– Сью положила ладони на плечи Лиз и тоже засмотрелась в окно. – Мадрид меня успокаивает. Здесь веришь в вечность, – прошептала она.
– Сью…
– Да, моя милая?
– Мне кажется, мой ребенок будет смуглокожим, хотя Джимми был совсем белым. Я хочу, чтобы мой ребенок был смуглокожим.
– Господи, Лиз… – Сью с трудом подавила в себе желание возразить ей. – Конечно, моя родная. Твой ребенок будет очень красивым.
Еще Сью подумала, как было бы хорошо, если бы ребенок оказался похожим на Франко.
– Сью?.. – Лиззи повернула голову и вопросительно посмотрела на тетку. – Ты не обидишься, если я тебе кое-что скажу?
– Нет, моя хорошая.
– Знаешь, мне не хочется ехать на это ранчо. Лучше я поеду к дедушке и бабушке в Нью-Орлеан. Они мне обрадуются. Я буду играть на рояле и ждать, когда появится мой малыш. Сью, я так хочу, чтобы он поскорее появился. – Она едва заметно улыбнулась. – Я буду счастливой, когда он появится. А ты… ты поезжай к Берни. Он без тебя скучает.
– Мне бы не хотелось расставаться с тобой, моя девочка.
– Я буду тебе звонить. Берни передай, пусть не сердится на меня. Но я… я, наверное, не скоро захочу его увидеть. – Она встала и подошла к окну. От ее длинных прямых волос, казалось, исходило сияние. Внезапно Лиззи обернулась. – У меня есть брат в Нью-Орлеане. Я должна его найти. Сью, прошу тебя, давай улетим туда сегодня.
Родители Франческо обрадовались их приезду. После приветствий и неизбежной, как при любой встрече, суеты Лиззи ушла к себе, а Сью рассказала о последних событиях в жизни их внучки. Старики слушали ее с испуганным видом.
– Она хочет разыскать своего брата, – сказала под конец Сью. – А раз Лиз хочет, она это сделает во что бы то ни стало. Прошу вас, не препятствуйте ей.
Аделина всплеснула руками.
– Святая Мадонна, да ведь этот Томми только что вышел из тюрьмы для несовершеннолетних преступников. И потом никакой он ей не…
– Погоди, – перебил жену Джельсомино. – Он так похож на нашего Франко, что сердце переворачивается. Я встретил его два дня назад у Сичилиано – он взял мальчишку мыть полы на кухне. Говорит, малый расторопный и…
– Да как он посмел! – воскликнула Аделина. – Эта тварь Лила какой только грязью не поливала нашу семью.
– Замолчи! – прикрикнул на жену Джельсомино. – Сичилиано сделал это по моей просьбе. Иначе мальчишка снова залезет в чей-нибудь карман и загремит в кутузку. Ты что, хочешь, чтобы твой внук всю жизнь сидел на шее у федеральных властей штата Луизиана?
– Какой он мне внук! – Аделина вскочила, с грохотом отодвинув стул. – Ты совсем спятил или объелся за ужином равиоли. Да я сейчас пойду и перебью у этого кретина Сичилиано окна и обмажу дерьмом дверь!
– Никуда ты не пойдешь! – рявкнул Джельсомино, но тут же, убоявшись гнева жены, вобрал голову в плечи. – Я не пущу тебя, слышишь? – совсем уж негрозно пообещал он.
Аделина уперлась руками в свои разъехавшиеся бедра и сказала, глядя мужу в затылок:
– Может, ты еще захочешь, чтобы этот черномазый ублюдок приходил к нам по праздникам есть спагетти с грибным соусом? Или чтобы я угощала его толстожопую мамашу «марсалой» и финиками?
– Лила тут ни при чем – меня самого тошнит от этой шлюхи, – буркнул Джельсомино. – Но мальчишка не виноват. Из него еще может получиться нормальный человек. Если, конечно, мы ему поможем.
– Чтоб я когда-нибудь позволила этому черножопому ублюдку переступить порог моего…
– Прошу вас, выслушайте меня, – вмешалась в перебранку Сью. – Дело в том, что я забыла сказать вам, пожалуй, самое главное. Парень, которого любила Лиз, был белым, но кожа его родного деда черна как уголь. Он родом из Сенегала. Все братья этого Джимми тоже черные. Не исключено, что ваша внучка родит смуглокожего ребенка.
– Бедняжка Лиз! – вырвалось у Аделины. – Что же ты за ней так плохо смотрела? – накинулась она на Сью. – Нужно было посадить девчонку под замок.
– От любви не спасет никакой замок, – возразила Сью. – Лиз очень любила Джимми, и если вы желаете внучке добра, не попрекайте ее ни единым словом. Я вас очень прошу, – добавила она. – В память о вашем сыне Франко.
Старики вдруг сникли. Аделина полезла в карман за носовым платком, Джельсомино стал громко откашливаться. Затем смущенно произнес:
– Послушай, Сюзанна, я думаю, мы скажем соседям и родственникам, что наша Лиззи вышла замуж за очень богатого человека. Гм, правда, они начнут задавать кучу вопросов – где он, почему ее не навещает и так далее. Ты ведь знаешь, Сюзанна, у нас, итальянцев, очень длинные носы и языки тоже.
– Лиз не захочет лгать, – возразила Сью. – Да ей и наплевать, что скажут соседи и родственники. Так что с этим вам придется смириться.
– Племянница этого болтуна Массимо родила от какого-то китайца или японца. Он весь татуированный, да и вообще с ним страшно столкнуться нос к носу на темной улице, – вмешалась в разговор Аделина. – Мануэла говорит, он курит гашиш и ест собачье мясо. А тут как-то она видела его…
– Помолчи, Аделина. Сюзанна завтра утром уедет, а нам еще надо кое-что обсудить. Я так считаю… Никому не должно быть дела до того, кто родится у нашей дорогой внучки Лиззи. Пускай только попробуют что-либо сказать, я возьму дрель и просверлю в языке каждого сплетника дырку. Ну а нам с тобой, мамочка, сам Бог велел любить и холить нашего правнука, даже если у него будет такая же черная кожа, как у этого Сэма-Угольные Яйца, что торгует на набережной деревянными масками. В нас, сицилийцах, тоже всяких кровей понамешано, и кожа у нас посмуглее, чем у тех же северных итальянцев. Но мозги от этого ничуть не хуже работают. А что касается другого места… – Он смущенно кашлянул в кулак. – Словом, с этим делом все у нас обстоит благополучно. Ты, Сюзанна, молодец, что о нашей Лиззи так печешься. Господь простит тебе за это грехи, если они у тебя были. Аделина, неси «марсалу», которую я припрятал на свой день рождения. Мы все равно теперь не будем его справлять – гости всегда шумят, а нашей Лиззи нужны покой и тишина. Позовем только Сичилиано с семейством, ну и, разумеется, Массимо. Наверное, еще и Альфредо. Ну да и крестных нашего Франко придется позвать… Аделина, неси gelato. Сюзанна, как и все красивые девушки, наверняка сладкоежка. – Когда Аделина вышла, Джельсомино коснулся запястья Сью. – Не волнуйся, дочка, я все улажу. И с Томми тоже. Видела бы ты – вылитый Франко, только будто его на солнце долго жарили. У матери нашей душа добрая, она только на язык такая. – Он вздохнул. – Мария, говоришь, не захотела сюда ехать? А мы по ней скучаем…
– Она приедет. Ей нужно прийти в себя. Вы не волнуйтесь: Россия стала совсем другой. Берни считает, у коммунистов скоро окончательно отнимут власть.
– Берни? Ты говоришь про сына Джека Конуэя? – вдруг оживился Джельсомино. – Уж не хочешь ли ты сказать, что простила его после всего того, что он сотворил с нашей Марией?
Сью ответила не сразу.
– Он проявил слабость. Ему так хотелось стать конгрессменом. К тому же он понимал, что сестра его не любила.
– Это верно: она его не любила. Она и нашего Франко по-настоящему не любила, хотя никогда бы не изменила ему первая. Странная она… Мне другой раз так хотелось узнать, что у нее в душе, да только она туда никого не впускала. И правильно делала, скажу я тебе. Если увидишь Марию, передай ей привет от нас с мамой. Это Франко виноват, что жизнь у них не сложилась. Мама тоже так считает.
Они пили густую сладкую «марсалу», изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Важные дела они уже успели обсудить и, похоже, пришли к обоюдному согласию.
Поутру Сью вылетела в Филадельфию, где ее ждал Берни.
На этот раз она по нему соскучилась – они не виделись полтора месяца.
ТОММИ, БРАТ ЛИЗЗИ
Томми с матерью жили в африканском квартале, который местные жители называли «осиным гнездом». Вероятно потому, что здесь водилось много кусачих ос.
Квартирка была небольшая, но у Томми была своя комната – он оборудовал чердак, который хозяин сдавал ему за десять долларов в месяц. (Чердак никому не был нужен, разве что крысам, которых в «осином гнезде» тоже водилось несметное количество.)
Комната, а вернее коробка, размером десять футов на двенадцать принадлежала только ему. Томми обшил потолок и стены дощечками от ящиков, покрыл темным лаком, провел электричество, повесил над узким, застланным старым пледом матрацем большую карту, на которой маняще синели моря и океаны. Сердце Томми рвалось на простор, однако здравый смысл подсказывал, что полы драить лучше на суше и в тепле. К тому же Томми был довольно ленивым малым, а боцманы всех без исключения судов, как он справедливо подозревал, больше всего не любят лентяев.
Томми почти случайно влез в карман девчонки, его ровесницы, – он оттопыривался от бумажных денег, а Томми очень хотелось пива и сигарет. Он тут же попался, и его на три месяца спровадили в тюрьму для подростков, хотя в кармане у девчонки оказалось всего-навсего семь долларов. Мать его ни разу не проведала, чему он был даже рад, поскольку стыдился ее. Он вышел из «Акапулько» – так прозвали это заведение его обитатели – отъевшийся на казенной картошке и кроличьем мясе и, разумеется, направился к себе домой.
Мать была в стельку пьяная, холодильник пуст и даже отключен. Томми нашел на подоконнике кусок черствой булки и две дольки чеснока. Это был его обед.
Но худшее ждало впереди.
Чердак залило водой и он стал совершенно непригоден для жилья. Когда Томми просунул голову в узкий люк, открывающийся из коридора, на него пахнуло гнилью и крысиным дерьмом. На полу валялись обрывки размокшей карты, матрац покрылся сизой плесенью.
В ту ночь он спал на пляже.
Утром Томми пошел искать работу, но все места были заняты такими же подростками, как и он. Хозяин какой-то пиццерии, сжалившись, дал Томми большой кусок горячей пиццы. Это заменило ему завтрак, обед и ужин. Он снова провел ночь на пляже. Наутро вспомнил, что Зелда Крэмптон, инспектор полиции, несколько раз беседовавшая с ним на темы жизни и морали, дала ему свой телефон и просила сообщить, как идут его дела.
Он инстинктивно не любил полицейских, но в желудке урчало, сосало и покалывало. Томми знал с детства, как обмануть телефон-автомат – этому искусству обучила еще мать. Он набрал номер. Ответил мужчина. У Томми дрогнула рука с трубкой, но он совладал со своим страхом и, пытаясь говорить «взрослым» голосом, попросил позвать мисс Крэмптон. Она мгновенно ответила. Через полчаса Томми уже сидел на переднем сиденье ее видавшей виды «тойоты» и уплетал сандвич с ветчиной, огурцом и этой гадостью под названием «майонез», которую он в конце концов собрал салфеткой и выкинул в окно.
– Поедем ко мне, – предложила Зелда. – Матери нужен помощник в саду. Она чокнулась на своих цветах и баклажанах. Знаешь, что такое лопата и грабли?
– В принципе да, – ответил Томми, ни на секунду не переставая жевать. – Но я ими сроду не пользовался.
– Научишься. Это легче, чем шнырять по карманам. Прости. – Она повернула к нему свое широкоскулое лицо и примиряюще коснулась рукава его ковбойки. – Без обиды, ладно?
Томми кивнул. Собственно говоря, он ничуть не обиделся.
Зелда жила с родителями в небольшом домике на западной окраине Нью-Орлеана. Домик снаружи и внутри был похож на игрушечный – цветные стекляшки, циновки, пестрые коврики, разукрашенные маски по стенам. Миссис и мистер Крэмптон сидели на крытом балкончике, выходившем на мощенный цветной мозаичной плиткой patio, и пили чай из больших керамических пиал. Мистер Крэмптон был пожилым мулатом крепкого телосложения с седой копной курчавых волос. Его жена – совсем еще не старая, хрупкая, небольшого роста женщина с волосами черного цвета, отливающего синевой стали, который присущ индейцам племени билокси. Она встала, когда Зелда с Томми вошли на балкон.
– Мои предки, – представила Зелда, – добрые и очень старомодные. Па ленив, как все мулаты, ма напоминает мне челнок швейной машины старой конструкции. Ма, это Томми. Он будет вскапывать грядки, стричь траву и кусты, ну, и вообще поддерживать в саду порядок. Но для начала принеси ему побольше мяса.
Садик был небольшой, но очень уютный, с фонтанчиком и рыбками, беседкой, похожей на индейский вигвам, несколькими рядами грядок со всевозможной зеленью и овощами. В первый день Томми вкалывал дотемна. Он расхаживал в плавках, с удовольствием ощущая кожей влажное тепло луизианской весны. Поужинав, улегся спать в беседке – так распорядилась миссис Крэмптон, собственноручно постелившая ему постель на кровати с железными спинками, которую он принес из сарайчика и собрал под ее руководством.
За неделю Томми загорел и окреп. Вместе с миссис Крэмптон он радовался тому, что садик его трудами преобразился.
Как-то вечером, когда он снял майку и шорты и уже собирался нырнуть под сетку от москитов, в беседку вошла Зелда. Она была в узкой белой юбке с разрезом и синем жакетике. Томми понял, что Зелда только вернулась с работы.
– Взяли Пола и его дружков, – сообщила она с порога. – Они раскололись с ходу. Признались, что одно время хранили травку на твоем чердаке.
– Но меня три месяца не было дома, – возразил Томми, так и оставшись стоять с поднятой ногой.
– Цыпленок, они клянутся, что это было еще до того, как ты загремел. Этот прыщавый Пол говорит, будто нарочно отодрал на крыше пластинку черепицы, чтоб смыло все следы. Орландо ему верит. У Орландо не голова, а настоящая мексиканская тыква без семечек. Собака унюхала в твоей берлоге остатки былой роскоши.
– Они могли хранить ее там в мое отсутствие, – продолжал отпираться Томми, чувствуя, как от страха покрывается с ног до головы липким потом.
– Ты один, а их пятеро. – Зелда подошла и положила руку ему на плечо. – Придется сделать ноги. Во второй раз в «Акапулько» не отправят. Эти мерзавцы постараются списать на тебя все грешки.
– Но ведь можно доказать… – начал было Томми и замолк, потому что Зелда вдруг положила ему на плечи другую руку и как-то странно посмотрела в глаза.
– Цыпленок, давай ляжем в кроватку и все обсудим.
Он безропотно подчинился.
Он наблюдал, как Зелда сняла юбку, потом жакет, аккуратно повесила их на спинку единственного стула и осталась в узких красных трусиках и туфлях на высоких каблуках. У нее была тонкая талия и высокая упругая грудь, но Томми не мог оценить ее прелестей – его обуял страх.
– Подвинься, – велела она, укладываясь с ним рядом. – Мне просто захотелось живого человеческого тепла. Этот ублюдок Орландо Лопес меня бросил. Знаешь, с кем он спутался?
– Нет, – машинально ответил Томми.
– С этой толстухой Ширли из отдела нравов. Смех один – сама шлюха. – Зелда выругалась по-испански. Томми знал, это очень нехорошее ругательство – его часто употребляла пьяная мать.
– Ты намного красивей ее. Я не перевариваю бледнолицых блондинок, – сказал он вполне искренне, хотя до сих пор вообще не задумывался над этим, потому что не имел никаких отношений с женщинами.
– Цыпленок, а у тебя не шевелится эта штуковина, что между ног? – вдруг спросила Зелда, и Томми понял по запаху, что она накурилась Эм Джей.
– Нет, – сказал он. – Я очень боюсь Пола и его дружков.
– Ха-ха. – Она обняла его за шею и прижалась к его боку, положив согнутую в колене ногу ему на живот. – Тебе уже есть шестнадцать, верно?
– Да. Но я еще не пробовал с женщинами.
– Противный мальчишка. – Зелда приподнялась на локте, шутливо погрозила ему пальцем и вдруг больно впилась в губы. Когда язык Зелды коснулся нёба и стал нежно его ласкать, по его телу пробежала дрожь и он ответил на ее поцелуй.
– Вот. Видишь, как хорошо, – сказала она, наконец оторвавшись от него. – Неужели с мужчинами лучше?
– Не знаю. – Томми с трудом перевел дух.
– Ты занимаешься онанизмом, – догадалась Зелда. – Ну да, в «Акапулько» это считают детскими шалостями. И правильно делают. Я буду твоей первой женщиной, хочешь?
– У меня ничего не получится, – буркнул Томми. – Я как вспомню сержанта Лопеса…
– Дурачок. Думаешь, мне самой не хочется ему насолить? Ведь стоит ему тебя сцапать, и тебя заставят подписать бумагу – уж он-то знает, как это сделать. А так ему придется повозиться с этим Полом и его недоносками. Я уже кое-что придумала. Но сперва мы отомстим ему за меня.
Зелда вдруг легла на Томми, и он увидел прямо возле своего рта ее большие темные соски.
– Только чур не кусаться! – воскликнула она, ерзая животом по его груди. – Ты такой высокий и стройный, а этот мудило коротышка, да еще с брюшком. Я сейчас стащу с тебя плавки… – Она тяжело дышала и закатывала глаза. – О, совсем неплохо для первого раза, – шептала она, крепко сжимая ладонями его горячий фаллос. – С мужчинами тебе никогда не будет так хорошо… Они грубые и бесчувственные. Помедленней… Вот так. Остановись и потри мне эту штуковину. – Зелда положила указательный палец его правой руки на свой клитор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Сью…
– Да, моя милая?
– Мне кажется, мой ребенок будет смуглокожим, хотя Джимми был совсем белым. Я хочу, чтобы мой ребенок был смуглокожим.
– Господи, Лиз… – Сью с трудом подавила в себе желание возразить ей. – Конечно, моя родная. Твой ребенок будет очень красивым.
Еще Сью подумала, как было бы хорошо, если бы ребенок оказался похожим на Франко.
– Сью?.. – Лиззи повернула голову и вопросительно посмотрела на тетку. – Ты не обидишься, если я тебе кое-что скажу?
– Нет, моя хорошая.
– Знаешь, мне не хочется ехать на это ранчо. Лучше я поеду к дедушке и бабушке в Нью-Орлеан. Они мне обрадуются. Я буду играть на рояле и ждать, когда появится мой малыш. Сью, я так хочу, чтобы он поскорее появился. – Она едва заметно улыбнулась. – Я буду счастливой, когда он появится. А ты… ты поезжай к Берни. Он без тебя скучает.
– Мне бы не хотелось расставаться с тобой, моя девочка.
– Я буду тебе звонить. Берни передай, пусть не сердится на меня. Но я… я, наверное, не скоро захочу его увидеть. – Она встала и подошла к окну. От ее длинных прямых волос, казалось, исходило сияние. Внезапно Лиззи обернулась. – У меня есть брат в Нью-Орлеане. Я должна его найти. Сью, прошу тебя, давай улетим туда сегодня.
Родители Франческо обрадовались их приезду. После приветствий и неизбежной, как при любой встрече, суеты Лиззи ушла к себе, а Сью рассказала о последних событиях в жизни их внучки. Старики слушали ее с испуганным видом.
– Она хочет разыскать своего брата, – сказала под конец Сью. – А раз Лиз хочет, она это сделает во что бы то ни стало. Прошу вас, не препятствуйте ей.
Аделина всплеснула руками.
– Святая Мадонна, да ведь этот Томми только что вышел из тюрьмы для несовершеннолетних преступников. И потом никакой он ей не…
– Погоди, – перебил жену Джельсомино. – Он так похож на нашего Франко, что сердце переворачивается. Я встретил его два дня назад у Сичилиано – он взял мальчишку мыть полы на кухне. Говорит, малый расторопный и…
– Да как он посмел! – воскликнула Аделина. – Эта тварь Лила какой только грязью не поливала нашу семью.
– Замолчи! – прикрикнул на жену Джельсомино. – Сичилиано сделал это по моей просьбе. Иначе мальчишка снова залезет в чей-нибудь карман и загремит в кутузку. Ты что, хочешь, чтобы твой внук всю жизнь сидел на шее у федеральных властей штата Луизиана?
– Какой он мне внук! – Аделина вскочила, с грохотом отодвинув стул. – Ты совсем спятил или объелся за ужином равиоли. Да я сейчас пойду и перебью у этого кретина Сичилиано окна и обмажу дерьмом дверь!
– Никуда ты не пойдешь! – рявкнул Джельсомино, но тут же, убоявшись гнева жены, вобрал голову в плечи. – Я не пущу тебя, слышишь? – совсем уж негрозно пообещал он.
Аделина уперлась руками в свои разъехавшиеся бедра и сказала, глядя мужу в затылок:
– Может, ты еще захочешь, чтобы этот черномазый ублюдок приходил к нам по праздникам есть спагетти с грибным соусом? Или чтобы я угощала его толстожопую мамашу «марсалой» и финиками?
– Лила тут ни при чем – меня самого тошнит от этой шлюхи, – буркнул Джельсомино. – Но мальчишка не виноват. Из него еще может получиться нормальный человек. Если, конечно, мы ему поможем.
– Чтоб я когда-нибудь позволила этому черножопому ублюдку переступить порог моего…
– Прошу вас, выслушайте меня, – вмешалась в перебранку Сью. – Дело в том, что я забыла сказать вам, пожалуй, самое главное. Парень, которого любила Лиз, был белым, но кожа его родного деда черна как уголь. Он родом из Сенегала. Все братья этого Джимми тоже черные. Не исключено, что ваша внучка родит смуглокожего ребенка.
– Бедняжка Лиз! – вырвалось у Аделины. – Что же ты за ней так плохо смотрела? – накинулась она на Сью. – Нужно было посадить девчонку под замок.
– От любви не спасет никакой замок, – возразила Сью. – Лиз очень любила Джимми, и если вы желаете внучке добра, не попрекайте ее ни единым словом. Я вас очень прошу, – добавила она. – В память о вашем сыне Франко.
Старики вдруг сникли. Аделина полезла в карман за носовым платком, Джельсомино стал громко откашливаться. Затем смущенно произнес:
– Послушай, Сюзанна, я думаю, мы скажем соседям и родственникам, что наша Лиззи вышла замуж за очень богатого человека. Гм, правда, они начнут задавать кучу вопросов – где он, почему ее не навещает и так далее. Ты ведь знаешь, Сюзанна, у нас, итальянцев, очень длинные носы и языки тоже.
– Лиз не захочет лгать, – возразила Сью. – Да ей и наплевать, что скажут соседи и родственники. Так что с этим вам придется смириться.
– Племянница этого болтуна Массимо родила от какого-то китайца или японца. Он весь татуированный, да и вообще с ним страшно столкнуться нос к носу на темной улице, – вмешалась в разговор Аделина. – Мануэла говорит, он курит гашиш и ест собачье мясо. А тут как-то она видела его…
– Помолчи, Аделина. Сюзанна завтра утром уедет, а нам еще надо кое-что обсудить. Я так считаю… Никому не должно быть дела до того, кто родится у нашей дорогой внучки Лиззи. Пускай только попробуют что-либо сказать, я возьму дрель и просверлю в языке каждого сплетника дырку. Ну а нам с тобой, мамочка, сам Бог велел любить и холить нашего правнука, даже если у него будет такая же черная кожа, как у этого Сэма-Угольные Яйца, что торгует на набережной деревянными масками. В нас, сицилийцах, тоже всяких кровей понамешано, и кожа у нас посмуглее, чем у тех же северных итальянцев. Но мозги от этого ничуть не хуже работают. А что касается другого места… – Он смущенно кашлянул в кулак. – Словом, с этим делом все у нас обстоит благополучно. Ты, Сюзанна, молодец, что о нашей Лиззи так печешься. Господь простит тебе за это грехи, если они у тебя были. Аделина, неси «марсалу», которую я припрятал на свой день рождения. Мы все равно теперь не будем его справлять – гости всегда шумят, а нашей Лиззи нужны покой и тишина. Позовем только Сичилиано с семейством, ну и, разумеется, Массимо. Наверное, еще и Альфредо. Ну да и крестных нашего Франко придется позвать… Аделина, неси gelato. Сюзанна, как и все красивые девушки, наверняка сладкоежка. – Когда Аделина вышла, Джельсомино коснулся запястья Сью. – Не волнуйся, дочка, я все улажу. И с Томми тоже. Видела бы ты – вылитый Франко, только будто его на солнце долго жарили. У матери нашей душа добрая, она только на язык такая. – Он вздохнул. – Мария, говоришь, не захотела сюда ехать? А мы по ней скучаем…
– Она приедет. Ей нужно прийти в себя. Вы не волнуйтесь: Россия стала совсем другой. Берни считает, у коммунистов скоро окончательно отнимут власть.
– Берни? Ты говоришь про сына Джека Конуэя? – вдруг оживился Джельсомино. – Уж не хочешь ли ты сказать, что простила его после всего того, что он сотворил с нашей Марией?
Сью ответила не сразу.
– Он проявил слабость. Ему так хотелось стать конгрессменом. К тому же он понимал, что сестра его не любила.
– Это верно: она его не любила. Она и нашего Франко по-настоящему не любила, хотя никогда бы не изменила ему первая. Странная она… Мне другой раз так хотелось узнать, что у нее в душе, да только она туда никого не впускала. И правильно делала, скажу я тебе. Если увидишь Марию, передай ей привет от нас с мамой. Это Франко виноват, что жизнь у них не сложилась. Мама тоже так считает.
Они пили густую сладкую «марсалу», изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Важные дела они уже успели обсудить и, похоже, пришли к обоюдному согласию.
Поутру Сью вылетела в Филадельфию, где ее ждал Берни.
На этот раз она по нему соскучилась – они не виделись полтора месяца.
ТОММИ, БРАТ ЛИЗЗИ
Томми с матерью жили в африканском квартале, который местные жители называли «осиным гнездом». Вероятно потому, что здесь водилось много кусачих ос.
Квартирка была небольшая, но у Томми была своя комната – он оборудовал чердак, который хозяин сдавал ему за десять долларов в месяц. (Чердак никому не был нужен, разве что крысам, которых в «осином гнезде» тоже водилось несметное количество.)
Комната, а вернее коробка, размером десять футов на двенадцать принадлежала только ему. Томми обшил потолок и стены дощечками от ящиков, покрыл темным лаком, провел электричество, повесил над узким, застланным старым пледом матрацем большую карту, на которой маняще синели моря и океаны. Сердце Томми рвалось на простор, однако здравый смысл подсказывал, что полы драить лучше на суше и в тепле. К тому же Томми был довольно ленивым малым, а боцманы всех без исключения судов, как он справедливо подозревал, больше всего не любят лентяев.
Томми почти случайно влез в карман девчонки, его ровесницы, – он оттопыривался от бумажных денег, а Томми очень хотелось пива и сигарет. Он тут же попался, и его на три месяца спровадили в тюрьму для подростков, хотя в кармане у девчонки оказалось всего-навсего семь долларов. Мать его ни разу не проведала, чему он был даже рад, поскольку стыдился ее. Он вышел из «Акапулько» – так прозвали это заведение его обитатели – отъевшийся на казенной картошке и кроличьем мясе и, разумеется, направился к себе домой.
Мать была в стельку пьяная, холодильник пуст и даже отключен. Томми нашел на подоконнике кусок черствой булки и две дольки чеснока. Это был его обед.
Но худшее ждало впереди.
Чердак залило водой и он стал совершенно непригоден для жилья. Когда Томми просунул голову в узкий люк, открывающийся из коридора, на него пахнуло гнилью и крысиным дерьмом. На полу валялись обрывки размокшей карты, матрац покрылся сизой плесенью.
В ту ночь он спал на пляже.
Утром Томми пошел искать работу, но все места были заняты такими же подростками, как и он. Хозяин какой-то пиццерии, сжалившись, дал Томми большой кусок горячей пиццы. Это заменило ему завтрак, обед и ужин. Он снова провел ночь на пляже. Наутро вспомнил, что Зелда Крэмптон, инспектор полиции, несколько раз беседовавшая с ним на темы жизни и морали, дала ему свой телефон и просила сообщить, как идут его дела.
Он инстинктивно не любил полицейских, но в желудке урчало, сосало и покалывало. Томми знал с детства, как обмануть телефон-автомат – этому искусству обучила еще мать. Он набрал номер. Ответил мужчина. У Томми дрогнула рука с трубкой, но он совладал со своим страхом и, пытаясь говорить «взрослым» голосом, попросил позвать мисс Крэмптон. Она мгновенно ответила. Через полчаса Томми уже сидел на переднем сиденье ее видавшей виды «тойоты» и уплетал сандвич с ветчиной, огурцом и этой гадостью под названием «майонез», которую он в конце концов собрал салфеткой и выкинул в окно.
– Поедем ко мне, – предложила Зелда. – Матери нужен помощник в саду. Она чокнулась на своих цветах и баклажанах. Знаешь, что такое лопата и грабли?
– В принципе да, – ответил Томми, ни на секунду не переставая жевать. – Но я ими сроду не пользовался.
– Научишься. Это легче, чем шнырять по карманам. Прости. – Она повернула к нему свое широкоскулое лицо и примиряюще коснулась рукава его ковбойки. – Без обиды, ладно?
Томми кивнул. Собственно говоря, он ничуть не обиделся.
Зелда жила с родителями в небольшом домике на западной окраине Нью-Орлеана. Домик снаружи и внутри был похож на игрушечный – цветные стекляшки, циновки, пестрые коврики, разукрашенные маски по стенам. Миссис и мистер Крэмптон сидели на крытом балкончике, выходившем на мощенный цветной мозаичной плиткой patio, и пили чай из больших керамических пиал. Мистер Крэмптон был пожилым мулатом крепкого телосложения с седой копной курчавых волос. Его жена – совсем еще не старая, хрупкая, небольшого роста женщина с волосами черного цвета, отливающего синевой стали, который присущ индейцам племени билокси. Она встала, когда Зелда с Томми вошли на балкон.
– Мои предки, – представила Зелда, – добрые и очень старомодные. Па ленив, как все мулаты, ма напоминает мне челнок швейной машины старой конструкции. Ма, это Томми. Он будет вскапывать грядки, стричь траву и кусты, ну, и вообще поддерживать в саду порядок. Но для начала принеси ему побольше мяса.
Садик был небольшой, но очень уютный, с фонтанчиком и рыбками, беседкой, похожей на индейский вигвам, несколькими рядами грядок со всевозможной зеленью и овощами. В первый день Томми вкалывал дотемна. Он расхаживал в плавках, с удовольствием ощущая кожей влажное тепло луизианской весны. Поужинав, улегся спать в беседке – так распорядилась миссис Крэмптон, собственноручно постелившая ему постель на кровати с железными спинками, которую он принес из сарайчика и собрал под ее руководством.
За неделю Томми загорел и окреп. Вместе с миссис Крэмптон он радовался тому, что садик его трудами преобразился.
Как-то вечером, когда он снял майку и шорты и уже собирался нырнуть под сетку от москитов, в беседку вошла Зелда. Она была в узкой белой юбке с разрезом и синем жакетике. Томми понял, что Зелда только вернулась с работы.
– Взяли Пола и его дружков, – сообщила она с порога. – Они раскололись с ходу. Признались, что одно время хранили травку на твоем чердаке.
– Но меня три месяца не было дома, – возразил Томми, так и оставшись стоять с поднятой ногой.
– Цыпленок, они клянутся, что это было еще до того, как ты загремел. Этот прыщавый Пол говорит, будто нарочно отодрал на крыше пластинку черепицы, чтоб смыло все следы. Орландо ему верит. У Орландо не голова, а настоящая мексиканская тыква без семечек. Собака унюхала в твоей берлоге остатки былой роскоши.
– Они могли хранить ее там в мое отсутствие, – продолжал отпираться Томми, чувствуя, как от страха покрывается с ног до головы липким потом.
– Ты один, а их пятеро. – Зелда подошла и положила руку ему на плечо. – Придется сделать ноги. Во второй раз в «Акапулько» не отправят. Эти мерзавцы постараются списать на тебя все грешки.
– Но ведь можно доказать… – начал было Томми и замолк, потому что Зелда вдруг положила ему на плечи другую руку и как-то странно посмотрела в глаза.
– Цыпленок, давай ляжем в кроватку и все обсудим.
Он безропотно подчинился.
Он наблюдал, как Зелда сняла юбку, потом жакет, аккуратно повесила их на спинку единственного стула и осталась в узких красных трусиках и туфлях на высоких каблуках. У нее была тонкая талия и высокая упругая грудь, но Томми не мог оценить ее прелестей – его обуял страх.
– Подвинься, – велела она, укладываясь с ним рядом. – Мне просто захотелось живого человеческого тепла. Этот ублюдок Орландо Лопес меня бросил. Знаешь, с кем он спутался?
– Нет, – машинально ответил Томми.
– С этой толстухой Ширли из отдела нравов. Смех один – сама шлюха. – Зелда выругалась по-испански. Томми знал, это очень нехорошее ругательство – его часто употребляла пьяная мать.
– Ты намного красивей ее. Я не перевариваю бледнолицых блондинок, – сказал он вполне искренне, хотя до сих пор вообще не задумывался над этим, потому что не имел никаких отношений с женщинами.
– Цыпленок, а у тебя не шевелится эта штуковина, что между ног? – вдруг спросила Зелда, и Томми понял по запаху, что она накурилась Эм Джей.
– Нет, – сказал он. – Я очень боюсь Пола и его дружков.
– Ха-ха. – Она обняла его за шею и прижалась к его боку, положив согнутую в колене ногу ему на живот. – Тебе уже есть шестнадцать, верно?
– Да. Но я еще не пробовал с женщинами.
– Противный мальчишка. – Зелда приподнялась на локте, шутливо погрозила ему пальцем и вдруг больно впилась в губы. Когда язык Зелды коснулся нёба и стал нежно его ласкать, по его телу пробежала дрожь и он ответил на ее поцелуй.
– Вот. Видишь, как хорошо, – сказала она, наконец оторвавшись от него. – Неужели с мужчинами лучше?
– Не знаю. – Томми с трудом перевел дух.
– Ты занимаешься онанизмом, – догадалась Зелда. – Ну да, в «Акапулько» это считают детскими шалостями. И правильно делают. Я буду твоей первой женщиной, хочешь?
– У меня ничего не получится, – буркнул Томми. – Я как вспомню сержанта Лопеса…
– Дурачок. Думаешь, мне самой не хочется ему насолить? Ведь стоит ему тебя сцапать, и тебя заставят подписать бумагу – уж он-то знает, как это сделать. А так ему придется повозиться с этим Полом и его недоносками. Я уже кое-что придумала. Но сперва мы отомстим ему за меня.
Зелда вдруг легла на Томми, и он увидел прямо возле своего рта ее большие темные соски.
– Только чур не кусаться! – воскликнула она, ерзая животом по его груди. – Ты такой высокий и стройный, а этот мудило коротышка, да еще с брюшком. Я сейчас стащу с тебя плавки… – Она тяжело дышала и закатывала глаза. – О, совсем неплохо для первого раза, – шептала она, крепко сжимая ладонями его горячий фаллос. – С мужчинами тебе никогда не будет так хорошо… Они грубые и бесчувственные. Помедленней… Вот так. Остановись и потри мне эту штуковину. – Зелда положила указательный палец его правой руки на свой клитор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41