Из малины, бузины, яблок, груш. Не только из одуванчиков. Вы должны посмотреть подвал – он превратился в самый настоящий винный погреб.
Нола пригубила. Великолепное вино. Как будто появившееся из сказки, божественное, волшебное – от него Нола почувствовала себя легкой, как пушинка, словно ее тело поднялось в воздух и парит над оттоманкой.
– Я чувствую себя, как персонаж в пьесе "Мышьяк и старый коньяк". – Ноле показалось, что собственный голос доносится откуда-то издалека. – Знаете, там, где свихнувшиеся старые леди заманивают свои жертвы в гостиную и предлагают им бокал отравленного вина из бузины, а потом закапывают в подвале.
Корделия засмеялась, ее смех был похож на звон серебряных колокольчиков.
– Это вино не отравлено, уверяю вас.
– Я знаю. – Нола немного протрезвела. – Думаю, для вас я давно умерла и похоронена. То есть теперь, когда шум вокруг книги Грейс порядком утих, а библиотека построена, вам не придется больше беспокоиться о том, что я нарушу ваш покой.
Эти слова, честные и простые, казалось, неслись ниоткуда, как осы из случайно потревоженного кем-то гнезда. Рот у Корделии сжался.
– Не вижу никакого смысла в том, чтобы…
– Неужели мы не можем быть честны друг с другом? – Нола говорила ровным голосом, но Корделия уловила напряженность, внезапно возникшую между ними. – Весь этот разговор о библиотеке, о моем прекрасном проекте… Но я ведь знаю, что вы очень злитесь на меня… Иначе почему сделали так, что мое имя вообще не упоминается в связи с библиотекой?
– Если мне не изменяет память, именно вы предложили держать это в секрете! – резко ответила Корделия.
– Тогда это имело значение – если бы я сказала что-то в то время, библиотека могла быть не построена.
– Вы хотите сказать, что собираетесь отменить нашу сделку? – в голосе Корделии послышалась тревога.
– Нет. – Нола почувствовала слабость, ее внезапный порыв утих. – Вы выполнили свою часть нашего соглашения, и я выполню свою. Поверьте, я приехала сюда не для того, чтобы причинять вам неприятности.
– Слышала, вы неплохо устроились. – Глаза Корделии стали еще более колючими и более голубыми, похожими на сапфиры, уложенные на бархат. – Ваше новое дело идет хорошо?
– Достаточно хорошо, так что осенью я смогу послать своих девочек в новую школу. – Нола выпрямилась. – Я спроектировала пристройку для Бродвелла, а они за это согласились обучать моих девочек.
– Идея бартера принадлежала вам… или им? Нола улыбнулась.
– Можно сказать, я подтолкнула их в этом направлении.
– Могу представить… – Миниатюрная женщина, сидевшая рядом с ней, звонко расхохоталась. – Вы напоминаете мне…
Она осеклась.
В тишине раздавался лишь спокойный приглушенный стук часов с маятником где-то в глубине дома да негромкое жужжание старенького кондиционера. Снова послышалась музыка, на этот раз это был Шуберт. Может быть, Нетта оставила включенным радио?
Наконец Корделия нарушила тишину.
– У меня есть снимок музея, недалеко от Копенгагена, который Юджин сделал, когда мы в последний раз ездили в Европу, – он говорил, что если когда-нибудь построит дом своей мечты, он будет выглядеть именно так.
Корделия смотрела не на Нолу, а в какую-то точку поверх ее головы. Глаза блестели, но, вероятно, это было лишь отражением света люстры на ее тонком лице.
– Музей современного искусства в Луизиане, – сказала Нола, улыбнувшись тому, что в Дании тоже есть Луизиана. – Йорген Бо был его архитектором. Я всегда хотела увидеть именно этот музей…
– Он на самом деле изумителен… Надеюсь, вы когда-нибудь его увидите. Потому что при первом взгляде на ваш проект я подумала именно об этом музее в Луизиане. Не о самом музее, а о его духе. Думаю, завтра вы убедитесь в этом, когда посетите нашу библиотеку.
Нашу. Это слово повисло в воздухе между ними.
– Я должна идти, – сказала Нола, – уже поздно. К тому же мне еще надо устроиться на ночлег.
Она поднялась с трудом, ощущая, что оттоманка, восточный ковер под ногами и даже стены давят на нее своей тяжестью.
И тут что-то вполне реально надавило на нее – маленькая ручка, легкая, как крылышко мотылька, но удивительно сильная.
– Не уходите. – Впервые Корделия улыбнулась искренне, и эта улыбка озарила ее лицо сиянием, которое Нола за всю свою жизнь видела лишь однажды – на лице своего отца. Что-то сжало ее горло, а глаза защипало. – Я очень хочу, чтобы вы познакомились с одним человеком, – продолжала Корделия, – он мой близкий друг, я говорила вам о нем – Габриэль Росс. – Она подняла ликерный стаканчик, словно предлагала тост. – Он придет с минуты на минуту. Я уверена, что он тоже будет рад встретиться с вами. Вы ведь останетесь на ужин, не так ли?
– Ханна, я так рада, что ты смогла приехать!
Корделия протянула руку и была приятно удивлена твердостью ответного рукопожатия. Этого трудно было ожидать от девушки, одетой совсем как хиппи, которыми так увлекалась Грейс в этом же возрасте – джинсы и мешковатая черная хлопчатобумажная блузка. Длинные темные волосы обрамляли продолговатое нежное лицо.
– Они не смогли найти для меня приходящую няню.
Одураченная невозмутимым выражением лица Ханны, Корделия на миг смешалась, но потом поняла, что Ханна привыкла так шутить, и рассмеялась. Стоявшая рядом с ней Грейс тоже засмеялась и шутливо толкнула Ханну в бок.
Когда Ханна, Крис, Грейс и Джек вошли в дом, Корделия почувствовала, что, вопреки ее страхам, все будет отлично.
Крис, которому исполнилось шестнадцать, стал еще выше, чем при их последней встрече. Он чуть поправился. Корделия, правда, подумала, что было бы неплохо, если бы завтра на церемонии открытия на нем было надето что-нибудь другое, а не сегодняшние шорты и майка. Вскинув голову привычным движением, он убрал с лица шелковистые каштановые волосы и протянул Корделии ладонь, протрубив густым баритоном, появившимся у него недавно:
– Держи пять, Нана.
Грейс тоже выглядела пополневшей, но не так, как Сисси – в ней просто появилась приятная мягкость, черты лица стали не столь резкими, угловатая фигура округлилась. И неужели на ней платье? Корделия уже и не помнила, когда Грейс надевала что-либо, кроме джинсов или, в особых случаях, нарядных брюк.
Она поцеловала Грейс в щеку и уловила запах зеленых яблок. Наверное, она вымыла голову одним из тех модных шампуней из корзинки с туалетными принадлежностями, которую Корделия послала ей на новоселье. Это тронуло ее.
– Как вы долетели?
– Неплохо. Мы застряли в «Шарлотт» примерно на полчаса, но потом все прошло гладко.
– Надо было мне встретить вас в аэропорту.
– Что ты, мама… Ты можешь представить, как мы встаскиваемся в твой «бьюик» с ворохом чемоданов и сидим на голове у тебя и Холлиса? Мы взяли напрокат микроавтобус в аэропорту. И я смогла устроить Ханне и Джеку экскурсию по городу всего за десять долларов.
– Не давайте ей дурачить себя, она просто обожает все контролировать, – Джек засмеялся, обняв жену за талию. Он напомнил Корделии булочника, у которого она обычно покупала хлеб, огромного мужчину с руками, выпачканными мукой, который обращался со своими батонами с бережностью хирурга. – Грейс – на командном посту, все остальные – в тылу.
Корделия привстала на цыпочки, когда этот необыкновенно высокий человек наклонился, чтоб поцеловать ее в щеку.
– Ну что ж, заходите, заходите, – звонко сказала она. У нее стало необычно легко на сердце, когда она проводила Грейс и Джека в залитую солнцем парадную комнату. Крис поднялся с Ханной наверх показать ей дом. – Я скажу Нетте, чтобы она принесла кувшин с охлажденным чаем. Надеюсь, что все вы проголодались и никто вас не заставлял есть в самолете эту жуткую еду. У нас будет ранний ужин с жареным цыпленком и картофельным пюре.
– Нет, мама, вооруженный человек в маске приставил «Люгер» к моей голове и приказал: "Ешь макароны с мясом или ты умрешь!" – Грейс сбросила туфли на высоких каблуках и улеглась на софе с ситцевой обивкой, стоявшей в эркере. Она делала так с четырнадцати лет.
– Плохое питание – вовсе не повод для смеха, – фыркнула Корделия, однако и сама не смогла удержаться от улыбки.
– Поддерживаю предыдущего оратора, – отозвался Джек. – Начиная с «Шарлотт», я все время слышу, что Нетта собирается нас здесь откармливать – как будто я в этом нуждаюсь.
Он похлопал себя по животу.
– Папочка! Папочка! Ты просто обязан взглянуть на это! – сияющее лицо Ханны появилось в дверях. – Настоящая башня с винтовой лестницей – ну совсем как в старом фильме!
Джек, уже направлявшийся к выходу, чтобы занести в дом багаж, покорно позволил увести себя наверх.
Корделия осталась наедине с дочерью впервые со дня ее свадьбы. Грейс твердила, что собирается навестить мать, но всегда что-то случалось и она не могла приехать. Поэтому сначала она послала сюда Криса, который всегда радовал Корделию, но все-таки не так, как если бы они приехали все вместе. Ей хотелось так много сказать Грейс – о том, как она скучала, и о том, как рада за нее и Джека… Но внезапно она почувствовала странную неловкость и даже некоторую застенчивость.
– Сисси извиняется, что не смогла приехать, – сообщила Корделия. – У мальчиков тренировка, а у нее неотложные дела. Но к ужину будет.
Грейс захихикала, зажав рот рукой.
– Ой, мама, никогда не думала… Но я действительно рада, что приехала. Здесь все так же, как было в те годы, когда мы навещали бабушку, когда я была ребенком, до того, как…
– До того, как начались осложнения между нами – ты это хотела сказать?
Грейс сидела, закинув ногу на ногу. Она изучающе взглянула на мать.
– Ты изменилась, мама.
– Да, я перестала красить волосы. У них появился какой-то забавный фиолетовый оттенок, как у старых леди. Поэтому я решила вернуться к натуральному цвету.
Она коснулась кончиков своих серебряных волос. Корделия носила прическу «паж», и ее локоны были завиты внутрь чуть ниже подбородка.
– Ты просто красавица. И прекрасно знаешь, что я имела в виду. – Опершись локтями на колени самым неаристократическим образом, Грейс добавила: – Я хотела сказать, что ты сейчас выглядишь гораздо более спокойной… более искренней. Может быть, это связано с определенным человеком в твоей жизни? – Ее глаза сверкнули.
– Что ж, если искренность – это болезнь, то она, безусловно, заразная, – Корделия зарделась, – и если хочешь знать, несерьезная.
– Что – болезнь или Гейб Росс?
– Ты насмехаешься надо мной.
– О, мама, ничуть! Я буду в восторге, если ты будешь так же счастлива с мистером Россом, как я в замужестве с Джеком. И судя по тому, что я знаю, все это довольно серьезно.
– Ты имеешь в виду мои письма? – удивилась Корделия.
Она-то думала, что была достаточно скрытной – только упоминала о Гейбе время от времени, рассказывала о его работе в саду.
– Мне хорошо удается читать между строк.
– Он просил меня выйти за него, – еще глубже вздохнула Корделия и откинулась на спинку глубокого кожаного кресла с темно-красной обивкой из плюша – любимого кресла Юджина.
– Замечательно!
– Нет, не замечательно. Потому что я скажу ему "нет".
– Ты еще не отвергла его?
– Нет, но…
– Мама, в чем дело? – Грейс вскочила, замахав в отчаянии руками. – Он что, ковыряется в зубах после ужина? Оставляет дверь в туалет открытой, когда писает? Носит темно-синие носки с коричневыми ботинками?
Корделия вспыхнула.
– Совсем необязательно дерзить мне, юная леди… Она замолкла, как будто каким-то образом включила радио и услышала свое старое выступление, в котором, опираясь на Библию, призывала грешников придти к Иисусу Христу. Она опустила гневно воздетый палец.
– Грейс, конечно, это не так. Нет, так, но… по-другому. Я просто не могу представить нас обоих вместе… Я имею в виду – мы так непохожи друг на друга.
– О, Боже, именно это я всегда твердила о Джеке. – Глаза у Грейс заблестели. – И смотри, к чему мы пришли. Я никогда не была так счастлива, как сейчас.
– Это не просто вопрос несхожести, – возразила Корделия, – дело в том, что… мы вращаемся в разных кругах.
– Ты хочешь сказать, что Блессинг не одобрит твоего брака с Гейбом Россом?
– Лично мне все равно, что думают другие, однако мы не можем отгородиться от общества. Во что превратится моя жизнь, если я не смогу видеть старых друзей?
– Твои настоящие друзья желают тебе счастья. И кроме того, Габриэль Росс не единственный здесь человек, который у всех на виду. Не пора ли тебе признать, какой необычной женщиной являешься ты сама? Кто из друзей сделал хоть половину того, что сделала ты? Думай обо всех сплетнях и пересудах за спиной, которые последуют за твоим замужеством, как еще об одной вершине, на которую придется взойти.
Корделия, пораженная похвалой дочери, удивила себя еще больше, признавшись:
– Он единственный мужчина из всех, кого я знала – помимо твоего отца, – который видит вещи такими, какие они есть. Но Гейб видит не только… большое. Он понимает всяческую мелочь тоже… И он… никогда бы не солгал мне. Я уверена в этом так же, как уверена, что Сисси будет запихивать в нас свой противный салат до второго пришествия Христа. – Она коротко засмеялась, хотя была ближе к тому, чтобы расплакаться.
– Тогда, ради Бога, выходи за него.
Корделия погрузилась в молчание. Грейс встала и начала бродить по комнате, дотрагиваясь то до эмалевой коробочки, то до пепельницы фирмы «Лалик», то до фотографии Сисси с мальчиками в серебряной рамке, стоявшей на подставке из вишневого дерева рядом с общей фотографией тех времен, когда они еще были одной большой семьей.
Корделии захотелось закричать: "Довольно! Прекратите рассматривать мою жизнь под микроскопом… Давайте снова станем единой семьей, как прежде". Но что это была за семья? Та семья, которая запечатлена на снимке, где она и Юджин положили руки на загорелое плечо маленькой девочки с хвостиком на голове? На фотографии, снятой в то лето, когда они арендовали домик на берегу озера Кинаваша. Они осознанно приняли пред объективом эту позу, которая никогда не соответствовала действительности, если говорить начистоту. Это был ее идеал семьи, в который она верила непоколебимо.
Какая-то смутная пелена окутала ее, будто толстый слой пыли под кроватями, до которого Нетте с ее артритом было трудно теперь добираться. Она испытывала сейчас по отношению к Гейбу еще большее замешательство, чем раньше. И все же очень хотелось видеть свою жизнь так, как, очевидно, видела ее Грейс – с ее достижениями и надеждами на лучшее.
– Я подумаю, – произнесла она негромко.
Этот день как подарок небес, думала Корделия, поднимаясь на возвышение, установленное на лужайке перед библиотекой. Встав на краю помоста, она посмотрела вниз на толпу, собравшуюся на открытие, и почувствовала, как гордость наполняет ее. О, если бы Джин мог сейчас быть здесь!
И каким-то непостижимым образом он был здесь. Корделия перевела взгляд на высокий каменный фасад библиотеки с зигзагообразным рядом окон высотой во весь этаж, с острыми уступами и с покатой шиферной крышей. Солнечный свет отражался от стекол, заливая лица стоявших внизу каким-то неземным сиянием, а от подстриженной утром травы исходил запах, символизирующий для нее все то, чем так прекрасно лето – тепло и зелень растущих побегов. В ста метрах от них готические кирпичные здания Лэтемского университета, укрывшиеся в тени величественных старых английский дубов и кленов, казалось, склоняются в почтительном поклоне.
Она удивилась этому чуду – не только тому, как все получилось, а тому, что библиотека была вообще построена.
Корделия кратко поблагодарила Дэна Киллиана, пожала руку всем, кто представлял из себя хоть что-то.
А вот старина Сайрес Гледдинг, председатель правления университета, с кем она отчаянно сражалась из-за каждого урезания сметы, которое он намеревался сделать, – посмотрите теперь на него, как он рука об руку с Норвудом Прайсом, ректором Лэтема, позирует для фотокорреспондента «Ньюсуик» – такой напыщенный, как будто он не только поддерживал ее, но и выстроил библиотеку собственными руками!
Хотя какое это имело значение сейчас? Вот она – ее библиотека, ставшая реальностью – и, похоже, вся страна собралась здесь отпраздновать это событие. На одном из складных стульев, установленных на возвышении под брезентовым тентом, сидела Коретта Кинг, прямая и величественная, в костюме изумрудного цвета и черной шляпе. Рядом с ней сидел губернатор – он будет выступать после ее краткого вступительного слова. Потом выступят Уирт и Декстер Хэтедей – пастор самой большой в Блессинге баптистской церкви.
И все эти люди – а их, должно быть, около тысячи – наблюдали за ней, гадали, что же она скажет о своем блестящем, мужественном, любимом… и неверном муже. Телевизионщики с их микроавтобусами, окружившими только что разбитый парк, с репортажными телекамерами, наушниками и радиостанциями «уоки-токи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Нола пригубила. Великолепное вино. Как будто появившееся из сказки, божественное, волшебное – от него Нола почувствовала себя легкой, как пушинка, словно ее тело поднялось в воздух и парит над оттоманкой.
– Я чувствую себя, как персонаж в пьесе "Мышьяк и старый коньяк". – Ноле показалось, что собственный голос доносится откуда-то издалека. – Знаете, там, где свихнувшиеся старые леди заманивают свои жертвы в гостиную и предлагают им бокал отравленного вина из бузины, а потом закапывают в подвале.
Корделия засмеялась, ее смех был похож на звон серебряных колокольчиков.
– Это вино не отравлено, уверяю вас.
– Я знаю. – Нола немного протрезвела. – Думаю, для вас я давно умерла и похоронена. То есть теперь, когда шум вокруг книги Грейс порядком утих, а библиотека построена, вам не придется больше беспокоиться о том, что я нарушу ваш покой.
Эти слова, честные и простые, казалось, неслись ниоткуда, как осы из случайно потревоженного кем-то гнезда. Рот у Корделии сжался.
– Не вижу никакого смысла в том, чтобы…
– Неужели мы не можем быть честны друг с другом? – Нола говорила ровным голосом, но Корделия уловила напряженность, внезапно возникшую между ними. – Весь этот разговор о библиотеке, о моем прекрасном проекте… Но я ведь знаю, что вы очень злитесь на меня… Иначе почему сделали так, что мое имя вообще не упоминается в связи с библиотекой?
– Если мне не изменяет память, именно вы предложили держать это в секрете! – резко ответила Корделия.
– Тогда это имело значение – если бы я сказала что-то в то время, библиотека могла быть не построена.
– Вы хотите сказать, что собираетесь отменить нашу сделку? – в голосе Корделии послышалась тревога.
– Нет. – Нола почувствовала слабость, ее внезапный порыв утих. – Вы выполнили свою часть нашего соглашения, и я выполню свою. Поверьте, я приехала сюда не для того, чтобы причинять вам неприятности.
– Слышала, вы неплохо устроились. – Глаза Корделии стали еще более колючими и более голубыми, похожими на сапфиры, уложенные на бархат. – Ваше новое дело идет хорошо?
– Достаточно хорошо, так что осенью я смогу послать своих девочек в новую школу. – Нола выпрямилась. – Я спроектировала пристройку для Бродвелла, а они за это согласились обучать моих девочек.
– Идея бартера принадлежала вам… или им? Нола улыбнулась.
– Можно сказать, я подтолкнула их в этом направлении.
– Могу представить… – Миниатюрная женщина, сидевшая рядом с ней, звонко расхохоталась. – Вы напоминаете мне…
Она осеклась.
В тишине раздавался лишь спокойный приглушенный стук часов с маятником где-то в глубине дома да негромкое жужжание старенького кондиционера. Снова послышалась музыка, на этот раз это был Шуберт. Может быть, Нетта оставила включенным радио?
Наконец Корделия нарушила тишину.
– У меня есть снимок музея, недалеко от Копенгагена, который Юджин сделал, когда мы в последний раз ездили в Европу, – он говорил, что если когда-нибудь построит дом своей мечты, он будет выглядеть именно так.
Корделия смотрела не на Нолу, а в какую-то точку поверх ее головы. Глаза блестели, но, вероятно, это было лишь отражением света люстры на ее тонком лице.
– Музей современного искусства в Луизиане, – сказала Нола, улыбнувшись тому, что в Дании тоже есть Луизиана. – Йорген Бо был его архитектором. Я всегда хотела увидеть именно этот музей…
– Он на самом деле изумителен… Надеюсь, вы когда-нибудь его увидите. Потому что при первом взгляде на ваш проект я подумала именно об этом музее в Луизиане. Не о самом музее, а о его духе. Думаю, завтра вы убедитесь в этом, когда посетите нашу библиотеку.
Нашу. Это слово повисло в воздухе между ними.
– Я должна идти, – сказала Нола, – уже поздно. К тому же мне еще надо устроиться на ночлег.
Она поднялась с трудом, ощущая, что оттоманка, восточный ковер под ногами и даже стены давят на нее своей тяжестью.
И тут что-то вполне реально надавило на нее – маленькая ручка, легкая, как крылышко мотылька, но удивительно сильная.
– Не уходите. – Впервые Корделия улыбнулась искренне, и эта улыбка озарила ее лицо сиянием, которое Нола за всю свою жизнь видела лишь однажды – на лице своего отца. Что-то сжало ее горло, а глаза защипало. – Я очень хочу, чтобы вы познакомились с одним человеком, – продолжала Корделия, – он мой близкий друг, я говорила вам о нем – Габриэль Росс. – Она подняла ликерный стаканчик, словно предлагала тост. – Он придет с минуты на минуту. Я уверена, что он тоже будет рад встретиться с вами. Вы ведь останетесь на ужин, не так ли?
– Ханна, я так рада, что ты смогла приехать!
Корделия протянула руку и была приятно удивлена твердостью ответного рукопожатия. Этого трудно было ожидать от девушки, одетой совсем как хиппи, которыми так увлекалась Грейс в этом же возрасте – джинсы и мешковатая черная хлопчатобумажная блузка. Длинные темные волосы обрамляли продолговатое нежное лицо.
– Они не смогли найти для меня приходящую няню.
Одураченная невозмутимым выражением лица Ханны, Корделия на миг смешалась, но потом поняла, что Ханна привыкла так шутить, и рассмеялась. Стоявшая рядом с ней Грейс тоже засмеялась и шутливо толкнула Ханну в бок.
Когда Ханна, Крис, Грейс и Джек вошли в дом, Корделия почувствовала, что, вопреки ее страхам, все будет отлично.
Крис, которому исполнилось шестнадцать, стал еще выше, чем при их последней встрече. Он чуть поправился. Корделия, правда, подумала, что было бы неплохо, если бы завтра на церемонии открытия на нем было надето что-нибудь другое, а не сегодняшние шорты и майка. Вскинув голову привычным движением, он убрал с лица шелковистые каштановые волосы и протянул Корделии ладонь, протрубив густым баритоном, появившимся у него недавно:
– Держи пять, Нана.
Грейс тоже выглядела пополневшей, но не так, как Сисси – в ней просто появилась приятная мягкость, черты лица стали не столь резкими, угловатая фигура округлилась. И неужели на ней платье? Корделия уже и не помнила, когда Грейс надевала что-либо, кроме джинсов или, в особых случаях, нарядных брюк.
Она поцеловала Грейс в щеку и уловила запах зеленых яблок. Наверное, она вымыла голову одним из тех модных шампуней из корзинки с туалетными принадлежностями, которую Корделия послала ей на новоселье. Это тронуло ее.
– Как вы долетели?
– Неплохо. Мы застряли в «Шарлотт» примерно на полчаса, но потом все прошло гладко.
– Надо было мне встретить вас в аэропорту.
– Что ты, мама… Ты можешь представить, как мы встаскиваемся в твой «бьюик» с ворохом чемоданов и сидим на голове у тебя и Холлиса? Мы взяли напрокат микроавтобус в аэропорту. И я смогла устроить Ханне и Джеку экскурсию по городу всего за десять долларов.
– Не давайте ей дурачить себя, она просто обожает все контролировать, – Джек засмеялся, обняв жену за талию. Он напомнил Корделии булочника, у которого она обычно покупала хлеб, огромного мужчину с руками, выпачканными мукой, который обращался со своими батонами с бережностью хирурга. – Грейс – на командном посту, все остальные – в тылу.
Корделия привстала на цыпочки, когда этот необыкновенно высокий человек наклонился, чтоб поцеловать ее в щеку.
– Ну что ж, заходите, заходите, – звонко сказала она. У нее стало необычно легко на сердце, когда она проводила Грейс и Джека в залитую солнцем парадную комнату. Крис поднялся с Ханной наверх показать ей дом. – Я скажу Нетте, чтобы она принесла кувшин с охлажденным чаем. Надеюсь, что все вы проголодались и никто вас не заставлял есть в самолете эту жуткую еду. У нас будет ранний ужин с жареным цыпленком и картофельным пюре.
– Нет, мама, вооруженный человек в маске приставил «Люгер» к моей голове и приказал: "Ешь макароны с мясом или ты умрешь!" – Грейс сбросила туфли на высоких каблуках и улеглась на софе с ситцевой обивкой, стоявшей в эркере. Она делала так с четырнадцати лет.
– Плохое питание – вовсе не повод для смеха, – фыркнула Корделия, однако и сама не смогла удержаться от улыбки.
– Поддерживаю предыдущего оратора, – отозвался Джек. – Начиная с «Шарлотт», я все время слышу, что Нетта собирается нас здесь откармливать – как будто я в этом нуждаюсь.
Он похлопал себя по животу.
– Папочка! Папочка! Ты просто обязан взглянуть на это! – сияющее лицо Ханны появилось в дверях. – Настоящая башня с винтовой лестницей – ну совсем как в старом фильме!
Джек, уже направлявшийся к выходу, чтобы занести в дом багаж, покорно позволил увести себя наверх.
Корделия осталась наедине с дочерью впервые со дня ее свадьбы. Грейс твердила, что собирается навестить мать, но всегда что-то случалось и она не могла приехать. Поэтому сначала она послала сюда Криса, который всегда радовал Корделию, но все-таки не так, как если бы они приехали все вместе. Ей хотелось так много сказать Грейс – о том, как она скучала, и о том, как рада за нее и Джека… Но внезапно она почувствовала странную неловкость и даже некоторую застенчивость.
– Сисси извиняется, что не смогла приехать, – сообщила Корделия. – У мальчиков тренировка, а у нее неотложные дела. Но к ужину будет.
Грейс захихикала, зажав рот рукой.
– Ой, мама, никогда не думала… Но я действительно рада, что приехала. Здесь все так же, как было в те годы, когда мы навещали бабушку, когда я была ребенком, до того, как…
– До того, как начались осложнения между нами – ты это хотела сказать?
Грейс сидела, закинув ногу на ногу. Она изучающе взглянула на мать.
– Ты изменилась, мама.
– Да, я перестала красить волосы. У них появился какой-то забавный фиолетовый оттенок, как у старых леди. Поэтому я решила вернуться к натуральному цвету.
Она коснулась кончиков своих серебряных волос. Корделия носила прическу «паж», и ее локоны были завиты внутрь чуть ниже подбородка.
– Ты просто красавица. И прекрасно знаешь, что я имела в виду. – Опершись локтями на колени самым неаристократическим образом, Грейс добавила: – Я хотела сказать, что ты сейчас выглядишь гораздо более спокойной… более искренней. Может быть, это связано с определенным человеком в твоей жизни? – Ее глаза сверкнули.
– Что ж, если искренность – это болезнь, то она, безусловно, заразная, – Корделия зарделась, – и если хочешь знать, несерьезная.
– Что – болезнь или Гейб Росс?
– Ты насмехаешься надо мной.
– О, мама, ничуть! Я буду в восторге, если ты будешь так же счастлива с мистером Россом, как я в замужестве с Джеком. И судя по тому, что я знаю, все это довольно серьезно.
– Ты имеешь в виду мои письма? – удивилась Корделия.
Она-то думала, что была достаточно скрытной – только упоминала о Гейбе время от времени, рассказывала о его работе в саду.
– Мне хорошо удается читать между строк.
– Он просил меня выйти за него, – еще глубже вздохнула Корделия и откинулась на спинку глубокого кожаного кресла с темно-красной обивкой из плюша – любимого кресла Юджина.
– Замечательно!
– Нет, не замечательно. Потому что я скажу ему "нет".
– Ты еще не отвергла его?
– Нет, но…
– Мама, в чем дело? – Грейс вскочила, замахав в отчаянии руками. – Он что, ковыряется в зубах после ужина? Оставляет дверь в туалет открытой, когда писает? Носит темно-синие носки с коричневыми ботинками?
Корделия вспыхнула.
– Совсем необязательно дерзить мне, юная леди… Она замолкла, как будто каким-то образом включила радио и услышала свое старое выступление, в котором, опираясь на Библию, призывала грешников придти к Иисусу Христу. Она опустила гневно воздетый палец.
– Грейс, конечно, это не так. Нет, так, но… по-другому. Я просто не могу представить нас обоих вместе… Я имею в виду – мы так непохожи друг на друга.
– О, Боже, именно это я всегда твердила о Джеке. – Глаза у Грейс заблестели. – И смотри, к чему мы пришли. Я никогда не была так счастлива, как сейчас.
– Это не просто вопрос несхожести, – возразила Корделия, – дело в том, что… мы вращаемся в разных кругах.
– Ты хочешь сказать, что Блессинг не одобрит твоего брака с Гейбом Россом?
– Лично мне все равно, что думают другие, однако мы не можем отгородиться от общества. Во что превратится моя жизнь, если я не смогу видеть старых друзей?
– Твои настоящие друзья желают тебе счастья. И кроме того, Габриэль Росс не единственный здесь человек, который у всех на виду. Не пора ли тебе признать, какой необычной женщиной являешься ты сама? Кто из друзей сделал хоть половину того, что сделала ты? Думай обо всех сплетнях и пересудах за спиной, которые последуют за твоим замужеством, как еще об одной вершине, на которую придется взойти.
Корделия, пораженная похвалой дочери, удивила себя еще больше, признавшись:
– Он единственный мужчина из всех, кого я знала – помимо твоего отца, – который видит вещи такими, какие они есть. Но Гейб видит не только… большое. Он понимает всяческую мелочь тоже… И он… никогда бы не солгал мне. Я уверена в этом так же, как уверена, что Сисси будет запихивать в нас свой противный салат до второго пришествия Христа. – Она коротко засмеялась, хотя была ближе к тому, чтобы расплакаться.
– Тогда, ради Бога, выходи за него.
Корделия погрузилась в молчание. Грейс встала и начала бродить по комнате, дотрагиваясь то до эмалевой коробочки, то до пепельницы фирмы «Лалик», то до фотографии Сисси с мальчиками в серебряной рамке, стоявшей на подставке из вишневого дерева рядом с общей фотографией тех времен, когда они еще были одной большой семьей.
Корделии захотелось закричать: "Довольно! Прекратите рассматривать мою жизнь под микроскопом… Давайте снова станем единой семьей, как прежде". Но что это была за семья? Та семья, которая запечатлена на снимке, где она и Юджин положили руки на загорелое плечо маленькой девочки с хвостиком на голове? На фотографии, снятой в то лето, когда они арендовали домик на берегу озера Кинаваша. Они осознанно приняли пред объективом эту позу, которая никогда не соответствовала действительности, если говорить начистоту. Это был ее идеал семьи, в который она верила непоколебимо.
Какая-то смутная пелена окутала ее, будто толстый слой пыли под кроватями, до которого Нетте с ее артритом было трудно теперь добираться. Она испытывала сейчас по отношению к Гейбу еще большее замешательство, чем раньше. И все же очень хотелось видеть свою жизнь так, как, очевидно, видела ее Грейс – с ее достижениями и надеждами на лучшее.
– Я подумаю, – произнесла она негромко.
Этот день как подарок небес, думала Корделия, поднимаясь на возвышение, установленное на лужайке перед библиотекой. Встав на краю помоста, она посмотрела вниз на толпу, собравшуюся на открытие, и почувствовала, как гордость наполняет ее. О, если бы Джин мог сейчас быть здесь!
И каким-то непостижимым образом он был здесь. Корделия перевела взгляд на высокий каменный фасад библиотеки с зигзагообразным рядом окон высотой во весь этаж, с острыми уступами и с покатой шиферной крышей. Солнечный свет отражался от стекол, заливая лица стоявших внизу каким-то неземным сиянием, а от подстриженной утром травы исходил запах, символизирующий для нее все то, чем так прекрасно лето – тепло и зелень растущих побегов. В ста метрах от них готические кирпичные здания Лэтемского университета, укрывшиеся в тени величественных старых английский дубов и кленов, казалось, склоняются в почтительном поклоне.
Она удивилась этому чуду – не только тому, как все получилось, а тому, что библиотека была вообще построена.
Корделия кратко поблагодарила Дэна Киллиана, пожала руку всем, кто представлял из себя хоть что-то.
А вот старина Сайрес Гледдинг, председатель правления университета, с кем она отчаянно сражалась из-за каждого урезания сметы, которое он намеревался сделать, – посмотрите теперь на него, как он рука об руку с Норвудом Прайсом, ректором Лэтема, позирует для фотокорреспондента «Ньюсуик» – такой напыщенный, как будто он не только поддерживал ее, но и выстроил библиотеку собственными руками!
Хотя какое это имело значение сейчас? Вот она – ее библиотека, ставшая реальностью – и, похоже, вся страна собралась здесь отпраздновать это событие. На одном из складных стульев, установленных на возвышении под брезентовым тентом, сидела Коретта Кинг, прямая и величественная, в костюме изумрудного цвета и черной шляпе. Рядом с ней сидел губернатор – он будет выступать после ее краткого вступительного слова. Потом выступят Уирт и Декстер Хэтедей – пастор самой большой в Блессинге баптистской церкви.
И все эти люди – а их, должно быть, около тысячи – наблюдали за ней, гадали, что же она скажет о своем блестящем, мужественном, любимом… и неверном муже. Телевизионщики с их микроавтобусами, окружившими только что разбитый парк, с репортажными телекамерами, наушниками и радиостанциями «уоки-токи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51