Он вдруг почувствовал такую усталость, словно только что поднялся на двадцатый этаж.
«Что такое, уж не заболел ли я? Вроде ничего не делал, а устал ужасно… Надо бы поехать к Стрешневу, посоветоваться, нельзя ли эту работу выполнить на заводе, но, пожалуй, поздновато и устал…»
Цандер взглянул на часы.
«Что такое? Не может быть… Они показывают пять утра…»
Он потряс часы, поднес к уху – они тикали…
Подойдя к окну, отдернул штору. Улица была тиха и пустынна. Начинало светать. Розовые лучи солнца уже играли на золотом куполе далекого храма.
– Вот так штука, уже утро! – усмехнулся Цандер и, быстро постелив постель на диване, лег, сладко потягиваясь. Он был неизъяснимо рад, что нашел столь простое решение.
4
Никому не говоря о своей «находке», Цандер по вечерам запирался в своей комнате и сидел над расчетами и чертежами опытной модели. Надо было высчитать наиболее выгодную форму и размеры сгорания, определить конус и сечение сопла, толщину стенок камеры и кожуха, диаметры струйного распылителя и штуцера для подачи сжатого воздуха.
Лишь недели через две, когда все эти работы были закончены, Цандер позвонил Стрешневу и попросил его приехать и привезти опытного слесаря-универсала, который бы согласился работать во внеурочное время за особую плату.
– А что нужно делать? – спросил Стрешнев.
– Есть одна срочная и чрезвычайно важная работа, о которой могу рассказать лишь при встрече.
Стрешнев понял, что речь идет о двигателе.
– Хорошо, – сказал он, – в воскресенье жди! Да, минуточку, Фридрих… Ты не получил от Циолковского новой брошюры «Ракетные поезда»?
– Получил. Прочел. А что?
– Я прочитал, Фридрих, и несколько дней хожу под впечатлением. Здорово! А? Чтоб обеспечить взлет в мировое пространство, он придумал систему ракет, целый поезд, способный взять с собой горючего, в четыре раза превышающего вес самого поезда. Ловко! Что ты скажешь?
– Да, я знаю… Правда, об этом же писал в своей книге Оберт. Он предлагает соединение двух ракет, только в обратной последовательности. У него начинает движение нижняя большая ракета. Она поднимает верхнюю малую ракету. А у Циолковского, как ты помнишь, первая ракета тащит по рельсам, до сильного разгона, сцепленные с ней другие ракеты. Поднимаясь все выше и выше в горы, ракеты достигают огромной скорости, и весь поезд взлетает, устремляется в космос. По мере сгорания нефти первые ракеты отсоединяются, а другие продолжают полет, все увеличивая скорость.
– Разве плохая идея? – перебил Стрешнев.
– Идея отличная, Андрюша. Я горячо одобряю многоступенчатую систему ракет для полета в космос, однако строительство железной дороги в двести верст и высотой в восемь верст считаю делом дорогостоящим и совершенно нереальным. Попробуй-ка возведи железную дорогу на Гималаи.
– Это же условно, Фридрих… Все дело в идее.
– Идея отличная! Ее, безусловно, учтут ученые, когда будут создавать космические ракеты… Я же сейчас озабочен мыслью, чтоб запустить ракету, хоть на одна километр в высоту.
– Понимаю. В воскресенье буду. Жди.
Когда раздался резкий стрешневский звонок, Цандер сам выбежал в переднюю и распахнул дверь.
– Степан Иванович? Вот уж не ожидал… – удивленно развел руками Цандер, увидев Дубосекова. – Разве вы слесарь?
– Кумекаю малость… Здравствуйте, Фридрих Артурович, – широко улыбаясь и протягивая крепкую заскорузлую руку, заговорил Дубосеков. – Чай, помните мою модель межпланетного корабля?
– Как же, как же, до сих пор любуюсь… Но я думал, что вы больше по моделям…
– Он мастер на все руки, – здороваясь, забасил Стрешнев, – и слесарь, и токарь, и лекальщик… Одним словом – тот, кого тебе надо.
– Пожалуйста, проходите, друзья, я очень рад.
Стрешнев, войдя в комнату, служившую Цандеру кабинетом, не увидел никаких перемен и спокойно сел на диван, усадив рядом Дубосекова.
– Ну, рассказывай, Фридрих, чем тебя осенило? Что за события заставили звать пас?
– Да вот хотел посоветоваться по поводу реактивного двигателя. Пришла мысль о создании очень простой конструкции…
– Ну, ну, выкладывай.
Цандер достал из кармана пустую винтовочную гильзу.
– Вот, Степан Иванович, видите эту штуку?
– Вижу.
– Реактивный двигатель в основе своей так же прост. Его работа похожа на выстрел. В патроне что? Боек ударяет в капсюль – происходит взрыв пороха, и расширившиеся газы с огромной силой выталкивают пулю.
– Да. Тут никакой замысловатости.
– То же и в реактивном двигателе. В нем может взрываться порох или другое вещество и расширившимися газами создавать движение. Ведь когда стреляют из винтовки, то отдача в плечо, так ведь?
– Еще как! Я ведь в революцию воевал… из-за этого и прихрамываю.
– Вот так и в реактивном двигателе. Газы давят на переднюю стенку и, отходя назад, в сопло, создают движение вперед. Главное в двигателе – камера сгорания, где происходит взрыв, как в патроне, вернее, множество взрывов – интенсивное горение.
– Это я понимаю, – сказал Дубосеков.
– В моем двигателе будет сгорать распыленный, подогретый бензин. Чтобы горение было более интенсивным, в камеру будет нагнетаться сжатый воздух, насыщенный кислородом.
– Понимаю: тогда бензин станет гореть, как порох, – сказал Дубосеков.
– Сильнее пороха! – пробасил Стрешнев.
– Ух ты, ядрена лапоть! – усмехнулся Степан. – Этак может разорвать всю камеру.
– Да, камера должна быть прочной, – опять заговорил Цандер, – ее надо сделать из качественной стали.
– А мудрена ли она по форме-то?
Цандер нащупал в кармане пулю и вложил ее в патрон.
– Вот видите, Степан Иванович, – какая форма у патрона с пулей!
– Да, удлиненная…
– Верно! Если половину патрона с закраиной отсечь да отрубить нос пули, то как раз и получится контур камеры сгорания…
Цандер вынул блокнот, нарисовал патрон с пулей, затем вертикальными линиями, чтоб видел Степан, отрубил самый нос пули и тыльную половину патрона. Жирной чертой обвел контур.
– Вот, пожалуйста. Это и есть чертеж камеры сгорания.
Дубосеков посмотрел, подал Стрешневу. Тот, взглянув, подмигнул Дубосекову:
– Ну, что, сумеешь сделать, Степан?
– Это все из одного куска стали?
– Нет, зачем же… Тыльная стенка может навинчиваться, и нос, где сопло, будет сменный.
Дубосеков обидчиво шмыгнул носом:
– Этакую штуку вам любой токарь выточит.
– Но это еще не все, Степан Иванович, – заговорил Цандер, – вот смотрите!
Он взял рисунок и обвел контур камеры сгорания жирной чертой.
– Видите? Камеру сгорания надо закрыть кожухом для охлаждения сжатым воздухом.
– Так, понимаю… Значит, из кожуха воздух будет подаваться в цилиндр?
– В камеру сгорания.
– Ну да, в камеру… Чего же тут непонятного?.. А трубки? Бак для бензина, насосы? Где это все?
– Видишь ли, Степан Иванович, я решил использовать готовый механизм, только приспособить к нему новую насадку – камеру сгорания. Вот взгляните! – Цандер достал из шкафа паяльную лампу и поставил ее на стол.
– Лихо! Находчиво, Фридрих! – изумленно воскликнул Стрешнев.
Степан Дубосеков подошел к лампе, осмотрел ее со всех сторон, пощупал.
– Так… Значит, вместо горелки будет камера сгорания с кожухом?
– Да. Можно это сделать?
Дубосеков пригладил ладонью торчащие во все стороны белесоватые волосы, усмехнулся:
– Хитрый вы человек, товарищ Цандер. Ох, хитрющий!
– Да чем же я хитрый? – удивленно развел руками Цандер.
Дубосеков ткнул пальцем в рисунок:
– А этакую штуку удумали…
5
Стрешнев, забрав с собой чертежи, уехал от Цандера вместе с Дубосековым. Они сговорились действовать сообща. На другой день оба явились к главному инженеру Крамешко и вместе с ним отправился в партячейку. Оттуда уже с несколькими членами бюро – к директору.
Стрешнев, разложив на столе чертежи, рассказал о принципе нового двигателя.
Директор, старый коммунист из рабочих, был не силен в технике. Потормошив седую шевелюру, он задал несколько вопросов Стрешневу и ткнул пальцем в Дубосекова.
– Ты берешься это сделать, Степан?
– Берусь!
– Шустрый, однако… А что скажет главный? – обратился он к Крамешко.
– Этот опытный двигатель может явиться началом больших работ в нашей области.
– Ишь куда хватил!
– Так все думаем, – поддержал Стрешнев.
– И ты, Дубосеков? – опять спросил директор.
– Я не только думаю, я опять пойду в завком, и все рабочие поднимутся, чтоб поддержать нашего изобретателя.
– Погоди, Дубосеков, не шуми. Раз дело стоящее – я не против.
– У вас же опять ассигнований не окажется.
– Ладно, помолчи, – прикрикнул директор, – сколько тебе потребуется времени, чтобы сделать эту штуку?
– Не знаю… Может, неделя, а может, и месяц…
– В цеху можно без него обойтись?
– Обойдемся, – сказал Крамешко.
– Тогда вот что… У вас в техническом бюро есть вакансия инженера. Проводите Дубосекова по этой вакансии и платите ему, как инженеру. Ясно? Возьму грех на свою душу, но ты, орел, гляди у меня! Если напортачишь – спуску не будет!
– Не сомневайтесь, товарищ директор, головой отвечаю!
– Выпишите Дубосекову все материалы и инструменты за счет завода. А контроль за вами, товарищ Стрешнев.
– Охотно берусь, – забасил Стрешнев. – Охотно! Потому что верю в удачу…
Еще весной Стрешнев уговорил Цандера в августе ехать в Калугу. Задумали провести отпуск на лоне природы, покупаться в Оке, порыбачить, походить по грибы… Цандеру хотелось не только отдохнуть, но, главное – познакомиться с Циолковским, поговорить с ним о делах… Казалось, все было решено и продумано – старики Стрешневы писали, что уже приготовили для Фридриха Артуровича светлую комнату с окнами в сад… И вдруг эта нечаянная встреча Цандера с паяльщиком все перевернула…
В конце июля, когда надо было готовиться к отъезду, Дубосеков начал работу над камерой сгорания, и Цандер, отпрашиваясь на работе, почти ежедневно приходил к нему в цех, смотрел, советовал…
Стрешнев, как-то подкараулив Цандера у проходной, взял под руку, отвел подальше от людей.
– Фридрих, дружище, ты стал очень неважно выглядеть. Похудел, осунулся… Не заболел ли?
– Нет, ничего… правда, сердце стало пошаливать…
– Отдыхать надо, голубчик, отдыхать. Я по сравнению с тобой – богатырь! А и то порою сдаю… Давай собираться в Калугу, там нас ждут.
– Как же теперь, когда начали делать двигатель?
– Пока мы ездим, Дубосеков все сделает. Приедем – опробуем.
– Что ты, Андрюша, разве я смогу… Я буду рваться в Москву и тебе испорчу весь отдых… Поезжай один, а я возьму отпуск и буду помогать Дубосекову. Ведь тьма всяких дел… Оказалось, что нигде нет медной трубки, нужного сечения, для бензопровода. Не могут достать тугоплавкой стали для сопла… Как можно Степана оставить одного?
Стрешнев понял – уговорить Цандера не удастся.
– Боюсь я за тебя, Фридрих… Свалишься…
– Не свалюсь! Ведь двигатель делаем, Андрюша. Сейчас я могу работать за троих…
– Тогда вот что: по возвращении из Калуги я возьму на себя все заботы о двигателе, а ты – ты поедешь в санаторий! Выхлопочу тебе дополнительный отпуск. Согласен? Даешь слово?
Цандер подумал и протянул руку:
– Даю!..
Стрешнев вернулся в первых числах сентября 1929 года, когда камера сгорания была полностью готова и Степан Дубосеков заканчивал пригонку воздушного насоса и бензопровода.
Стрешнев придирчиво осмотрел камеру и довольно улыбнулся:
– Не зря я тебя рекомендовал, Степан. Верно говорят, что у тебя золотые руки.
– Рано еще судить о моей работе, Андрей Сергеич, двигатель не мертвая модель… Подождем, что он сам о себе скажет…
– А когда испытания?
– Ждали вас… Да вон и Фридрих Артурович идет… спросите у него.
– А, Андрей, наконец-то! – радостно воскликнул Цандер, крепко пожимая большую, загорелую руку друга. – Хорош, хорош! Румяный, упитанный – прямо нэпман!.. Ну, ну, не обижайся – шучу…
– Привез тебе тысячу поклонов. Циолковский очень разволновался, когда узнал, что ты создаешь реактивный двигатель. Передавал привет и пожелания больших успехов.
– Спасибо! Я рад…
– Когда же испытания, Фридрих?
– Я думаю – в пятницу. Это хороший день…
– Ладно! Я всех оповещу…
В пятницу после работы, когда в кузнечном цехе почти никого не осталось, Дубосеков со Стрешневым принесла двигатель и прикрутили его проволокой к большой наковальне.
Скоро пришли Цандер с Крамешко и директор с секретарем партячейки.
– Ну, что же, пожалуй, будем начинать? – спросит Крамешко.
– Сейчас, только провод протянем, – сказал Стрешнев.
Цандер сам осмотрел двигатель, проверил бак с бензином и, взглянув на барометр, немного подкачал воздуху.
– Как с зажиганием?
– Все готово! Пульт управления будет здесь за печью, – ответил Стрешнев, – прошу всех сюда.
– Да, да, товарищи, пройдите туда, – попросил Цандер, – возможны всякие неожиданности.
Когда все отошли, Цандер несколько секунд постоял наедине с двигателем и ласково погладил его, как бы говоря: «Дружище, не подведи», – подошел к пульту управления и положил руку на выключатель:
– Внимание! Включаю.
Все замерли. Воцарилась тревожная тишина.
Цандер почувствовал, как его лицо покрывается испариной.
– Не томи, давай! – буркнул директор.
Цандер дрожащей рукой включил зажигание. Двигатель фыркнул и вдруг издал шипяще-свистящий звук, похожий на завывание дисковой пилы.
– Ишь, как ревет! – удивленно сказал директор и вышел из укрытия. – От горшка два вершка, а гудит, как броненосец «Потемкин»!
Цандер подбежал к двигателю, взглянул на приборы, еще качнул насос.
Двигатель заревел сильнее.
На глазах Цандера блеснули слезы радости. Он взглянул на подошедшего Стрешнева, как бы спрашивая: «Ну, что?» Но тот уже протягивал к нему руки:
– Фридрих, дружище, поздравляю! Слышишь, поет, бродяга… Значит – победа!..
Глава одиннадцатая
1
В тридцать втором была ранняя, спорая весна. В конце апреля зазеленели деревья, и старая запущенная Москва повеселела, стала живописней, приветливей. Кое-где уже вывешивали красные флаги, на фасадах больших домов укрепляли портреты вождей и красочные панно. Москва жила суматошной, предпраздничной жизнью.
На заводе «Мотор» к майским праздникам готовили подарок – новый мощный авиационный двигатель. Однако с испытаниями не ладилось. Над отладкой работали днем и ночью. Стрешнев, как один из авторов проекта, целую неделю не выходил с завода, следя за работой в цехах, на сборке, на испытательной станции. Лишь когда совсем выбивался из сил, приходил в кабинет, чтоб на часок прикорнуть на диване…
В субботу с отладкой было закончено, и двигатель заработал ровно, без перебоев, легко наращивая и гася число оборотов. Испытания велись всю ночь и прошли на редкость успешно. В воскресенье часов в десять утра и рабочие, и инженеры были отпущены домой.
Стрешнев, выйдя на воздух, прогретый весенним солнцем и пропитанный сладким запахом молодой клейкой тополиной листвы, почувствовал необыкновенную легкость – усталости как не бывало. Захотелось пройтись пешком, ни о чем не думая и не заботясь.
Он шагал, насвистывая, сняв кепку, и чувствовал, как легкий ветерок играл в его густых, слегка курчавящихся волосах.
На перекрестке улиц у старой, облупленной, полуразрушенной церкви со спиленными крестами стояла и крестилась старушка.
– Бабушка, что же вы молитесь, ведь церковь-то не работает?
– Это ничего, голубчик, что не работает, зато она стоит… Сколько ее ни ломали, сколько ни взрывали, а сокрушить не могли. Так и веру христианскую сокрушить невозможно… Камни останутся от храма, мы и на камни молиться будем…
Стрешнев, ничего не сказав, пошел дальше, но старушка смутным видением продолжала стоять у него перед глазами. «О вере она хорошо сказала! Вера – могучая сила! Если человек верит во что-то – в бога, в черта, в свою собственную идею – он в десять раз сильнее неверующего…»
Вспомнился Цандер – худенький, хрупкий, с тонкими белыми руками. «Кажется, дунет ветер и он упадет, а какая силища в этом человеке! Сколько он сделал!.. Кажется, в прошлом году показывал мне расчеты траекторий полета межпланетного корабля на Марс. Это поразительно! Он рассчитал и сроки отлета, и время нахождения в пути, и силу притяжения Солнца и других планет, и влияние этого притяжения на скорости полета. Он разработал способ, по которому астронавты смогут определить орбиту своего корабля и координировать его движение.
А реактивный двигатель! Фридрих не удовлетворился первой удачей. Теперь разрабатывает проект нового, более мощного двигателя – ОР-2 (опытный реактивный – два). Где берет он силы для этой деятельности, которой бы хватило на пятерых? Только вера, несокрушимая, непоколебимая вера в свою идею дает ему энергию».
Стрешнев, углубившись в размышления, не заметил, как вышел к Разгуляю. Впереди рыжая лошадь, запряженная в ломовые дроги, везла что-то, накрытое брезентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
«Что такое, уж не заболел ли я? Вроде ничего не делал, а устал ужасно… Надо бы поехать к Стрешневу, посоветоваться, нельзя ли эту работу выполнить на заводе, но, пожалуй, поздновато и устал…»
Цандер взглянул на часы.
«Что такое? Не может быть… Они показывают пять утра…»
Он потряс часы, поднес к уху – они тикали…
Подойдя к окну, отдернул штору. Улица была тиха и пустынна. Начинало светать. Розовые лучи солнца уже играли на золотом куполе далекого храма.
– Вот так штука, уже утро! – усмехнулся Цандер и, быстро постелив постель на диване, лег, сладко потягиваясь. Он был неизъяснимо рад, что нашел столь простое решение.
4
Никому не говоря о своей «находке», Цандер по вечерам запирался в своей комнате и сидел над расчетами и чертежами опытной модели. Надо было высчитать наиболее выгодную форму и размеры сгорания, определить конус и сечение сопла, толщину стенок камеры и кожуха, диаметры струйного распылителя и штуцера для подачи сжатого воздуха.
Лишь недели через две, когда все эти работы были закончены, Цандер позвонил Стрешневу и попросил его приехать и привезти опытного слесаря-универсала, который бы согласился работать во внеурочное время за особую плату.
– А что нужно делать? – спросил Стрешнев.
– Есть одна срочная и чрезвычайно важная работа, о которой могу рассказать лишь при встрече.
Стрешнев понял, что речь идет о двигателе.
– Хорошо, – сказал он, – в воскресенье жди! Да, минуточку, Фридрих… Ты не получил от Циолковского новой брошюры «Ракетные поезда»?
– Получил. Прочел. А что?
– Я прочитал, Фридрих, и несколько дней хожу под впечатлением. Здорово! А? Чтоб обеспечить взлет в мировое пространство, он придумал систему ракет, целый поезд, способный взять с собой горючего, в четыре раза превышающего вес самого поезда. Ловко! Что ты скажешь?
– Да, я знаю… Правда, об этом же писал в своей книге Оберт. Он предлагает соединение двух ракет, только в обратной последовательности. У него начинает движение нижняя большая ракета. Она поднимает верхнюю малую ракету. А у Циолковского, как ты помнишь, первая ракета тащит по рельсам, до сильного разгона, сцепленные с ней другие ракеты. Поднимаясь все выше и выше в горы, ракеты достигают огромной скорости, и весь поезд взлетает, устремляется в космос. По мере сгорания нефти первые ракеты отсоединяются, а другие продолжают полет, все увеличивая скорость.
– Разве плохая идея? – перебил Стрешнев.
– Идея отличная, Андрюша. Я горячо одобряю многоступенчатую систему ракет для полета в космос, однако строительство железной дороги в двести верст и высотой в восемь верст считаю делом дорогостоящим и совершенно нереальным. Попробуй-ка возведи железную дорогу на Гималаи.
– Это же условно, Фридрих… Все дело в идее.
– Идея отличная! Ее, безусловно, учтут ученые, когда будут создавать космические ракеты… Я же сейчас озабочен мыслью, чтоб запустить ракету, хоть на одна километр в высоту.
– Понимаю. В воскресенье буду. Жди.
Когда раздался резкий стрешневский звонок, Цандер сам выбежал в переднюю и распахнул дверь.
– Степан Иванович? Вот уж не ожидал… – удивленно развел руками Цандер, увидев Дубосекова. – Разве вы слесарь?
– Кумекаю малость… Здравствуйте, Фридрих Артурович, – широко улыбаясь и протягивая крепкую заскорузлую руку, заговорил Дубосеков. – Чай, помните мою модель межпланетного корабля?
– Как же, как же, до сих пор любуюсь… Но я думал, что вы больше по моделям…
– Он мастер на все руки, – здороваясь, забасил Стрешнев, – и слесарь, и токарь, и лекальщик… Одним словом – тот, кого тебе надо.
– Пожалуйста, проходите, друзья, я очень рад.
Стрешнев, войдя в комнату, служившую Цандеру кабинетом, не увидел никаких перемен и спокойно сел на диван, усадив рядом Дубосекова.
– Ну, рассказывай, Фридрих, чем тебя осенило? Что за события заставили звать пас?
– Да вот хотел посоветоваться по поводу реактивного двигателя. Пришла мысль о создании очень простой конструкции…
– Ну, ну, выкладывай.
Цандер достал из кармана пустую винтовочную гильзу.
– Вот, Степан Иванович, видите эту штуку?
– Вижу.
– Реактивный двигатель в основе своей так же прост. Его работа похожа на выстрел. В патроне что? Боек ударяет в капсюль – происходит взрыв пороха, и расширившиеся газы с огромной силой выталкивают пулю.
– Да. Тут никакой замысловатости.
– То же и в реактивном двигателе. В нем может взрываться порох или другое вещество и расширившимися газами создавать движение. Ведь когда стреляют из винтовки, то отдача в плечо, так ведь?
– Еще как! Я ведь в революцию воевал… из-за этого и прихрамываю.
– Вот так и в реактивном двигателе. Газы давят на переднюю стенку и, отходя назад, в сопло, создают движение вперед. Главное в двигателе – камера сгорания, где происходит взрыв, как в патроне, вернее, множество взрывов – интенсивное горение.
– Это я понимаю, – сказал Дубосеков.
– В моем двигателе будет сгорать распыленный, подогретый бензин. Чтобы горение было более интенсивным, в камеру будет нагнетаться сжатый воздух, насыщенный кислородом.
– Понимаю: тогда бензин станет гореть, как порох, – сказал Дубосеков.
– Сильнее пороха! – пробасил Стрешнев.
– Ух ты, ядрена лапоть! – усмехнулся Степан. – Этак может разорвать всю камеру.
– Да, камера должна быть прочной, – опять заговорил Цандер, – ее надо сделать из качественной стали.
– А мудрена ли она по форме-то?
Цандер нащупал в кармане пулю и вложил ее в патрон.
– Вот видите, Степан Иванович, – какая форма у патрона с пулей!
– Да, удлиненная…
– Верно! Если половину патрона с закраиной отсечь да отрубить нос пули, то как раз и получится контур камеры сгорания…
Цандер вынул блокнот, нарисовал патрон с пулей, затем вертикальными линиями, чтоб видел Степан, отрубил самый нос пули и тыльную половину патрона. Жирной чертой обвел контур.
– Вот, пожалуйста. Это и есть чертеж камеры сгорания.
Дубосеков посмотрел, подал Стрешневу. Тот, взглянув, подмигнул Дубосекову:
– Ну, что, сумеешь сделать, Степан?
– Это все из одного куска стали?
– Нет, зачем же… Тыльная стенка может навинчиваться, и нос, где сопло, будет сменный.
Дубосеков обидчиво шмыгнул носом:
– Этакую штуку вам любой токарь выточит.
– Но это еще не все, Степан Иванович, – заговорил Цандер, – вот смотрите!
Он взял рисунок и обвел контур камеры сгорания жирной чертой.
– Видите? Камеру сгорания надо закрыть кожухом для охлаждения сжатым воздухом.
– Так, понимаю… Значит, из кожуха воздух будет подаваться в цилиндр?
– В камеру сгорания.
– Ну да, в камеру… Чего же тут непонятного?.. А трубки? Бак для бензина, насосы? Где это все?
– Видишь ли, Степан Иванович, я решил использовать готовый механизм, только приспособить к нему новую насадку – камеру сгорания. Вот взгляните! – Цандер достал из шкафа паяльную лампу и поставил ее на стол.
– Лихо! Находчиво, Фридрих! – изумленно воскликнул Стрешнев.
Степан Дубосеков подошел к лампе, осмотрел ее со всех сторон, пощупал.
– Так… Значит, вместо горелки будет камера сгорания с кожухом?
– Да. Можно это сделать?
Дубосеков пригладил ладонью торчащие во все стороны белесоватые волосы, усмехнулся:
– Хитрый вы человек, товарищ Цандер. Ох, хитрющий!
– Да чем же я хитрый? – удивленно развел руками Цандер.
Дубосеков ткнул пальцем в рисунок:
– А этакую штуку удумали…
5
Стрешнев, забрав с собой чертежи, уехал от Цандера вместе с Дубосековым. Они сговорились действовать сообща. На другой день оба явились к главному инженеру Крамешко и вместе с ним отправился в партячейку. Оттуда уже с несколькими членами бюро – к директору.
Стрешнев, разложив на столе чертежи, рассказал о принципе нового двигателя.
Директор, старый коммунист из рабочих, был не силен в технике. Потормошив седую шевелюру, он задал несколько вопросов Стрешневу и ткнул пальцем в Дубосекова.
– Ты берешься это сделать, Степан?
– Берусь!
– Шустрый, однако… А что скажет главный? – обратился он к Крамешко.
– Этот опытный двигатель может явиться началом больших работ в нашей области.
– Ишь куда хватил!
– Так все думаем, – поддержал Стрешнев.
– И ты, Дубосеков? – опять спросил директор.
– Я не только думаю, я опять пойду в завком, и все рабочие поднимутся, чтоб поддержать нашего изобретателя.
– Погоди, Дубосеков, не шуми. Раз дело стоящее – я не против.
– У вас же опять ассигнований не окажется.
– Ладно, помолчи, – прикрикнул директор, – сколько тебе потребуется времени, чтобы сделать эту штуку?
– Не знаю… Может, неделя, а может, и месяц…
– В цеху можно без него обойтись?
– Обойдемся, – сказал Крамешко.
– Тогда вот что… У вас в техническом бюро есть вакансия инженера. Проводите Дубосекова по этой вакансии и платите ему, как инженеру. Ясно? Возьму грех на свою душу, но ты, орел, гляди у меня! Если напортачишь – спуску не будет!
– Не сомневайтесь, товарищ директор, головой отвечаю!
– Выпишите Дубосекову все материалы и инструменты за счет завода. А контроль за вами, товарищ Стрешнев.
– Охотно берусь, – забасил Стрешнев. – Охотно! Потому что верю в удачу…
Еще весной Стрешнев уговорил Цандера в августе ехать в Калугу. Задумали провести отпуск на лоне природы, покупаться в Оке, порыбачить, походить по грибы… Цандеру хотелось не только отдохнуть, но, главное – познакомиться с Циолковским, поговорить с ним о делах… Казалось, все было решено и продумано – старики Стрешневы писали, что уже приготовили для Фридриха Артуровича светлую комнату с окнами в сад… И вдруг эта нечаянная встреча Цандера с паяльщиком все перевернула…
В конце июля, когда надо было готовиться к отъезду, Дубосеков начал работу над камерой сгорания, и Цандер, отпрашиваясь на работе, почти ежедневно приходил к нему в цех, смотрел, советовал…
Стрешнев, как-то подкараулив Цандера у проходной, взял под руку, отвел подальше от людей.
– Фридрих, дружище, ты стал очень неважно выглядеть. Похудел, осунулся… Не заболел ли?
– Нет, ничего… правда, сердце стало пошаливать…
– Отдыхать надо, голубчик, отдыхать. Я по сравнению с тобой – богатырь! А и то порою сдаю… Давай собираться в Калугу, там нас ждут.
– Как же теперь, когда начали делать двигатель?
– Пока мы ездим, Дубосеков все сделает. Приедем – опробуем.
– Что ты, Андрюша, разве я смогу… Я буду рваться в Москву и тебе испорчу весь отдых… Поезжай один, а я возьму отпуск и буду помогать Дубосекову. Ведь тьма всяких дел… Оказалось, что нигде нет медной трубки, нужного сечения, для бензопровода. Не могут достать тугоплавкой стали для сопла… Как можно Степана оставить одного?
Стрешнев понял – уговорить Цандера не удастся.
– Боюсь я за тебя, Фридрих… Свалишься…
– Не свалюсь! Ведь двигатель делаем, Андрюша. Сейчас я могу работать за троих…
– Тогда вот что: по возвращении из Калуги я возьму на себя все заботы о двигателе, а ты – ты поедешь в санаторий! Выхлопочу тебе дополнительный отпуск. Согласен? Даешь слово?
Цандер подумал и протянул руку:
– Даю!..
Стрешнев вернулся в первых числах сентября 1929 года, когда камера сгорания была полностью готова и Степан Дубосеков заканчивал пригонку воздушного насоса и бензопровода.
Стрешнев придирчиво осмотрел камеру и довольно улыбнулся:
– Не зря я тебя рекомендовал, Степан. Верно говорят, что у тебя золотые руки.
– Рано еще судить о моей работе, Андрей Сергеич, двигатель не мертвая модель… Подождем, что он сам о себе скажет…
– А когда испытания?
– Ждали вас… Да вон и Фридрих Артурович идет… спросите у него.
– А, Андрей, наконец-то! – радостно воскликнул Цандер, крепко пожимая большую, загорелую руку друга. – Хорош, хорош! Румяный, упитанный – прямо нэпман!.. Ну, ну, не обижайся – шучу…
– Привез тебе тысячу поклонов. Циолковский очень разволновался, когда узнал, что ты создаешь реактивный двигатель. Передавал привет и пожелания больших успехов.
– Спасибо! Я рад…
– Когда же испытания, Фридрих?
– Я думаю – в пятницу. Это хороший день…
– Ладно! Я всех оповещу…
В пятницу после работы, когда в кузнечном цехе почти никого не осталось, Дубосеков со Стрешневым принесла двигатель и прикрутили его проволокой к большой наковальне.
Скоро пришли Цандер с Крамешко и директор с секретарем партячейки.
– Ну, что же, пожалуй, будем начинать? – спросит Крамешко.
– Сейчас, только провод протянем, – сказал Стрешнев.
Цандер сам осмотрел двигатель, проверил бак с бензином и, взглянув на барометр, немного подкачал воздуху.
– Как с зажиганием?
– Все готово! Пульт управления будет здесь за печью, – ответил Стрешнев, – прошу всех сюда.
– Да, да, товарищи, пройдите туда, – попросил Цандер, – возможны всякие неожиданности.
Когда все отошли, Цандер несколько секунд постоял наедине с двигателем и ласково погладил его, как бы говоря: «Дружище, не подведи», – подошел к пульту управления и положил руку на выключатель:
– Внимание! Включаю.
Все замерли. Воцарилась тревожная тишина.
Цандер почувствовал, как его лицо покрывается испариной.
– Не томи, давай! – буркнул директор.
Цандер дрожащей рукой включил зажигание. Двигатель фыркнул и вдруг издал шипяще-свистящий звук, похожий на завывание дисковой пилы.
– Ишь, как ревет! – удивленно сказал директор и вышел из укрытия. – От горшка два вершка, а гудит, как броненосец «Потемкин»!
Цандер подбежал к двигателю, взглянул на приборы, еще качнул насос.
Двигатель заревел сильнее.
На глазах Цандера блеснули слезы радости. Он взглянул на подошедшего Стрешнева, как бы спрашивая: «Ну, что?» Но тот уже протягивал к нему руки:
– Фридрих, дружище, поздравляю! Слышишь, поет, бродяга… Значит – победа!..
Глава одиннадцатая
1
В тридцать втором была ранняя, спорая весна. В конце апреля зазеленели деревья, и старая запущенная Москва повеселела, стала живописней, приветливей. Кое-где уже вывешивали красные флаги, на фасадах больших домов укрепляли портреты вождей и красочные панно. Москва жила суматошной, предпраздничной жизнью.
На заводе «Мотор» к майским праздникам готовили подарок – новый мощный авиационный двигатель. Однако с испытаниями не ладилось. Над отладкой работали днем и ночью. Стрешнев, как один из авторов проекта, целую неделю не выходил с завода, следя за работой в цехах, на сборке, на испытательной станции. Лишь когда совсем выбивался из сил, приходил в кабинет, чтоб на часок прикорнуть на диване…
В субботу с отладкой было закончено, и двигатель заработал ровно, без перебоев, легко наращивая и гася число оборотов. Испытания велись всю ночь и прошли на редкость успешно. В воскресенье часов в десять утра и рабочие, и инженеры были отпущены домой.
Стрешнев, выйдя на воздух, прогретый весенним солнцем и пропитанный сладким запахом молодой клейкой тополиной листвы, почувствовал необыкновенную легкость – усталости как не бывало. Захотелось пройтись пешком, ни о чем не думая и не заботясь.
Он шагал, насвистывая, сняв кепку, и чувствовал, как легкий ветерок играл в его густых, слегка курчавящихся волосах.
На перекрестке улиц у старой, облупленной, полуразрушенной церкви со спиленными крестами стояла и крестилась старушка.
– Бабушка, что же вы молитесь, ведь церковь-то не работает?
– Это ничего, голубчик, что не работает, зато она стоит… Сколько ее ни ломали, сколько ни взрывали, а сокрушить не могли. Так и веру христианскую сокрушить невозможно… Камни останутся от храма, мы и на камни молиться будем…
Стрешнев, ничего не сказав, пошел дальше, но старушка смутным видением продолжала стоять у него перед глазами. «О вере она хорошо сказала! Вера – могучая сила! Если человек верит во что-то – в бога, в черта, в свою собственную идею – он в десять раз сильнее неверующего…»
Вспомнился Цандер – худенький, хрупкий, с тонкими белыми руками. «Кажется, дунет ветер и он упадет, а какая силища в этом человеке! Сколько он сделал!.. Кажется, в прошлом году показывал мне расчеты траекторий полета межпланетного корабля на Марс. Это поразительно! Он рассчитал и сроки отлета, и время нахождения в пути, и силу притяжения Солнца и других планет, и влияние этого притяжения на скорости полета. Он разработал способ, по которому астронавты смогут определить орбиту своего корабля и координировать его движение.
А реактивный двигатель! Фридрих не удовлетворился первой удачей. Теперь разрабатывает проект нового, более мощного двигателя – ОР-2 (опытный реактивный – два). Где берет он силы для этой деятельности, которой бы хватило на пятерых? Только вера, несокрушимая, непоколебимая вера в свою идею дает ему энергию».
Стрешнев, углубившись в размышления, не заметил, как вышел к Разгуляю. Впереди рыжая лошадь, запряженная в ломовые дроги, везла что-то, накрытое брезентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67