– Нет, – прошептал он, – я не допущу этого. Пока она извивалась, снимая джинсы, он тоже скинул одежду. И – потрясение от жара его тела.
Она почувствовала его твердость, дотянулась до него и начала поглаживать. Она любила так его ласкать. Она любила даже просто чувствовать его в своей руке, поднимающегося и твердеющего с каждым толчком. Джек застонал и передернулся.
– Неужели у меня такая холодная рука? – подразнивая, прошептала она.
– Нет… не останавливайся.
Его дыхание становилось резким и прерывистым.
– Это как раз то, что тебе хочется?
Ей хотелось, чтобы он вошел в нее, но она радовалась тому, что делала для Джека, зная, что он наверняка позже исполнит ее желание.
В ответ Джек схватил ее в объятия, держа на руках так, чтобы она смогла обнять ногами его за талию. Он отнес ее к дивану, бережно положил на спину и опустился на колени между ее ног.
Прежде чем она смогла возразить, что ей хочется, чтобы он вошел в нее, она почувствовала рот Джека. Дразнящее прикосновение. Его язык, нежный, опытный, довел ее до такого состояния, что у нее затрепетало все внутри. О, Боже!
Она вскрикивала, ее бедра скользили по волнам наслаждения, текущего теперь сквозь нее, но Грейс знала, что это еще не все. Минуту спустя Джек оказался внутри нее, и теперь он не сдерживался – она почувствовала, как он уступал своей собственной потребности.
Грейс испустила пронзительный крик, позволяя ему разрастись, становясь воплем, который она всегда сдерживала, боясь, что Ханна или Крис услышат. Крик этот, казалось, перенес ее куда-то в неизвестность, но когда Джек тоже вскрикнул, она внезапно поняла: Она – дома.
Когда Грейс и Джек на цыпочках поднимались по лестнице в спальню, перевалило уже далеко за полночь. Проходя мимо комнаты Ханны, Грейс увидела полосу света, пробивающегося из-под двери. Она помедлила, взявшись за ручку двери, но ей пришла в голову идея получше.
Помахав Джеку, чтобы он шел вперед, Грейс осторожно прокралась обратно вниз по лестнице, чтобы найти коробку с завернутым в нее подарком, которая оказалась в беспорядочной куче сумок, оставленных ею около двери. Формально сейчас рождественское утро, сказала она себе. Даже если Ханна не отмечает его. И, все еще охваченная возбуждением от физической близости с Джеком, Грейс почувствовала уверенность, что ничто и никто, даже Ханна, не сможет заставить ее почувствовать себя плохо.
Тем не менее когда она вернулась обратно к комнате Ханны, сердце Грейс билось где-то в горле. Она тихо постучала.
– Входите, – сонно отозвалась Ханна.
Она нашла Ханну сидящей в кровати и читающей. Ее рассеянное выражение лица моментально изменилось, став замкнутым. Она с шумом захлопнула книгу. Поспешно, прежде, чем Ханна успеет попросить ее выйти, Грейс пересекла комнату и поставила подарок на смятую простыню, прикрывающую ноги Ханны.
– Счастливого Рождества.
Ханна изумилась, ничего не понимая.
– Что это? – спросила она точно так же, как обычно спрашивал Крис, когда она ставила перед ним тарелку с незнакомым блюдом.
– Открой и посмотри, – сказала Грейс весело.
Ханна медленно сняла обертку, словно опасаясь, что оттуда что-нибудь выпрыгнет и укусит ее. Или – что еще хуже – ей понравится то, что принесла Грейс.
Но когда открылась верхняя крышка коробки и из тонкой оберточной бумаги показался кожаный жакет Лилы, даже Ханна не смогла сдержать своего восхищения.
– О, это… это… – произносила она запинаясь, набрасывая его на майку, которая заменяла ей пижаму. – Это как раз то, что мне хотелось! – Потом, словно осознав, что она утратила бдительность, Ханна покраснела и ее рот вытянулся в тонкую линию. Болезненно вежливо она добавила: – Большое спасибо. Очень мило с вашей стороны.
– Это в каком-то смысле досталось тебе по наследству, – объяснила Грейс. – В другой жизни это принадлежало Брюсу Спрингстину.
Ханна округлила глаза, наверняка подумав, будто Грейс насмехается над ней.
– Правда, – сказала Грейс. – Моя подруга Лила знакома с ним – он заходит в ее салон по уходу за собаками.
– Ты не шутишь? – Ханна слегка расслабилась. Ее глаза засветились. – Ты не выдумала все это?
– Это правда, но не говори никому, не поверят. Это будет наш секрет.
Во взгляде Ханны отразилось сомнение по поводу возможности совместных секретов, но с драгоценной кожаной курткой на плечах ей оставалось только кивнуть в знак согласия.
Где-то вдали, за окном, прозвенел колокольчик, и Грейс вспомнились слова детской сказки: "Колокольчик звенит – значит, еще один ангелочек заслужил себе крылышки". И тут Ханна улыбнулась ей – прямой, естественной и открытой улыбкой.
Я не ангел, подумала Грейс, но уж точно заслужила эту улыбку.
– Пойду-ка я спать, – сказала она в повисшей тишине и, слегка приуныв, направилась к двери.
На полдороге ее остановил тихий голос Ханны.
– Грейс…
Она обернулась, скрывая радостное ожидание. Вдруг Ханна хочет просто попросить ее погасить свет или опустить шторы?
– Счастливого Рождества, – сказала Ханна тепло, без тени сарказма. Но, прежде чем Грейс успела возрадоваться, добавила: – Ты не погасишь свет?
11
Возвратившись домой, Грейс в ожидавшей ее почте нашла два письма из Блессинга. Первое, написанное на толстой кремовой карточке твердой и точной рукой матери, оказалось тягостно кратким: "Дорогая Грейс.
Благодарю за приглашение. Приеду 15 января и остановлюсь у Уина, чтобы тебя не беспокоить. Передай Крису, что я его люблю.
Как всегда,
Мама".
Другое письмо было подлиннее, написанное округлым детским почерком Сисси. Грейс даже показалось, что розовая писчая бумага с цветочным орнаментом слегка пахнет ее любимыми духами "Шалимар".
"Дорогая Грейс!
Спасибо за ножи для бифштексов, которые ты прислала ко дню нашей годовщины. У меня такие уже были, это те, что тетя Ида подарила нам на свадьбу, но они не с костяными ручками. Очень жаль, что ты не смогла приехать, но, честно говоря, твое присутствие расстроило бы маму, а я очень о ней беспокоюсь. Она в последнее время сама на себя не похожа.
Скажу прямо, мама кое с кем встречается. Не называю его имени главным образом из-за того, что не хочу даже его произносить. Скажем так: он преподавал английский в школе, пока не свихнулся. Не вижу другой причины, что могла бы заставить взрослого мужчину бросить все и пойти в садовники, чтобы этим зарабатывать себе на жизнь. Ты догадаешься, кого я имею в виду. Она говорит, что он для нее просто друг, но кто может знать? И вот на днях, когда я заехала к ней, чтобы одолжить у нее пылесос (мой – в ремонте), он пил кофе на кухне, с закатанными по локоть рукавами рубашки, будто он и есть хозяин этого дома. Он что-то рассказывал маме такое, от чего она смеялась буквально до слез. Я была в шоке, чтобы не сказать больше.
Это все к тому, что стресс, который мама испытала, ты знаешь, в связи с чем, действительно выбил ее из колеи. Конечно, я делаю все, что в моих силах, чтобы поднять ее настроение. Она пытается скрывать свое состояние, но я могу ручаться, что ей на самом деле плохо (пожалуй, кроме как с мистером Р., что и показывает, как далеко зашло дело). Мне кажется это вполне естественным, поскольку ее родная дочь собирается опубликовать целый воз вранья о нашем папочке.
Грейс, как ты можешь? В конце концов, разве мама и папа о тебе не заботились? Я знаю, что вы с ней никогда особо не ладили, но что она тебе сделала, чтобы быть так наказанной? Мать чуть ли не загнала себя в могилу, стараясь добыть деньги для строительства мемориальной библиотеки папы, которая из-за статей о твоей книге может даже и не быть построена вообще. Если в тебе осталась хоть капля порядочности, прекрати все это и оставь его память в покое.
Что касается планов мамы поехать в Нью-Йорк, то я опасаюсь такого дальнего путешествия. Здоровье у нее уже не то, что раньше, хотя это может пойти ей на пользу. Я знаю, что в глубине души ты желаешь ей добра, как и я.
Бич шлет тебе наилучшие пожелания. Он пока в отпуске и подумывает сменить работу. Его будет недоставать в Спэнглер Додже, но для него стало здесь тесно и нет перспектив. У него хватает сообразительности, чтобы не держаться за место. Он думает занять место управляющего в новом филиале Сиззлера в Малбери Эйкре, так что подождем – увидим.
Твоя сестра
Каролина.
P.S. Еще благодарю тебя за подарки мальчикам к Рождеству. Костюм, который ты прислала Бо, оказался слишком маленьким, так что я отсылаю его обратно. Надеюсь, ты сможешь его обменять, но не переживай, если этого не удастся".
В приступе раздражения Грейс скомкала письмо сестры и швырнула его на пол. Сестра хочет представить дело таким образом, что она очень заботится о матери!
Но так же быстро, как пришло, раздражение на сестру вдруг исчезло. Бедняжку Сисси даже нельзя считать терновым венцом – так, маленькая заноза. Как бы то ни было, Сисси можно только пожалеть, у нее в жизни ничего не было, кроме отвратительного мужа ("Меняет работу" – не поверю! Они его наверняка уволили.) и этих невозможных мальчишек.
Мысли о матери бросили ее в жар, несмотря на то, что термостат на чердаке в ее отсутствие установили всего на 13 градусов. Джек уговорил ее пригласить мать, но Грейс все время жалела об этом, хотя не была уверена, что мать согласится. А теперь она приезжает! Грейс почувствовала, как у нее подвело живот. Причина была не только в том, что она нервничает, – она чувствовала себя неготовой.
Мать, однажды решив что-либо, была затем непоколебима. Так как же ей, заблудшей дочери, убедить мать отозвать судебный иск, которым она угрожает? Если б я только могла положиться на кого-нибудь помимо Уина – на кого-нибудь, кто мог бы мне помочь убедить ее…
Джек? Он великолепен на переговорах. Но с чего мать должна прислушиваться к его мнению? Она его совсем не знает, а то, что он ее, Грейс, издатель, только настроит мать против него.
Но до приезда матери остается еще две недели, напомнила она себе. Какой смысл начинать волноваться сейчас?
Крис отправился в свою комнату, а Грейс прошла в кабинет, чтобы прослушать записи на автоответчике. Уин звонил, чтобы предупредить о приезде матери, на всякий случай, если она еще не получила от нее известия. Ее агент, Хэнк Кэролл, который поддерживал связи с прессой и отбивался от репортеров в ее отсутствие, хочет переговорить о заметке, которую намерен опубликовать «Эсквайр» по поводу новых слухов о сенаторе Траскотте…
Вдруг она услышала знакомый, но такой нежданный голос:
– Грейс, мне кажется, мы должны поговорить. Перезвони мне.
Нола! Сердце Грейс екнуло.
Что ей понадобилось? Неужели она передумала?
Грей сняла трубку и торопливо набрала номер Нолы. Занято. Проклятие! Она подождала несколько минут и набрала номер снова. Занято. Она взглянула на часы – седьмой час. Даже если разговаривает не Нола, то ей все равно пора бы уже вернуться домой с работы…
Грейс, все еще в вельветовом пальто с утепленной подкладкой, схватила вязаную шапочку и перчатки со столика в холле, крикнула Крису, что уезжает ненадолго, и вылетела в коридор.
Грейс взбежала по ступенькам когда-то величественного, а теперь довольно запущенного здания и позвонила в квартиру Нолы. Зачем все-таки звонила Нола? Может быть, после того, как она прочитала рукопись, у нее пропало желание противиться книге? Готова ли она к разговору?
Зарешеченные окна квартиры Нолы на первом этаже были ярко освещены, но листки рекламы китайских ресторанов в щели почтового ящика свидетельствовали о том, что она еще не вернулась с работы.
Грейс, готовая ждать, стояла низко опустив голову, пряча щеку и шею за поднятым невысоким воротником от пронизывающего холодного ветра. Где-то дальше по улице сработала сигнализация какого-то автомобиля. И хотя она редко обращала внимание на грохот и шум большого города, Грейс хотелось зажать уши ладонями.
По интеркому спросили:
– Кто там?
– Это я, – ответила Грейс, не подумав.
Почему она не назвала себя? Узнала ли Нола ее голос? И все же у Грейс возникло необъяснимое чувство, что Нола непременно узнает, что это она.
Дверь распахнулась, и в лучах света показалась фигура с квадратными плечами, вписанная в дверной проем. Грейс моргнула, ее зрение на какое-то мгновение затуманилось, пока она не привыкла к яркому свету. Когда она снова подняла глаза, Нола недоуменно глядела на нее.
– А что ты здесь делаешь?
Нола, одетая в строгий темно-синий костюм, отделанный золотым кантом, выглядела так, словно только что пришла домой. Она еще даже не сняла темные туфли-лодочки, на вид совершенно неудобные и, как заметила Грейс, довольно большого размера.
– Я получила твое сообщение!
Нола кивнула, как будто она и не ожидала объяснений, почему Грейс не позвонила предварительно.
Ощущает ли Нола эту странную связь между ними, которую остро почувствовала Грейс? Грейс вспомнила о статье, которую написала несколько лет тому назад для журнала «Нью-Йоркер», где говорилось о воздействии на двух мужчин, не знакомых друг с другом, ужасного убийства, свидетелями которого они стали. Как они оба, боясь за свои жизни, отказывались давать показания в суде, но когда их свели вместе – в первый раз за более чем десятилетний период, – бросились в объятия друг друга и заплакали, рассказывая наперебой о своих одинаковых страхах, об ужасных воспоминаниях, словно они были давным-давно разлученными братьями.
Нола после затянувшегося, как вечность, молчания, устало вздохнув, сказала:
– Ну, заходи же. Мне не по карману отапливать улицу.
Войдя в дом, Грейс огляделась, подивившись контрасту между внешней запущенностью дома и со вкусом отделанным холлом. Бело-синие стены были увешаны картинами на гаитянские мотивы, что-то похожее на африканскую резьбу по дереву стояло на стеклянной столешнице модернового столика с коваными деталями. Выложенный керамической плиткой пол был покрыт слегка потертым цветастым тибетским ковром.
Нола, от внимания которой, должно быть, не ускользнуло что-то в выражении ее лица, заметила с кривой ухмылкой:
– Чуть лучше, чем ты ожидала, да? Можешь назвать это трофеями. В удачные восьмидесятые годы Маркус продал много акций рисковых компаний. После того, как он съехал, все это «богатство» осталось мне. – Она повела рукой, и массивный золотой браслет скользнул вниз с ее молочно-белого запястья на смуглое предплечье. – Вот если бы еще Маркус не забывал об алиментах…
– Похоже, что тебя здорово надули.
Чеки Уина приходят регулярно, первого числа каждого месяца.
– Не совсем так. У меня есть Таша и Дэни. – Впервые за время разговора выражение лица Нолы смягчилось. – Они стоят всего. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Грейс кивнула, подумав о Крисе. Воцарилась тишина, но вызванную этим неловкость нарушила Нола, объявившая ровным голосом:
– У меня есть кофе, остался с утра, если ты не возражаешь.
– С удовольствием выпила бы чашечку, – сказала Грейс, стягивая с себя пальто и проходя вслед за Нолой в маленькую кухню напротив лестницы.
Нола поставила на стол пару кружек, сняв их с крючков над раковиной, переполненной немытой посудой.
– Я только что вернулась, так что извини за беспорядок. Тебе с сахаром?
– Нет, просто с молоком.
– Надеюсь, что-нибудь осталось. – Нола скрылась за открытой дверцей холодильника и вынырнула с картонным пакетом снятого молока. – Нам повезло. Девочки пьют только цельное. Она говорят, что это по вкусу напоминает воду из-под крана.
– Они правы! – рассмеялась Грейс. Нола снова нырнула в холодильник.
– Кажется, от Рождества оставалось еще несколько кусочков фруктового торта. А, может быть, и от позапрошлого Рождества…
Она хмыкнула.
– Ты на Рождество куда-нибудь уезжала? – спросила Грейс.
– Не-а. Оставалась дома. Моя квартирная хозяйка, Флорин, приготовила кучу угощения, а девочки и я только помогали, хотя съели, кажется, больше, чем купили. – Внезапно посерьезнев, она добавила: – Дэни было грустно. Маркус обещал зайти, но, как обычно… – Она пожала плечами. – Это как верить в Санта-Клауса, хотя твердо знаешь, что он не существует. Таша – она чуть постарше – уже насмотрелась на Маркуса и теперь знает, что от него многого ждать не приходится.
– Отец Криса в этом смысле немного получше.
– И все равно трудно, правда ведь? – заметила Нола. – Даже лучших из них никогда нет рядом, когда они нужны.
Грейс улыбнулась.
– Быть матерью иногда равносильно прыжкам сквозь горящие обручи. Проскочила один, а там ожидает другой.
Она подумала об обещании, которое дал ей Крис, сказав, что больше не станет пропускать занятия в школе. Но это – она была уверена – не устранит причину его бунтарства, чем бы оно ни было вызвана изначально.
– Будто это мне не знакомо. Нола красноречиво завела глаза.
И в этот момент две маленькие девочки вбежали на кухню. Одна чуть светлее другой, с палево-зеленоватыми глазами матери и с осторожным выражением на личике, увидев Грейс, резко остановилась и застенчиво пробормотала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51