«Это даст мне дополнительное понимание проблемы пьянства за рулем, что позволит еще более эффективно заниматься моей работой.» (Процитировал я, между прочим, дословно.)
В общем, как я и говорил: человек при власти, ежели и дурак (что по-моему — да вот и Марк Твен подтвердит — сплошь и рядом тавтологично), то все равно на него где сядешь, там и слезешь. Отбоярится всенепременно.
Ну, тут мы все больше насчет покуражиться разговор вели. Есть, как видите, эта сладость у власти. Но есть же и еще бoльшая. Из-за которой, я подозреваю, процентов девяносто девять оказавшихся у власти к ней и рвались. Да ведь и то сказать, слово-то до чего вкусное — КАЗНА .
Уж тут нам и тысячной доли примеров не осилить. Так разве что — выдергивать сможем почти что наугад. Потому что историй вокруг казны — тьма тьмущая.
Пользуют, конечно, казну по всякому. И с размахом, и поскромнее. Но чтобы при власти быть, а к кормушке-поилке этой нимало не приложиться — это уж никак. Такая ситуация даже, по-моему, противу законов природы была бы.
И оно — по мелочи хотя бы — всюду имеет быть, при любом, то есть, государственном и общественном строе. Хоть даже и в той заокеанской демократической цитадели — где, как я понимаю, и упомянутый мэр Марион Бэрри не за ради одного народного дела четырежды к креслу рвался.
Вот и мадам Шэрон Прэтт Келли, в одном с Марионом округе Колумбия в мэрах сидевшая, тоже, хоть и по мелочи, но решила сразу же: а чего? С чем и пристроила знакомицу собственную на ответственную должность специалиста по макияжу на ее, мадам Келли, персональном, так сказать, лице. С окладом в шестьдесят пять долларов… в час. (Дальше уж сами умножайте.) И опять же заявила с удивлением самым нервным из журналистского корпуса: не с немазанной же физиономией ей на телевидение да на фотосъемки являться? (Тут бы, кстати, выяснить, почем тот цирюльник брал, что Клинтона на аэропортовском шоссе стриг — похоже, что не самая нищая получается профессия.)
Но это, согласитесь, совсем уж мелкая мелочь. Тут даже, скорее, не обогащения для (потому что не себе ведь в данном случае, а людям), а чисто за ради принципа.
Или вот, скажем, конгрессмены американские. Им в самом здании Конгресса халявы по закону, вроде, и не предусмотрено — в смысле, за стрижку ту же, ресторан тамошний и прочие всякие развлечения. Так они что удумали — не кредиткой платить и не наличными, а чеком. Со счета в тутошнем же местном банке того самого Конгресса.
И вот они чеки выписывают с превеликой охотой — а на счетах этих ни шиша (не потому, что такие уж бедные, а просто в других местах денежки предпочитают держать). И получаются эти чеки непокрытыми (за каковое деяние простой смертный в тех же Штатах обычно срок мотает почище, чем за убийство — это ж, как ни крути, а вроде фальшивых денег выходит). Ну, а банк этот, Конгресса который, чеки — поскрипывает, а покрывает. Платит, то есть, по счетам.
Что случайная проверка и подтвердила. И не сказать, чтобы один-два конгрессмена-жлоба таковским делом промышляли. По той же проверке выходило, что за первую только половину 1990 года аж ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ ТЫСЯЧИ ЧЕКОВ бедному банку покрывать и пришлось.
А и что же банку тому делать, как не покрывать? Иначе-то ведь и страна может без законодательного собрания остаться (судя по количеству непокрытых чеков, так едва ли и не в полном составе).
И это опять-таки мелочь (правда, уже несколько за гранью собственного их закона пребывающая). Не только с казны берут сплошь и рядом — а и потому, что при казне состоят. А то, что картина эта и нормальная, и по всем меркам власти здоровая, вам хоть такой вот случай проиллюстрировать может.
Затеял как-то американский департамент юстиции операцию провести в Чикаго — на предмет берущего взятки народа в тамошнем сенате (штата Иллинойс). Агентов своих переодетых сенаторам подсунули — и каждый агент с приманкой. То есть, возьмут или же нет.
Ну, мы здесь не о том, сколько там народу взяло, а сколько и не стало — по лени, по малости или еще почему. Но вот один сенатор, Рики Хендон, так тот не просто не взял (а до того, вроде, брал безбожно — отчего и дела уголовные заводились) — но еще и репортера газетного за воротник притянул (после того, как вся операция достоянием гласности стала) и сказал ему гордо: «Пара-то очков мне по справедливости полагается — ведь на этот-то раз я НЕ ВЗЯЛ!» Чем немало и впоследствии, говорят, гордился. (А тяжело, должно быть, было. Это похлеще, чем мне неделю не покурить.)
Ну, в общем, что тут рассусоливать — к соске, конечно, припадают все. В том числе и наималейшие самые — те, что на миг какой-то сладкий у соски этой едва ли не случайно оказались. Как в 1993 году, когда, как выяснилось после инаугурации новоиспеченного президента Клинтона, технический персонал, а также добровольные помощники, занятые в этом торжественном мероприятии, потом поперли всякого электронного оборудования на 154 тысячи долларов. Согласен, крохи — да ведь и народ больно уж невеликий подкормился.
Конечно, случаются и такие девушки (я тут в смысле невинности, а не пола) от политики, что не только как бы сами ни-ни, а еще и криком заходятся на предмет того, как те, что у власти, в казне шурудят. Пару лет назад в Италии Марко Панелла да еще несколько таких же из его радикальной партии провели возмущенную акцию протеста противу разбазаривания народных (потому что ведь с налогов граждан собранных) средств.
И ходил этот Панелла со товарищи, раздавая прямо на улице самые настоящие деньги — и не такие уж шуточные, целых 100 миллионов лир порассовал (это что-то около 60 тысяч долларов выходит). Причем на каждой вручавшейся народу банкноте печаткой еще тиснуто было: «Это часть того, что было украдено у каждого гражданина. Найдите им хорошее применение.»
Красиво придумали, театрально. Первый у меня вопрос вот какой возник: ежели ты мне деньги даешь, а говоришь, что награбленные они — так откуда они у тебя-то самого взялись? По самой простой логике награбленное либо у самого вора, либо у словившего его полицейского находиться может — так какая же твоя лично во всем этом раскладе роль?
А потом, я думаю, запусти этого радикального Панеллу с не менее радикальной его бригадой в настоящую-то власть — уж они тебе пораздают. Чего другого, а радикалов при власти мы уже наблюдали, и не со стороны. Спасибо, конечно, но лучше не надо.
Но я, вот это все рассказывая, никаких тезисов, честно говоря, и не пробую доказать. Ну, а доказывать-то что? Что человечек, у власти оказавшийся, берет? Тоже мне, теорема Ферма (бином Ньютона не поминаю, дабы избежать подозрений в плагиате). Обратное только совсем уж безнадежный пациент утверждать будет. Так что это все исключительно для уточнения списка тех самых свойств, которые для политика насущнейшим образом необходимы.
И вот все же, хотя берут-то и все, но некоторые так берут, что БЕРУТ. Так, что в слове этом каждую букву не заглавными, а трехметровыми буквами писать надобно.
И тут Фердинанд Маркос, бывший (и ныне покойный) президент Филиппин, явно не на последнем месте находится. За двадцать лет славного своего правления нахапал он ни много, ни мало, а пять (по самым скромным оценкам) МИЛЛИАРДОВ долларов. (Может, и зря я слово это такими уж большими буквами написал… Российского читателя такая цифирь, может статься, и не ошеломит.)
А оценки такие действительно скромными представляются, поскольку, как показало расследование одной британской телекомпании в 1994 году — расследование тщательное и без гонки за голой сенсацией — насобирал Маркос по грошику одним только золотом 1200 тонн. Для тех, кто еще не врубился, могу и в килограммы перевести. Это выходит МИЛЛИОН И ДВЕСТИ ТЫСЯЧ КИЛО презренного металла.
Что составляет, как подсчитали дотошные англичане, 15% золотого запаса Соединенных Штатов, хранящегося в знаменитом Форте Нокс. Или, что еще более впечатляет, 1% от ВСЕГО золота, добытого за ВСЮ историю человечества.
Можно было бы подумать, что с такими-то деньгами широко должен был жить человек, душевно, не жаться уж из-за какой-то копейки. Ан не работает таковская теория, и все тут.
Когда вдова Маркоса, Имельда, после смерти его (а проживали они в нищем, как она прессе плакалась, изгнании — и то сказать, пять миллиардов, что и за деньги) снова на родину возвернулась, тело мужа с собой прихватив, она это тело поместила в специальное хранилище. С низкой температурой, строго определенной влажностью, и так далее. Для вящей сохранности — потому что а вдруг народ филиппинский гневаться передумает и осознает, какого лидера имел. А лидер — вот он, для мавзолея в полной готовности. (Ну еще, говорят, правительство тамошнее в столице Маниле его хоронить пока запретило, в силу выдающегося его воровства. Но эта причина, может, и не главной была во всей-то истории.)
Ну, в общем, в спецхолодильник она его сунула, а сама принялась снова в политику играть. (Потому как народ филиппинский, будучи и впрямь фантастически незлопамятным, Имельду — после всех подвигов упомянутой семейки — в парламент с радостной душой выдвинул. Что меня еще более укрепляет во мнении относительно любого на этой планете электората.)
Холодильник, однако, гудит, электричество поступает — ну, и счета за это электричество тоже идут. Компания электрическая Имельде уже и не счета слать стало, а просьбы слезные. И ведь, говорят, набежало-то уж 215 000 долларов. Для вас не деньги, а смех — а для нас не очень, как мы есть кооператив, и членам его, подвластному то есть вам народу, кормиться с чего-то надо. А то ведь уже электрикам зарплату платить нечем, а это чревато.
А уж когда мадам Маркос и тут ухом не повела нимало, постановила компания энергию отключить. Раз, говорят, у него семейка такaя жлобская, так пущай, говорят, и воняет.
Развонялась, однако, Имельда — и на весь белый свет. Таких, сказала, огромных денег, чтобы аж такие счета оплачивать, у нее нет. Да и зарплата в парламенте совсем никудышная. А вот эта акция бесчеловечная — чтобы ее муж и благодетель всего филиппинского народа провонял бесповоротно — есть не просто «очередное преследование семьи», но и «сведение счетов с мертвецом».
Она, надо сказать, и прежде на предмет собственной бедности расстраивалась. Еще в изгнании пребывая — не в Сибири, правда, а на одном из Гавайских островов — вот так же душу изливала на предмет несправедливости людской, прорыдав в одном интервью: «Наш прекрасный остров для нас хуже Алькатраса (знаменитой американской тюрьмы). В Алькатрасе хоть кормят, да и жилье бесплатное…»
(И вот ведь что очень характерно: жалобы слезные таких людей на безденежье. Я как-то в одной передаче заокеанской годков несколько тому назад слушал интервью с одним бывшим президентом одной бывшей — и очень большой — страны. Так он тоже плакался навзрыд, что живет-де с женой то ли в трех-, то ли в четырехкомнатной квартире. И что, дескать, какая же это жизнь, если даже и книжки все разместить никак не удается. Последнее заявление меня несколько и удивило — по прежним речам его таким уж шибко начитанным он мне не представлялся. Но это так, кстати.)
Тут еще заметить надо, что, на жалобы не взирая, пыталось все-таки упрямое филиппинское правительство с Имельды уворованные семейством деньги возвернуть. Аж пятьдесят четыре дела заведено было — мурыжили мадам и так, и эдак. Но у Имельды своя — и до чего же славная — версия событий на этот счет имелась.
Никаких народных денег, сказала, ни Фердинанд-муженек, ни тем более она в жисть не воровали. А состояние семейное, которое и впрямь миллиардами исчисляется, очень даже благородное происхождение имеет. Дескать, когда юный еще Фердинанд в лесах против японцев партизанил, наткнулся он на сокровища, зарытые страшным самурайским генералом Томоюки Ямашита в джунглях. И пометив местечко это, после войны к нему вернулся, да клад-то и выкопал. (Ежели англичане в своих подсчетах не сильно ошиблись, так это, похоже, и не сундучок одинокий должен был быть — миллион с лишним килограмм все-таки…) Так вот, значит, и разбогатели — самым что ни на есть трудовым образом. (Эта история и об интеллектуальных способностях власть предержащих особей говорит немало — совсем по психиатрической части рассказ.)
Ну, понятно, тут даже народ, в массе своей доверчивый, некоторое недоверие проявил. Но делу тому конца не видать, потому как история со статистикой показывают, что упереть из казны во все века было делом обычным. А вот чтобы в казну возвернуть — это уж за всю обозримую историю на пальцах пересчитать несложно.
Что же до объяснений фантастических, так случаются еще и не такие. В 1993 году в Бразилии стали ихнего депутата парламента Жоао Алвеша раскручивать на предмет нетрудовых доходов. Как-то уж он насобирал 51 миллион долларов, в народном представительстве сидючи. При зарплате тамошних законодателей весьма скромной, которая и сотой части его состояния за пять депутатских лет не покрыла бы.
Ну, вытащили его на комиссию соответствующую. Откуда, спрашивают, деньги-то? А он, глазом не моргнув: в лотерею, говорит, играл успешно.
Комиссия вариант проверила — не получается. В списках тех счастливцев, что главные — по миллиону и более — призы брали, нашего парламентария нигде не оказалось. Он тогда подумал и уточнил: а я, говорит, по маленькой выигрывал. Там сотню, там тыщонку, а там, глядишь, и две. Стоп, они говорят, так это ж сколько раз надо было так-то выигрывать? А он еще раз подумал, что-то там в уме посчитал и доложил: всего-то 24 000 раз. (До сих пор голову ломаю, почему он именно к этой цифири пришел.)
И никакая скорая помощь тут же не приехала. Никто ее не вызывал по этому случаю. Скорее всего, потому что прав был великий американский писатель Марк Твен насчет того, что «депутат» и «идиот», в общем-то, синонимы. В комиссии той парламентской кто сидел-то, не тот же самый человеческий материал, что ли?
Нет, братцы, это вот правило золотое — чтобы непременно брать при казне или даже просто у власти сидючи — никто не отменял и не собирается. И история против такой отмены возражает, и сама этих людишек при власти биология. Это как нам с вами не дышать.
Да вот ведь еще и Борис Годунов с лихоимством бороться пробовал. Штрафы навешивал, порол виноватых до бессознательности. Ну и что? Брать так и брали, но уже с большей выдумкой: при христосовании на Пасху знающий человек, по делу ходатайствующий, должному чиновнику вместе с яичком в руку положенное и всовывал…
И Петр Алексеевич Великий проблемой той — неразрешимой, как мы уж установили — мучился немало. Даже раз генерал-прокурору своему, Ягужинскому, приказал: «Пиши-ка ты, Пашка, именной указ, что ежели кто украдет настолько, что веревку купить можно, на оной веревке и вздернут будет.» Радикально так подошел, как великому реформатору и полагалось.
На что генерал-прокурор Ягужинский улыбнулся горько и понимающе (сам-то ведь из каковских был?) и сказал с упреком мягким: «Государь, да ты, никак, императором без подданных желаешь быть?» Правильно, между прочим, сказал. Конечно, не то, чтобы вообще без подданных, но уж без тех, что для службы государственной пригодны — это наверняка.
Но Петр— то наш Великий и к зеркалу вполне обратиться бы мог. Не на предмет того, что сам брал, а на предмет того, что реформами своими берущим пособил от души. Жалованье-то он установил в канцеляриях своих -но главным чинам да членам коллегий. Для прочих же ввел «акциденции», чтобы тем кормились, что челобитчик добровольно дать пожелает. И вот это для меня лично просто поразительно.
Ведь и окно в Европу рубанул, и ногою твердой стал при море, да и вообще Россию-мать на уши поставил, а настолько ума иметь, чтобы представить себе смиренного человечка при власти, который ДОБРОВОЛЬНЫМ подношением удовольствуется — это, ей-богу, просто ни в какие ворота.
Да и потомки Петровы в этом плане не лучше мыслили. В конце восемнадцатого столетия такая в Зимнем дворце теория родилась, что ежели людишек при власти менять регулярно, так биология проявиться, может, и не поспеет. А посему и наказано было, чтобы воевод на месте более двух лет не держать. Но оговорка одна была сделана. Буде-де граждане сами любимого воеводу и дальше захотят, по такой народной челобитной может Сам-Питербурх его и дальше на прежнем посту сохранить.
И тут уж, как срок тому или другому воеводе выходил, так в столицу челобитные и свозились — мешками. Ибо ни один воевода настолько-то идиотом не был, чтобы народной любви дожидаться, а народу кнутом да пыткой и намекал, что проявить хоть на бумаге таковую любовь было бы хорошо. Что граждане понимали отлично и ждать себя ни разу не заставили.
А ежели тут какой иностранный читатель, особливо из англоязычных, ухмыльнется торжествующе и процедит, что на Руси оно испокон веку так водилось, то можно его носом презрительно сморщенным и в англосаксонскую историю ткнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
В общем, как я и говорил: человек при власти, ежели и дурак (что по-моему — да вот и Марк Твен подтвердит — сплошь и рядом тавтологично), то все равно на него где сядешь, там и слезешь. Отбоярится всенепременно.
Ну, тут мы все больше насчет покуражиться разговор вели. Есть, как видите, эта сладость у власти. Но есть же и еще бoльшая. Из-за которой, я подозреваю, процентов девяносто девять оказавшихся у власти к ней и рвались. Да ведь и то сказать, слово-то до чего вкусное — КАЗНА .
Уж тут нам и тысячной доли примеров не осилить. Так разве что — выдергивать сможем почти что наугад. Потому что историй вокруг казны — тьма тьмущая.
Пользуют, конечно, казну по всякому. И с размахом, и поскромнее. Но чтобы при власти быть, а к кормушке-поилке этой нимало не приложиться — это уж никак. Такая ситуация даже, по-моему, противу законов природы была бы.
И оно — по мелочи хотя бы — всюду имеет быть, при любом, то есть, государственном и общественном строе. Хоть даже и в той заокеанской демократической цитадели — где, как я понимаю, и упомянутый мэр Марион Бэрри не за ради одного народного дела четырежды к креслу рвался.
Вот и мадам Шэрон Прэтт Келли, в одном с Марионом округе Колумбия в мэрах сидевшая, тоже, хоть и по мелочи, но решила сразу же: а чего? С чем и пристроила знакомицу собственную на ответственную должность специалиста по макияжу на ее, мадам Келли, персональном, так сказать, лице. С окладом в шестьдесят пять долларов… в час. (Дальше уж сами умножайте.) И опять же заявила с удивлением самым нервным из журналистского корпуса: не с немазанной же физиономией ей на телевидение да на фотосъемки являться? (Тут бы, кстати, выяснить, почем тот цирюльник брал, что Клинтона на аэропортовском шоссе стриг — похоже, что не самая нищая получается профессия.)
Но это, согласитесь, совсем уж мелкая мелочь. Тут даже, скорее, не обогащения для (потому что не себе ведь в данном случае, а людям), а чисто за ради принципа.
Или вот, скажем, конгрессмены американские. Им в самом здании Конгресса халявы по закону, вроде, и не предусмотрено — в смысле, за стрижку ту же, ресторан тамошний и прочие всякие развлечения. Так они что удумали — не кредиткой платить и не наличными, а чеком. Со счета в тутошнем же местном банке того самого Конгресса.
И вот они чеки выписывают с превеликой охотой — а на счетах этих ни шиша (не потому, что такие уж бедные, а просто в других местах денежки предпочитают держать). И получаются эти чеки непокрытыми (за каковое деяние простой смертный в тех же Штатах обычно срок мотает почище, чем за убийство — это ж, как ни крути, а вроде фальшивых денег выходит). Ну, а банк этот, Конгресса который, чеки — поскрипывает, а покрывает. Платит, то есть, по счетам.
Что случайная проверка и подтвердила. И не сказать, чтобы один-два конгрессмена-жлоба таковским делом промышляли. По той же проверке выходило, что за первую только половину 1990 года аж ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ ТЫСЯЧИ ЧЕКОВ бедному банку покрывать и пришлось.
А и что же банку тому делать, как не покрывать? Иначе-то ведь и страна может без законодательного собрания остаться (судя по количеству непокрытых чеков, так едва ли и не в полном составе).
И это опять-таки мелочь (правда, уже несколько за гранью собственного их закона пребывающая). Не только с казны берут сплошь и рядом — а и потому, что при казне состоят. А то, что картина эта и нормальная, и по всем меркам власти здоровая, вам хоть такой вот случай проиллюстрировать может.
Затеял как-то американский департамент юстиции операцию провести в Чикаго — на предмет берущего взятки народа в тамошнем сенате (штата Иллинойс). Агентов своих переодетых сенаторам подсунули — и каждый агент с приманкой. То есть, возьмут или же нет.
Ну, мы здесь не о том, сколько там народу взяло, а сколько и не стало — по лени, по малости или еще почему. Но вот один сенатор, Рики Хендон, так тот не просто не взял (а до того, вроде, брал безбожно — отчего и дела уголовные заводились) — но еще и репортера газетного за воротник притянул (после того, как вся операция достоянием гласности стала) и сказал ему гордо: «Пара-то очков мне по справедливости полагается — ведь на этот-то раз я НЕ ВЗЯЛ!» Чем немало и впоследствии, говорят, гордился. (А тяжело, должно быть, было. Это похлеще, чем мне неделю не покурить.)
Ну, в общем, что тут рассусоливать — к соске, конечно, припадают все. В том числе и наималейшие самые — те, что на миг какой-то сладкий у соски этой едва ли не случайно оказались. Как в 1993 году, когда, как выяснилось после инаугурации новоиспеченного президента Клинтона, технический персонал, а также добровольные помощники, занятые в этом торжественном мероприятии, потом поперли всякого электронного оборудования на 154 тысячи долларов. Согласен, крохи — да ведь и народ больно уж невеликий подкормился.
Конечно, случаются и такие девушки (я тут в смысле невинности, а не пола) от политики, что не только как бы сами ни-ни, а еще и криком заходятся на предмет того, как те, что у власти, в казне шурудят. Пару лет назад в Италии Марко Панелла да еще несколько таких же из его радикальной партии провели возмущенную акцию протеста противу разбазаривания народных (потому что ведь с налогов граждан собранных) средств.
И ходил этот Панелла со товарищи, раздавая прямо на улице самые настоящие деньги — и не такие уж шуточные, целых 100 миллионов лир порассовал (это что-то около 60 тысяч долларов выходит). Причем на каждой вручавшейся народу банкноте печаткой еще тиснуто было: «Это часть того, что было украдено у каждого гражданина. Найдите им хорошее применение.»
Красиво придумали, театрально. Первый у меня вопрос вот какой возник: ежели ты мне деньги даешь, а говоришь, что награбленные они — так откуда они у тебя-то самого взялись? По самой простой логике награбленное либо у самого вора, либо у словившего его полицейского находиться может — так какая же твоя лично во всем этом раскладе роль?
А потом, я думаю, запусти этого радикального Панеллу с не менее радикальной его бригадой в настоящую-то власть — уж они тебе пораздают. Чего другого, а радикалов при власти мы уже наблюдали, и не со стороны. Спасибо, конечно, но лучше не надо.
Но я, вот это все рассказывая, никаких тезисов, честно говоря, и не пробую доказать. Ну, а доказывать-то что? Что человечек, у власти оказавшийся, берет? Тоже мне, теорема Ферма (бином Ньютона не поминаю, дабы избежать подозрений в плагиате). Обратное только совсем уж безнадежный пациент утверждать будет. Так что это все исключительно для уточнения списка тех самых свойств, которые для политика насущнейшим образом необходимы.
И вот все же, хотя берут-то и все, но некоторые так берут, что БЕРУТ. Так, что в слове этом каждую букву не заглавными, а трехметровыми буквами писать надобно.
И тут Фердинанд Маркос, бывший (и ныне покойный) президент Филиппин, явно не на последнем месте находится. За двадцать лет славного своего правления нахапал он ни много, ни мало, а пять (по самым скромным оценкам) МИЛЛИАРДОВ долларов. (Может, и зря я слово это такими уж большими буквами написал… Российского читателя такая цифирь, может статься, и не ошеломит.)
А оценки такие действительно скромными представляются, поскольку, как показало расследование одной британской телекомпании в 1994 году — расследование тщательное и без гонки за голой сенсацией — насобирал Маркос по грошику одним только золотом 1200 тонн. Для тех, кто еще не врубился, могу и в килограммы перевести. Это выходит МИЛЛИОН И ДВЕСТИ ТЫСЯЧ КИЛО презренного металла.
Что составляет, как подсчитали дотошные англичане, 15% золотого запаса Соединенных Штатов, хранящегося в знаменитом Форте Нокс. Или, что еще более впечатляет, 1% от ВСЕГО золота, добытого за ВСЮ историю человечества.
Можно было бы подумать, что с такими-то деньгами широко должен был жить человек, душевно, не жаться уж из-за какой-то копейки. Ан не работает таковская теория, и все тут.
Когда вдова Маркоса, Имельда, после смерти его (а проживали они в нищем, как она прессе плакалась, изгнании — и то сказать, пять миллиардов, что и за деньги) снова на родину возвернулась, тело мужа с собой прихватив, она это тело поместила в специальное хранилище. С низкой температурой, строго определенной влажностью, и так далее. Для вящей сохранности — потому что а вдруг народ филиппинский гневаться передумает и осознает, какого лидера имел. А лидер — вот он, для мавзолея в полной готовности. (Ну еще, говорят, правительство тамошнее в столице Маниле его хоронить пока запретило, в силу выдающегося его воровства. Но эта причина, может, и не главной была во всей-то истории.)
Ну, в общем, в спецхолодильник она его сунула, а сама принялась снова в политику играть. (Потому как народ филиппинский, будучи и впрямь фантастически незлопамятным, Имельду — после всех подвигов упомянутой семейки — в парламент с радостной душой выдвинул. Что меня еще более укрепляет во мнении относительно любого на этой планете электората.)
Холодильник, однако, гудит, электричество поступает — ну, и счета за это электричество тоже идут. Компания электрическая Имельде уже и не счета слать стало, а просьбы слезные. И ведь, говорят, набежало-то уж 215 000 долларов. Для вас не деньги, а смех — а для нас не очень, как мы есть кооператив, и членам его, подвластному то есть вам народу, кормиться с чего-то надо. А то ведь уже электрикам зарплату платить нечем, а это чревато.
А уж когда мадам Маркос и тут ухом не повела нимало, постановила компания энергию отключить. Раз, говорят, у него семейка такaя жлобская, так пущай, говорят, и воняет.
Развонялась, однако, Имельда — и на весь белый свет. Таких, сказала, огромных денег, чтобы аж такие счета оплачивать, у нее нет. Да и зарплата в парламенте совсем никудышная. А вот эта акция бесчеловечная — чтобы ее муж и благодетель всего филиппинского народа провонял бесповоротно — есть не просто «очередное преследование семьи», но и «сведение счетов с мертвецом».
Она, надо сказать, и прежде на предмет собственной бедности расстраивалась. Еще в изгнании пребывая — не в Сибири, правда, а на одном из Гавайских островов — вот так же душу изливала на предмет несправедливости людской, прорыдав в одном интервью: «Наш прекрасный остров для нас хуже Алькатраса (знаменитой американской тюрьмы). В Алькатрасе хоть кормят, да и жилье бесплатное…»
(И вот ведь что очень характерно: жалобы слезные таких людей на безденежье. Я как-то в одной передаче заокеанской годков несколько тому назад слушал интервью с одним бывшим президентом одной бывшей — и очень большой — страны. Так он тоже плакался навзрыд, что живет-де с женой то ли в трех-, то ли в четырехкомнатной квартире. И что, дескать, какая же это жизнь, если даже и книжки все разместить никак не удается. Последнее заявление меня несколько и удивило — по прежним речам его таким уж шибко начитанным он мне не представлялся. Но это так, кстати.)
Тут еще заметить надо, что, на жалобы не взирая, пыталось все-таки упрямое филиппинское правительство с Имельды уворованные семейством деньги возвернуть. Аж пятьдесят четыре дела заведено было — мурыжили мадам и так, и эдак. Но у Имельды своя — и до чего же славная — версия событий на этот счет имелась.
Никаких народных денег, сказала, ни Фердинанд-муженек, ни тем более она в жисть не воровали. А состояние семейное, которое и впрямь миллиардами исчисляется, очень даже благородное происхождение имеет. Дескать, когда юный еще Фердинанд в лесах против японцев партизанил, наткнулся он на сокровища, зарытые страшным самурайским генералом Томоюки Ямашита в джунглях. И пометив местечко это, после войны к нему вернулся, да клад-то и выкопал. (Ежели англичане в своих подсчетах не сильно ошиблись, так это, похоже, и не сундучок одинокий должен был быть — миллион с лишним килограмм все-таки…) Так вот, значит, и разбогатели — самым что ни на есть трудовым образом. (Эта история и об интеллектуальных способностях власть предержащих особей говорит немало — совсем по психиатрической части рассказ.)
Ну, понятно, тут даже народ, в массе своей доверчивый, некоторое недоверие проявил. Но делу тому конца не видать, потому как история со статистикой показывают, что упереть из казны во все века было делом обычным. А вот чтобы в казну возвернуть — это уж за всю обозримую историю на пальцах пересчитать несложно.
Что же до объяснений фантастических, так случаются еще и не такие. В 1993 году в Бразилии стали ихнего депутата парламента Жоао Алвеша раскручивать на предмет нетрудовых доходов. Как-то уж он насобирал 51 миллион долларов, в народном представительстве сидючи. При зарплате тамошних законодателей весьма скромной, которая и сотой части его состояния за пять депутатских лет не покрыла бы.
Ну, вытащили его на комиссию соответствующую. Откуда, спрашивают, деньги-то? А он, глазом не моргнув: в лотерею, говорит, играл успешно.
Комиссия вариант проверила — не получается. В списках тех счастливцев, что главные — по миллиону и более — призы брали, нашего парламентария нигде не оказалось. Он тогда подумал и уточнил: а я, говорит, по маленькой выигрывал. Там сотню, там тыщонку, а там, глядишь, и две. Стоп, они говорят, так это ж сколько раз надо было так-то выигрывать? А он еще раз подумал, что-то там в уме посчитал и доложил: всего-то 24 000 раз. (До сих пор голову ломаю, почему он именно к этой цифири пришел.)
И никакая скорая помощь тут же не приехала. Никто ее не вызывал по этому случаю. Скорее всего, потому что прав был великий американский писатель Марк Твен насчет того, что «депутат» и «идиот», в общем-то, синонимы. В комиссии той парламентской кто сидел-то, не тот же самый человеческий материал, что ли?
Нет, братцы, это вот правило золотое — чтобы непременно брать при казне или даже просто у власти сидючи — никто не отменял и не собирается. И история против такой отмены возражает, и сама этих людишек при власти биология. Это как нам с вами не дышать.
Да вот ведь еще и Борис Годунов с лихоимством бороться пробовал. Штрафы навешивал, порол виноватых до бессознательности. Ну и что? Брать так и брали, но уже с большей выдумкой: при христосовании на Пасху знающий человек, по делу ходатайствующий, должному чиновнику вместе с яичком в руку положенное и всовывал…
И Петр Алексеевич Великий проблемой той — неразрешимой, как мы уж установили — мучился немало. Даже раз генерал-прокурору своему, Ягужинскому, приказал: «Пиши-ка ты, Пашка, именной указ, что ежели кто украдет настолько, что веревку купить можно, на оной веревке и вздернут будет.» Радикально так подошел, как великому реформатору и полагалось.
На что генерал-прокурор Ягужинский улыбнулся горько и понимающе (сам-то ведь из каковских был?) и сказал с упреком мягким: «Государь, да ты, никак, императором без подданных желаешь быть?» Правильно, между прочим, сказал. Конечно, не то, чтобы вообще без подданных, но уж без тех, что для службы государственной пригодны — это наверняка.
Но Петр— то наш Великий и к зеркалу вполне обратиться бы мог. Не на предмет того, что сам брал, а на предмет того, что реформами своими берущим пособил от души. Жалованье-то он установил в канцеляриях своих -но главным чинам да членам коллегий. Для прочих же ввел «акциденции», чтобы тем кормились, что челобитчик добровольно дать пожелает. И вот это для меня лично просто поразительно.
Ведь и окно в Европу рубанул, и ногою твердой стал при море, да и вообще Россию-мать на уши поставил, а настолько ума иметь, чтобы представить себе смиренного человечка при власти, который ДОБРОВОЛЬНЫМ подношением удовольствуется — это, ей-богу, просто ни в какие ворота.
Да и потомки Петровы в этом плане не лучше мыслили. В конце восемнадцатого столетия такая в Зимнем дворце теория родилась, что ежели людишек при власти менять регулярно, так биология проявиться, может, и не поспеет. А посему и наказано было, чтобы воевод на месте более двух лет не держать. Но оговорка одна была сделана. Буде-де граждане сами любимого воеводу и дальше захотят, по такой народной челобитной может Сам-Питербурх его и дальше на прежнем посту сохранить.
И тут уж, как срок тому или другому воеводе выходил, так в столицу челобитные и свозились — мешками. Ибо ни один воевода настолько-то идиотом не был, чтобы народной любви дожидаться, а народу кнутом да пыткой и намекал, что проявить хоть на бумаге таковую любовь было бы хорошо. Что граждане понимали отлично и ждать себя ни разу не заставили.
А ежели тут какой иностранный читатель, особливо из англоязычных, ухмыльнется торжествующе и процедит, что на Руси оно испокон веку так водилось, то можно его носом презрительно сморщенным и в англосаксонскую историю ткнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49