Несмотря на то, что она долго принимала душ, прикладывала холодную повязку ко лбу и проглотила три таблетки тайленола, голова просто раскалывалась от боли.
Едва она успела произнести: «Привет», как Сисси заговорила, задыхаясь и бессвязно бормоча:
– Мама, он ушел! Бич… Он говорит, что хочет ра… развестись со мной! – Всхлипывая и шмыгая носом, Сисси все же сумела выговорить главное. – Он переехал к этой… этой шлюхе. К-клянусь, она переспала со всеми му… мужчинами в Б-Блессинге. О, м-мама, это так унизительно!
Корделия едва сдержалась, чтобы не повесить трубку. Сисси была словно пятилетний ребенок, которому никак не придет в голову, что у других людей тоже бывают неприятности. Прежде чем выплеснуть на мать все свои несчастья, не стоит ли поинтересоваться, как та себя чувствует?
– Но не так унизительно, как провести остаток жизни в браке с этим болваном!
Корделия потуже завязала пояс на купальном халате и опустилась на диван в кабинете Уина.
Она представила себе Бича и его подружку-блондинку в бельевой комнате… Потом перед глазами возникли Джин и Маргарет, занимающиеся любовью или тихо беседующие по вечерам; Маргарет в купальном халате, наливающая ему рюмку виски, которую он любил выпить перед сном. Корделия крепко зажмурила глаза, чтобы отогнать эти видения.
Сисси умолкла на миг, и на международной линии остались слышны лишь писк и щелчки. Потом раздался вопль Сисси, от которого у Корделии чуть не лопнула барабанная перепонка.
– Ма-а-а-ма! Как ты можешь так говорить! Он ведь отец твоих внуков!
– Тем хуже! Ты прекрасно знаешь, что я всегда была о нем невысокого мнения. Когда ты привела его к нам домой, я сразу поняла, что это пустой человек. А его хвастовство!
– Ты считаешь Бича лжецом?
– Ну, если он не лгал тебе, когда лечил триппер, тогда я не знаю, кто, по-твоему, может считаться лжецом.
– Я просто не могу поверить в то, что слышу. Я убита горем, а ты ведешь себя так, будто уход моего мужа – самое лучшее, что могло со мной произойти! Неужели тебя это не волнует?!
Голос Сисси зазвучал трагически-обиженно, и в каком-то озарении, снизошедшем на нее помимо ее воли, Корделия увидела все глазами Бича – хныканье Сисси могло измучить его, как мухи могут довести корову до бешенства.
Корделия глубоко вздохнула.
– Ну что ты, Сисси, конечно, это меня волнует.
– Нет, не волнует! Ты сама сказала, что никогда не любила Бича! Поспорим, ты пойдешь сейчас к Грейс и вы будете хохотать до колик надо мной!
Дочь сорвалась, и в таком состоянии ничто не могло остановить ее.
– Сисси, ты не понимаешь, что говоришь. Корделия чувствовала, что вот-вот ее голова расколется пополам.
– Если я не могу рассчитывать даже на малейшее сочувствие со стороны своей ма…
– Прекрати! – вскричала Корделия. – Прекрати немедленно!
В наступившей тишине телефонная линия гудела, как огромный рой насекомых. Африканская маска с веревочными тесемками, свисающими, как грязные волосы, взирала гневно со стены, словно обвиняя в чем-то. И все же Корделия не ощущала себя виноватой. Она чувствовала себя… хорошо. Она должна была сказать Сисси то, что думала еще много лет назад.
Сисси опять разразилась рыданиями, и это напомнило Корделии, как сильно дочь нуждалась в ней.
– Я только хотела, чтобы ты мне помогла! – завывала Сисси. – Ох, мама, я не з-знаю, что де-е-е-лать.
Корделия поняла, что впервые с того момента, когда она родила – в один из самых жарких дней в истории Манхэттена – девочку весом четыре в половиной килограмма, которую назвала Кэролайн в честь ее бабушки по материнской линии, ей больше не хотелось опекать младшую дочь.
– Тебе придется подумать самой, – сказала она мягко.
– Ты хочешь сказать?..
– Да. Пора самой решать, что делать.
– Но как же я?..
– О, ты выживешь, Сисси. Это точно.
– Что ж, спасибо и на том! Корделия услышала щелчок в трубке.
Она почувствовала себя виноватой. Она была излишне сурова. Это встреча с Нолой Эмори сделала ее раздражительной! Может быть, следует если не взять свои слова обратно, то хотя бы смягчить удар? Конечно, Сисси нужно стать самостоятельной. Но Корделия должна успокоить ее: мать всегда будет с ней и будет любить, несмотря ни на что.
Она подняла трубку, но не успела набрать первую цифру, как послышался мужской голос, заставивший ее вздрогнуть. Затем заговорил Крис, но более мягко и нерешительно.
– Джек, моя мама у тебя? – Крис говорил по параллельному телефону из спальни. – Я звонил домой, но она не отвечает. Я подумал, может, она у тебя?
– Честно говоря, Крис, я не видел ее уже несколько дней. – Голос Джека звучал напряженно и печально. – Я могу тебе чем-нибудь помочь? У тебя все в порядке?
– Да, конечно. – По голосу Криса можно было понять, что все было совсем наоборот. – Ты, наверное, слышал… я собираюсь теперь жить у папы.
Наступила короткая неловкая пауза, потом Джек сказал:
– Нет, я об этом не знал. Но уверен, что твоя мама будет по тебе скучать, ты ведь знаешь, что дороже тебя у нее никого нет.
Внезапно перед глазами Корделии появился Джек, энергично расправляющийся с едой в ресторане, как паровоз, которому необходимо пожирать уголь, чтобы мчаться по рельсам дальше. Не красавец в общепринятом смысле слова. Но, за исключением Уина, она никогда не доверяла мужчинам, наделенным чем-то большим, чем обычная привлекательная внешность – мужчинам, которые притворяются, что разглядывают витрины магазинов, а сами тайком восхищаются своим отражением. Если бы Джек Гоулд прошел мимо магазина, он бы подумал прежде всего, сколько стоит его арендовать, кому он сдан и нельзя ли использовать его в своих интересах.
И все же во время того напряженного ужина она ощутила его доброту и великодушие. Заметила его нежную заботу о Грейс, разглядела, как он улыбался ее подруге Лиле, разговаривая с ней так, будто она была одним из его приятелей в издательстве. А теперь он старался изо всех сил уладить ситуацию с Крисом.
– Я знаю, что мама любит меня, – услышала Корделия слова внука. – Нечего мне напоминать об этом.
– Эй, не бросайся на меня – я просто думаю, что для тебя лучше.
– Наверное, самое лучшее для меня – жить с обоими родителями.
– Крис, это вряд ли произойдет, – ровным голосом произнес Джек.
– А почему ты так в этом уверен? – Голос Криса сорвался, в нем прозвучали высокие, почти женские нотки. – Спорим, ты не знал, что отец провел ночь с мамой? Что скажешь об этом?
О, Крис! Корделия прикусила губу, чтобы не вмешаться в разговор.
После долгого молчания Джек заговорил снова:
– Если это правда, твоя мама и я обсудим эту проблему.
Чувствовалось, что Джек потрясен до глубины души, однако он вел себя с Крисом достойно. Восхищение Корделии поднялось еще на одну отметку выше.
– А ты что, мне не веришь?
– Этого я не говорил.
– Тогда пойди и спроси ее! Пойди, спроси! Я хочу попросить всех вас, так называемых взрослых, об одном – не трогайте меня! Меня тошнит от людей, которые притворяются, будто я им очень нужен, а на самом деле им на меня плевать. Все, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое…
Корделия осторожно положила трубку и застыла, пораженная услышанным. Она знала – нужно что-то делать. Какие ужасные вещи Крис наговорил Джеку! Господи, надо же предупредить Грейс!
Корделия почувствовала, как холодная неприязнь к старшей дочери начинает таять.
Она быстро оделась. Застегивая пояс на светло-желтом вязаном платье, она заметила, что цвет его к платью совершенно не подходит. Все равно!
Когда Корделия шла по коридору к спальне внука, держась рукой за стену, чтобы не упасть, она внезапно поняла: что-то изменилось. Было очень тихо.
Корделия постучала в дверь. Нет ответа. Она постучала еще, на этот раз погромче. Каждый стук болезненно отзывался в ее голове.
Наконец она открыла дверь и осторожно заглянула в темную комнату. Кровать Криса была не застелена, везде валялась одежда и компьютерные диски. Никаких следов Криса. И собаки тоже. Он, должно быть, вывел Коди погулять. Выскользнул из дома сразу же после того, как закончил говорить по телефону. Слабое гудение доносилось только от светящегося монитора компьютера. Корделия подошла поближе и увидела, что он что-то напечатал… на экране… и это что-то не было, как она сперва подумала, началом его домашнего задания.
"Дорогой папа!
Я не могу жить с тобой. Не стану осуждать тебя, если ты возненавидишь меня за это. Просто не могу находиться между вами. Не ищи меня. Я позвоню как-нибудь, чтобы ты знал, что со мной все в порядке.
Крис.
P.S. Коди со мной. Не беспокойся".
Корделия бросилась в гостиную. Белый плюшевый ковер, в котором утопали подошвы, казалось, не давал ей побыстрее подойти к телефону, стоявшему на столике рядом с глубоким кожаным диваном.
Подросток. Совсем один в городе. С ним может случиться все, что угодно.
Она почти набрала номер Грейс, но передумала. Сначала надо позвонить в полицию. А потом уже ехать к Грейс, рассказать ей прямо о том, что случилось, успокоить ее.
Даже теперь, когда самообладание покинуло Корделию, как ускользает из-под ног ледяная дорожка, она твердила себе: "Все, да, все будет хорошо!" Разве не удавалось ей до сих пор сделать так, что все шло как по маслу и всем было хорошо? И если в последнее время ее жизнь вроде бы пошла не в ту сторону, что ж, просто надо позаботиться, чтоб она вернулась в прежнее русло. Потому что если не верить в себя, в свои возможности делать добро, для чего же тогда вообще жить!
21
– Крис… Он, кажется, убежал.
Грейс вглядывалась в лицо матери, пытаясь обнаружить на нем признаки паники. Та продолжала говорить о Крисе, что-то о записке, оставленной на компьютере, и Грейс почувствовала, что не столько слушает мать, сколько позволяет убаюкивать себя размеренным звучанием ее голоса.
– Ты, должно быть, что-то не поняла, – сказала Грейс.
– Я умею читать не хуже тебя. – Лицо Корделии вдруг осунулось, и на гладкой запудренной коже проступили крошечные морщинки. – Грейс… Я не хотела пугать тебя. Однако есть все основания думать, что Крис всерьез не собирается возвращаться домой – к тебе или Уину. Господи, ты впустишь меня в дом или заставишь стоять здесь всю ночь?
Грейс внезапно осознала, что мать все еще стоит в коридоре – на ней было пальто, красивый шарф с цветочным рисунком завязан под подбородком. Когда та вошла в квартиру, ее присутствие сразу стало ощущаться: Грейс показалось, будто хозяйкой здесь стала Корделия, а она – лишь гостья.
В гостиной мать осторожно опустилась в глубокое кресло, стоявшее напротив дивана. Она выглядела уставшей и более того – больной.
Властная и упрямая, она скорее умрет от головной боли, чем проговорится об этом хоть единой душе. По ее представлению, признать себя больной означало выказать малодушие.
– Кофе или чай? – спросила Грейс. – Честно говоря, ты выглядишь так, что тебе не помешает рюмка бренди.
Что-то трепыхалось у нее в груди, словно мотыльки и бабочки, которых она в детстве зажимала в ладошках. Нельзя поддаваться отчаянию. Надо вести себя естественно, изображать хозяйку дома, а иначе это что-то внутри нее вырвется наружу.
– Спасибо, ничего не нужно. Грейс, дорогая, сядь. Ты должна выслушать меня. Я ничего не выдумываю. Я не сошла с ума и, как ты знаешь, я не из тех, кого легко испугать. – Корделия глубоко вздохнула. – Мой внук неизвестно где… и может попасть в беду.
Это моя вина, подумала Грейс. Ведь именно так ты думаешь, правда, мама? Я виновата во всем: в том, что развелась с Уином, что у Криса разбилось сердце. Если бы я была лучшей матерью и лучшей женой, Крис сейчас бы был со своей бойскаутской командой, а не бродил по парку с собакой. А мы бы не сходили с ума от страха за него.
У нее в груди распускалась темная роза гнева, чьи острые шипы больно ранили. Ей с трудом удалось сосредоточиться на том, что говорила мать.
– Грейс, я подслушала его разговор с Джеком по телефону. Крис сказал, что пытался дозвониться до тебя, что звонил сюда, но никто не ответил. Это было с час тому назад.
– У меня кончилось молоко, – вспомнила Грейс, – и я побежала в угловой магазин.
– Он был возбужден. Джек пытался разговорить его, вызвать на откровенность. Но Крис рассердился… Наговорил вещей, которые ему не следовало говорить.
– Что наговорил?
– Рассказал Джеку о тебе и Уине… О том, что Уин провел с тобой ночь.
Грейс рухнула на диван. В ушах у нее возник какой-то странный, монотонный гудящий звук, как в телефонной трубке, которую забыли положить на место.
Джек знает… О, Боже… Он знает, он знает, он знает… Грейс пришла в смятение. Она подумала о Джеке, как избегала его и в то же время скучала по нему, хотела ответить на его звонки, но не знала, что сказать. Простит ли он ее? Сможет ли простить?
Крис… Нечто большее, чем простой гнев, заставило его накинуться на Джека. Ведь конфронтация не в характере Криса. И откуда он узнал? Неужели Уин был таким идиотом, что рассказал ему?
– Да, это правда.
Грейс снова почувствовала себя шестнадцатилетней девушкой, которую застали обнимающейся с Клеем Макферсоном на заднем сиденье его "олдсмобила".
Но мать – не этого ли она ждала? И не радуется ли втайне? Ее удивили слова Корделии:
– Грейс, тебе следует узнать кое-что об Уине.
Она замолчала, нахмурившись, словно передумала продолжать.
– Уин и я не… Мама, то, что он был у меня в ту ночь, совсем не означает, будто мы снова собираемся жить вместе.
Она должна была объяснить это Крису, но где он? То, что трепетало у нее в груди, теперь разбухло, стало огромным и рвалось наружу с такой силой, что стало трудно дышать. А что, если он не в парке или у кого-то из друзей? Что, если он бродит по улицам, направляясь Бог знает куда?
Словно прочитав ее мысли, мать сказала:
– Он написал, что с ним все будет в порядке и чтобы мы не беспокоились. – Она выпрямилась и расправила плечи, словно хотела этим движением защитить их обеих. – Хорошо, что он не мог далеко уйти.
– Откуда ты знаешь?
Грейс вцепилась руками в волосы и только тут заметила, что ладони у нее влажные.
– Он говорил по телефону примерно за десять минут до того, как я обнаружила его уход.
Для Грейс Крис опять стал четырехлетним мальчиком в комбинезончике «Ошкош», еще не потерявшим младенческую пухлость, который бродил где-то, одинокий, испуганный, – легкая добыча для грабителей, извращенцев, сумасшедших, которыми кишат нью-йоркские улицы.
Она с трудом поднялась на ноги. До телефона на столе было всего несколько метров, но ей показалось, что она пересекла целый континент.
– Полиция, – произнесла Грейс, словно подчиняясь какому-то существу, сидевшему в ней и хладнокровно указывающему, что ей делать. – Я позвоню в полицию.
Никогда в жизни она не вызывала полицию, даже когда на то были веские причины – однажды она использовала старый пистонный пистолет Криса, чтобы напугать грабителя на крыше, который пытался пробраться в дом через окно в ее ванной.
– Я уже позвонила, дорогая, – вздохнула Корделия, разглаживая подол своего и без того безукоризненно выглаженного платья. – Они не могут помочь нам – пока не пройдет, по крайней мере, двое суток с момента, когда он пропал. Офицер, с которым я разговаривала, посоветовал нам крепиться и подождать, пока Крис образумится и вернется домой. Большинство возвращаются, сказал он.
– И, разумеется, ты попросила прощения за то, что побеспокоила его, и поблагодарила за хлопоты?
Грейс не хотела говорить этого – издевка вырвалась помимо ее воли. Грейс стало стыдно, что она огрызнулась на мать. Было очевидно, что та пытается помочь ей.
– Мама, я…
– Думаю, следует начать с друзей Криса, – деловито сказала Корделия. – У тебя есть блокнот и карандаш? Я начну звонить, а ты готовь список их телефонов.
– У меня есть телефонный справочник его школы. Я могу позвонить его одноклассникам. У него немного друзей, но, может быть…
– Никаких "может быть"! – оборвала ее Корделия, снова обретя самообладание. – Господи, не могу понять, почему я потеряла голову и переполошилась из-за ничего! Конечно, он у кого-нибудь из приятелей. Мой внук не настолько безмозгл, чтобы бродить в жуткий холод по улицам, вместо того чтобы пойти в теплое и безопасное место.
– Помнишь, как ты искала меня поздно вечером? – вспомнила Грейс. – Иногда я слышала, как ты зовешь меня, и специально пряталась.
– Ты это делала из чувства противоречия, – фыркнула Корделия. – Ну, как там телефонный справочник?
– Как далеко они могли уйти – мальчик и собака?
Грейс попыталась унять дрожь в руках, пока искала справочник школы Сент-Эндрю на книжной полке.
– Дальше, чем ты можешь представить, – ответила Корделия тихим голосом, в котором слышалась глубокая печаль.
Слезу подступили к глазам Грейс, когда она подумала, сколько возможностей упустила, чтобы сблизиться с матерью. Она молила Бога, чтобы у них с Крисом не произошло того же:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Едва она успела произнести: «Привет», как Сисси заговорила, задыхаясь и бессвязно бормоча:
– Мама, он ушел! Бич… Он говорит, что хочет ра… развестись со мной! – Всхлипывая и шмыгая носом, Сисси все же сумела выговорить главное. – Он переехал к этой… этой шлюхе. К-клянусь, она переспала со всеми му… мужчинами в Б-Блессинге. О, м-мама, это так унизительно!
Корделия едва сдержалась, чтобы не повесить трубку. Сисси была словно пятилетний ребенок, которому никак не придет в голову, что у других людей тоже бывают неприятности. Прежде чем выплеснуть на мать все свои несчастья, не стоит ли поинтересоваться, как та себя чувствует?
– Но не так унизительно, как провести остаток жизни в браке с этим болваном!
Корделия потуже завязала пояс на купальном халате и опустилась на диван в кабинете Уина.
Она представила себе Бича и его подружку-блондинку в бельевой комнате… Потом перед глазами возникли Джин и Маргарет, занимающиеся любовью или тихо беседующие по вечерам; Маргарет в купальном халате, наливающая ему рюмку виски, которую он любил выпить перед сном. Корделия крепко зажмурила глаза, чтобы отогнать эти видения.
Сисси умолкла на миг, и на международной линии остались слышны лишь писк и щелчки. Потом раздался вопль Сисси, от которого у Корделии чуть не лопнула барабанная перепонка.
– Ма-а-а-ма! Как ты можешь так говорить! Он ведь отец твоих внуков!
– Тем хуже! Ты прекрасно знаешь, что я всегда была о нем невысокого мнения. Когда ты привела его к нам домой, я сразу поняла, что это пустой человек. А его хвастовство!
– Ты считаешь Бича лжецом?
– Ну, если он не лгал тебе, когда лечил триппер, тогда я не знаю, кто, по-твоему, может считаться лжецом.
– Я просто не могу поверить в то, что слышу. Я убита горем, а ты ведешь себя так, будто уход моего мужа – самое лучшее, что могло со мной произойти! Неужели тебя это не волнует?!
Голос Сисси зазвучал трагически-обиженно, и в каком-то озарении, снизошедшем на нее помимо ее воли, Корделия увидела все глазами Бича – хныканье Сисси могло измучить его, как мухи могут довести корову до бешенства.
Корделия глубоко вздохнула.
– Ну что ты, Сисси, конечно, это меня волнует.
– Нет, не волнует! Ты сама сказала, что никогда не любила Бича! Поспорим, ты пойдешь сейчас к Грейс и вы будете хохотать до колик надо мной!
Дочь сорвалась, и в таком состоянии ничто не могло остановить ее.
– Сисси, ты не понимаешь, что говоришь. Корделия чувствовала, что вот-вот ее голова расколется пополам.
– Если я не могу рассчитывать даже на малейшее сочувствие со стороны своей ма…
– Прекрати! – вскричала Корделия. – Прекрати немедленно!
В наступившей тишине телефонная линия гудела, как огромный рой насекомых. Африканская маска с веревочными тесемками, свисающими, как грязные волосы, взирала гневно со стены, словно обвиняя в чем-то. И все же Корделия не ощущала себя виноватой. Она чувствовала себя… хорошо. Она должна была сказать Сисси то, что думала еще много лет назад.
Сисси опять разразилась рыданиями, и это напомнило Корделии, как сильно дочь нуждалась в ней.
– Я только хотела, чтобы ты мне помогла! – завывала Сисси. – Ох, мама, я не з-знаю, что де-е-е-лать.
Корделия поняла, что впервые с того момента, когда она родила – в один из самых жарких дней в истории Манхэттена – девочку весом четыре в половиной килограмма, которую назвала Кэролайн в честь ее бабушки по материнской линии, ей больше не хотелось опекать младшую дочь.
– Тебе придется подумать самой, – сказала она мягко.
– Ты хочешь сказать?..
– Да. Пора самой решать, что делать.
– Но как же я?..
– О, ты выживешь, Сисси. Это точно.
– Что ж, спасибо и на том! Корделия услышала щелчок в трубке.
Она почувствовала себя виноватой. Она была излишне сурова. Это встреча с Нолой Эмори сделала ее раздражительной! Может быть, следует если не взять свои слова обратно, то хотя бы смягчить удар? Конечно, Сисси нужно стать самостоятельной. Но Корделия должна успокоить ее: мать всегда будет с ней и будет любить, несмотря ни на что.
Она подняла трубку, но не успела набрать первую цифру, как послышался мужской голос, заставивший ее вздрогнуть. Затем заговорил Крис, но более мягко и нерешительно.
– Джек, моя мама у тебя? – Крис говорил по параллельному телефону из спальни. – Я звонил домой, но она не отвечает. Я подумал, может, она у тебя?
– Честно говоря, Крис, я не видел ее уже несколько дней. – Голос Джека звучал напряженно и печально. – Я могу тебе чем-нибудь помочь? У тебя все в порядке?
– Да, конечно. – По голосу Криса можно было понять, что все было совсем наоборот. – Ты, наверное, слышал… я собираюсь теперь жить у папы.
Наступила короткая неловкая пауза, потом Джек сказал:
– Нет, я об этом не знал. Но уверен, что твоя мама будет по тебе скучать, ты ведь знаешь, что дороже тебя у нее никого нет.
Внезапно перед глазами Корделии появился Джек, энергично расправляющийся с едой в ресторане, как паровоз, которому необходимо пожирать уголь, чтобы мчаться по рельсам дальше. Не красавец в общепринятом смысле слова. Но, за исключением Уина, она никогда не доверяла мужчинам, наделенным чем-то большим, чем обычная привлекательная внешность – мужчинам, которые притворяются, что разглядывают витрины магазинов, а сами тайком восхищаются своим отражением. Если бы Джек Гоулд прошел мимо магазина, он бы подумал прежде всего, сколько стоит его арендовать, кому он сдан и нельзя ли использовать его в своих интересах.
И все же во время того напряженного ужина она ощутила его доброту и великодушие. Заметила его нежную заботу о Грейс, разглядела, как он улыбался ее подруге Лиле, разговаривая с ней так, будто она была одним из его приятелей в издательстве. А теперь он старался изо всех сил уладить ситуацию с Крисом.
– Я знаю, что мама любит меня, – услышала Корделия слова внука. – Нечего мне напоминать об этом.
– Эй, не бросайся на меня – я просто думаю, что для тебя лучше.
– Наверное, самое лучшее для меня – жить с обоими родителями.
– Крис, это вряд ли произойдет, – ровным голосом произнес Джек.
– А почему ты так в этом уверен? – Голос Криса сорвался, в нем прозвучали высокие, почти женские нотки. – Спорим, ты не знал, что отец провел ночь с мамой? Что скажешь об этом?
О, Крис! Корделия прикусила губу, чтобы не вмешаться в разговор.
После долгого молчания Джек заговорил снова:
– Если это правда, твоя мама и я обсудим эту проблему.
Чувствовалось, что Джек потрясен до глубины души, однако он вел себя с Крисом достойно. Восхищение Корделии поднялось еще на одну отметку выше.
– А ты что, мне не веришь?
– Этого я не говорил.
– Тогда пойди и спроси ее! Пойди, спроси! Я хочу попросить всех вас, так называемых взрослых, об одном – не трогайте меня! Меня тошнит от людей, которые притворяются, будто я им очень нужен, а на самом деле им на меня плевать. Все, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое…
Корделия осторожно положила трубку и застыла, пораженная услышанным. Она знала – нужно что-то делать. Какие ужасные вещи Крис наговорил Джеку! Господи, надо же предупредить Грейс!
Корделия почувствовала, как холодная неприязнь к старшей дочери начинает таять.
Она быстро оделась. Застегивая пояс на светло-желтом вязаном платье, она заметила, что цвет его к платью совершенно не подходит. Все равно!
Когда Корделия шла по коридору к спальне внука, держась рукой за стену, чтобы не упасть, она внезапно поняла: что-то изменилось. Было очень тихо.
Корделия постучала в дверь. Нет ответа. Она постучала еще, на этот раз погромче. Каждый стук болезненно отзывался в ее голове.
Наконец она открыла дверь и осторожно заглянула в темную комнату. Кровать Криса была не застелена, везде валялась одежда и компьютерные диски. Никаких следов Криса. И собаки тоже. Он, должно быть, вывел Коди погулять. Выскользнул из дома сразу же после того, как закончил говорить по телефону. Слабое гудение доносилось только от светящегося монитора компьютера. Корделия подошла поближе и увидела, что он что-то напечатал… на экране… и это что-то не было, как она сперва подумала, началом его домашнего задания.
"Дорогой папа!
Я не могу жить с тобой. Не стану осуждать тебя, если ты возненавидишь меня за это. Просто не могу находиться между вами. Не ищи меня. Я позвоню как-нибудь, чтобы ты знал, что со мной все в порядке.
Крис.
P.S. Коди со мной. Не беспокойся".
Корделия бросилась в гостиную. Белый плюшевый ковер, в котором утопали подошвы, казалось, не давал ей побыстрее подойти к телефону, стоявшему на столике рядом с глубоким кожаным диваном.
Подросток. Совсем один в городе. С ним может случиться все, что угодно.
Она почти набрала номер Грейс, но передумала. Сначала надо позвонить в полицию. А потом уже ехать к Грейс, рассказать ей прямо о том, что случилось, успокоить ее.
Даже теперь, когда самообладание покинуло Корделию, как ускользает из-под ног ледяная дорожка, она твердила себе: "Все, да, все будет хорошо!" Разве не удавалось ей до сих пор сделать так, что все шло как по маслу и всем было хорошо? И если в последнее время ее жизнь вроде бы пошла не в ту сторону, что ж, просто надо позаботиться, чтоб она вернулась в прежнее русло. Потому что если не верить в себя, в свои возможности делать добро, для чего же тогда вообще жить!
21
– Крис… Он, кажется, убежал.
Грейс вглядывалась в лицо матери, пытаясь обнаружить на нем признаки паники. Та продолжала говорить о Крисе, что-то о записке, оставленной на компьютере, и Грейс почувствовала, что не столько слушает мать, сколько позволяет убаюкивать себя размеренным звучанием ее голоса.
– Ты, должно быть, что-то не поняла, – сказала Грейс.
– Я умею читать не хуже тебя. – Лицо Корделии вдруг осунулось, и на гладкой запудренной коже проступили крошечные морщинки. – Грейс… Я не хотела пугать тебя. Однако есть все основания думать, что Крис всерьез не собирается возвращаться домой – к тебе или Уину. Господи, ты впустишь меня в дом или заставишь стоять здесь всю ночь?
Грейс внезапно осознала, что мать все еще стоит в коридоре – на ней было пальто, красивый шарф с цветочным рисунком завязан под подбородком. Когда та вошла в квартиру, ее присутствие сразу стало ощущаться: Грейс показалось, будто хозяйкой здесь стала Корделия, а она – лишь гостья.
В гостиной мать осторожно опустилась в глубокое кресло, стоявшее напротив дивана. Она выглядела уставшей и более того – больной.
Властная и упрямая, она скорее умрет от головной боли, чем проговорится об этом хоть единой душе. По ее представлению, признать себя больной означало выказать малодушие.
– Кофе или чай? – спросила Грейс. – Честно говоря, ты выглядишь так, что тебе не помешает рюмка бренди.
Что-то трепыхалось у нее в груди, словно мотыльки и бабочки, которых она в детстве зажимала в ладошках. Нельзя поддаваться отчаянию. Надо вести себя естественно, изображать хозяйку дома, а иначе это что-то внутри нее вырвется наружу.
– Спасибо, ничего не нужно. Грейс, дорогая, сядь. Ты должна выслушать меня. Я ничего не выдумываю. Я не сошла с ума и, как ты знаешь, я не из тех, кого легко испугать. – Корделия глубоко вздохнула. – Мой внук неизвестно где… и может попасть в беду.
Это моя вина, подумала Грейс. Ведь именно так ты думаешь, правда, мама? Я виновата во всем: в том, что развелась с Уином, что у Криса разбилось сердце. Если бы я была лучшей матерью и лучшей женой, Крис сейчас бы был со своей бойскаутской командой, а не бродил по парку с собакой. А мы бы не сходили с ума от страха за него.
У нее в груди распускалась темная роза гнева, чьи острые шипы больно ранили. Ей с трудом удалось сосредоточиться на том, что говорила мать.
– Грейс, я подслушала его разговор с Джеком по телефону. Крис сказал, что пытался дозвониться до тебя, что звонил сюда, но никто не ответил. Это было с час тому назад.
– У меня кончилось молоко, – вспомнила Грейс, – и я побежала в угловой магазин.
– Он был возбужден. Джек пытался разговорить его, вызвать на откровенность. Но Крис рассердился… Наговорил вещей, которые ему не следовало говорить.
– Что наговорил?
– Рассказал Джеку о тебе и Уине… О том, что Уин провел с тобой ночь.
Грейс рухнула на диван. В ушах у нее возник какой-то странный, монотонный гудящий звук, как в телефонной трубке, которую забыли положить на место.
Джек знает… О, Боже… Он знает, он знает, он знает… Грейс пришла в смятение. Она подумала о Джеке, как избегала его и в то же время скучала по нему, хотела ответить на его звонки, но не знала, что сказать. Простит ли он ее? Сможет ли простить?
Крис… Нечто большее, чем простой гнев, заставило его накинуться на Джека. Ведь конфронтация не в характере Криса. И откуда он узнал? Неужели Уин был таким идиотом, что рассказал ему?
– Да, это правда.
Грейс снова почувствовала себя шестнадцатилетней девушкой, которую застали обнимающейся с Клеем Макферсоном на заднем сиденье его "олдсмобила".
Но мать – не этого ли она ждала? И не радуется ли втайне? Ее удивили слова Корделии:
– Грейс, тебе следует узнать кое-что об Уине.
Она замолчала, нахмурившись, словно передумала продолжать.
– Уин и я не… Мама, то, что он был у меня в ту ночь, совсем не означает, будто мы снова собираемся жить вместе.
Она должна была объяснить это Крису, но где он? То, что трепетало у нее в груди, теперь разбухло, стало огромным и рвалось наружу с такой силой, что стало трудно дышать. А что, если он не в парке или у кого-то из друзей? Что, если он бродит по улицам, направляясь Бог знает куда?
Словно прочитав ее мысли, мать сказала:
– Он написал, что с ним все будет в порядке и чтобы мы не беспокоились. – Она выпрямилась и расправила плечи, словно хотела этим движением защитить их обеих. – Хорошо, что он не мог далеко уйти.
– Откуда ты знаешь?
Грейс вцепилась руками в волосы и только тут заметила, что ладони у нее влажные.
– Он говорил по телефону примерно за десять минут до того, как я обнаружила его уход.
Для Грейс Крис опять стал четырехлетним мальчиком в комбинезончике «Ошкош», еще не потерявшим младенческую пухлость, который бродил где-то, одинокий, испуганный, – легкая добыча для грабителей, извращенцев, сумасшедших, которыми кишат нью-йоркские улицы.
Она с трудом поднялась на ноги. До телефона на столе было всего несколько метров, но ей показалось, что она пересекла целый континент.
– Полиция, – произнесла Грейс, словно подчиняясь какому-то существу, сидевшему в ней и хладнокровно указывающему, что ей делать. – Я позвоню в полицию.
Никогда в жизни она не вызывала полицию, даже когда на то были веские причины – однажды она использовала старый пистонный пистолет Криса, чтобы напугать грабителя на крыше, который пытался пробраться в дом через окно в ее ванной.
– Я уже позвонила, дорогая, – вздохнула Корделия, разглаживая подол своего и без того безукоризненно выглаженного платья. – Они не могут помочь нам – пока не пройдет, по крайней мере, двое суток с момента, когда он пропал. Офицер, с которым я разговаривала, посоветовал нам крепиться и подождать, пока Крис образумится и вернется домой. Большинство возвращаются, сказал он.
– И, разумеется, ты попросила прощения за то, что побеспокоила его, и поблагодарила за хлопоты?
Грейс не хотела говорить этого – издевка вырвалась помимо ее воли. Грейс стало стыдно, что она огрызнулась на мать. Было очевидно, что та пытается помочь ей.
– Мама, я…
– Думаю, следует начать с друзей Криса, – деловито сказала Корделия. – У тебя есть блокнот и карандаш? Я начну звонить, а ты готовь список их телефонов.
– У меня есть телефонный справочник его школы. Я могу позвонить его одноклассникам. У него немного друзей, но, может быть…
– Никаких "может быть"! – оборвала ее Корделия, снова обретя самообладание. – Господи, не могу понять, почему я потеряла голову и переполошилась из-за ничего! Конечно, он у кого-нибудь из приятелей. Мой внук не настолько безмозгл, чтобы бродить в жуткий холод по улицам, вместо того чтобы пойти в теплое и безопасное место.
– Помнишь, как ты искала меня поздно вечером? – вспомнила Грейс. – Иногда я слышала, как ты зовешь меня, и специально пряталась.
– Ты это делала из чувства противоречия, – фыркнула Корделия. – Ну, как там телефонный справочник?
– Как далеко они могли уйти – мальчик и собака?
Грейс попыталась унять дрожь в руках, пока искала справочник школы Сент-Эндрю на книжной полке.
– Дальше, чем ты можешь представить, – ответила Корделия тихим голосом, в котором слышалась глубокая печаль.
Слезу подступили к глазам Грейс, когда она подумала, сколько возможностей упустила, чтобы сблизиться с матерью. Она молила Бога, чтобы у них с Крисом не произошло того же:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51