Ого!»
– Нет, все очень прилично. Никаких мерзостей. Ты просто даешь понять администрации, что ты здесь совершенно одна и не возражаешь против хорошей компании на вечер. Затем они звонят тебе и сообщают, что у тебя есть с кем поужинать. Я спускаюсь в ресторан, и меня там ждет великолепный мужик, лет около тридцати. И если я говорю великолепный, это действительно так – черные волосы, плечи – вот такие, обращается со мной, как с принцессой. Мы ужинаем, немного выпиваем, болтаем о всяких пустяках, затем я спрашиваю его, не хотел бы он зайти в мою комнату выпить перед сном.
– Ну а потом? Потом? – спрашивала Сильви.
– Ну, остальное ты можешь вообразить сама.
– Ну как же ты расплачиваешься за это?
– Они включают это в счет. После уборки номера.
– И ты знаешь, сколько это может стоить?
– Представления не имею. И вот что я тебе скажу, Сильви, – мне наплевать. За такое наслаждение – представляешь, всю ночь напролет – я могу заплатить все, что угодно.
Несколько секунд молчания.
– Но ты не чувствуешь себя виноватой? Я имею в виду по отношению к Гари?
– А что Гари? Он знает одно: каждый раз, когда я возвращаюсь отсюда после недельного пребывания, я жизнерадостна, у меня прекрасное настроение, со мной легко. Нет ничего лучше, чем вдохнуть жизнь в старые отношения!
Они опять засмеялись, затем ушли, а Фрида, лежа под ласкающими пальцами Марселя, думала о молодом человеке в смокинге, который так смотрел на нее накануне вечером и на которого она наткнулась сегодня утром в холле в «Замке». Он опять улыбнулся ей своей обворожительной улыбкой, и, к своему удивлению, она почувствовала какое-то томление в низу живота. Интересно, не он ли был с приятельницей Сильви за ужином?
Интересно, а каков он в постели? И всю ночь напролет…
Она даже представить себе этого не могла.
Секс, подумала Фрида и чуть не рассмеялась вслух. Когда же она занималась этим последний раз?
Затем они вернулись – Сильви и ее приятельница. Фрида слышала, как текла вода из крана, не заглушая разговор двух женщин.
– Между прочим, ты знаешь, что здесь Лэрри Вольф, сценарист? Это большая шишка. Ему место перед камерой, а не позади нее.
– Я слышала, он приехал, чтобы написать сценарий о жизни Марион Стар. Я вообще-то не в том возрасте, чтобы это помнить, но слышала, что ее любовник был убит здесь в знаменитой ванной комнате. Ты еще не видела этой комнаты? Все это так щекочет нервы.
Фрида опять попыталась от них отключиться. Последняя работа Лэрри Вольфа не интересовала ее – роль Марион Стар явно не для Банни.
– Послушай, знаешь, кого я встретила здесь сегодня утром? Джея Стоунхоккера – знаешь, этот дешевый режиссер, который лепит эти жуткие фильмы с каратэ? Ну, мы все-таки разговорились, и он сказал мне, что Сид Стерн – ты его знаешь, такой типичный киношник, – так вот он собирается ставить целую серию приключенческих фильмов с главной героиней – молодой женщиной по имени Индиана Джонс. Сейчас он ищет исполнительницу главной роли.
Фрида насторожилась.
– Знаешь, кто бы хорошо подошел для нее? – спросила Сильви. – Моя племянница. Она сейчас учится в актерской школе. А мой муж достаточно хорошо знаком с Сидом: они вместе играют в гольф. Если я попрошу, он посмотрит ее. Я собираюсь позвонить ему.
Фрида выскочила из кабинки, прежде чем Марсель успел втереть базилик в ее икры.
– Все в порядке, Банни, – сказала Джудит Айзекс, закрывая свой медицинский чемоданчик. – Можно опять жить нормальной жизнью.
– Ну, слава Богу, – сказала Банни. – Мой агент находится здесь, она позвонила несколько минут тому назад, прямо перед вашим приходом. Она горит от нетерпения увидеть меня. Мы должны были ужинать вместе – сегодня вечером, но она желает меня видеть сейчас.
– Да, сегодня утром я говорила с миссис Голдман. Она очень беспокоится о вас, но я заверила ее, что все в порядке и ничто не мешает вам сегодня встретиться.
– Не понимаю, почему она здесь, – сказала Банни, завязывая пояс махрового халата и беря в руки стакан с апельсиновым соком. – Фрида говорит, что ей необходимо обсудить со мной нечто очень важное. Обычно она достаточно откровенна, так что я полагаю, что речь идет о роли в кино, – я просто молюсь, чтобы так и было.
Потянувшись за флаконом с витаминами, стоявшим на тумбочке возле кровати, Банни взглянула на фотографию, лежавшую среди пачек бумажных салфеток, микстур от кашля, полосканий и таблеток от бессонницы. Банни была сфотографирована с отцом – богатым промышленником, который и оплачивал весьма недешевое ее пребывание в «Стар». Снимок был сделан четыре года назад, когда господин Ковальски взял свою дочь в кругосветное путешествие.
Они стояли на палубе океанского лайнера, несколько напряженно улыбаясь в объектив, стараясь выглядеть любящими и близкими друг другу. Банни была тогда сравнительно худой, поскольку только что провела до этого три месяца в специальном и весьма дорогом заведении для желающих снизить вес, одном из многих, где ей пришлось провести свою юность. Но она довольно быстро набрала прежний вес, да еще добавила во время круиза.
И отец ее был очень этим недоволен.
Вообще, сколько она себя помнила, отец всегда был ею недоволен по той или иной причине. Берни Ковальски был человеком, которому она никогда не могла угодить. Иногда он долго смотрел на нее с каким-то особенным выражением лица, затем говорил: «Как мог я, богатый, образованный, могущественный человек, породить такое ничтожество!» Ее роль в фильме «Опять дети», хорошо принятая как критикой, так и публикой, озадачила его. Когда Банни не получила «Оскара» за лучшее исполнение роли второго плана, отец заявил, что это прекрасно, так как, может быть, после этого она придет в себя и откажется от этих идиотских голливудских мечтаний.
Даже когда была моложе, она не могла угодить ему. Он все время смотрел, будто она в чем-то его подвела. Банни не могла понять, как Господь помог ей чего-то добиться. В школе ее звали Коротышка, хотя на самом деле она вовсе не была маленького роста, просто из-за пышной фигуры всегда казалась ниже. Грудь у нее начала наливаться раньше, чем у ее сверстниц. Но именно этот ее образ пупсика привлек к ней такое внимание в последнем фильме и, как говорили, именно благодаря ему она и была включена в список претенденток на «Оскара». «Прекрасно, – сказал отец, когда она показала ему рецензии. – Значит, теперь ты будешь делать карьеру на своей неуклюжести и полноте! И ты думаешь, у тебя будет много ролей такого рода? Нет, моя дочь не будет унижаться, исполняя карикатурные роли, от которых отказываются приличные артистки».
Когда Банни увидела, что Джудит собирается уходить, она заметила:
– Должно быть, здесь здорово работать, доктор Айзекс, – пытаясь задержать ее хоть на несколько минут. За последнее время Банни мало с кем общалась, ей иногда просто хотелось выть от одиночества.
– Не знаю, подходит ли слово «здорово», – сказала Джудит с улыбкой, – но зато интересно.
– Наверное, вам приходится иметь дело со знаменитостями. Доктор Митгэнг, который работал здесь до вас, рассказывал о многих шишках, которые приезжают сюда тайно делать пластические операции. Вы таких здесь видели? И как вы к ним относитесь?
Джудит подумала о мистере Смите. Что она может рассказать Банни? Что по каким-то непонятным причинам он физически притягивает ее, в то время как разум диктовал ей держаться от него как можно дальше.
– Простите, но я не обсуждаю своих пациентов.
– Ну, конечно. Я понимаю. Черт побери, я не хотела, чтобы вы разговаривали с другими обо мне. – На кофейном столике лежала местная газетенка, и Банни, указав на нее, сказала:
– Я знаю, ее читают лишь в очередях в магазине, но мне интересно быть в курсе голливудских сплетен. Однажды я тоже попала в эту газету. – Все это Банни проговорила скороговоркой, пытаясь скрыть свой страх. Скоро появится Фрида. Интересно, она здорово разозлится, когда увидит, что Банни скрывала это от нее, фактически лгала ей? И Банни даже не могла себе представить реакцию отца, когда он узнает, что она сделала. – Они напечатали здесь про меня статью, когда меня выдвинули на «Оскара». Там было написано про эту жуткую диету, на которой я сидела перед съемками фильма. За пять недель я потеряла восемь килограммов, для здоровья это ведь не очень хорошо, правда? Масса женщин писали мне письма с просьбой поделиться секретом. Но все, что я делала – это голодала. В буквальном смысле этого слова. Ни крошки во рту за тридцать пять дней. А потом мне было ужасно плохо. Вся история моей жизни – голодать, а потом мучиться. После окончания съемок я набрала весь свой вес. – Банни помолчала, думая, что бы еще сказать, чтобы Джудит задержалась еще немного. Она очень нервничала. – Вы не могли бы порекомендовать мне какую-нибудь особую диету, доктор?
– По-моему, у «Старлайта» есть очень хорошие программы.
– Да, я ем их замороженные ужины.
– Если у вас будут еще какие-нибудь проблемы, – произнесла Джудит, – позовите меня, – и удалилась.
Банни закрыла дверь и огляделась. Ее покои были оформлены в роскошно-импозантном стиле. В спальне, больше напоминавшей будуар, стояла огромная кровать под балдахином и цветастыми занавесами; такого же цвета – мелкие цветочки пастельных тонов на кремовом фоне – были и покрывало, и подушки, и накидки. Прямо детская – вся пестрая и цветастая, подумала Банни, от симпатичных настольных ламп до бантиков на подушках. Занавески на окнах были бледно-розовые, как и некоторые цветы на драпировочной ткани; ковер был темно-бирюзовый, этот же цвет был и на ткани. Гостиную украшали три пуфика, обитые розово-голубой парчой, стоящие у камина. В центре комнаты располагался мраморный кофейный столик, его резные ножки покоились на ковре столь изысканного орнамента, что его могла бы выбрать для себя и Мария-Антуанетта. Пухлые херувимы с абажурами на головах и картины с изображениями людей в напудренных париках довершали убранства.
Это была уже четвертая комната, которую Банни занимала со дня приезда в «Стар». Она переезжала из-за скуки и пришла к выводу, что в «Стар» нет двух одинаковых номеров. Сюда можно было приезжать многократно, и каждый раз все будет по-другому.
Пора было подготовиться к разговору с Фридой.
Набирая воду в ванну, в которой вместо обычных кранов были золоченые лебеди, Банни чувствовала волнение и страх. Наверняка Фрида отнесется к ее новости благоприятно. Но отец, которого она боялась до смерти, – от него всего можно было ожидать. А он обещал приехать и забрать ее на Рождество домой. «Домой» – это в квартиру в большом совместном комплексе, построенном в семидесятых, четыре бесцветные комнаты на тридцатом этаже в Сенчури-Сити, где Берни Ковальски бывал, наверное, не чаще десяти раз в году.
Сидя в горячей ванне, Банни вспоминала, когда же она видела отца в последний раз – да, это было за неделю до «Оскара», когда она умоляла его пойти на церемонию и присутствовать в зале. Берни Ковальски и не подумал сделать это, полагая, что производство фильмов – это жульничество, а все актрисы – шлюхи. В общем, она даже была рада, что он не пришел, потому что она «Оскара» все-таки не получила; она была еще более рада, что он не присутствовал с ней на приеме, посвященном вручению «Оскара», когда все мужчины крутились около гибких и стройных актрис, совершенно игнорируя пупсика Банни.
Разумеется, Банни и не помышляла вступать в конкуренцию с такими именитыми гостями, как Мадонна, или Майкл Джексон, или с кем-нибудь еще, чьи портреты уже лет пять заполняли страницы «Нэшнл инквайрер». И Банни, конечно же, не надеялась получить приглашение на более интимные приемы для узкого круга, также посвященные «Оскару», такие, как у Кевина Костнера, на который приглашался настолько узкий круг, что после шоу приглашенным приходилось звонить друг другу, чтобы узнать место его тайного проведения. Но, в конце концов, она была выдвинута, она получила прекрасную прессу – и Сискей, и Эберт очень хорошо отозвались о ней, поэтому она надеялась получить какую-то долю комплиментов и ухаживаний. Но нет, она так и простояла одна у стены, запихивая в рот предлагаемые закуски, даже не чувствуя их вкуса и желая быть где угодно – даже со своим отцом, – только не здесь.
Фрида пришла, когда Банни была в ванной, накладывая косметику.
– Войдите! – крикнула она. – Открыто!
Фрида вошла, несколько оторопела, увидев столь пышное убранство, затем, закрыв за собой дверь, спросила:
– Ты в порядке?
– Одну минуту, сейчас оденусь. Чувствуй себя как дома.
– Ну, положим, дома у меня никогда не было так шикарно. Я принесла бутылочку твоего любимого – «Мандарин Наполеон».
– Фрида, он же ужасно дорогой.
– И мы с тобой дорого напьемся!
– Так в чем все-таки дело?
– Скажу, когда выйдешь, – Фрида озадаченно посмотрела на картину, изображающую двух ангелочков, поливающих водой какую-то богиню в пруду. – У меня для тебя сюрприз.
– А у меня сюрприз для тебя!
Фрида прошла между столиком, покрытым до полу тяжелой скатертью, и высокой мраморной подставкой, на которой был водружен какой-то римский бюст. Да, интерьер здесь был шикарный.
– Прекрасно, – Банни наконец-то отозвалась из ванной, – вот и я!
Банни вышла, и Фрида, обернувшись, уставилась на нее.
– Ну? И что ты думаешь? – спросила Банни, поворачиваясь во все стороны. Одетая в облегающее белое платье с открытой спиной, она казалась высокой. У нее была тонкая талия, небольшие груди, стройные ноги, длинные густые светлые волосы, чуть вздернутый нос, изящный подбородок и полные губы. Это была Банни, но все же это была не она. Пропала ее пышность, исчезла невзрачность, она была воплощением захватывающей дух женственности и блеска. Вообще-то она стала похожей на многих других актрис Голливуда.
– Ну, и что ты думаешь? – спрашивала она возбужденно, продолжая демонстрировать Фриде себя, чтобы она в полной мере оценила эти три месяца пластической хирургии. – Я сделала все, даже больше, чем Шер, можешь поверить! Удаление жирового слоя, убрала ребра, удалила задние зубы – теперь никто не назовет меня толстой и неуклюжей. Все, больше никаких пупсиков в кино! Ну, что ты думаешь, Фрида? Ты удивлена?
Она обернулась и увидела, что Фрида лежит в глубоком обмороке.
19
«Корвет» пролетал опасные повороты дороги в каньоне на очень высокой скорости, так что раздавался визг шин, трущихся об асфальт. Корпус машины цвета электрик блестел, попадая в круги света от уличных ламп.
Ханна Скейдудо в отчаянии вцепилась в рулевое колесо, ее глаза внимательно следили за каждым крутым поворотом, который ей предстояло преодолеть, в то время как «корвет» постоянно пересекал центральную линию и возвращался в свой ряд. Тело Ханны было напряжено, чтобы противостоять удару, который мог случиться в любой момент и смять хрупкий корпус ее машины, изготовленный из фибергласа, и раздавить ее саму, сидящую в этой машине. Она вела гонку со временем, пытаясь догнать его и поставить на дыбы, подобно понесшей лошади, задержать и вернуть часы и дни, которые убегали от нее. Филиппа сказала: «Четыре дня». Через четыре дня состоится важное собрание правления, где должны отчитаться все члены и будет произведена тщательная проверка состояния бухгалтерских дел компании.
Что собиралась обнаружить Филиппа? Почему она вернулась? Расхождения в данных бухгалтерских книг не обязательно обозначали какие-то правонарушения; в этих случаях стоило просто провести аудиторскую проверку, которая может обнаружить ошибку и внести поправки. Что же касается «Миранды интернейшнл», то с этой проблемой вполне можно было справиться, не выезжая из Австралии. Относительно так называемой сестры в Палм-Спрингсе – Иван находил «сестер» и до этого, и Филиппа никогда прежде не летала, чтобы взглянуть на них. По крайней мере, с другого конца света. Неожиданное и необъявленное возвращение Филиппы могло означать только одно: она подозревала, что в компании ведется какая-то грязная игра, что кто-то из работающих в ней оказался предателем. Ханна вжала до упора педаль газа. Четыре дня – хватит ли времени?
Когда высокие кованые железные ворота ее поместья в Бель Эйр внезапно замаячили в свете фар, она нетерпеливо нажала кнопку инфракрасного устройства под козырьком, которое открывало ворота, и погнала спортивную машину через ворота еще до того, как они полностью открылись, так что поцарапала крыло с противоположной от себя стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65