О том, что здесь поселилась иностранка, сходу пронюхала вся богемная Москва, которая во все времена проявляла повышенный интерес к богеме западной. В данный момент интерес этот переживал настоящий бум – западная культура, идеология и вся остальная атрибутика цивилизованной жизни вышли наконец из подполья и представили перед восхищенным взором нашего интеллектуального соотечественника во всей своей красе.
Синтия лежала на антикварной кровати посреди комнаты, под перекрестными взглядами фотосинтий, взирающих на нее с четырех стен. В жизни она казалась еще загадочней своих фотодвойников, тем более что, случалось, за весь день она не произносила ни слова.
Ее приглашали на премьеры, вернисажи, презентации, демонстрации мод, банкеты по поводу и по случаю и так далее. Ее присутствие на мероприятиях подобного рода было своеобразным знаком качества данного события. Так же как отсутствие означало чуть ли не полный его провал. Коммерческим директором в их семье был Миша – Синтию не интересовала промежуточная инстанция, то есть деньги, тем более что ни о какой политэкономии она понятия не имела. Зато она обожала русскую старину, воплощенную в изделиях из драгметаллов и камней, свое восхитительное тело и, разумеется, меха. Что касается платьев и прочих более интимных предметов женского туалета, то она соглашалась надевать их только в порядке сделки. Молодой супруг быстро просек эту пикантную и вследствие чего очень выгодную особенность своей горячо любимой супруги, благо что от желающих провести несколько часов в постели с американкой не было отбоя. Многообещающий фотограф Миша превратился в еще более многообещающего коммерсанта, чей незаурядный талант смог проявиться лишь благодаря перестройке. Словом, их маленькая семья была обеспеченной, здоровой и дружной.
Как-то в отсутствие мужа в квартиру забрел мужчина, чья физиономия уже мелькала перед Синтией. Не снимая пальто, он направился к старенькому роялю-прямострунке возле окна, ударил обеими руками по серо-желтым клавишам и запел. У него был гнусавый дребезжащий голос, однако Синтия уловила в нем темперамент и страсть истинного самца, с которыми даже в России было не густо. Какое-то время она лежала в постели, слушая его и пытаясь разобраться в собственных ощущениях. (Она провела накануне довольно бурную ночь с каким-то художником-авангардистом и еще не успела как следует восстановить силы.) Организм явно потянуло на секс. Синтия выскользнула из постели и направилась в ванную – последнее время перед занятиями сексом она расчесывала щеткой волосы и натирала тело маслом авокадо. Через десять минут она вышла из ванной с серьезным лицом и в полной сексуальной готовности. И столкнулась в коридоре со своим гостем. В его руке тускло блеснуло дуло револьвера.
– Одевайся. Быстро и по-тихому, – скомандовал он по-английски.
– Я хочу заняться сексом. – Синтия попыталась пройти в комнату.
– Думаешь, я этого не хочу? – Мужчина сделал резкий выпад левой рукой, и Синтия ощутила у себя между ног жесткое и властное прикосновение его пальцев. – Я должен выполнить приказ, поняла?
– Нет, – сказала Синтия. – Сначала займемся сексом. Я не оденусь, пока ты меня не трахнешь.
Последнее слово она произнесла по-русски и совсем без акцента – оно было единственным в ее русскоязычном лексиконе. Она уже стояла возле кровати, когда мужчина крепко схватил ее за талию и одновременно засунул ей в вагину свой неимоверно большой и упругий член.
– Если пикнешь – выверну наизнанку всю начинку, – говорил он запыхавшимся голосом. – Черт, у тебя на самом деле не п… а настоящий капкан…
Через пять минут, когда все было закончено к общему удовольствию и Синтия надела на голое тело серебряные эластичные лосины и Мишину майку с американским флагом на груди, мужчина, тесня ее к двери и снимая с вешалки песцовую шубу, предупредил:
– В машине ко мне не приставай – этот Гера стукач.
– Но мне мало, – возразила Синтия, просовывая руки в рукава шубы. – Мне плохо, когда мало.
Мужчина издал стон и слегка подтолкнул ее коленкой под зад. Когда они спускались в лифте, он вдруг навалился на Синтию всем телом, прижал к стене и ущипнул за ягодицу.
– Больше нельзя, – сказал он, когда лифт остановился на первом этаже. – Я должен выполнить приказ.
Он распахнул заднюю дверцу серой «волги». Она села, за ней – он, и она оказалась зажатой между двумя мужчинами.
Это было восхитительное ощущение, Синтия наслаждалась им, пока они ехали по городу. Когда машина выехала за кольцевую дорогу, мужчины обменялись несколькими фразами. Синтия не поняла ни слова, но почувствовала, что разговор идет о ней. Машина остановилась, съехав на ведущий в березовый лес проселок, и Синтия поняла, что наступил звездный час ее сексуальной жизни.
…Из лесу они возвращались гуськом, и она все время оглядывалась на мужчину, замыкавшего их маленькую колонну – он был ее последним партнером и доставил самые незабываемые ощущения.
– Русские мужчины – это хорошо, – сказала она, преисполненная благодарности и восхищения. – Как замечательно, что Горбачев придумал перестройку.
– Заткнись, сука, – оборвал ее на едва понятном английском тот, кому Синтия адресовала эти слова. – Этому выродку скоро будет хана, и мы запульнем к вам десятка два наших игрушек. Рано радуетесь, буржуи недобитые…
ПОБЕГ
Нонна оставляла еду в летней кухне, хотя Маша ее об этом не просила. Но от того, что каждый вечер на кухне ее ждала вкусная пища, Маша чувствовала себя в странном сговоре с этой женщиной. Словно Нонна не просто поощряла ее побег, а давала понять, что готова встать на защиту ее свободы.
В кухне было душно, но после дня, проведенного вне дома, на ветру и в вечерней свежести реки Маша с удовольствием отдавалась уюту человеческого жилья, чувствуя себя странницей, обретшей временный кров и стол. Она сидела на табуретке возле стола и смотрела через небольшое, завешенное редким тюлем окошко на ковш Большой Медведицы, потягивая из кружки топленое молоко. Ей казалось, звезды запутались в неводе, и какой-то удачливый рыбак вытащил бесценный улов.
…И вдруг поняла, что этот удачливый рыбак – она.
План созрел в считанные секунды. Это даже был не план, а фантазия на тему детства. Взрослому человеку порой удается осуществить то, о чем безнадежно мечтает ребенок. Уж так устроен мир. Маша осторожно вздохнула, боясь спугнуть свою безумную надежду, и стала ждать, когда дом погрузится в темноту.
Дима уехал на следующий день после ее освобождения – она видела из зарослей на противоположном берегу реки, как они с Толей шли на пристань. Дима нелепо жестикулировал и несколько раз споткнулся на ровном месте. Потом она видела, как Толя не спеша возвращался домой, бросая пристальные взгляды в ее сторону. Поначалу от них ей сделалось не по себе, словно Толя пытался нанизать ее на тонкий длинный вертел. Но скоро она поняла, что вырвалась за пределы его власти над ней и отныне ей нечего бояться.
В течение нескольких вечеров она наблюдала за Толей, спрятавшись в густой листве яблони напротив его окна. Он ходил по диагонали из угла в угол комнаты, прикладываясь время от времени к бутылке с вином. Очень скоро его развозило, прямо в одежде он падал на кровать и мгновенно засыпал. Минут через пятнадцать в комнату входила Нонна, раздевала его, накрывала простыней и, перекрестив, удалялась к себе, выключив свет.
События развивались в привычной последовательности и в тот вечер, а потому Маша проникла в дом без особого труда, хотя соприкасавшаяся с крышей ветка была довольно тонкой. Маша была легкой, как бесплотный дух, под ее ногами не скрипнула ни одна половица балкона. Ее окно не было заперто. Забыли, решила она, но уже в следующую секунду поняла, что Нонна сделала это умышленно. И мысленно поблагодарила свою сообщницу.
Деньги лежали там, куда их положил Толя, – в ящике тумбочки возле ее кровати. Их было очень много, Маша взяла три пачки. Она подумала с минуту, стоит или нет брать привезенный Димой паспорт, который тоже оказался здесь. Решила взять.
Она шла в кромешной тьме, ориентируясь по плеску речных волн. Тропинка пролегала там же, что и тридцать с лишним лет назад, но то была уже не узкая тропинка, а накатанная дорога. Маша подумала, что эта дорога хранит воспоминание о ее детских босых ногах.
До речного трамвая в областной центр, где тоже проходило ее детство, оставалось двадцать минут, и она успела обменяться несколькими фразами с сонным матросом дебаркадера, принявшего ее за студентку-геолога: поблизости велись раскопки скифского городища. Она не стала его разочаровывать, тем более что сама собиралась заняться в некотором роде раскопками прошлого.
Когда речной трамвай проплывал мимо дома в окружении густых деревьев, Маша мысленно послала ему привет. Она собиралась вернуться. Правда, она уже не была уверена в том, что Ян, выйдя из плена, прежде всего приедет сюда.
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО
«Не связывай свои сокровенные надежды с каким-либо реальным человеческим существом. Не представляй исполнение своей мечты в поступках либо деяниях, ограниченных земным существованием…»
В голове Яна назойливо прокручивались эти слова буддийского монаха. В данный момент он был готов им поверить – он не ел ни крошки уже пятые сутки, и всем его существом овладевало то самое безразличие ко всему, которое возвещает о переходе материи в иное состояние. Ян сидел на набережной в порту, привалившись к стенке. Он думал, что умеет отличать галлюцинации, вызванные голодом, от событий, происходящих на самом деле, а потому верил в реальность того, что сейчас видел.
Пахло нагретой солнцем хвоей, от этого запаха, настоянного на морской свежести, кружилась голова. Кружилась очень сильно, и он клал ее на колени женщине, которая вела себя, как его мать. Но почему-то она не была его матерью. Голова переставала кружиться, зато очень захотелось спать. Подошла другая женщина, его настоящая мать. Но он не помнил, чтобы она вела себя когда-нибудь, как его мать, хотя и чувствовал ее притяжение, – она представлялась ему Солнцем, вокруг которого хотелось вращаться. Но голове было очень покойно на коленях женщины, называвшей себя его матерью…
Ян поднес ко рту губную гармошку, которую выменял на перочинный ножик у уличного торговца. Она отозвалась нестройным звучанием в ре миноре, от которого исчезла предыдущая картинка, сменившись видением девушки, плескавшейся на речной косе в окружении диких гусей и чаек. Длинное белое одеяние девушки, намокнув, облепило гибкое тело, обозначив все его волнующие впадины и изгибы. Ян выронил гармошку и попытался встать. Ему казалось, что если он не заключит девушку в свои объятья, оба они превратятся в пепел.
Девушка была совсем рядом. Он видел ее упругие темные соски, живот… Еще одно усилие, и Ян, обняв ее за мокрые плечи, упал вместе с ней в спасительно прохладную бездну.
– …Не надо вставать, – услышал он мужской голос. – Вы еще очень слабы. Не бойтесь, вам больше ничего не угрожает. Вы настрадались больше, чем способен вынести человек. Вы принадлежите, наверное, к особой касте. Добро пожаловать на «Сандхья». Я господин Чандар, владелец этого судна. Мы держим курс на Никобарские острова. Райское место. Вы заслужили отдых в Раю… Как вас зовут?
– Ян. Это… мое любимое имя. Но, возможно, меня зовут иначе. Я… я ничего толком про себя не знаю.
– Со временем вы обретете почву под ногами. Но помните: имя, которым тебя нарекают при рождении, предопределяет судьбу человека. Каждый человек должен знать свое настоящее имя. Тот, у кого их много, может не найти единственно верной дороги. Сейчас вы нездоровы. Отдыхайте и набирайтесь сил. У нас с вами еще будет время о многом поговорить.
Господин Чандар вышел из каюты. Это был невысокого роста мужчина с внешностью типичного индоевропейца. На нем был великолепно сшитый светлый костюм. Не только его одежда, а все вокруг свидетельствовало о том, что господину Чандару по душе внешние приметы европейского стиля. Большой современный сухогруз «Сандхья» был прекрасно приспособлен для комфортабельного морского путешествия – на корме располагалось несколько удобных уютных кают. Господин Чандар любил путешествовать. Он был богатым человеком, однако в отличие от многих себе подобных не позволял богатству мешать ему жить так, как хотелось. Возможно, в этом и состояла основная мудрость его древней религии.
Облокотившись о поручни, он засмотрелся в безмятежно синие океанские дали. Судно уверенно приближалось к пункту своего назначения. В ритме его движения господину Чандару слышалась гармония с мирозданием. Господин Чандар привык жить в гармонии с окружающим миром.
Сандхья – так звали дочь господина Чандара, чье имя он дал своему любимому судну, – была одиннадцатилетним подростком. Ее рождение стоило жизни горячо любимой женщине господина Чандара. Со временем он научился не скорбеть об этой потере. Он верил непоколебимо, что в следующем воплощении они с Лолой снова будут вместе.
Сейчас он перебирал в памяти подарки, которые разложит перед Сандхьей. Он смотрел на них глазами девочки и радовался ее радостью. Сандхья любит красивые дорогие вещи, драгоценные камни, мелодичную музыку. Она как магнит притягивает к себе все, радующее ум, душу, взор…
Господин Чандар вдруг вспомнил о человеке, лежавшем в полумраке каюты, и слегка нахмурил брови. Он признался себе, что и этого европейца везет в подарок дочери. Решение, принятое им на пыльной набережной Ормары, вдруг показалось опрометчивым. Но не мог же он оставить человека умирать на раскаленных камнях? В этом европейце, как безошибочно понял господин Чандар, тоже звучала гармония мироздания.
Он вернулся в полутемную каюту через два часа. Его гость, лежавший на спине под простыней, открыл глаза и попытался улыбнуться своему спасителю.
– Нет, – решительно сказал господин Чандар. – Никогда не благодарите меня за то, что я сделал. Я не хочу, чтобы мы оба жили в вечной зависимости друг от друга. Это кратчайший путь к взаимной ненависти. Я должен предупредить вас, что у меня есть дочь, которую я очень люблю. Если вам уготовано судьбой стать возлюбленным Сандхьи, пожалуйста, ни на минуту не забывайте, что одного фальшивого звука достаточно для того, чтобы нарушить навсегда гармонию божественной мелодии.
– Пошли, я покажу тебе садху. Он такой забавный и вовсе не страшный. Тина не велит мне ходить туда, где живет садху. Тина говорит, я еще девочка и мне нельзя видеть голое мужское тело. Но ведь садху не мужчина, а отшельник. Ты знаешь, Манматха, что садху не мужчина?..
Сандхья щебетала, увлекая Яна вдоль живой изгороди из такомы к тому месту, где кем-то был проделан лаз. Ян едва поспевал за девочкой.
Садху – бородатый длинноволосый тощий мужчина с большим от сырых овощей, которыми он только и питался, животом – жил в шалаше возле манговой рощи. Почти все свое время он проводил в молитвах каменному изваянию Шивы. Садху сидел в молитвенной позе – ноги согнуты в коленях, пятки прижаты к ягодицам – и смотрел на посеревшее от ветров и дождей лицо божества.
– Как ты думаешь, он притворяется или на самом деле верит в то, что Шива избрал его своим посредником? – громким шепотом спросила Сандхья, заглядывая Яну в глаза. – Манматха, ты очень мудрый, ты знаешь правду. Я думаю, ему так легче жить. Тина говорит, все садху просто лодыри. Но Тина не верит ни в каких богов. А ты, Манматха, веришь в кого-то?
Она задавала ему вопрос за вопросом, на которые он не всегда мог ответить. Девочка была развита не по годам. Впрочем, кто может знать, каким должен быть ум одиннадцатилетнего подростка?..
– Отвечаю на твой первый вопрос, – сказал Ян, во всем любивший порядок. – Мне кажется, этот садху внушил себе, что Шива избрал его своим посредником в общении с простыми смертными. Самовнушение и есть вера. Что касается моей веры… Да, наверное, я верую, иначе вряд ли бы сумел выжить в том аду. Но верю я не в Христа, не в Аллаха и не в Шиву – мой Бог многолик и в то же время един во всех лицах. Неважно, как его зовут, – важно, чтобы вера в него не вынуждала человека отказываться от дорогого для него и самого сокровенного. Вот почему, наверное, мне так близка ваша религия.
– Мы язычники, – сказала Сандхья. – Мы любим этот мир умом, душой, плотью и всем, чем его можно любить. Садху сам избрал путь отшельничества и умерщвления плоти, его никто не заставлял это делать. Я же точно знаю, что высший смысл жизни познается лишь через любовь мужчины и женщины. Манматха, ты тоже так думаешь? Ян кивнул. Ему стало грустно.
– Не грусти. – Девочка взяла его руку и прижала к своей груди. – У меня сильно бьется сердце, когда я с тобой. Слышишь? Но мне еще рано тебя любить. Я все время приказываю себе не любить тебя, но у меня ничего не получается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41