О чем он, как оно нынче водится, начальству и сообщил. Дескать, шея у меня чувствительная, и мне бы такую обстановку надо, чтобы ее впредь не перенапрягать. Чтобы, дескать, в самые первые ряды меня уже не совать.
А начальство к этому отнеслось очень даже бессердечно. Раз, сказали, шея нежная очень, то сиди тогда за бумагами. Пока все прочие под пули бегать будут. А то ведь в этой группе захвата шею натрудить запросто — не ломом кто врежет, так балка какая вполне рухнуть может.
Ну и, конечно, подал на них на всех лейтенант Эд Вагнер в суд. Чтобы, значит, признали ему инвалидность, но в группе захвата несмотря на такую ограничивающую запись в трудовой книжке чтобы держали (я уж не знаю, как он себе это видел — в качестве почетного члена, что ли). На первом-то слушании его судья послал куда дальше — но, говорят, не сдается Эдди и намерен дальше судиться. Да и то сказать, боец-то ведь — из элитных.
Да что уж шея растянутая — тут блоха-то за задницу укусит, и то ведь какая катавасия затевается. И насчет блохи я тут нимало не пошутил. Случилась такая история — не в Америке, правда, а в более близкой Голландии. И совсем недавно.
Так оно там получилось, что пришлось двум полицейским арестовывать одного типчика в амстердамских кварталах бедноты. (Могут, конечно, некоторые и усомниться — но уверяю вас, есть там и такие.) Ну, дальше тут не в типчике дело — а в том, что вернувшись в участок, приволокли эти два бойца с собой и целую армию блох. На себе и приволокли, нимало о том не подозревая.
Ну, оно вскоре и началось. То один заскребется вдруг, то другой вскрикнет, за упомянутую выше задницу хватаясь. И, конечно, в такой обстановке уже никому не до полицейских задач стало. Так тем у них там все кончилось, что участок целиком пришлось ЭВАКУИРОВАТЬ, экстерминаторов вызывать — и, пока те с блохой воевали, на сутки полицейское отделение из строя вышло полностью.
И почему— то не кажется мне, что в другой раз бравые полицейские в те же кварталы сунутся -хоть даже и за убийцей гоняясь.
Нежные. Легко ранимые (пусть даже и блохой за дважды упомянутое место). С чрезвычайно тонкой, как оказалось, психикой. Что яростно утверждают по этой психике специалисты из Портсмутского университета в Великобритании.
Как показали их исследования, руководил которыми доктор (а как же) Олдерт Вридж, на психику полицейских крайне отрицательно влияют сирены и мигалки, на их же полицейских машинах установленные. До такой даже степени, что, запустив всю эту видео-аудиоаппаратуру, приезжают они на место происшествия уже порядком заторможенные. И, что особо подчеркивалось в научном трактате, с резко пониженным желанием применять полагающееся по штату оружие.
Странно вообще-то оно получается. Так ведь думалось, что весь этот вой сирен, огни бегущие, скорость бешеная — что все это только адреналину в кровь вбрызгивает, да так, что к месту происшествия уже одни Ван Даммы с Чаками Норрисами подъезжать должны. А с другой стороны, вон оно что наука, с которой не поспоришь, утверждает (у них ведь в Портсмуте, если не забыли, аж доктор во главе). Стало быть, не просто нежные они там в полиции, а как-то уж особо нежные. До трогательной какой-то хрупкости…
Так что и в бой, и тем паче на амбразуру — это, пожалуй что, маловероятно. А логический ряд продолжая, оно ведь непохоже, чтобы и вообще к работе рвались. Чему и помимо логики доказательств в избытке.
Радикально решил это дело — насчет того, чтобы сократить затраты драгоценной физической и особенно интеллектуальной энергии — полицейский инспектор в Бронксе (район Нью-Йорка) Энтони Киссик в 1995 году. Он в своем 50-м отделении полиции разработал инструкции по принятию жалоб у населения. И так по его инструкциям выходило, что ежели жалобщика просто отметелили, ничего такого не сломав, то никаких бумаг заводиться и не должно.
Так оно в инструкциях и было перечислено: ни кровь из носа или даже ушей, ни фонарь под глазом, ни губа расквашенная. Только и единственно переломанные кости — или уж такие раны, что наложения множественных швов настоятельно требуют.
Ну, а помимо экономии трудовых резервов — вы представляете, насколько преступность в целом в 50-м отделении снизилась? Хотя и то заметить надо, что не все еще сделано. Простор для творчества еще даже у инспектора Киссика ого-го. Кость кости ведь тоже рознь.
Симпатичный случай выдающейся полицейской лени имел место в 1997 году в городе Ленекса, штат Канзас. Шефиня тамошней полиции (ну не шефом же мне женщину называть) мадам Элен Хансон должна была лететь на какую-то солидную и представительную полицейскую конференцию. Приобрела заранее авиабилет, вещи намерилась складывать — а тут какие-то обстоятельства семейные вмешались. Да так, что лететь ей уже не получалось.
В такой ситуации решила шефиня полиции отправить вместо себя сотрудницу, Дон Лейман. И тут возникала необходимость один авиабилет сдать, а другой приобрести. И переправить удостоверение командировочное. Невелик труд, конечно — но полицейская шефиня Элен Хансон придумала, как и к этому делу с наукой эргономикой подойти.
Вместо того, чтобы вожжаться аж с тремя-четырьмя бумагами, выправила она новое удостоверение для мисс Лейман. Где фотография была ее, этой сотрудницы — а фамилия и все прочее самой шефини Хансон. Так что прочих бумажек переделывать уже не пришлось.
Просочилась, однако, история. Пофыркала мадам Хансон, конечно, запустила пару истерик — но все ж извинилась потом. Перед… авиакомпанией. Хотя на мой непросвещенный взгляд не только с авиаторами проблемы здесь возникали.
А то вот еще случай, ради которого завернем снова в старую добрую Европу. Задержали там в аэропорту столичного города Осло — в Норвегии, как самые образованные догадались — некую особу. И тут неважно, за что задержали. Суть истории в том, что раздевали особу эту и в аэропорту, и уже позднее обследовали голышом — так оно по бумагам полицейским выходило — в КПЗ. Где и сунули в женское отделение — на целых две недели.
И только по прошествии этих двух недель выяснилось, что особа, мирно сидевшая среди представительниц прекрасного пола, была… мужчиной. Но никакой это не был сложный медицинский случай, когда определить кто есть кто получалось бы нелегко. Нет, самый что ни на есть обычный мужик — арестованный, правда, в женском платье.
Но ведь и в аэропорту, и в КПЗ шмонали его уже в чем мать родила. Получился некоторый неприятный казус, после чего затеялось и обязательное полицейское расследование. А уже по результатам его инспектор столичной полиции Лейф Оле Топнес поведал прессе, что, к сожалению, «наша техника обыска и осмотра задержанных пока еще недостаточно развита». Красиво сказал так. Грустно — и красиво. Не в пример изящнее, чем, скажем, просто: «пардон, обгадились».
Так что — оставляя даже в стороне все амбразуры и пули свистящие — не сказать, чтобы сгорали на работе. Иногда, конечно, на эту тему шум затевается — но это когда совсем уж особый жалобщик попадется. Такой, как судья Строб.
Судействуя в своей родной Айове, поехал как-то Джозеф Строб в гости — в город Омаха, что в штате Небраска. Где у него в первый же день пребывания свиснули автомобиль. Ну, тут, во-первых, вор мог и не знать, что автомобиль этот судейский. А во-вторых, это ведь он у себя в Айове судья — а в штате Небраска визитер, и ни на копейку не более того. Но так ли, иначе ли — а машину угнали.
Дело было вечером — и тем же вечером отправился судья Строб с заявлением в полицию. Добрел уж как-то до участка и принялся в дверной звонок названивать, поскольку двери были закрыты наглухо. Звонил он так с минут пяток (и, как рассказал позднее газетам, видел за стеклом полицейских, которые неспешно прогуливались туда-сюда, на звонок никак не реагируя). Тогда судья Строб избрал другую тактику и решил позвонить в то же отделение из автомата, стоявшего тут же у здания.
Дежурный должным образом снял трубку, но дверь судье все равно открыли не раньше, чем через десять минут. Еще через десять минут появился полицейский, который не возражал принять у Джозефа Строба заявление насчет кражи его автомобиля. Не возражал — но временно исчез. Сменил его сержант, который тоже возражений, вроде, не имел, но исчез с той же пугающей закономерностью. И только когда к зданию подъехала одна из дежурных машин, вылезший из нее полицейский, выслушав Строба, усадил его за стол и записал все необходимые данные.
Ну, конечно, судья Строб раскипятился на весь белый свет. И то сказать, виданное ли дело судью — в Америке должность, как выразился бы великий стилист Ульянов, архипочетная — эдак-то мурыжить. Отчего, конечно, история эта в газетах прогремела, попав, соответственно, и на эти страницы.
Но это, как мы уже заметили, судья. А вот вам и случай с гражданами из попроще. В марте 1996 года некая Эми Хоу была сбита автомашиной в самой столице Соединенных Штатов. Сбита, слава Богу, не насмерть — но перелом ноги все-таки случился. Виновный водитель с места происшествия удрал, но свидетелей было море. И трое из них успели записать номер негодяйского автомобиля.
Тут, казалось бы, для полиции уже и тесто замесили, и сковородку разогрели. Только и осталось, что блинчик испечь. Ан дело как стояло, так и продолжало пребывать в таком вертикальном положении.
Тогда муж Эми Хоу сделал и следующий шаг. По номеру автомобиля он каким-то уж там образом выяснил фамилию и имя владельца, а равно его, владельца, домашний адрес и даже телефон. С каковыми данными и явился в полицию.
И только в сентябре — почти семь месяцев спустя после происшествия — полиция наконец раскачалась. Полицейский спикер, выступая перед прессой — а мистер Хоу поднял-таки некоторый шум, оказавшись из нетерпеливых — сказал, что теперь, когда полиция располагает необходимыми данными, она готова начать расследование.
Что ведь, как вы понимаете, тоже ни черта еще не значит. Здесь речь не о том даже, что расследовать этим столичным полицейским было практически нечего, поскольку пострадавшие и сам-то блинчик за них уже испекли. Речь о том, что ведь взявшись — неизвестно еще чего и нарасследуют.
Этот момент в их полицейской работе для окружающих — однозначно один из самых небезопасных. Что вам хотя бы и Кевин Экерман, студент Бостонского университета, мог бы поведать. В июне 1997 года арестовали его по обвинению в поджоге. После чего расследование на всю катушку и раскрутили.
В оправдание полиции — очень уж относительное и натянутое оправдание -то лишь сказать можно, что типом лица Кевин и впрямь злоумышленника-поджигателя (которого один свидетель вроде бы засек) несколько напоминал. И, хотя был он на ПЯТНАДЦАТЬ сантиметров выше того (что свидетель все-таки отметил), закрывать дело полиции было невтерпеж, отчего бедного Кевина и поволокли на скамью подсудимых.
А уже на судебном слушании выяснилось, что полиция никаких доказательств причастности Экермана к преступлению не собрала и собирать, похоже, не намеревалась. За исключением, конечно, упомянутого физиономического сходства. Никаких следов — ни бензина, ни золы там с пеплом — не было обнаружено ни на его одежде, ни на коже. Не имел он и никакого мотива поджигать что бы то ни было. И еще: ПЯТНАДЦАТЬ свидетелей показали, что в момент совершения преступления Кевин Экерман был с ними на развеселой студенческой вечеринке, никуда ни на минуту с нее не отлучаясь.
А это совсем уж на сладкое. Единственный свидетель, на показаниях которого все это дело полицией и было выстроено, сам сиживал не единожды. К тому же более чем раз-другой именно за дачу ложных показаний.
Конечно, какое уж тут обвинение может быть. Отпустили парня с Богом. Всего-то и отделался тем, что с июня до февраля на нарах отлежаться пришлось.
Расти Стриклэнду, жителю Рима (есть такой в штате Джорджия), полицейское расследование стоило чуть больше крови и нервов. В 1991 году полиция — по какому-то уж там сигналу — ворвалась в его дом, учинив обыск, в ходе которого были найдены десятки пластиковых мешочков с белым порошком. Арестованный Стриклэнд, что удивительно, не особо и нервничал, а всего лишь просил полицию сделать анализ содержимого найденных мешочков. А вот когда полиция положила на стол результаты анализа, согласно которым белый порошок был самым отборным кокаином — у Расти задрожали и руки, и ноги, и все остальное. Братцы, сказал он, да за что ж вы меня так-то под монастырь, какой кокаин?!
Так вот и продолжал орать, даже и на суде, где ему впаяли весомых двенадцать лет. Сидит себе Расти Стриклэнд — в не самой, понятно, для него симпатичной компании. Но и не просто сидит, а строчит слезные письма — начальнику полиции, судье, губернатору. Не с просьбой о помиловании, нет — с просьбой сделать ЕЩЕ РАЗ анализ проклятого порошка.
В общем, через полгода кто-то сверху приказал: черт с ним, порошком, просейте уж там его да засыпьте в положенную колбу, чтобы этому писателю раз и навсегда кислород перекрыть. После чего был сделан анализ.
Который показал, что белый порошок, стоивший Расти двенадцатилетнего срока есть не что иное, как… порошковое мыло. И что мешочки эти криминальные даже следов кокаина не содержали. После чего и получился наш Расти свободным человеком, всего-то год без какой-то малости в тюряге протрубив.
А с первым анализом дело было очень даже просто. Не было там никакого такого злого умысла. И судмедэксперт никаким таким личным врагом Расти Стриклэнду тоже не был. Просто шло у него дело к концу рабочего дня, когда порошок злополучный ему на анализ приперли. Спросил, конечно: на что тут подозрение имеется. Ему говорят: на кокаин. Что он, никаких колб не пачкая, в формуляр анализа и записал.
А уж дальше любой понимает: за подпись данную человек должен даже ценой жизни держаться. Тем более если эта жизнь — чужая. Так что эксперт свой анализ и на суде под присягой отстаивал. Ну, конечно, не вкатили ему, химику, двенадцати годов — как оно по справедливости полагалось бы. Уволили, правда — это уж на всю катушку. Но опять же не единственный же это Рим на планете. Уже химик тот где-нибудь еще химичит…
Вот и вышли мы с вами, как и обещано было, на экспертов — народ даже в полиции совершенно особый. Которому запросто одним росчерком пера — в результате минутной лени (а это у них, похоже, состояние перманентное) — невинного человека на десяток лет в зону сосватать, а то и на вышку определить. Хотя, конечно, случается и с точностью до наоборот — когда из-за той же лени преступник спокойненько продолжает по улицам ошиваться.
В конце восьмидесятых годов ушел с почетом на пенсию некий судмедэксперт, Джозеф Судимак, до того ответственно трудившийся в штате Огайо. А в 1995 году возбудила прокуратура дело уголовное по поводу состоявшегося едва ли не двадцать лет до того убийства. Которое — не взирая на явные признаки насилия — тем самым судмедэкспертом Судимаком было определено как самоубийство. Отчего никакое «висячее» дело никому больше глаз не мозолило (до, конечно, того самого девяносто пятого года).
Стали тогда и дальше бумаги славного эксперта Судимака ковырять. И наковыряли — гору. Среди прочего несколько очень интересных случаев.
В одном из них покойник был в двух местах продырявлен пулями, а затем переехан — кровавая до чего голливудщина — бульдозером. Заключение Судимака — «самоубийство».
Второй — наличие у покойника в крови моноокиси углерода, угарного, то есть, газа. Судимак решает, что траванулся несчастный, вдыхая выхлоп… собственной газонокосилки, которая, как выяснила полиция, уж пару лет как пребывала в тотально нерабочем состоянии. Заключение Судимака — «самоубийство».
Третий — задушенная жертва найдена на коленях, с веревкой на шее, связанными за спиной руками и напиханной в рот туалетной бумагой. Проверка на сообразительность: каково в данном случае было заключение судмедэксперта Судимака?
В десятку, братцы. «Самоубийство».
Так что разгребают они бумаги славного судмедэксперта. И, если особо упорных на это дело поставили — даст Бог, разгребут. А при особом везении, глядишь, и повыловят кого из тех, кто этих «самоубийц» настрогал. С той, однако, оговоркой, что за все прошедшие годы такой тотально безнаказанной лафы они ведь могли на стол Джозефу Судимаку не одно и не два тела сверх плана поставить.
И как оно славно было бы, будь Джо Судимак тем самым исключением, которое. Увы и ах. Их, таких Судимаков гораздо больше, чем оно для здоровья любой нации полезно было бы. Вот вам хотя бы вариант из гораздо более свежих.
В городе Ньютон, штат Массачусетс, пришлось прокуратуре расследовать обстоятельства смерти некоего гражданина пятидесяти двух лет. Нашли этого гражданина плывущим вниз по течению реки Чарлз. Ну, тут еще пара, конечно, моментов была. Плыл он не то, чтобы брассом, а так, дрейфовал потихоньку, поскольку был абсолютно мертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
А начальство к этому отнеслось очень даже бессердечно. Раз, сказали, шея нежная очень, то сиди тогда за бумагами. Пока все прочие под пули бегать будут. А то ведь в этой группе захвата шею натрудить запросто — не ломом кто врежет, так балка какая вполне рухнуть может.
Ну и, конечно, подал на них на всех лейтенант Эд Вагнер в суд. Чтобы, значит, признали ему инвалидность, но в группе захвата несмотря на такую ограничивающую запись в трудовой книжке чтобы держали (я уж не знаю, как он себе это видел — в качестве почетного члена, что ли). На первом-то слушании его судья послал куда дальше — но, говорят, не сдается Эдди и намерен дальше судиться. Да и то сказать, боец-то ведь — из элитных.
Да что уж шея растянутая — тут блоха-то за задницу укусит, и то ведь какая катавасия затевается. И насчет блохи я тут нимало не пошутил. Случилась такая история — не в Америке, правда, а в более близкой Голландии. И совсем недавно.
Так оно там получилось, что пришлось двум полицейским арестовывать одного типчика в амстердамских кварталах бедноты. (Могут, конечно, некоторые и усомниться — но уверяю вас, есть там и такие.) Ну, дальше тут не в типчике дело — а в том, что вернувшись в участок, приволокли эти два бойца с собой и целую армию блох. На себе и приволокли, нимало о том не подозревая.
Ну, оно вскоре и началось. То один заскребется вдруг, то другой вскрикнет, за упомянутую выше задницу хватаясь. И, конечно, в такой обстановке уже никому не до полицейских задач стало. Так тем у них там все кончилось, что участок целиком пришлось ЭВАКУИРОВАТЬ, экстерминаторов вызывать — и, пока те с блохой воевали, на сутки полицейское отделение из строя вышло полностью.
И почему— то не кажется мне, что в другой раз бравые полицейские в те же кварталы сунутся -хоть даже и за убийцей гоняясь.
Нежные. Легко ранимые (пусть даже и блохой за дважды упомянутое место). С чрезвычайно тонкой, как оказалось, психикой. Что яростно утверждают по этой психике специалисты из Портсмутского университета в Великобритании.
Как показали их исследования, руководил которыми доктор (а как же) Олдерт Вридж, на психику полицейских крайне отрицательно влияют сирены и мигалки, на их же полицейских машинах установленные. До такой даже степени, что, запустив всю эту видео-аудиоаппаратуру, приезжают они на место происшествия уже порядком заторможенные. И, что особо подчеркивалось в научном трактате, с резко пониженным желанием применять полагающееся по штату оружие.
Странно вообще-то оно получается. Так ведь думалось, что весь этот вой сирен, огни бегущие, скорость бешеная — что все это только адреналину в кровь вбрызгивает, да так, что к месту происшествия уже одни Ван Даммы с Чаками Норрисами подъезжать должны. А с другой стороны, вон оно что наука, с которой не поспоришь, утверждает (у них ведь в Портсмуте, если не забыли, аж доктор во главе). Стало быть, не просто нежные они там в полиции, а как-то уж особо нежные. До трогательной какой-то хрупкости…
Так что и в бой, и тем паче на амбразуру — это, пожалуй что, маловероятно. А логический ряд продолжая, оно ведь непохоже, чтобы и вообще к работе рвались. Чему и помимо логики доказательств в избытке.
Радикально решил это дело — насчет того, чтобы сократить затраты драгоценной физической и особенно интеллектуальной энергии — полицейский инспектор в Бронксе (район Нью-Йорка) Энтони Киссик в 1995 году. Он в своем 50-м отделении полиции разработал инструкции по принятию жалоб у населения. И так по его инструкциям выходило, что ежели жалобщика просто отметелили, ничего такого не сломав, то никаких бумаг заводиться и не должно.
Так оно в инструкциях и было перечислено: ни кровь из носа или даже ушей, ни фонарь под глазом, ни губа расквашенная. Только и единственно переломанные кости — или уж такие раны, что наложения множественных швов настоятельно требуют.
Ну, а помимо экономии трудовых резервов — вы представляете, насколько преступность в целом в 50-м отделении снизилась? Хотя и то заметить надо, что не все еще сделано. Простор для творчества еще даже у инспектора Киссика ого-го. Кость кости ведь тоже рознь.
Симпатичный случай выдающейся полицейской лени имел место в 1997 году в городе Ленекса, штат Канзас. Шефиня тамошней полиции (ну не шефом же мне женщину называть) мадам Элен Хансон должна была лететь на какую-то солидную и представительную полицейскую конференцию. Приобрела заранее авиабилет, вещи намерилась складывать — а тут какие-то обстоятельства семейные вмешались. Да так, что лететь ей уже не получалось.
В такой ситуации решила шефиня полиции отправить вместо себя сотрудницу, Дон Лейман. И тут возникала необходимость один авиабилет сдать, а другой приобрести. И переправить удостоверение командировочное. Невелик труд, конечно — но полицейская шефиня Элен Хансон придумала, как и к этому делу с наукой эргономикой подойти.
Вместо того, чтобы вожжаться аж с тремя-четырьмя бумагами, выправила она новое удостоверение для мисс Лейман. Где фотография была ее, этой сотрудницы — а фамилия и все прочее самой шефини Хансон. Так что прочих бумажек переделывать уже не пришлось.
Просочилась, однако, история. Пофыркала мадам Хансон, конечно, запустила пару истерик — но все ж извинилась потом. Перед… авиакомпанией. Хотя на мой непросвещенный взгляд не только с авиаторами проблемы здесь возникали.
А то вот еще случай, ради которого завернем снова в старую добрую Европу. Задержали там в аэропорту столичного города Осло — в Норвегии, как самые образованные догадались — некую особу. И тут неважно, за что задержали. Суть истории в том, что раздевали особу эту и в аэропорту, и уже позднее обследовали голышом — так оно по бумагам полицейским выходило — в КПЗ. Где и сунули в женское отделение — на целых две недели.
И только по прошествии этих двух недель выяснилось, что особа, мирно сидевшая среди представительниц прекрасного пола, была… мужчиной. Но никакой это не был сложный медицинский случай, когда определить кто есть кто получалось бы нелегко. Нет, самый что ни на есть обычный мужик — арестованный, правда, в женском платье.
Но ведь и в аэропорту, и в КПЗ шмонали его уже в чем мать родила. Получился некоторый неприятный казус, после чего затеялось и обязательное полицейское расследование. А уже по результатам его инспектор столичной полиции Лейф Оле Топнес поведал прессе, что, к сожалению, «наша техника обыска и осмотра задержанных пока еще недостаточно развита». Красиво сказал так. Грустно — и красиво. Не в пример изящнее, чем, скажем, просто: «пардон, обгадились».
Так что — оставляя даже в стороне все амбразуры и пули свистящие — не сказать, чтобы сгорали на работе. Иногда, конечно, на эту тему шум затевается — но это когда совсем уж особый жалобщик попадется. Такой, как судья Строб.
Судействуя в своей родной Айове, поехал как-то Джозеф Строб в гости — в город Омаха, что в штате Небраска. Где у него в первый же день пребывания свиснули автомобиль. Ну, тут, во-первых, вор мог и не знать, что автомобиль этот судейский. А во-вторых, это ведь он у себя в Айове судья — а в штате Небраска визитер, и ни на копейку не более того. Но так ли, иначе ли — а машину угнали.
Дело было вечером — и тем же вечером отправился судья Строб с заявлением в полицию. Добрел уж как-то до участка и принялся в дверной звонок названивать, поскольку двери были закрыты наглухо. Звонил он так с минут пяток (и, как рассказал позднее газетам, видел за стеклом полицейских, которые неспешно прогуливались туда-сюда, на звонок никак не реагируя). Тогда судья Строб избрал другую тактику и решил позвонить в то же отделение из автомата, стоявшего тут же у здания.
Дежурный должным образом снял трубку, но дверь судье все равно открыли не раньше, чем через десять минут. Еще через десять минут появился полицейский, который не возражал принять у Джозефа Строба заявление насчет кражи его автомобиля. Не возражал — но временно исчез. Сменил его сержант, который тоже возражений, вроде, не имел, но исчез с той же пугающей закономерностью. И только когда к зданию подъехала одна из дежурных машин, вылезший из нее полицейский, выслушав Строба, усадил его за стол и записал все необходимые данные.
Ну, конечно, судья Строб раскипятился на весь белый свет. И то сказать, виданное ли дело судью — в Америке должность, как выразился бы великий стилист Ульянов, архипочетная — эдак-то мурыжить. Отчего, конечно, история эта в газетах прогремела, попав, соответственно, и на эти страницы.
Но это, как мы уже заметили, судья. А вот вам и случай с гражданами из попроще. В марте 1996 года некая Эми Хоу была сбита автомашиной в самой столице Соединенных Штатов. Сбита, слава Богу, не насмерть — но перелом ноги все-таки случился. Виновный водитель с места происшествия удрал, но свидетелей было море. И трое из них успели записать номер негодяйского автомобиля.
Тут, казалось бы, для полиции уже и тесто замесили, и сковородку разогрели. Только и осталось, что блинчик испечь. Ан дело как стояло, так и продолжало пребывать в таком вертикальном положении.
Тогда муж Эми Хоу сделал и следующий шаг. По номеру автомобиля он каким-то уж там образом выяснил фамилию и имя владельца, а равно его, владельца, домашний адрес и даже телефон. С каковыми данными и явился в полицию.
И только в сентябре — почти семь месяцев спустя после происшествия — полиция наконец раскачалась. Полицейский спикер, выступая перед прессой — а мистер Хоу поднял-таки некоторый шум, оказавшись из нетерпеливых — сказал, что теперь, когда полиция располагает необходимыми данными, она готова начать расследование.
Что ведь, как вы понимаете, тоже ни черта еще не значит. Здесь речь не о том даже, что расследовать этим столичным полицейским было практически нечего, поскольку пострадавшие и сам-то блинчик за них уже испекли. Речь о том, что ведь взявшись — неизвестно еще чего и нарасследуют.
Этот момент в их полицейской работе для окружающих — однозначно один из самых небезопасных. Что вам хотя бы и Кевин Экерман, студент Бостонского университета, мог бы поведать. В июне 1997 года арестовали его по обвинению в поджоге. После чего расследование на всю катушку и раскрутили.
В оправдание полиции — очень уж относительное и натянутое оправдание -то лишь сказать можно, что типом лица Кевин и впрямь злоумышленника-поджигателя (которого один свидетель вроде бы засек) несколько напоминал. И, хотя был он на ПЯТНАДЦАТЬ сантиметров выше того (что свидетель все-таки отметил), закрывать дело полиции было невтерпеж, отчего бедного Кевина и поволокли на скамью подсудимых.
А уже на судебном слушании выяснилось, что полиция никаких доказательств причастности Экермана к преступлению не собрала и собирать, похоже, не намеревалась. За исключением, конечно, упомянутого физиономического сходства. Никаких следов — ни бензина, ни золы там с пеплом — не было обнаружено ни на его одежде, ни на коже. Не имел он и никакого мотива поджигать что бы то ни было. И еще: ПЯТНАДЦАТЬ свидетелей показали, что в момент совершения преступления Кевин Экерман был с ними на развеселой студенческой вечеринке, никуда ни на минуту с нее не отлучаясь.
А это совсем уж на сладкое. Единственный свидетель, на показаниях которого все это дело полицией и было выстроено, сам сиживал не единожды. К тому же более чем раз-другой именно за дачу ложных показаний.
Конечно, какое уж тут обвинение может быть. Отпустили парня с Богом. Всего-то и отделался тем, что с июня до февраля на нарах отлежаться пришлось.
Расти Стриклэнду, жителю Рима (есть такой в штате Джорджия), полицейское расследование стоило чуть больше крови и нервов. В 1991 году полиция — по какому-то уж там сигналу — ворвалась в его дом, учинив обыск, в ходе которого были найдены десятки пластиковых мешочков с белым порошком. Арестованный Стриклэнд, что удивительно, не особо и нервничал, а всего лишь просил полицию сделать анализ содержимого найденных мешочков. А вот когда полиция положила на стол результаты анализа, согласно которым белый порошок был самым отборным кокаином — у Расти задрожали и руки, и ноги, и все остальное. Братцы, сказал он, да за что ж вы меня так-то под монастырь, какой кокаин?!
Так вот и продолжал орать, даже и на суде, где ему впаяли весомых двенадцать лет. Сидит себе Расти Стриклэнд — в не самой, понятно, для него симпатичной компании. Но и не просто сидит, а строчит слезные письма — начальнику полиции, судье, губернатору. Не с просьбой о помиловании, нет — с просьбой сделать ЕЩЕ РАЗ анализ проклятого порошка.
В общем, через полгода кто-то сверху приказал: черт с ним, порошком, просейте уж там его да засыпьте в положенную колбу, чтобы этому писателю раз и навсегда кислород перекрыть. После чего был сделан анализ.
Который показал, что белый порошок, стоивший Расти двенадцатилетнего срока есть не что иное, как… порошковое мыло. И что мешочки эти криминальные даже следов кокаина не содержали. После чего и получился наш Расти свободным человеком, всего-то год без какой-то малости в тюряге протрубив.
А с первым анализом дело было очень даже просто. Не было там никакого такого злого умысла. И судмедэксперт никаким таким личным врагом Расти Стриклэнду тоже не был. Просто шло у него дело к концу рабочего дня, когда порошок злополучный ему на анализ приперли. Спросил, конечно: на что тут подозрение имеется. Ему говорят: на кокаин. Что он, никаких колб не пачкая, в формуляр анализа и записал.
А уж дальше любой понимает: за подпись данную человек должен даже ценой жизни держаться. Тем более если эта жизнь — чужая. Так что эксперт свой анализ и на суде под присягой отстаивал. Ну, конечно, не вкатили ему, химику, двенадцати годов — как оно по справедливости полагалось бы. Уволили, правда — это уж на всю катушку. Но опять же не единственный же это Рим на планете. Уже химик тот где-нибудь еще химичит…
Вот и вышли мы с вами, как и обещано было, на экспертов — народ даже в полиции совершенно особый. Которому запросто одним росчерком пера — в результате минутной лени (а это у них, похоже, состояние перманентное) — невинного человека на десяток лет в зону сосватать, а то и на вышку определить. Хотя, конечно, случается и с точностью до наоборот — когда из-за той же лени преступник спокойненько продолжает по улицам ошиваться.
В конце восьмидесятых годов ушел с почетом на пенсию некий судмедэксперт, Джозеф Судимак, до того ответственно трудившийся в штате Огайо. А в 1995 году возбудила прокуратура дело уголовное по поводу состоявшегося едва ли не двадцать лет до того убийства. Которое — не взирая на явные признаки насилия — тем самым судмедэкспертом Судимаком было определено как самоубийство. Отчего никакое «висячее» дело никому больше глаз не мозолило (до, конечно, того самого девяносто пятого года).
Стали тогда и дальше бумаги славного эксперта Судимака ковырять. И наковыряли — гору. Среди прочего несколько очень интересных случаев.
В одном из них покойник был в двух местах продырявлен пулями, а затем переехан — кровавая до чего голливудщина — бульдозером. Заключение Судимака — «самоубийство».
Второй — наличие у покойника в крови моноокиси углерода, угарного, то есть, газа. Судимак решает, что траванулся несчастный, вдыхая выхлоп… собственной газонокосилки, которая, как выяснила полиция, уж пару лет как пребывала в тотально нерабочем состоянии. Заключение Судимака — «самоубийство».
Третий — задушенная жертва найдена на коленях, с веревкой на шее, связанными за спиной руками и напиханной в рот туалетной бумагой. Проверка на сообразительность: каково в данном случае было заключение судмедэксперта Судимака?
В десятку, братцы. «Самоубийство».
Так что разгребают они бумаги славного судмедэксперта. И, если особо упорных на это дело поставили — даст Бог, разгребут. А при особом везении, глядишь, и повыловят кого из тех, кто этих «самоубийц» настрогал. С той, однако, оговоркой, что за все прошедшие годы такой тотально безнаказанной лафы они ведь могли на стол Джозефу Судимаку не одно и не два тела сверх плана поставить.
И как оно славно было бы, будь Джо Судимак тем самым исключением, которое. Увы и ах. Их, таких Судимаков гораздо больше, чем оно для здоровья любой нации полезно было бы. Вот вам хотя бы вариант из гораздо более свежих.
В городе Ньютон, штат Массачусетс, пришлось прокуратуре расследовать обстоятельства смерти некоего гражданина пятидесяти двух лет. Нашли этого гражданина плывущим вниз по течению реки Чарлз. Ну, тут еще пара, конечно, моментов была. Плыл он не то, чтобы брассом, а так, дрейфовал потихоньку, поскольку был абсолютно мертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49