( Маркс К. и Энг
ельс Ф. Соч. Изд. второе. Т.20, с.363 ).
Я прочитал эту
страницу поздно вечером на кухне, когда родители уже спали и был до глуби
ны души потрясен этой мыслью Ф.Энгельса. Моя юношеская натура не могла см
ириться с этим утверждением философа. Я пришел тогда к выводу, что
человечество должно сделать все, чтобы не погибнуть вме
сте с планетой, которая его породила, и что главная задача людей Ц обеспе
чить продолжение рода человеческого во что бы то ни стало. А все эти войны
, в том числе и классовые, смехотворны перед той грандиозной задачей, кото
рую предстоит решить Человечеству. Всех людей планеты должна объединит
ь одна общая цель Ц выживание во Вселенной. Эта мысль сопровождала меня
всю жизнь, и я с ее высоты оценивал поступки и деятельность людей.
Завершая это вступление, следует отметить еще две узловы
х точки, которые предшествовали выбору специальности и вуза, который явл
ялся четвертой поворотной точкой в моей
жизни.
Второй узловой точкой была, вне всякого с
омнения, благополучная эвакуация нашей семьи из Риги летом 1941года, где в п
редвоенный период располагалась воинская часть отца. Если бы оказались
в оккупированной Латвии, то маму с детьми, как жену офицера Советской Арм
ии, непременно упрятали бы в концлагерь, где шансы на выживание были мини
мальные.
Как я уже выше упомянул, мама с двумя малолетками, сестрой Лайне и матерью
Хелене были эвакуированы в Чувашию. Отец два года не знал, живы мы или нет,
и где находимся. В конце концов, благодаря его настойчивости и счастливо
му стечению обстоятельств, ему удалось узнать наш адрес и связь между на
ми была восстановлена. Он стал посылать письма и денежные переводы. А в се
редине войны, кажется, летом 1943 года отец на несколько дней приехал к нам, п
олучив краткосрочный отпуск. Думаю, что мы спаслись от голодной смерти в
суровые зимние месяцы благодаря помощи отца, хотя мама и Лайне работали.
Как-никак они должны были содержать трех иждивенцев. Летом же и осенью мы
не голодали. Выручал огород. Кроме того, вокруг была масса подножного кор
ма: крапива, щавель, орехи, грибы, ягоды, зерно и горох, который мы подбирали
на полях после жатвы.
Таким образом, третьей поворотной точко
й в своей жизни я считаю то, что отцу в хаосе войны удалось нас найти. Осень
ю 1944 года после освобождения Таллинна наша семья воссоединилась. А ведь в
се могло сложиться иначе. Если бы отец нас не нашел и мы остались бы жить в
Чувашии, то я вряд ли поступил бы в университет. Стал бы, к примеру, рабочим
совхоза, а, возможно, получив среднее образование, работал бы служащим в к
акой-нибудь конторе.
Рассуждая об узловых, поворотных точках жизненного пути человека, повто
ряю, волей-неволей приходишь к выводу о том, что Господин Случай играет в т
ак называемой Судьбе человека решающую роль. Например, если бы я не оказа
лся весной 1954 года в больнице, то наверняка не прочитал бы в школьные годы «
Капитал» и никогда не стал бы экономистом, точнее, политэкономом. И если б
ы на следующий год в конце сочинения по литературе о творчестве молодого
М.Горького на выпускном экзамене в школе не написал в сердцах по латыни «
DIXI” (в вольном переводе э
то означает следующее: «Я высказался и тем самым спас свою душу»), то получ
ил бы по этому предмету не четверку, а пятерку, поскольку ни по содержанию
, ни по грамматике у экзаменаторов ко мне претензий не было, и стал бы обла
дателем не серебряной, а золотой медали. Однако экзаменационная комисси
я решила меня наказать за вольнодумство, что в те времена было совершенн
о недопустимо. И не исключено, если бы я стал золотым медалистом, то меня н
аправили бы учиться от республики на факультет журналистики в МГУ. Одна
ко по цепочке взаимосвязанных случайных факторов я летом 1955 года оказалс
я в Ленинграде и подал документы для поступления на экономический факул
ьтет ЛГУ. Это была четвертая переломная т
очка.
2.Прозрение
Я шагаю по бесконечному коридору Ленинградского университета, испыты
вая противоречивую гамму чувств. Еще минуту назад комиссия после так наз
ываемого собеседования объявила, что я принят на экономический факульт
ет. Да, с этой минуты Ц это уже мой универс
итет. Мне принадлежит здесь все Ц и библиотека, и аудитории, и профессура
. И история университета. Каждый мой шаг сопровождают глаза знаменитых у
ченых, взирающих с портретов, развешанных вдоль гулкого коридора. В этих
древних стенах они учили, созидали храм науки. Но весь этот оглушительно
огромный мир для меня еще terra incognita. Мир таинст
венный и незнакомый, даже чужой, как и этот город на Неве. Через несколько
месяцев все решительно изменится. Университет и город станут близкими и
родными. Но сегодня меня окружает неизвестное, непознанное и поэтому оче
нь заманчивое.
Через несколько дней нас, медалистов, поступивших в университет без сд
ачи экзаменов, направят на Карельский перешеек заготавливать древесин
у, в то время как другие наши сверстники будут продираться через частоко
л конкурса. И там, в краю озер и лесов, меня ждали первые испытания.
Трелевка бревен срубленных сосен из леса, их вывозка на склад, кто это зн
ает, - изнурительный физический труд. Никакой техники у нас не было, кроме
лошади, веревок и наших мускулов. На ладонях сразу же вздулись кровавые в
олдыри, все тело заныло, как будто меня избили. Однако недели через две раб
ота стала привычной, мускулы окрепли. Наши молодые тела ощутили прилив с
ил. Но кое-кто все-таки не выдержал, покинув лагерь раньше срока. Махнули р
укой на унизительную повинность: «Разве так
университет должен встречать м е д а л и с т о в?» Но для бол
ьшинства оставшихся ребят тяжелый труд был в радость, и в маленьком колл
ективе царило беззаботное веселье.
Меня не могли удивить восхитительные к
расоты озерного карельского лесного края, так как эстонские Аэгвийдуск
ие чистые и звонкие сосновые леса с озерами в окружении холмов, где прошл
о мое раннее детство, нисколько не уступали им по красоте. Меня поразило д
ругое Ц образ жизни и привычки белорусов, которые прибыв в эту местност
ь, видимо, после советско-финской войны, выбрали для своей деревни самое н
изкое место около озера. Нет, чтобы поставить дома на возвышенности и нас
лаждаться не только красивым пейзажем, который открывается с вершины хо
лма, но и сухим воздухом. А ведь, следуя вековечному обычаю жить в болотис
той местности, они, как и их предки, срубили свои дома также на болоте. Вот
что значат привычки, образующие этнос!
В лагере я близко сошелс
я с Потаповым с математического факультета. С ним вдвоем мы и возвращали
сь в Ленинград. Помню, настроение у нас в тот день было распрекрасное. Добр
ались на катере до какой-то железнодорожной станции. Купили билеты и пос
кольку времени до прихода поезда было еще предостаточно, то зашли переку
сить в пристанционную забегаловку. Сидим, обедаем и п
отягиваем пиво. К нашему столику подошел лысый старикашка. Кости и желта
я кожа. “Нищий” Ц подумал я. Предложили ему кружку пива. Сидим втроем. Вдр
уг он спрашивает: “Как вы думаете, ребята, сколько мне лет?” Мы с приятелем
переглянулись. Я не сомневался, что бродяге лет шестьдесят, если не больш
е. Эту цифру и назвал. Он как-то криво усмехнулся и говорит: “Да не гадайте. М
не недавно тридцать стукнуло.” Мы вытаращили глаза, конечно же, не повери
в ему . Он это почу в ствовал и после
непродолжительной паузы поведал свою нехитрую историю:
- Меня взяли в т
рамвае, когда я ехал на работу. Брякнул недозволенное. Словом, что три шкур
ы с нас, работяг, дерут без зазрения совести. Вот и оказался я в лагере близ
Архангельска на лесозаготовках. И вот итог, в буквальном смысле, налицо. Н
и волос, ни зубов, ни здоровья. Ничего. Да и в Питер, хотя из лагеря освобожде
н, не пускают. Вот и перебиваюсь с грехом пополам в этих краях.
Мы, естественно, ничего
подобного до сих пор не слыхали. Эта дикая, по нашим понятиям, история пока
залась нам совершенно невероятной. До чего же мы были тогда наивными!
Наш собеседни
к, допив пиво, вновь зашамкал:
- Вы на меня, ребята, не обижайтесь. Вы - еще желторотые птенцы. Из вас, как из м
ягкой глины, можно лепить все, что угодно…
Заканчивался август 1955 года. Возвращались в Питер, совершенно подавленны
е этой случайной встречей с зэком. Его рассказ нас ошеломил и, как заноза,
крепко засел в наших душах. С этого, собственно, и началось мое знакомство
со сталинщиной.
Позже, знакомясь с ленинградцами, я подобных исповедей выслушал великое
множество. Но этот эпизод образовал первую трещину в моем миропонимании
, сформированной школой и комсомолом.
Как же так? В нашей великой стране Советов должно быть все прекрасно. Еще д
ва года назад я оплакивал смерть Сталина. Будучи комсомольским вожаком в
школе, участвуя в районных и городских конференциях, я жил кипучей жизнь
ю. Да и в университет поступил изучать политэкономию, чтобы строить комм
унизм. И вдруг такое!
Но сомнений быть не могло, ведь молодой старик из Приозерья говорил чист
ую правду. Не поверить его незатейливому рассказу о загубленной жизни бы
ло невозможно.
В сентябре начались регулярные занятия. Я набросился на книги. В моем рас
поряжении оказались богатейшие фонды общеуниверситетской и факультет
ской библиотек. Тонкие брошюры по политэкономии тех времен меня мало инт
ересовали. Классиков марксизма мы, конечно же, изучали основательно. От н
ас требовалось составление подробных конспектов. Но меня интересовали
и другие книги, на которые ссылались Маркс и Энгельс в своих произведени
ях. Рикардо, Смит, Гегель, Фейербах, Морган. Но не только они, но и Гомер в пре
расном переводе Жуковского, Библия и т.д.
Вскоре я обнаружил, что уровень преподавания основного предмета Ц поли
тической экономии Ц меня и многих из нас совершенно не устраивает. Чист
ейшей воды талмудистика, годами отработанные шаблоны, словом, мертвячин
а.
Конечно, были и замечательные преподаватели: по бухгалтерскому учету, по
истории народного хозяйства, почвоведению и другим дисциплинам. Но, к со
жалению, не по политэкономии.
Мы пытались протестовать. Например, курс политэкономии социализма вел о
дин старейший преподаватель, однако, его потенциала хватало лишь на 20-25 ми
нут двухчасовой лекции. А остальное время каждый из нас делал в аудитори
и все, что хотел. Кто читал, кто играл в карты, кто флиртовал. Но уходить из а
удитории категорически запрещалось. Мы обратились в деканат с просьбой
заменить преподавателя. Но, увы! Безрезультатно. Сработала система круго
вой поруки. Совершенно некомпетентный преподаватель был и по научному к
оммунизму. Когда в аудитории уже никто его не слушал, то он выходил из себя
и начинал читать нам мораль о том, какие же мы испорченные и плохие. Разош
едшись в своем обвинительном экстазе, он одной девушке сказал, что та при
ходит в университет без трусиков. Такого издевательства мы уже стерпеть
не могли и делегация от нашего курса во главе со старостой Володей Бубно
вым отправилась в деканат. Поведение этого преподавателя все-таки сочли
несовместимым с его обязанностями просвещения молодых людей в коммуни
стическом духе и его вскоре заменили на другого (думаю, тут сыграло свою р
оль то обстоятельство, что распоясывшийся преподаватель был с другой ка
федры).
В те времена и речи не могло быть о свободном посещении лекций и семинаро
в. Так что выбора у нас не было.
Оставалось полагаться на собственные силы и друзей-единомышленников. К
счастью, в нашей группе учились Владимир Александрович Бубнов и Марат Ив
анович Качалкин. Володя -Ц потомственный ленинградец, переживший блока
ду, на 10 лет старше меня. Марат, с кем мы вместе жили в снимаемой на Васильев
ском острове комнате, - мой одноклассник, испытавший в раннем детстве ужа
сы немецкого концлагеря. Нас троих спаяла тяга к философии и политэконом
ии. Мы часами напролет обсуждали спорные проблемы. Дискуссионные батали
и были поистине захватывающими и, я бы сказал, весьма плодотворными. Этом
у способствовало не только страстное стремление каждого из нас к поиску
истины, но и различия темпераментов, жизненного опыта, а также склада ума.
Читая, думая, споря, каждый из нас постепенно вырабатывал свое понимание
политэкономических и философских проблем. И оно, разумеется, с каждым дн
ем все больше и больше отдалялось от официальной науки.
Через год, в 1956 году, мы вместе с Владимиром Бубновым пришли к выводу, что вс
ем общественно-историческим формациям (первобытная община, рабовладен
ие, феодализм, капитализм, социализм) свойственны общие закономерности и
существенные признаки. И, следовательно, необходима выработка целостно
го аппарата общей теории политической экономии
. И мы начали его создавать. Если открыть 3-й том энциклопеди
и “Политическая экономия”, изданного в 1979 году, т.е двадцать с лишним лет сп
устя, то можно в ней прочитать следующее: “О необходимости создания П.Э. в
широком смысле впервые писал Энгельс в “ Анти-Дюринге
”, подчеркивая, что такая наука еще только должна быть соз
дана ( см. К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч. 2 изд. т.20, с.153-154)
П.э. в широком смысле является не суммой П.э., изучающих каж
дый исторически определ. способ произ-ва в отдельности, а единой целостн
ой наукой.” ( с. 280 цит. изд .) Вроде все верно, то
лько с двумя оговорками. Во-первых, как там же написано, “не существует отд
ельно П.э. в широком смысле наряду с П.э исторически определ. способов прои
зводства.” Во-вторых, общая теория политэкономии авторами робко называе
тся политэкономией “в широком смысле”,
хотя тут же пишется об единой целостной науке, т.е налицо явное логическо
е противоречие. Это, как в народе говорят, что она наполовину беременна. Т
аким образом, даже в конце 70-х годов прошлого века автор этой статьи акаде
мик Л.Абалкин еще не рисковал оторваться от пуповины официальной тракто
вки догматической политэкономии.
А мы, студенты первого курса ЛГУ осмелились еще в 1956 году четко сформулиро
вать не только необходимость общей теории политэконом
ии , но и определить сущность ряда ее важнейших категорий
и закономерностей. У меня сохранилась тетрадь с названием “
Политэкономические заметки (1956-1959 гг .)”, в ко
торой содержатся записи по 11 проблемам этой теории, как результат наших
дискуссий.
Эта крамольная идея, конечно же, была встречена в штыки при первой же попы
тке изложить ее в систематизированном виде на кафедре. Я написал курсову
ю работу на тему о законе планомерного, пропорционального развития, утве
рждая, что он присущ не только социализму, т.е. одной формации, но и капитал
изму, а также в определенных чертах Ц и предыдущим формациям. Сдал я ее н
а кафедру. К счастью, курсовая попала в руки подлинному ученому, профессо
ру Рыбакову, который замечательно читал нам курс “История экономически
х учений”.
Ознакомившись с моей курсовой, он посоветовал мне во избежание крупных н
еприятностей написанное уничтожить и быстренько написать новую курсов
ую работу по общепринятым правилам. Что пришлось и сделать, затратив на н
ее два вечера, чтобы уложиться в заданные сроки и не “запороть” стипенди
ю, без которой в Ленинграде делать было нечего. Мы и так с Маратом жили не с
ладко. Я также запомнил откровенный рассказ доброго профессора о том, чт
о он дома в “сундуке” хранит рукописи неопубликованных своих работ, кото
рые не вписывались в официальную версию. Вот в каких условиях приходилос
ь работать экономистам-ученым еще три года
спустя после смерти Сталина. О чем это говорит? Да о том, чт
о сталинщина как феномен исторического
развития государственного социализма была порождена не только Сталины
м Ц “вождем всех времен и народов”, но и теми, кто верноподданически служ
ил такому политическому режиму из страха или же по убеждению.
Месяц за месяцем нарастал конфликт между мной и порядками, существовавш
ими в те времена в университете. Меня уже прозвали на факультете
“ ревизионистом из Прибалтики
”.
Доклад Н. Хрущева на ХХ с
ъезде партии с разоблачениями “культа личности” явился последней капл
ей, переполнившей чашу. Вся разрозненная информация, сочившаяся из разли
чных источников и встреч в общем-то случайных, вдруг слилась в единый бур
ный поток, который быстро и до основания разрушил в моей юношеской голов
е последние остатки ортодоксального понимания того строя, в котором мы ж
или.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
ельс Ф. Соч. Изд. второе. Т.20, с.363 ).
Я прочитал эту
страницу поздно вечером на кухне, когда родители уже спали и был до глуби
ны души потрясен этой мыслью Ф.Энгельса. Моя юношеская натура не могла см
ириться с этим утверждением философа. Я пришел тогда к выводу, что
человечество должно сделать все, чтобы не погибнуть вме
сте с планетой, которая его породила, и что главная задача людей Ц обеспе
чить продолжение рода человеческого во что бы то ни стало. А все эти войны
, в том числе и классовые, смехотворны перед той грандиозной задачей, кото
рую предстоит решить Человечеству. Всех людей планеты должна объединит
ь одна общая цель Ц выживание во Вселенной. Эта мысль сопровождала меня
всю жизнь, и я с ее высоты оценивал поступки и деятельность людей.
Завершая это вступление, следует отметить еще две узловы
х точки, которые предшествовали выбору специальности и вуза, который явл
ялся четвертой поворотной точкой в моей
жизни.
Второй узловой точкой была, вне всякого с
омнения, благополучная эвакуация нашей семьи из Риги летом 1941года, где в п
редвоенный период располагалась воинская часть отца. Если бы оказались
в оккупированной Латвии, то маму с детьми, как жену офицера Советской Арм
ии, непременно упрятали бы в концлагерь, где шансы на выживание были мини
мальные.
Как я уже выше упомянул, мама с двумя малолетками, сестрой Лайне и матерью
Хелене были эвакуированы в Чувашию. Отец два года не знал, живы мы или нет,
и где находимся. В конце концов, благодаря его настойчивости и счастливо
му стечению обстоятельств, ему удалось узнать наш адрес и связь между на
ми была восстановлена. Он стал посылать письма и денежные переводы. А в се
редине войны, кажется, летом 1943 года отец на несколько дней приехал к нам, п
олучив краткосрочный отпуск. Думаю, что мы спаслись от голодной смерти в
суровые зимние месяцы благодаря помощи отца, хотя мама и Лайне работали.
Как-никак они должны были содержать трех иждивенцев. Летом же и осенью мы
не голодали. Выручал огород. Кроме того, вокруг была масса подножного кор
ма: крапива, щавель, орехи, грибы, ягоды, зерно и горох, который мы подбирали
на полях после жатвы.
Таким образом, третьей поворотной точко
й в своей жизни я считаю то, что отцу в хаосе войны удалось нас найти. Осень
ю 1944 года после освобождения Таллинна наша семья воссоединилась. А ведь в
се могло сложиться иначе. Если бы отец нас не нашел и мы остались бы жить в
Чувашии, то я вряд ли поступил бы в университет. Стал бы, к примеру, рабочим
совхоза, а, возможно, получив среднее образование, работал бы служащим в к
акой-нибудь конторе.
Рассуждая об узловых, поворотных точках жизненного пути человека, повто
ряю, волей-неволей приходишь к выводу о том, что Господин Случай играет в т
ак называемой Судьбе человека решающую роль. Например, если бы я не оказа
лся весной 1954 года в больнице, то наверняка не прочитал бы в школьные годы «
Капитал» и никогда не стал бы экономистом, точнее, политэкономом. И если б
ы на следующий год в конце сочинения по литературе о творчестве молодого
М.Горького на выпускном экзамене в школе не написал в сердцах по латыни «
DIXI” (в вольном переводе э
то означает следующее: «Я высказался и тем самым спас свою душу»), то получ
ил бы по этому предмету не четверку, а пятерку, поскольку ни по содержанию
, ни по грамматике у экзаменаторов ко мне претензий не было, и стал бы обла
дателем не серебряной, а золотой медали. Однако экзаменационная комисси
я решила меня наказать за вольнодумство, что в те времена было совершенн
о недопустимо. И не исключено, если бы я стал золотым медалистом, то меня н
аправили бы учиться от республики на факультет журналистики в МГУ. Одна
ко по цепочке взаимосвязанных случайных факторов я летом 1955 года оказалс
я в Ленинграде и подал документы для поступления на экономический факул
ьтет ЛГУ. Это была четвертая переломная т
очка.
2.Прозрение
Я шагаю по бесконечному коридору Ленинградского университета, испыты
вая противоречивую гамму чувств. Еще минуту назад комиссия после так наз
ываемого собеседования объявила, что я принят на экономический факульт
ет. Да, с этой минуты Ц это уже мой универс
итет. Мне принадлежит здесь все Ц и библиотека, и аудитории, и профессура
. И история университета. Каждый мой шаг сопровождают глаза знаменитых у
ченых, взирающих с портретов, развешанных вдоль гулкого коридора. В этих
древних стенах они учили, созидали храм науки. Но весь этот оглушительно
огромный мир для меня еще terra incognita. Мир таинст
венный и незнакомый, даже чужой, как и этот город на Неве. Через несколько
месяцев все решительно изменится. Университет и город станут близкими и
родными. Но сегодня меня окружает неизвестное, непознанное и поэтому оче
нь заманчивое.
Через несколько дней нас, медалистов, поступивших в университет без сд
ачи экзаменов, направят на Карельский перешеек заготавливать древесин
у, в то время как другие наши сверстники будут продираться через частоко
л конкурса. И там, в краю озер и лесов, меня ждали первые испытания.
Трелевка бревен срубленных сосен из леса, их вывозка на склад, кто это зн
ает, - изнурительный физический труд. Никакой техники у нас не было, кроме
лошади, веревок и наших мускулов. На ладонях сразу же вздулись кровавые в
олдыри, все тело заныло, как будто меня избили. Однако недели через две раб
ота стала привычной, мускулы окрепли. Наши молодые тела ощутили прилив с
ил. Но кое-кто все-таки не выдержал, покинув лагерь раньше срока. Махнули р
укой на унизительную повинность: «Разве так
университет должен встречать м е д а л и с т о в?» Но для бол
ьшинства оставшихся ребят тяжелый труд был в радость, и в маленьком колл
ективе царило беззаботное веселье.
Меня не могли удивить восхитительные к
расоты озерного карельского лесного края, так как эстонские Аэгвийдуск
ие чистые и звонкие сосновые леса с озерами в окружении холмов, где прошл
о мое раннее детство, нисколько не уступали им по красоте. Меня поразило д
ругое Ц образ жизни и привычки белорусов, которые прибыв в эту местност
ь, видимо, после советско-финской войны, выбрали для своей деревни самое н
изкое место около озера. Нет, чтобы поставить дома на возвышенности и нас
лаждаться не только красивым пейзажем, который открывается с вершины хо
лма, но и сухим воздухом. А ведь, следуя вековечному обычаю жить в болотис
той местности, они, как и их предки, срубили свои дома также на болоте. Вот
что значат привычки, образующие этнос!
В лагере я близко сошелс
я с Потаповым с математического факультета. С ним вдвоем мы и возвращали
сь в Ленинград. Помню, настроение у нас в тот день было распрекрасное. Добр
ались на катере до какой-то железнодорожной станции. Купили билеты и пос
кольку времени до прихода поезда было еще предостаточно, то зашли переку
сить в пристанционную забегаловку. Сидим, обедаем и п
отягиваем пиво. К нашему столику подошел лысый старикашка. Кости и желта
я кожа. “Нищий” Ц подумал я. Предложили ему кружку пива. Сидим втроем. Вдр
уг он спрашивает: “Как вы думаете, ребята, сколько мне лет?” Мы с приятелем
переглянулись. Я не сомневался, что бродяге лет шестьдесят, если не больш
е. Эту цифру и назвал. Он как-то криво усмехнулся и говорит: “Да не гадайте. М
не недавно тридцать стукнуло.” Мы вытаращили глаза, конечно же, не повери
в ему . Он это почу в ствовал и после
непродолжительной паузы поведал свою нехитрую историю:
- Меня взяли в т
рамвае, когда я ехал на работу. Брякнул недозволенное. Словом, что три шкур
ы с нас, работяг, дерут без зазрения совести. Вот и оказался я в лагере близ
Архангельска на лесозаготовках. И вот итог, в буквальном смысле, налицо. Н
и волос, ни зубов, ни здоровья. Ничего. Да и в Питер, хотя из лагеря освобожде
н, не пускают. Вот и перебиваюсь с грехом пополам в этих краях.
Мы, естественно, ничего
подобного до сих пор не слыхали. Эта дикая, по нашим понятиям, история пока
залась нам совершенно невероятной. До чего же мы были тогда наивными!
Наш собеседни
к, допив пиво, вновь зашамкал:
- Вы на меня, ребята, не обижайтесь. Вы - еще желторотые птенцы. Из вас, как из м
ягкой глины, можно лепить все, что угодно…
Заканчивался август 1955 года. Возвращались в Питер, совершенно подавленны
е этой случайной встречей с зэком. Его рассказ нас ошеломил и, как заноза,
крепко засел в наших душах. С этого, собственно, и началось мое знакомство
со сталинщиной.
Позже, знакомясь с ленинградцами, я подобных исповедей выслушал великое
множество. Но этот эпизод образовал первую трещину в моем миропонимании
, сформированной школой и комсомолом.
Как же так? В нашей великой стране Советов должно быть все прекрасно. Еще д
ва года назад я оплакивал смерть Сталина. Будучи комсомольским вожаком в
школе, участвуя в районных и городских конференциях, я жил кипучей жизнь
ю. Да и в университет поступил изучать политэкономию, чтобы строить комм
унизм. И вдруг такое!
Но сомнений быть не могло, ведь молодой старик из Приозерья говорил чист
ую правду. Не поверить его незатейливому рассказу о загубленной жизни бы
ло невозможно.
В сентябре начались регулярные занятия. Я набросился на книги. В моем рас
поряжении оказались богатейшие фонды общеуниверситетской и факультет
ской библиотек. Тонкие брошюры по политэкономии тех времен меня мало инт
ересовали. Классиков марксизма мы, конечно же, изучали основательно. От н
ас требовалось составление подробных конспектов. Но меня интересовали
и другие книги, на которые ссылались Маркс и Энгельс в своих произведени
ях. Рикардо, Смит, Гегель, Фейербах, Морган. Но не только они, но и Гомер в пре
расном переводе Жуковского, Библия и т.д.
Вскоре я обнаружил, что уровень преподавания основного предмета Ц поли
тической экономии Ц меня и многих из нас совершенно не устраивает. Чист
ейшей воды талмудистика, годами отработанные шаблоны, словом, мертвячин
а.
Конечно, были и замечательные преподаватели: по бухгалтерскому учету, по
истории народного хозяйства, почвоведению и другим дисциплинам. Но, к со
жалению, не по политэкономии.
Мы пытались протестовать. Например, курс политэкономии социализма вел о
дин старейший преподаватель, однако, его потенциала хватало лишь на 20-25 ми
нут двухчасовой лекции. А остальное время каждый из нас делал в аудитори
и все, что хотел. Кто читал, кто играл в карты, кто флиртовал. Но уходить из а
удитории категорически запрещалось. Мы обратились в деканат с просьбой
заменить преподавателя. Но, увы! Безрезультатно. Сработала система круго
вой поруки. Совершенно некомпетентный преподаватель был и по научному к
оммунизму. Когда в аудитории уже никто его не слушал, то он выходил из себя
и начинал читать нам мораль о том, какие же мы испорченные и плохие. Разош
едшись в своем обвинительном экстазе, он одной девушке сказал, что та при
ходит в университет без трусиков. Такого издевательства мы уже стерпеть
не могли и делегация от нашего курса во главе со старостой Володей Бубно
вым отправилась в деканат. Поведение этого преподавателя все-таки сочли
несовместимым с его обязанностями просвещения молодых людей в коммуни
стическом духе и его вскоре заменили на другого (думаю, тут сыграло свою р
оль то обстоятельство, что распоясывшийся преподаватель был с другой ка
федры).
В те времена и речи не могло быть о свободном посещении лекций и семинаро
в. Так что выбора у нас не было.
Оставалось полагаться на собственные силы и друзей-единомышленников. К
счастью, в нашей группе учились Владимир Александрович Бубнов и Марат Ив
анович Качалкин. Володя -Ц потомственный ленинградец, переживший блока
ду, на 10 лет старше меня. Марат, с кем мы вместе жили в снимаемой на Васильев
ском острове комнате, - мой одноклассник, испытавший в раннем детстве ужа
сы немецкого концлагеря. Нас троих спаяла тяга к философии и политэконом
ии. Мы часами напролет обсуждали спорные проблемы. Дискуссионные батали
и были поистине захватывающими и, я бы сказал, весьма плодотворными. Этом
у способствовало не только страстное стремление каждого из нас к поиску
истины, но и различия темпераментов, жизненного опыта, а также склада ума.
Читая, думая, споря, каждый из нас постепенно вырабатывал свое понимание
политэкономических и философских проблем. И оно, разумеется, с каждым дн
ем все больше и больше отдалялось от официальной науки.
Через год, в 1956 году, мы вместе с Владимиром Бубновым пришли к выводу, что вс
ем общественно-историческим формациям (первобытная община, рабовладен
ие, феодализм, капитализм, социализм) свойственны общие закономерности и
существенные признаки. И, следовательно, необходима выработка целостно
го аппарата общей теории политической экономии
. И мы начали его создавать. Если открыть 3-й том энциклопеди
и “Политическая экономия”, изданного в 1979 году, т.е двадцать с лишним лет сп
устя, то можно в ней прочитать следующее: “О необходимости создания П.Э. в
широком смысле впервые писал Энгельс в “ Анти-Дюринге
”, подчеркивая, что такая наука еще только должна быть соз
дана ( см. К.Маркс и Ф.Энгельс, Соч. 2 изд. т.20, с.153-154)
П.э. в широком смысле является не суммой П.э., изучающих каж
дый исторически определ. способ произ-ва в отдельности, а единой целостн
ой наукой.” ( с. 280 цит. изд .) Вроде все верно, то
лько с двумя оговорками. Во-первых, как там же написано, “не существует отд
ельно П.э. в широком смысле наряду с П.э исторически определ. способов прои
зводства.” Во-вторых, общая теория политэкономии авторами робко называе
тся политэкономией “в широком смысле”,
хотя тут же пишется об единой целостной науке, т.е налицо явное логическо
е противоречие. Это, как в народе говорят, что она наполовину беременна. Т
аким образом, даже в конце 70-х годов прошлого века автор этой статьи акаде
мик Л.Абалкин еще не рисковал оторваться от пуповины официальной тракто
вки догматической политэкономии.
А мы, студенты первого курса ЛГУ осмелились еще в 1956 году четко сформулиро
вать не только необходимость общей теории политэконом
ии , но и определить сущность ряда ее важнейших категорий
и закономерностей. У меня сохранилась тетрадь с названием “
Политэкономические заметки (1956-1959 гг .)”, в ко
торой содержатся записи по 11 проблемам этой теории, как результат наших
дискуссий.
Эта крамольная идея, конечно же, была встречена в штыки при первой же попы
тке изложить ее в систематизированном виде на кафедре. Я написал курсову
ю работу на тему о законе планомерного, пропорционального развития, утве
рждая, что он присущ не только социализму, т.е. одной формации, но и капитал
изму, а также в определенных чертах Ц и предыдущим формациям. Сдал я ее н
а кафедру. К счастью, курсовая попала в руки подлинному ученому, профессо
ру Рыбакову, который замечательно читал нам курс “История экономически
х учений”.
Ознакомившись с моей курсовой, он посоветовал мне во избежание крупных н
еприятностей написанное уничтожить и быстренько написать новую курсов
ую работу по общепринятым правилам. Что пришлось и сделать, затратив на н
ее два вечера, чтобы уложиться в заданные сроки и не “запороть” стипенди
ю, без которой в Ленинграде делать было нечего. Мы и так с Маратом жили не с
ладко. Я также запомнил откровенный рассказ доброго профессора о том, чт
о он дома в “сундуке” хранит рукописи неопубликованных своих работ, кото
рые не вписывались в официальную версию. Вот в каких условиях приходилос
ь работать экономистам-ученым еще три года
спустя после смерти Сталина. О чем это говорит? Да о том, чт
о сталинщина как феномен исторического
развития государственного социализма была порождена не только Сталины
м Ц “вождем всех времен и народов”, но и теми, кто верноподданически служ
ил такому политическому режиму из страха или же по убеждению.
Месяц за месяцем нарастал конфликт между мной и порядками, существовавш
ими в те времена в университете. Меня уже прозвали на факультете
“ ревизионистом из Прибалтики
”.
Доклад Н. Хрущева на ХХ с
ъезде партии с разоблачениями “культа личности” явился последней капл
ей, переполнившей чашу. Вся разрозненная информация, сочившаяся из разли
чных источников и встреч в общем-то случайных, вдруг слилась в единый бур
ный поток, который быстро и до основания разрушил в моей юношеской голов
е последние остатки ортодоксального понимания того строя, в котором мы ж
или.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20