Она почувствовала это.
– Если Вулото не хочет, маленького у нас не будет. Его душа еще не вселилась в мое тело, но она очень стремится туда вселиться. Я слышала, как она стучала в мое окошко.
– Лорхен, – прошептал я. – Так звали девушку, которую я любил в России. Она должна была родить мне ребенка. Я не мог на ней жениться. Я даже не смог ее защитить. Ее убили. Бог наказал меня за трусость слепотой.
– Нет, Вулото. Гомана, как и его брат Сели, больше любит прощать, чем наказывать. Это душа того ребенка просится в мир. Мы должны его впустить.
Она на самом деле забеременела. Как мне кажется, именно в ту ночь. Она ушла к себе позже обычного – в роще уже защебетали птицы. В тот день, помню, мы не отходили друг от друга. Впервые за много лет я почувствовал, что еще не утратил способность чувствовать себя счастливым.
Вскоре после своей женитьбы Генрих по-настоящему запил. Он часто приходил ко мне, пил виски, ругал «эту свинскую жизнь» и Хильду.
– Не женщина, а фельдфебель в юбке. У нее и задница, как у мужика: плоская, не за что ущипнуть. Ну, а все остальное… Доска с дыркой, вокруг которой щетина и та почти не растет. Моту себе представить, как прекрасно это место у твоей Глориозы.
Когда-то в молодости я тоже мог обсуждать в компании таких же великовозрастных балбесов, каким был сам, достоинства и недостатки подружек. Но к тем женщинам я не испытывал никаких чувств. Теперь мне были неприятны подобные разговоры.
Генрих менял тему.
– Эх, смотаться хоть бы на недельку в фатерлянд. Интересно, уцелел дом, в котором я вырос? А тебя разве не тянет в родные края?
Честно говоря, меня туда не тянуло. Отец, как мне передали, уехал куда-то в Южную Америку. Думаю, он сменил фамилию, а может, даже сделал пластическую операцию. Я редко вспоминал отца, и мне, в сущности, было безразлично, жив он или умер.
Последнее время я часто вспоминал маму…
Однажды я рассказал о ней Пламенной Лилии. То, о чем никому не рассказывал: как, спасая собственную шкуру, предал родную мать. Когда я закончил рассказ, Пламенная Лилия вдруг взобралась на меня и легла животом поперек моего живота.
– Положи одну руку мне на макушку, – велела она, – а другую руку – на то место, откуда должен расти хвост. Мизинец на последний позвонок. Теперь подними большой палец и повторяй за мной…
Она заговорила на языке нгуни. Мне нравилось, как звучит этот язык, хоть я мог понять всего несколько слов. Я повторял за ней, стараясь имитировать ее интонацию. Судя по всему, это было заклинание духов.
Потом Пламенная Лилия легла рядом со мной. Я слышал, как бьется ее сердце.
– Я разговаривала с кра. Я попросила их передать ей наше послание. Я сказала ей, что мы ее любим и что у нее будет внук. Я поклялась воспитать его добрым и сильным. Вулото, мы не обманем твою маму.
Я не мог официально зарегистрировать свой брак с Пламенной Лилией, хоть и называл ее при всех своей женой. Кое-кому это не нравилось. Джейн Кэлворт перестала ко мне заходить даже в отсутствие Пламенной Лилии. Я слышал, как она говорила соседке:
– Таких мужчин нужно отправлять в сумасшедший дом. Вокруг столько незамужних белых женщин, а он спутался с этой грязной цветной. Был бы жив мой Дик, он бы линчевал этого эсэсовца.
Не знаю, что сказала соседка, однако ответ Джейн Кэлворт прозвучал в еще более раздраженных тонах:
– Понаехали сюда устанавливать свои порядки. Мало их побили в войну.
Думаю, Пламенной Лилии тоже приходилось слышать разные пересуды, но она никогда мне не жаловалась. Как-то я предложил ей продать дом и уехать в Сенегал или Замбию.
Она отказалась.
– Наш мальчик должен родиться здесь, в этом доме, – мягко, но решительно возразила Пламенная Лилия. – Я пообещала кра, что он родится здесь. Душа твоей мамы прилетит полюбоваться им. Нам нельзя уезжать.
Как-то днем я пошел к дантисту. Идти было недалеко, я знал каждый бугорок и камешек на своем пути. Пламенная Лилия возилась на кухне. Клара к тому времени уже умерла от старости, ее дочка Исеба пошла со мной. Она, как и ее мать, была прекрасной собакой-поводырем.
– Запри входную дверь, – велел я Пламенной Лилии.
Она только рассмеялась в ответ.
– Вулото, злые духи проникают в дом через щели в полу и стенах. Но я их не боюсь.
– Я тоже их не боюсь. Но если ты запрешь входную дверь, в дом не смогут войти злые люди. А они куда опасней всех твоих духов.
– Ладно, Вулото, раз ты хочешь, я запру дверь. – Она проводила меня до самой калитки. – Пускай тебя хранят лилимы.
Вернулся я часа через полтора. В доме пахло моим любимым супом из креветок и миног, который прекрасно готовила Пламенная Лилия. Исеба, вбежавшая в дом первой, жалобно заскулила.
– Пламенная Лилия! – окликнул я. – Где ты? – Мне показалось, кто-то тихо простонал, потом я услышал со стороны нашей спальни знакомые шаги.
– Что случилось?
Мне стало очень тревожно.
– Вулото… – У нее был какой-то чужой голос. – Чуть-чуть плохо стало. Пришлось прилечь. Сейчас лучше. Вулото…
– Да, моя девочка?
– Я сегодня вечером уеду. Вулото, пожалуйста, не спрашивай – куда.
Меня будто ударили.
– Надолго? – смог лишь выдавить я.
– Пока не знаю. Я вернусь к тебе, Вулото. Не думай обо мне плохо.
Я был убит. Я понял вдруг, как сильно привязался к Пламеной Лилии. Она была мне матерью, сестрой, другом, женой и возлюбленной. Она примирила меня с окружающим миром, который я долгие годы считал враждебным и безобразным.
– Что ж, если ты хочешь…
– Нет, Вулото, я не хочу расставаться с тобой, но… Мне показалось, будто в доме пахнет виски.
– Без меня кто-то был? – спросил я.
– Почтальон принес мне письмо. Вулото, не спрашивай больше ни о чем, прошу тебя.
Обедали мы в полном молчании. Потом я вышел на террасу покурить. Пламенная Лилия принесла мне туда крепкий черный кофе.
– Вулото, я всегда буду только твоей женщиной. Злые духи стараются нас разлучить. Вулото, не слушай, что тебе будут нашептывать злые духи.
Я думал, она подойдет ко мне, обнимет, положит на плечо свою голову. Она всегда так делала, когда я был чем-то расстроен. Но она даже не прикоснулась ко мне.
Я слышал, как она молча моет на кухне посуду. Пришла Исеба и, жалобно заскулив, устроилась возле моих ног. Обычно после обеда она вертелась на кухне, где ей перепадали от Пламенной Лилии лакомые кусочки. В роще серебристых деревьев было тихо. Лето кончилось, хотя дни стояли на редкость жаркие. Вот-вот польет дождь и задует промозглый ветер, с унынием думал я.
Я не знал, что и думать. Когда я уходил к дантисту, Пламенная Лилия была весела и никуда не собиралась. Что же произошло? Почему в доме пахло виски? Почтальон, дядюшка Джекоб, здесь ни при чем, он вообще не пьет.
– Вулото…
Она приблизилась сзади и остановилась в метре от меня.
Я обернулся. От нее пахло совсем не так, как прежде. Так пахнет от вымотавшейся до предела лошади. Это был не просто запах пота – это был запах бессилия.
– Может, поцелуешь меня на прощание? – спросил я и раскрыл объятия.
– Нет, Вулото. – Она вздохнула. – Только не слушай, что тебе будут нашептывать про меня злые духи. Обещаешь?
Я обещал ей это.
– Проводи меня до калитки…
– Я провожу тебя до остановки, – сказал я.
– Нет, Вулото, только до калитки, ладно? После отъезда Пламенной Лилии в доме стало пусто и неуютно. Я не знал, когда она вернется, а потому не считал дни. Я был лишен занятия успокаивающего того, кто ждет, и вселяющего надежду. Я почувствовал себя одиноким инвалидом. Дождь, зарядивший на следующий день после ее отъезда, мерно стучал по черепичной крыше террасы. В открытое окно веяло холодом и тоской.
Я ставил на проигрыватель пластинки с симфониями Брамса. Его музыка теперь казалась мне исповедью нытика. Немцы всегда были нытиками и меланхоликами, думал я. Временами их охватывала злость на самих себя за столь тоскливое существование, и они преображались в нацию вояк-роботов. Я подумал о Генрихе. Что-то давно он не появлялся и не звонил.
Промаявшись два дня наедине со своими безрадостными мыслями, вечер третьего я решил скоротать в баре «Синий баобаб» в трех кварталах от меня. Я замкнул входную дверь и взял с собой Исебу.
Я провел в баре часа три. Хайнц, хозяин заведения, был симпатичным, веселым парнем. Генрих раньше тоже сюда захаживал, но, как мне сказали завсегдатаи, его здесь давненько не видели. Очевидно, Хильде удалось посадить мужа на короткий поводок.
Я брел по лужам, думая о том, что пора включать в доме электрическое отопление, что завтра надо сходить в магазин… Я снова превратился в холостяка.
Когда я открыл дверь, на меня пахнуло жилым теплом и знакомым запахом только что приготовленной пищи.
– Пламенная Лилия! – Я бросился на кухню. – Ты вернулась?
Мне никто не ответил. Исеба бегала из комнаты в комнату и тихонько скулила. Я вышел на террасу и закурил. Я догадался: Пламенная Лилия была в мое отсутствие. Выходит, она не хочет встречаться со мной.
Генрих позвонил на следующий день утром. У него был хриплый, раздраженный голос.
– Почему ты мне не звонишь? – начал он с выговора. – Меня вполне могли похоронить за то время, что мы с тобой не разговаривали.
– Извини, Генрих, – сказал я, почувствовав к другу жалость. – Если хочешь – приезжай. Я буду тебе рад.
Через полчаса мы уже сидели в нашей столовой. Он пил виски с содовой, я пиво, хотя обычно с утра не пью спиртного.
– А где Глориоза? – спросил он вкрадчиво.
– Уехала к родственникам.
– К родственникам? – переспросил он. – И надолго?
– Не знаю.
– Что это она вдруг тебя бросила? Или вы поссорились?
– У нас нет причин для размолвок, – ответил я резко.
– Да, хорошо быть слепым. Я всегда тебе завидовал.
Я молчал. Присутствие Генриха угнетало и раздражало меня. Но я не мог указать на дверь человеку, с которым был столько лет в дружбе. И мне все еще было жаль его.
Он стал изливать душу. Оказывается, Хильда приревновала его к цветной служанке и жестоко избила девушку. Чтобы история не получила огласки, Генриху пришлось заплатить кругленькую сумму. Их новая служанка настоящая кви, рассказывал Генрих. К тому же грязнуля и совсем не умеет готовить.
– У нас в доме теперь, как в самом захудалом портовом баре, – жаловался он. – Черт бы побрал этих старых жен-мегер!
– Зато у нее белая кожа, – ввернул я не без ехидства. – Быть белокожим в этой стране, все равно что иметь бессрочный пропуск в рай.
– Черт бы побрал эту страну! – рявкнул Генрих. – Они все тут круглые идиоты. И твои цветные тоже. Почему они позволили белым вытирать об себя ноги?..
Он бушевал еще несколько минут, потом внезапно сник. Вскоре я услышал его храп. Значит, он здорово накачался виски.
Меня потянуло на воздух. Я кликнул Исебу и вышел на улицу. Дождь прекратился. Лучи осеннего солнца, вырываясь из-за туч, робко ласкали мое лицо.
Она где-то рядом, думал я. Пламенная Лилия, ну почему ты не хочешь со мной встречаться? Неужели я тебя чем-то обидел? Прости, если это так.
Я вернулся домой минут через сорок. Генриха уже не было. Запах, который он оставил после себя, что-то мне напомнил. Я напряг память…
Конечно! Именно так пахло в доме в тот день, когда я вернулся от дантиста и Пламенная Лилия сказала мне, что ей нужно уехать. Именно так.
Мой мозг лихорадочно заработал. Генрих побывал в мое отсутствие и что-то такое сказал Пламенной Лилии обо мне, о моем прошлом. Но что? О Лорхен я ей рассказывал. К тому же я знал отношение Пламенной Лилии к прошлому – она считала, наша жизнь состоит из не связанных между собой длинных сновидений и человек не властен в них что-либо изменить… Ей хотелось, чтобы сон про нас длился дольше всех остальных.
Но она сама его нарушила.
Я набрал номер телефона Генриха. Хильда раздраженно ответила, что его нет дома.
Я не мог сидеть сложа руки. Я должен был найти Генриха и добиться от него признания. Любым способом.
Генрих сидел в «Синем баобабе». Об этом мне сказал Хайнц, едва я туда вошел. Еще он шепнул мне, что Генрих грозился меня убить.
– Быть может, стоит позвонить в полицию, мистер Хоффман? – предложил Хайнц. – У него глаза, как у бешеного быка.
– Я сам с ним разберусь. Я шагнул к стойке.
Генрих встал мне навстречу, скрипнув протезом.
– Говори: что ты сказал Глориозе, подонок! – потребовал я.
– Что я ей сказал? – Он мерзко расхохотался и грязно, по-солдатски, выругался. – Вот что я ей сказал. Но только не словами.
В бешенстве я бросился на него. Если бы не Хайнц, успевший схватить меня за руку, клянусь, быть бы Генриху на том свете. Хайнц позвал кого-то на помощь, и мне больно скрутили за спиной руки. Боль эта, вероятно, спасла меня от худшего – мое сердце могло не выдержать того, что я узнал.
Генрих не унимался.
– Эта грязная тварь еще сопротивлялась. Я оказал такую честь ее вонючей п… Она расцарапала мне физиономию, и моя старая сука после этого окончательно взбесилась. Пришлось отходить ее по сраке ремнем. У этой твоей штучки… – Он снова заговорил на солдатском лексиконе.
Кто-то влепил ему затрещину. Хайнц и его жена отвезли меня домой и уложили в постель.
– Мистер Хоффман, я думаю, он врет, – говорил Хайнц. – Я почти уверен в этом. Он законченный алкоголик. Я видел Глориозу только вчера. Она была вся в белом. Очень нарядная и…
– Где ты ее видел, Хайнц? – нетерпеливо перебил я его.
– В квартале от вашего дома. Возле аптеки мистера Бернштейна. Вы ведь знаете, он обслуживает и цветных тоже.
Я вскочил, несмотря на протесты Хайнца и Греты. Через пять минут я уже был в аптеке мистера Бернштейна.
– Она покупала у меня марлю. Много марли, – сказал старик. – Я спросил, зачем ей столько марли, а она говорит, ей велела купить столько марли эта… как ее… словом, ворожея. Хорошая девушка эта ваша Глориоза, мистер Хоффман. Она к вам вернется, вот увидите. Я прожил в этой стране всю жизнь и хорошо знаю местных женщин. Они преданы мужчине душой и телом. После того как придумали этот глупый закон о смешанных браках, белые мужчины стали гораздо больше пить.
Я вернулся домой и лег на кровать. Меня знобило. К вечеру подскочила температура и начался бред. Круги Дантова ада в сравнении с ним могут показаться лишь комнатой страха в детском парке. Нет смысла пересказывать эти кошмары. Они были возмездием за военные преступления, про которые я стал было забывать в объятиях Пламенной Лилии. Я прожил за одну ночь жизнь длиной в вечность. Страшную жизнь. Очнулся я вконец обессиленный.
И услышал ее шаги.
Я силился встать. Мне удалось это с третьей попытки. Я слышал, как на кухне льется вода. Я шел на этот восхитительный звук, цепляясь за стены.
– Вам нельзя вставать, – услышал я незнакомый женский голос. – Доктор сказал, у вас лихорадка.
– А где она? Я слышал ее шаги. Где Пламенная Лилия?
– Она ушла. Она была с вами всю ночь.
– Кто вы?
– Меня зовут Протея. Я – старшая сестра Пламенной Лилии. Я буду с вами весь день.
Я опустился на табурет и разрыдался. Подобное со мной случилось впервые – я не плакал даже в детстве.
Протея заставила меня принять какое-то сладковатое пойло. Мне стало легче.
– Почему Пламенная Лилия меня избегает? – спросил я у Протеи. – Прошу вас, ответьте мне.
– Она… Нет, я не могу выдать ее тайну. Она взяла с меня клятву.
Меня снова охватило отчаяние. Я готов был опять разрыдаться. Протея сжалилась надо мной.
– Вы должны все знать, раз вы так ее любите. Сестра считает себя нечистой после того, что с ней сделал этот Нгакола. Он…
– Я все знаю, – перебил я Протею. – Но, пожалуйста, передайте сестре, что я не могу без нее жить.
– Она не позволит вам к ней прикоснуться, пока не пройдет ритуал очищения. Так поступали наши предки. Как вы знаете, у нас было темное прошлое. Сестра еще так молода и наивна. Она верит всем этим колдунам и ворожеям. Ей нужно учиться. Ей нужно поступить в колледж. Я бы могла помочь ей найти место учительницы. Я сама преподаю в школе.
Меня потрясло то, что рассказала Протея. Ритуал очищения! Пламенная Лилия боится запачкать меня своим прикосновением, потому что этот мерзавец ее изнасиловал… Дело не только в темном прошлом этого загадочного континента – дело в том, что Пламенная Лилия видит во мне чуть ли не Бога.
Я почувствовал себя последним подлецом – во второй раз в жизни я не смог защитить любимую женщину.
– Сестра могла бы получить с этого человека большую сумму денег, которой ей вполне бы хватило на обучение в колледже, – услышал я голос Протеи. – В суд, разумеется, подавать бессмысленно: в ситуациях подобного рода белого признают виновным в трех случаях из ста. Быть может, вы сможете что-то сделать?
– Где ее найти? Если вы не скажете, я обыщу весь город.
Протея назвала адрес. Через десять минут я уже сидел в такси.
Мистер Хоффман вскочил с кресла: спавшая возле его ног Джильда вдруг зарычала и разразилась злобным лаем.
– Успокойся. – Мистер Хоффман ласково погладил ее. – Тебе приснилось страшное. Вся наша жизнь состоит из одних страшных снов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41