Торговцы ранними фруктами укладывали горками персики, сливы, абрикосы, выставляя сверху наиболее красивые. На черных грифельных досках они надписывали мелом цены и готовились к натиску домохозяек. Зеленщицы регулировали весы и сворачивали кульки из старых газет. Рядом, опершись на свою метлу, стоял дворник и задумчиво смотрел на канавку.
Оливье и Лулу все еще не могли прийти в себя от нанесенного им оскорбления. Лулу готовился мстить не на живот, а на смерть. Оливье прикидывал возможные последствия: на улице его никто не станет жалеть, даже могут наградить издевательской кличкой: «Эй, черный зад», или кинут: «Задница-то вся в ваксе!» Наконец Оливье решился заговорить:
— Слушай, Лулу. Я хочу тебя о чем-то попросить…
— О чем?
— Да эта вакса… Никому про нее не говори. Никому! Понял? Пусть это останется нашей тайной.
Но Лулу не ответил. Голова его все еще была занята бандой с улицы Лекюйе, и он мысленно представлял себе добрый десяток ребят, перевязанных, как колбасы, лежащих задом вверх, а рядом коробки с ваксой — всех, всех цветов…
Под конец он все же поделился своими планами.
— Нет, мы скажем нашим. Тогда они помогут отомстить. Раздолбаем их вдрызг!
Ему, видно, казалось уже, будто все мальчики с улицы Лаба и Башле прошли через эту пытку — «обмакнуть задом в ваксу». Оливье, который никак не рассчитывал на подобную солидарность, начал угрожать:
— Если ты проговоришься, Лулу, то я скажу, что и тебя мазали ваксой, и даже…
— И даже?
— И даже… со всех сторон!
— Врун!
— А ты ябеда!
Они злобно посмотрели друг на друга, однако серьезность ситуации заставила их прийти к соглашению.
— Ладно, — сказал вдруг Лулу, — не будем болтать про ваксу. Только придется сказать, что они нам руки выкручивали, лупцевали, плевали нам в рожу. А потом кричали, что ребята с улицы Башле — подонки… И еще… И еще… Ну ладно! Заткемся!
Они хлопнули по рукам, скрепив сделку, как торговцы скотом на базаре. И посмотрели друг другу прямо в глаза: общая беда их объединяла. Лулу уставился в сторону улицы Лекюйе и выкрикнул:
— Если ты не идешь к Лагардеру, Лагардер пойдет к тебе сам.
За этим последовала короткая пародия на дуэль. Потом ребята заулыбались весело, как и прежде. Оливье чувствовал, что его трусики просто приклеились к коже. Он еще раз посмотрел на приятеля, вспомнил песенку «Если есть у тебя верный друг » и начал лихо насвистывать.
*
Ребята по очереди пробовали кататься на самокате маленького Рири, которому отец подарил эту штуку в конце школьного года в награду за прилежание. Каждый из мальчишек должен был объехать дважды вокруг квартала, а Анатоль засекал время. К удивлению всех, выиграл Оливье, но Капдевер обвинил его в мошенничестве, и они пылко заспорили.
Альбертина, с лицом ярким, как помидор, сидела на своем обычном месте перед открытым окном и подшивала края грубого полотняного полотенца с красными полосами. Одновременно она слушала стоявшего под окном Гастуне, разъяснявшего, что в прежние времена было гораздо лучше, что упадок наметился уже в начале тридцатых годов, когда из-за красных все стало загнивать, и теперь страна идет к краху и сплошной анархии… Альбертина задумчиво покачивала головой. Они обменялись еще парой фраз, начинавшихся с одних и тех же слов — «в мое-то время» или «когда я был помоложе», — потом наступила пауза. Альбертина склонила голову, поглядывая, как ей казалось, весьма нежно на своего собеседника. Она все ждала той счастливой минуты, когда он наконец скажет: «Надо бы нам пожениться». И тогда бы она, накручивая на палец один из своих локонов, приняла бы мечтательный вид и, чуть пораздумав, ответила бы ему с очаровательной снисходительностью: «Гастуне, в нашем-то возрасте…»
Хозяин «Трансатлантика » обрабатывал серой пол своего заведения, чтоб отвадить собак. На ступеньках мясной лавки сидел Рамели и издавал на губной гармонике невыносимо пронзительные звуки. Сын булочника, в рабочем халате, тащил на голове поднос с уложенными на нем пирожными по заказу владельца ресторана на улице Колен-кур. Хозяйка прачечной промывала щеткой стекло витрины, и мыльная пена стекала на тротуар.
— Ну! Тебе играть, твой черед…
Где же пребывал Оливье? Он замечтался. Мальчику было хорошо с друзьями. Подумать только — ведь ему казалось, что они оттолкнут его, раз он потерял мать. Нет, он чувствовал себя с ними на равных и веселился вовсю; однако он понимал: это лишь видимость и что-то все же их разделяет. Ему случалось чувствовать себя одиноким, отчужденными от всего и всех. Когда ребята толковали о семенных делах, о планах на будущее, все это казалось ему посторонним. Оливье их слушал, что-то говорил в ответ, снова слушал, а потом будто куда-то проваливался.
— Ох! Извините…
— Ты опять витал в облаках?
Оливье положил свою карту на карту Лулу, и оба разом воскликнули: «Спор». Игра еще продолжалась довольно долго, но, так как никому не удавалось заполучить все карты другого, решили заняться еще чем-нибудь. В доме на перекрестке Итальяночка расчесывала перед зеркалом, стоящим на подоконнике, свои длинные волосы. Она подмигнула мальчикам и, упершись рукой в бок, приняла позу кинозвезды.
— Ах! Эти девки… — пренебрежительно протянул Лулу.
Потом подошел Капдевер, бледный, с повязкой на руке.
— Ребята, я ранен, у меня будет шрам!
Он со многими деталями рассказал о своей неприятности: нес в руке бутылку с уксусом и упал с лестницы. Каждый из ребят тоже захотел похвалиться чем-нибудь этаким. Оливье показал маленький рубец на верхней губе, а Лулу — сломанный зуб. Капдевер возразил:
— Это так, но я упал в обморок. Совсем вроде умер!
— Да, это верно! — подтвердил Лулу. — Но у меня еще хуже!
Он разулся и задвигал пальцами у них перед носом. Дети наклонились посмотреть.
— Что с твоей лапочкой? — спросил Оливье.
— А вы не видите?
Они снова нагнулись, чтоб еще внимательней осмотреть его стройную мальчишескую ногу, весьма обычную, только немного грязную у лодыжек, и все же не поняли, в чем дело. Лулу, довольный тем, что заставил их напрасно искать, заявил наставительным тоном:
— У меня на ноге пять пальцев, ребята!
Дуралей Капдевер не нашел ничего лучшего, как сказать, что так ведь у всех людей, но Оливье ответил:
— Что за идиотские шутки!
Неизвестно почему Лулу тут же присовокупил: «А Принцесса положила свою жвачку на край рояля», — но это только вызвало смех.
Веселье стало еще более бурным, когда дети увидели, что идет Рири, растопырив пальцы, совсем как женщина, ожидающая, пока у нее высохнет лак на ногтях. Он объяснил, что мама вымазала ому пальцы горчицей, чтоб он больше не грыз ногти.
— Слопай горчицу и продолжай! — сказал Лулу.
— От нее в носу щиплет!
— Обожди, мы сейчас покажем. Каждый раз понемножку слизывай копчиком языка…
У прилавка «Трансатлантика » стоял Гастуне и комментировал суд над Горгуловым, убийцей президента Думера. Он сложил газету, из которой заимствовал свои доводы, и, приложившись к чашечке кофе с ликером, вдохновился еще одним сюжетом:
— Подумать только, бразильцы хмелеют от кофе!
— Небось, хорошо пахнет! — сказал какой-то пьянчуга, потягивая белое вино.
— Они еще топят им паровозы! И даже в море выбрасывают!
— К счастью, папаша Маглуар не выливает в колодец свой «кальвадос»! — сказал Эрнест, подбавляя солидную порцию спиртного в кофейную чашечку.
Вошла мадам Папа, проводившая своего военного внука на Восточный вокзал и, не присаживаясь, с ходу сказала:
— Один «распай»!
На улице какой-то старичок, глядя вверх, напевал «Иди сюда, милашка », и домохозяйки бросали ему из окон монетки, завернутые в клочок газетной бумаги. Но когда они приметили, что старичок пьян, то принялись бранить его и кричать, чтоб он отправился «проспать свой хмель» в другом месте. Дети бросились на поиски монеток, застрявших в расщелинах мостовой и, собрав их, дали старику, а он важно поблагодарил их. Мамаша Громаляр уже успела обозвать его алкашом; старик сделал непристойный жест и повторял его перед всеми женщинами, стоявшими у окон, а ребятишки забавлялись и подражали ему.
— Я скоро в деревню поеду! — радостно возвестил Лулу.
— И я тоже. Тра-ля-ля! — запел Капдевер.
Они принялись подражать мычанию коров, блеянию овец, кряканью уток, кудахтанью кур. По всей улице слышалось: ме-е-е, бе-е-е, кря-кря-кря и куда-дах-тах-тах . Папаша Громаляр, крутивший свою тонкую папироску, заворчал:
— Очумели они, что ли, черт возьми, эти паршивцы!
Не сомневаясь, что он попадет в самую точку, Гастуне завопил:
— А ну заткнитесь!
И Люсьен, который шел мимо с большим радиоприемником на плече, засмеялся.
*
Газета «Пти паризьен » проводила розыгрыш Золотого кубка по спортивной ходьбе. Оливье, Лулу и Капдевер, взяв с собой ведро воды и большую губку, пристроились на пути следования собравшихся из разных провинций Франции спортсменов с удивительно мускулистыми ногами. Мальчики предлагали проходящим мимо участникам соревнования губку, пропитанную водой, и те на ходу выжимали ее на свою взмокшую голову. Нужно было минутку бежать рядом, чтоб выручить обратно свою губку. Ребята были здесь и когда подходили к финишу спортсмены из клуба любителей ходьбы города Нанси, а потом вместе с болельщиками радовались одержанной этим клубом победе.
Мальчишки бежали следом и за колонной официантов кафе — те шли в своих белых передниках, покачивая в руках подносы с бутылкой аперитива и стаканчиком, которые по условиям состязаний ни в коем случае нельзя было уронить, а также сопровождали продавцов газет, нагруженных своим товаром. Все эти соревнования придавали улицам праздничный вид.
Затем благодаря своей дружбе с Принцессой Мадо Оливье провел еще несколько восхитительных вечеров. Принцесса была свободна и посвящала мальчику немало времени: то звала его к себе домой, чтоб чем-нибудь угостить, то доверяла ему погулять с собачками, с которыми он бегал от одного газового фонаря к другому, намотав поводок вокруг руки. Как-то вечером Мадо постучалась в квартиру Жана, который встретил ее со сдержанным восхищением.
— Вы позволите мне взять с собой Оливье? Я его свожу в кино…
Сначала Элоди проявляла недоверчивость, но Мадо улыбалась так, что сопротивляться было трудно, к тому же она умела отпустить парочку очень приятных комплиментов, вроде: «Как у вас мило дома!», или «Вы сегодня чудесно причесаны!», и постепенно все улаживалось.
Оливье быстро надевал свой костюм со штанишками-гольф, смачивал волосы, чтобы хорошо проложить пробор, чуть выше обычного — так было теперь в моде.
Мадо сажала его в такси, и они уезжали далеко от своей улицы в поисках какого-нибудь легкого фильма вроде: «Дорога в рай », «Женщина и соловей », «Маленькая Лиза » или «Моя кузина из Варшавы ». Оливье был в восторге и тогда, когда Мадо перелистывала киножурналы, в которых целые страницы посвящались кошачьей грации Колет Дарфей, глазам Жоан Крефорд, блеску Эльвиры Попеско или холодному великолепию неподражаемой Греты Гарбо. Он смотрел на фотографию Брижит Хельм, и ему казалось, что он видит Мадо, так они были похожи. Мальчик сказал ей об этом, и польщенная Принцесса вознаградила его нежным взглядом.
Мадо читала ему вслух разные новости, сплетни, распространяемые в ответах на письма читателей, ближайшие планы кинозвезд, рассказы об их путешествиях, личных связях — и все это выглядело таким значительным! Расслабленным голосом Мадо говорила: «Это звезда фирмы Парамоунт !», или: «Она участница фильмов Юнайтед Артистс !», и эти чужестранные названия еще увеличивали волшебство. Раззолоченный, незнакомый мир возникал перед мальчиком, дополненный блеском Больших бульваров, которые они перед тем проезжали в черно-красном такси с водителем в серой блузе.
— Ну как, понравился тебе фильм?
Оливье всегда отвечал «да», даже если ничего не понял. Когда сеанс кончался, Мадо нередко вела его в большие кафе, где пахло вермутом и плакали скрипки цыганского оркестра. Для себя она заказывала «джин-физз», а для мальчика — лимонад. Обстановка, окружавшая их, пьянила Оливье, к тому же Мадо беседовала с ним с такой неподдельной нежностью. Ей казалось, что Оливье не такой, как другие дети этой улицы. Она находила его более деликатным и нежным. Она старалась научить его поведению в обществе, приличным манерам: «Нет, Оливье, не надо говорить «За ваше!». Улыбнись и просто подними свой бокал!» Или: «Тебе следует уступить свободное место даме, с которой ты вместе идешь». Или еще: «Ты ведь мужчина, так протяни руку и помоги мне выйти из такси».
В кафе со всех сторон были зеркальные стены, они отражали и как бы множили до бесконечности находящихся тут людей. Балансируя нагруженными подносами, повсюду сновали официанты, которые выглядели такими веселыми, будто для них это была игра, а не работа. Если какой-нибудь мужчина, пользуясь случаем, пытался завязать с Мадо разговор, она королевским жестом отклоняла эту попытку.
— Не докучайте мне. Разве вы не видите, я с сыном!
И Оливье грезил, что он здесь сидит вместе с мамой Виржини. Это игра, и потому мама нарядилась совсем как киноактриса. Иногда Мадо делала ему сюрпризы, вытаскивая из сумки какие-нибудь лакомства, а однажды вечером, когда она за ним зашла, принесла клетчатый шотландский галстук, который он уже потом не снимал.
— Странно, — сказала Элоди, — очень странно, что подобная девушка так любит детей!
— Да нет же, — отвечал Жан, тайно ревнуя мальчика, — тут не требуется особого объяснения, просто она скучает! Когда она найдет себе подходящего парня, то напрочь забудет мальчишку. О-ля-ля!.. Ты совсем не знаешь таких девиц!
Когда Бугра встречал своего юного дружка, так хорошо одетого, он свистел сквозь зубы и говорил с иронией: «Вот так штука!» и «Черт побери!», а потом уж: «Ей же ей, это, право, лорд!» А Капдевер не постеснялся сказать Оливье: «Значит, пошел гулять со своей шикарной курочкой» — но мальчик в ответ ограничился неопределенной и надменной улыбкой. Альбертина же не скрывала своего восхищения:
— Когда ты прилично одет, ты не похож на шалопая. Вот видишь, если б ты сам захотел…
И мальчик шел, стараясь не сутулиться, засунув руку в карман курточки и выставив наружу большой палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Оливье и Лулу все еще не могли прийти в себя от нанесенного им оскорбления. Лулу готовился мстить не на живот, а на смерть. Оливье прикидывал возможные последствия: на улице его никто не станет жалеть, даже могут наградить издевательской кличкой: «Эй, черный зад», или кинут: «Задница-то вся в ваксе!» Наконец Оливье решился заговорить:
— Слушай, Лулу. Я хочу тебя о чем-то попросить…
— О чем?
— Да эта вакса… Никому про нее не говори. Никому! Понял? Пусть это останется нашей тайной.
Но Лулу не ответил. Голова его все еще была занята бандой с улицы Лекюйе, и он мысленно представлял себе добрый десяток ребят, перевязанных, как колбасы, лежащих задом вверх, а рядом коробки с ваксой — всех, всех цветов…
Под конец он все же поделился своими планами.
— Нет, мы скажем нашим. Тогда они помогут отомстить. Раздолбаем их вдрызг!
Ему, видно, казалось уже, будто все мальчики с улицы Лаба и Башле прошли через эту пытку — «обмакнуть задом в ваксу». Оливье, который никак не рассчитывал на подобную солидарность, начал угрожать:
— Если ты проговоришься, Лулу, то я скажу, что и тебя мазали ваксой, и даже…
— И даже?
— И даже… со всех сторон!
— Врун!
— А ты ябеда!
Они злобно посмотрели друг на друга, однако серьезность ситуации заставила их прийти к соглашению.
— Ладно, — сказал вдруг Лулу, — не будем болтать про ваксу. Только придется сказать, что они нам руки выкручивали, лупцевали, плевали нам в рожу. А потом кричали, что ребята с улицы Башле — подонки… И еще… И еще… Ну ладно! Заткемся!
Они хлопнули по рукам, скрепив сделку, как торговцы скотом на базаре. И посмотрели друг другу прямо в глаза: общая беда их объединяла. Лулу уставился в сторону улицы Лекюйе и выкрикнул:
— Если ты не идешь к Лагардеру, Лагардер пойдет к тебе сам.
За этим последовала короткая пародия на дуэль. Потом ребята заулыбались весело, как и прежде. Оливье чувствовал, что его трусики просто приклеились к коже. Он еще раз посмотрел на приятеля, вспомнил песенку «Если есть у тебя верный друг » и начал лихо насвистывать.
*
Ребята по очереди пробовали кататься на самокате маленького Рири, которому отец подарил эту штуку в конце школьного года в награду за прилежание. Каждый из мальчишек должен был объехать дважды вокруг квартала, а Анатоль засекал время. К удивлению всех, выиграл Оливье, но Капдевер обвинил его в мошенничестве, и они пылко заспорили.
Альбертина, с лицом ярким, как помидор, сидела на своем обычном месте перед открытым окном и подшивала края грубого полотняного полотенца с красными полосами. Одновременно она слушала стоявшего под окном Гастуне, разъяснявшего, что в прежние времена было гораздо лучше, что упадок наметился уже в начале тридцатых годов, когда из-за красных все стало загнивать, и теперь страна идет к краху и сплошной анархии… Альбертина задумчиво покачивала головой. Они обменялись еще парой фраз, начинавшихся с одних и тех же слов — «в мое-то время» или «когда я был помоложе», — потом наступила пауза. Альбертина склонила голову, поглядывая, как ей казалось, весьма нежно на своего собеседника. Она все ждала той счастливой минуты, когда он наконец скажет: «Надо бы нам пожениться». И тогда бы она, накручивая на палец один из своих локонов, приняла бы мечтательный вид и, чуть пораздумав, ответила бы ему с очаровательной снисходительностью: «Гастуне, в нашем-то возрасте…»
Хозяин «Трансатлантика » обрабатывал серой пол своего заведения, чтоб отвадить собак. На ступеньках мясной лавки сидел Рамели и издавал на губной гармонике невыносимо пронзительные звуки. Сын булочника, в рабочем халате, тащил на голове поднос с уложенными на нем пирожными по заказу владельца ресторана на улице Колен-кур. Хозяйка прачечной промывала щеткой стекло витрины, и мыльная пена стекала на тротуар.
— Ну! Тебе играть, твой черед…
Где же пребывал Оливье? Он замечтался. Мальчику было хорошо с друзьями. Подумать только — ведь ему казалось, что они оттолкнут его, раз он потерял мать. Нет, он чувствовал себя с ними на равных и веселился вовсю; однако он понимал: это лишь видимость и что-то все же их разделяет. Ему случалось чувствовать себя одиноким, отчужденными от всего и всех. Когда ребята толковали о семенных делах, о планах на будущее, все это казалось ему посторонним. Оливье их слушал, что-то говорил в ответ, снова слушал, а потом будто куда-то проваливался.
— Ох! Извините…
— Ты опять витал в облаках?
Оливье положил свою карту на карту Лулу, и оба разом воскликнули: «Спор». Игра еще продолжалась довольно долго, но, так как никому не удавалось заполучить все карты другого, решили заняться еще чем-нибудь. В доме на перекрестке Итальяночка расчесывала перед зеркалом, стоящим на подоконнике, свои длинные волосы. Она подмигнула мальчикам и, упершись рукой в бок, приняла позу кинозвезды.
— Ах! Эти девки… — пренебрежительно протянул Лулу.
Потом подошел Капдевер, бледный, с повязкой на руке.
— Ребята, я ранен, у меня будет шрам!
Он со многими деталями рассказал о своей неприятности: нес в руке бутылку с уксусом и упал с лестницы. Каждый из ребят тоже захотел похвалиться чем-нибудь этаким. Оливье показал маленький рубец на верхней губе, а Лулу — сломанный зуб. Капдевер возразил:
— Это так, но я упал в обморок. Совсем вроде умер!
— Да, это верно! — подтвердил Лулу. — Но у меня еще хуже!
Он разулся и задвигал пальцами у них перед носом. Дети наклонились посмотреть.
— Что с твоей лапочкой? — спросил Оливье.
— А вы не видите?
Они снова нагнулись, чтоб еще внимательней осмотреть его стройную мальчишескую ногу, весьма обычную, только немного грязную у лодыжек, и все же не поняли, в чем дело. Лулу, довольный тем, что заставил их напрасно искать, заявил наставительным тоном:
— У меня на ноге пять пальцев, ребята!
Дуралей Капдевер не нашел ничего лучшего, как сказать, что так ведь у всех людей, но Оливье ответил:
— Что за идиотские шутки!
Неизвестно почему Лулу тут же присовокупил: «А Принцесса положила свою жвачку на край рояля», — но это только вызвало смех.
Веселье стало еще более бурным, когда дети увидели, что идет Рири, растопырив пальцы, совсем как женщина, ожидающая, пока у нее высохнет лак на ногтях. Он объяснил, что мама вымазала ому пальцы горчицей, чтоб он больше не грыз ногти.
— Слопай горчицу и продолжай! — сказал Лулу.
— От нее в носу щиплет!
— Обожди, мы сейчас покажем. Каждый раз понемножку слизывай копчиком языка…
У прилавка «Трансатлантика » стоял Гастуне и комментировал суд над Горгуловым, убийцей президента Думера. Он сложил газету, из которой заимствовал свои доводы, и, приложившись к чашечке кофе с ликером, вдохновился еще одним сюжетом:
— Подумать только, бразильцы хмелеют от кофе!
— Небось, хорошо пахнет! — сказал какой-то пьянчуга, потягивая белое вино.
— Они еще топят им паровозы! И даже в море выбрасывают!
— К счастью, папаша Маглуар не выливает в колодец свой «кальвадос»! — сказал Эрнест, подбавляя солидную порцию спиртного в кофейную чашечку.
Вошла мадам Папа, проводившая своего военного внука на Восточный вокзал и, не присаживаясь, с ходу сказала:
— Один «распай»!
На улице какой-то старичок, глядя вверх, напевал «Иди сюда, милашка », и домохозяйки бросали ему из окон монетки, завернутые в клочок газетной бумаги. Но когда они приметили, что старичок пьян, то принялись бранить его и кричать, чтоб он отправился «проспать свой хмель» в другом месте. Дети бросились на поиски монеток, застрявших в расщелинах мостовой и, собрав их, дали старику, а он важно поблагодарил их. Мамаша Громаляр уже успела обозвать его алкашом; старик сделал непристойный жест и повторял его перед всеми женщинами, стоявшими у окон, а ребятишки забавлялись и подражали ему.
— Я скоро в деревню поеду! — радостно возвестил Лулу.
— И я тоже. Тра-ля-ля! — запел Капдевер.
Они принялись подражать мычанию коров, блеянию овец, кряканью уток, кудахтанью кур. По всей улице слышалось: ме-е-е, бе-е-е, кря-кря-кря и куда-дах-тах-тах . Папаша Громаляр, крутивший свою тонкую папироску, заворчал:
— Очумели они, что ли, черт возьми, эти паршивцы!
Не сомневаясь, что он попадет в самую точку, Гастуне завопил:
— А ну заткнитесь!
И Люсьен, который шел мимо с большим радиоприемником на плече, засмеялся.
*
Газета «Пти паризьен » проводила розыгрыш Золотого кубка по спортивной ходьбе. Оливье, Лулу и Капдевер, взяв с собой ведро воды и большую губку, пристроились на пути следования собравшихся из разных провинций Франции спортсменов с удивительно мускулистыми ногами. Мальчики предлагали проходящим мимо участникам соревнования губку, пропитанную водой, и те на ходу выжимали ее на свою взмокшую голову. Нужно было минутку бежать рядом, чтоб выручить обратно свою губку. Ребята были здесь и когда подходили к финишу спортсмены из клуба любителей ходьбы города Нанси, а потом вместе с болельщиками радовались одержанной этим клубом победе.
Мальчишки бежали следом и за колонной официантов кафе — те шли в своих белых передниках, покачивая в руках подносы с бутылкой аперитива и стаканчиком, которые по условиям состязаний ни в коем случае нельзя было уронить, а также сопровождали продавцов газет, нагруженных своим товаром. Все эти соревнования придавали улицам праздничный вид.
Затем благодаря своей дружбе с Принцессой Мадо Оливье провел еще несколько восхитительных вечеров. Принцесса была свободна и посвящала мальчику немало времени: то звала его к себе домой, чтоб чем-нибудь угостить, то доверяла ему погулять с собачками, с которыми он бегал от одного газового фонаря к другому, намотав поводок вокруг руки. Как-то вечером Мадо постучалась в квартиру Жана, который встретил ее со сдержанным восхищением.
— Вы позволите мне взять с собой Оливье? Я его свожу в кино…
Сначала Элоди проявляла недоверчивость, но Мадо улыбалась так, что сопротивляться было трудно, к тому же она умела отпустить парочку очень приятных комплиментов, вроде: «Как у вас мило дома!», или «Вы сегодня чудесно причесаны!», и постепенно все улаживалось.
Оливье быстро надевал свой костюм со штанишками-гольф, смачивал волосы, чтобы хорошо проложить пробор, чуть выше обычного — так было теперь в моде.
Мадо сажала его в такси, и они уезжали далеко от своей улицы в поисках какого-нибудь легкого фильма вроде: «Дорога в рай », «Женщина и соловей », «Маленькая Лиза » или «Моя кузина из Варшавы ». Оливье был в восторге и тогда, когда Мадо перелистывала киножурналы, в которых целые страницы посвящались кошачьей грации Колет Дарфей, глазам Жоан Крефорд, блеску Эльвиры Попеско или холодному великолепию неподражаемой Греты Гарбо. Он смотрел на фотографию Брижит Хельм, и ему казалось, что он видит Мадо, так они были похожи. Мальчик сказал ей об этом, и польщенная Принцесса вознаградила его нежным взглядом.
Мадо читала ему вслух разные новости, сплетни, распространяемые в ответах на письма читателей, ближайшие планы кинозвезд, рассказы об их путешествиях, личных связях — и все это выглядело таким значительным! Расслабленным голосом Мадо говорила: «Это звезда фирмы Парамоунт !», или: «Она участница фильмов Юнайтед Артистс !», и эти чужестранные названия еще увеличивали волшебство. Раззолоченный, незнакомый мир возникал перед мальчиком, дополненный блеском Больших бульваров, которые они перед тем проезжали в черно-красном такси с водителем в серой блузе.
— Ну как, понравился тебе фильм?
Оливье всегда отвечал «да», даже если ничего не понял. Когда сеанс кончался, Мадо нередко вела его в большие кафе, где пахло вермутом и плакали скрипки цыганского оркестра. Для себя она заказывала «джин-физз», а для мальчика — лимонад. Обстановка, окружавшая их, пьянила Оливье, к тому же Мадо беседовала с ним с такой неподдельной нежностью. Ей казалось, что Оливье не такой, как другие дети этой улицы. Она находила его более деликатным и нежным. Она старалась научить его поведению в обществе, приличным манерам: «Нет, Оливье, не надо говорить «За ваше!». Улыбнись и просто подними свой бокал!» Или: «Тебе следует уступить свободное место даме, с которой ты вместе идешь». Или еще: «Ты ведь мужчина, так протяни руку и помоги мне выйти из такси».
В кафе со всех сторон были зеркальные стены, они отражали и как бы множили до бесконечности находящихся тут людей. Балансируя нагруженными подносами, повсюду сновали официанты, которые выглядели такими веселыми, будто для них это была игра, а не работа. Если какой-нибудь мужчина, пользуясь случаем, пытался завязать с Мадо разговор, она королевским жестом отклоняла эту попытку.
— Не докучайте мне. Разве вы не видите, я с сыном!
И Оливье грезил, что он здесь сидит вместе с мамой Виржини. Это игра, и потому мама нарядилась совсем как киноактриса. Иногда Мадо делала ему сюрпризы, вытаскивая из сумки какие-нибудь лакомства, а однажды вечером, когда она за ним зашла, принесла клетчатый шотландский галстук, который он уже потом не снимал.
— Странно, — сказала Элоди, — очень странно, что подобная девушка так любит детей!
— Да нет же, — отвечал Жан, тайно ревнуя мальчика, — тут не требуется особого объяснения, просто она скучает! Когда она найдет себе подходящего парня, то напрочь забудет мальчишку. О-ля-ля!.. Ты совсем не знаешь таких девиц!
Когда Бугра встречал своего юного дружка, так хорошо одетого, он свистел сквозь зубы и говорил с иронией: «Вот так штука!» и «Черт побери!», а потом уж: «Ей же ей, это, право, лорд!» А Капдевер не постеснялся сказать Оливье: «Значит, пошел гулять со своей шикарной курочкой» — но мальчик в ответ ограничился неопределенной и надменной улыбкой. Альбертина же не скрывала своего восхищения:
— Когда ты прилично одет, ты не похож на шалопая. Вот видишь, если б ты сам захотел…
И мальчик шел, стараясь не сутулиться, засунув руку в карман курточки и выставив наружу большой палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37