– А где же твой отец? – спросила она и потянулась за стаканом с апельсиновым соком, при этом одна пола халата оттопырилась, и взгляду Джона предстала узкая полоска зеленого кружева.
– Умер, когда мне было пять.
– Прости. Я знаю, что значит потерять родителей. Я лишилась обоих, когда была совсем маленькой.
Джон никак не прореагировал на эти слова. Он смотрел на Джорджину. Она действительно великолепна. У нее роскошная фигура, в меру пышная и настолько соблазнительная, что захватывает дух. У нее стройные ноги, и она принадлежит к тому типу женщин, которых Джон предпочитал видеть обнаженными и в постели. Днем он смирился с тем, что ему не суждено обладать Джорджиной. Этот факт его не особенно беспокоил. Зато его чертовски раздражало то, что она только притворяется, будто сгорает от желания заполучить его в свои горячие маленькие ручки. Когда он сказал ей, что секс между ними невозможен, ее губы произнесли положенные слова сожаления, а вот в глазах отразилось облегчение. Признаться, Джон впервые видел, чтобы женщина испытывала такое огромное облегчение.
– Они катались на лодке и утонули, – сообщила Джорджина так, словно отвечала на вопрос Джона. Сделав глоток апельсинового сока, она добавила: – Это случилось у побережья Флориды.
Джон сунул в рот кусок окорока и потянулся к чашке с кофе. А ведь он всегда нравился женщинам. Они тайком запихивали ему в карманы свое нижнее белье и бумажки с номерами телефона. Они не смотрели на него так, будто секс с ним был для них столь же мучителен, как рытье канала.
– Меня чудом не оказалось с ними. Родители не любили путешествовать без меня. Но в тот раз я подхватила ветрянку, и им пришлось оставить меня с бабушкой, Клариссой Джун. Я помню, как…
Отключившись от ее болтовни, Джон размышлял совсем о другом. Он не был тщеславным, во всяком случае, таковым себя не считал. Но то, что Джорджине он явно не показался неотразимым, разозлило его сильнее, чем он ожидал. Сделав глоток, Джон поставил чашку на стол и сложил руки на груди. После душа он переоделся в чистые джинсы и белую футболку. Он все еще не отказался от идеи поехать в город. Ему оставалось только надеть ботинки и выйти за порог.
– Но миссис Ловетт была холодна как лед, – продолжала Джорджина, предоставив Джону гадать, как разговор с ее родителей перешел на какую-то миссис Ловетт. – И липучей… чтоб мне провалиться… ужасно приставучей. Когда Луанн Уайт выходила замуж, она подарила ей, – Джорджина сделала паузу, и ее глаза оживленно блеснули, – крохотную электрическую машинку для разрезания сосисок!
Джон сидел, покачиваясь на задних ножках стула. Он хорошо помнил их разговор насчет болтовни. Вероятно, решил он, Джорджина просто не может справиться с собой. Похоже, она любительница не только подразнить, но еще и потравить всякую ерунду.
Джорджина отодвинула в сторону свою тарелку и наклонилась вперед. Полы халата разошлись еще немного.
– Бабушка, – не унималась она, – часто повторяла, что у Маргарет Ловетт липучести больше, чем у скотча.
– Ты специально это делаешь? – поинтересовался Джон. Джорджина опешила:
– Что?
– Хвастаешься передо мной своим бюстом?
Отодвинувшись от стола, Джорджина оглядела свое декольте и запахнула халат до шеи.
– Нет.
Передние ножки стула со стуком опустились на пол. Джон встал. Заглянув в огромные зеленые глаза Джорджины, он не удержался и уступил безрассудству. Подняв руки, он приказал:
– Иди сюда. – Когда Джорджина подошла, он обнял ее за талию и прижал к груди. – Я уезжаю, – сказал он, зарываясь лицом в ее волосы. – Поцелуй меня на прощание.
– Ты надолго?
– Нет, – ответил он, чувствуя, как тяжелеет тело. Движением кошки, потягивающейся на подоконнике, Джорджина обняла его за шею.
– Я могла бы поехать с тобой, – промурлыкала она. Джон покачал головой:
– Хватит об этом. Просто поцелуй меня.
Джорджина приподнялась на цыпочки и сделала то, о чем он просил. Она целовалась как опытная женщина. Ее приоткрытые губы прижались к его губам. Джон ощутил на них привкус апельсинового сока и обещание чего-то еще более сладкого. Ее язык стремительно ворвался ему в рот. Она запустила пальцы в его волосы и ногой обвила голень. Джоном овладела самая настоящая похоть, опалив огнем все тело. Член тут же встал.
«А она профи», – подумал Джон и слегка отстранился, чтобы заглянуть Джорджине в лицо. Ее губы блестели, дыхание было прерывистым. Если бы в ее глазах отразился хотя бы намек на тот голод, который испытывал он сам, он бы повернулся и ушел. Удовлетворенный.
Джон перевел взгляд на ее каштановые с красноватым отливом волосы, вившиеся тугими спиралями, и ему безумно захотелось взять их в руки. Он понимал, что надо уйти. Просто повернуться и выйти за дверь. Но вместо этого он решился заглянуть ей в глаза.
Нет, до удовлетворения далеко. Пока. Положив руку ей на затылок, он слегка отклонил ее голову и впился ей в губы. Не отрываясь от ее рта, он стал подталкивать ее. Джорджина пятилась, пока не уперлась спиной в буфет. Губы Джона переместились на ее щеку, на подбородок, на шею. Чтобы волосы не мешали, он отбросил их ей за спину. Она пахла цветами и теплой женственностью. Он стащил халат с ее плеч. Сразу почувствовав, как она напряглась в его объятиях, он приказал себе остановиться.
– Ты вкусно пахнешь, – сказал ей в шею Джон. Он поддел пальцами изумрудную бретельку бюстгальтера и поцеловал Джорджину в ямочку под шеей.
Джорджина накрыла его руку своей.
– Кажется, мы не собирались заниматься любовью.
– А мы и не будем.
– Тогда что ты делаешь, Джон?
– Дразнюсь.
– Разве это не прелюдия к занятиям любовью?
Джорджина натянула халат на плечи и сложила руки на груди.
– Не на этот раз. Так что успокойся.
Джон обхватил ее за попку и слегка приподнял. Прежде чем Джорджина успела возразить, он усадил ее на стол и протиснулся между ее ногами.
– Джон!
– М-м?..
– Дай слово, что не сделаешь мне больно.
Он поднял голову и посмотрел на нее. Ее лицо было серьезным.
– Я не причиню тебе боли, Джорджи.
– И не сделаешь ничего, что мне бы не понравилось.
– Ни за что.
Она улыбнулась и положила руки ему на плечи.
– Тебе приятно? – спросил Джон, гладя ее по бедрам и одновременно сдвигая вверх подол халата.
– М-м-м, – промычала Джорджина и кончиком языка лизнула его мочку. – А тебе приятно? – спросила она и неожиданно втянула мочку в рот.
– Очень, – с тихим смешком ответил Джон. Он продолжал гладить ее бедра, постепенно перемещаясь к преграде из кружевных трусиков. – В тебе все приятно.
Он склонил голову набок и закрыл глаза. Он не помнил, чтобы когда-либо у него была женщина с такой нежной кожей, как у Джорджины. Сунув ладони ей между ног, он пошире раздвинул ее бедра, а затем, пока она губами делала нечто до невозможности приятное с его шеей, подсунул руки под халат и обхватил ее ягодицы.
– У тебя нежная кожа, потрясные ноги и отпадная попка, – сказал он, рывком придвигая ее к себе и прижимаясь к ней пахом.
Его тут же окатила волна жара, и он понял, что нужно соблюдать осторожность, потому что еще чуть-чуть – и овладеет Джорджиной.
Она внимательно посмотрела на него.
– Ты смеешься надо мной?
Джон открыто встретил ее взгляд.
– Нет, – ответил он, Выискивая на ее лице отблески своего желания и не находя их. – Я бы никогда не стал смеяться над полураздетой женщиной.
– И я не кажусь тебе толстой?
– Не люблю костлявых, – сообщил он и стал водить ладонями по внутренней поверхности ее бедер.
Его действия привели к тому, что сначала в ее глазах появилась искорка интереса, а потом зажегся огонь желания.
Джорджина же вглядывалась в его лицо в поисках признаков того, что он обманывает ее. С подросткового возраста она вела непрерывную борьбу с лишним весом и перепробовала бесконечное количество диет.
Взяв его лицо в ладони, Джорджина поцеловала его. Не тем идеальным поцелуем опытной женщины, который она применила вначале, а дразнящим и искушающим. Ей хотелось показать Джону, как много его слова значат для девочки, которая всегда считала себя толстой. Она дала волю своим чувствам и позволила себе раствориться в горячем головокружительном желании. Руки Джона гладили, ласкали, мяли ее и заставляли ее тело трепетать от макушки до кончиков пальцев. Джорджина почувствовала, что Джон развязывает шелковый пояс халата. В следующую секунду она ощутила на ребрах его горячие ладони. Когда он приподнял ее тяжелые груди, Джорджину сотрясла дрожь. Впервые в жизни она не воспринимала мужское прикосновение к груди как нападение. От восторга и удивления Джорджина резко выдохнула, и ее дыхание смешалось с дыханием Джона.
Джон отстранился и заглянул ей в глаза. Он улыбнулся, как будто увидел нечто, что порадовало его, а затем сбросил халат с ее плеч.
Джорджина опустила руки, и черный щелк стек вниз. Прежде чем она догадалась о его намерениях, Джон расстегнул ей бюстгальтер. Потрясенная его ловкостью, она поспешно прижала руки к груди, чтобы удержать бюстгальтер на месте.
– Она большая, – ляпнула Джорджина, и тут же ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда за то, что она говорит такие очевидные и глупые вещи.
– Да и я не маленький, – лукаво усмехнувшись, предупредил ее Джон.
Джорджина издала нервный смешок, и одна бретелька свалилась с ее плеча.
– Ты собираешься сидеть здесь всю ночь? – осведомился Джон, просовывая руки под зеленое кружево.
От его нежного прикосновения у нее по телу пробежали мурашки. Ей нравилось то, что он говорит, и то, какие эмоции это в ней вызывает, и ей совсем не хотелось, чтобы он останавливался. Он и сам ей нравился, и ей хотелось, чтобы и она нравилась ему. Несколько мгновений она смотрела ему в глаза, а потом опустила руки. Бюстгальтер упал на колени, и Джорджина затаила дыхание в ожидании какого-нибудь непристойного комментария насчет ее груди, хотя в душе у нее теплилась надежда, что замечания не последует.
– Господи, Джорджи! – выдохнул Джон. – Ты говорила, что она большая. Но ты не предупредила, что она само совершенство.
Он взял обе груди в ладони и поцеловал Джорджину в губы долгим настойчивым поцелуем. Потом стал водить большими пальцами по соскам – вверх и вниз, вправо и влево. Никто никогда не ласкал ее вот так. Нежные прикосновения Джона заставляли ее чувствовать себя чем-то изящным и хрупким. Он не дергал ее за соски, не выкручивал их и не щипал. Он не лапал ее грубыми руками, ожидая, что она будет получать от этого удовольствие.
Желание, признательность, любовь – все это разлилось по ее венам и сконцентрировалось в сердце. Целуя Джона, Джорджина стиснула его коленями и стала подтаскивать к себе, пока пахом не почувствовала его набухший член. На мгновение она оторвалась от его губ, чтобы снять с него футболку. Темные курчавые волоски покрывали его мускулистую грудь, широкой полосой спускались к животу и исчезали за ремнем джинсов. Отшвырнув в сторону футболку, Джорджина провела руками по его груди и животу. Кожа Джона была горячей, волоски приятно щекотали ладони. Она ощущала мощное биение его сердца и слышала его учащенное дыхание.
Джон со стоном прошептал ее имя, прежде чем снова завладеть ее губами. Каждый раз, когда ее соски касались его груди, Джорджину пронзала сладкая боль. На каждое прикосновение Джона ее тело отзывалось новым всплеском страсти, которой она от себя не ожидала. Казалось, будто всю жизнь ее тело знало, что должен появиться Джон, и ожидало его. Джорджина погладила его по спине, опустила руки на талию и добралась до ремня. Джон судорожно выдохнул, когда она потянула на себя пряжку, чтобы вынуть штырь из дырочки, и схватил ее за запястья. Оборвав поцелуй, он отступил на шаг и устремил на нее тяжелый взгляд. Между бровей у него появилась складка. Даже сквозь загар было видно, как запылали его щеки. Он напоминал изголодавшегося человека, который совсем не рад тому, что ему предлагают его любимое лакомство. По его виду можно было предположить, что он намерен отказаться.
– А-а, к черту все это, – наконец проговорил он и потянулся к ее трусикам. – Я все равно уже мертв.
Опершись на стол, Джорджина приподнялась, чтобы позволить ему снять с нее белье. Раздевшись, Джон встал у нее между ног. Он действительно оказался большим. Он не шутил, когда сказал ей об этом. Джорджина обхватила рукой его член. Джон взял ее руку в свою и сдвинул ее к головке. Член был невероятно твердым и очень горячим.
Джон несколько мгновений смотрел, как ее рука движется вверх-вниз по его члену.
– Ты принимаешь противозачаточные таблетки? – спросил он, просовывая руку к ее лобку.
– Да, – выдохнула Джорджина, почувствовав, что его пальцы пробрались внутрь, к клитору.
– Обхвати меня ногами, – велел Джон.
Джорджина так и сделала, и он вошел в нее. Его взгляд был прикован к ее лицу.
– Боже, Джорджи, – хрипло прошептал он.
Выйдя чуть-чуть, он в следующее мгновение вошел в нее со всей силой, обхватил ладонями ее ягодицы и стал двигаться в ней, постепенно увеличивая темп. Призы в верхней полке буфета зазвенели. Джорджину неудержимо повлекло к краю бездонной пропасти. Огонь, опалявший ее тело, с каждым рывком Джона разгорался все сильнее, ее желание отдаться ему становилось все неистовее. Каждый раз, когда он вонзался в нее, она проходила одновременно через муку и блаженство.
Неосознанно шепча его имя, она привалилась головой к полке и закрыла глаза.
– Не останавливайся! – выкрикнула она, почувствовав, что приблизилась вплотную к краю.
Огонь охватил ее всю, мышцы непроизвольно напряглись, и она рухнула в долгий горячий оргазм. То, что срывалось с ее губ, шокировало бы ее, будь она в нормальном состоянии. Но сейчас это ее не волновало. Джон заставил ее испытать нечто такое, о чем она даже не догадывалась, и сейчас все ее мысли и чувства были сконцентрированы на мужчине, подарившем ей эти невероятные ощущения.
– Господи, – произнес Джон, уткнувшись лбом ей в шею. Его руки сильнее сжали ее, и он, с горловым стоном вонзившись в нее в последний раз, кончил.
Тьма, окутывавшая обнаженного Джона, вполне соответствовала его мрачному настроению. В доме было тихо. Слишком тихо. Если бы он прислушался, то, возможно, смог бы различить ровное дыхание Джорджины. Но Джорджина спала в его спальне, так что прислушиваться было бесполезно.
Стояла ночь. Темная и очень тихая. Мрак и тишина, будто сговорившись против него, дышали ему в затылок и насылали на него воспоминания.
Джон поднес ко рту бутылку пива и отпил почти четверть. Подойдя к панорамному окну, он устремил взгляд на большую желтую луну, заливавшую серебристым светом волны.
Неожиданно перед ним возник образ его жены Линды. Такой, какой он видел ее в последний раз, – сидящей в ванне в воде, смешавшейся с кровью. Она разительно отличалась от той девушки со свеженьким личиком, с которой он познакомился в школе.
Сознание Джона сделало резкий поворот и вернуло его к тому короткому периоду в школе, когда он встречался с Линдой. После окончания школы он уехал за сотни миль, чтобы играть в хоккей в юниорской лиге. Спорт был смыслом его жизни. Он играл много и к двадцати стал первым игроком, взятым торонтским клубом «Мейпл лифе» на отборочных играх 1982 года. Благодаря росту он стал доминирующим игроком и вскоре приобрел прозвище Стена. Способности, проявленные на льду, сделали его восходящей звездой. Способности же, проявленные за пределами катка, превратили его в кумира женской части околохоккейной тусовки. Джон отыграл в клубе четыре сезона, прежде чем нью-йоркские «Рейнджеры» предложили ему контракт на крупную сумму. Он стал одним из самых высокооплачиваемых игроков НХЛ. К этому моменту он напрочь забыл Линду.
Они встретились снова только через шесть лет. Ровесники по годам, они имели разный жизненный опыт. Джон успел уже многое повидать. Он был молод, богат и успел испытать то, о чем большинство мужчин могли только мечтать. За эти шесть лет он изменился очень сильно. Линда же почти не изменилась. Она осталась той же девчонкой, которую он катал в машине Эрни.
Он случайно столкнулся с Линдой в перерыве между сезонами. Он повез ее в город. Он привел ее в гостиничный номер и через три месяца, когда она сообщила ему, что беременна, женился на ней. Его сын Тоби родился пятимесячным. Следующие четыре недели, наблюдая, как сын борется за жизнь и возможность дышать, Джон представлял, что будет учить его всему, что он сам узнал о хоккее и жизни. Его мечты о мальчишке-сорванце умерли вместе с сыном.
Джон скорбел молча, скорбь же Линды была видна всем вокруг. Она плакала, не переставая, и вскоре у нее появилась навязчивая идея родить другого ребенка. Джон знал, что стоит за ее одержимостью. Ведь он женился на ней, потому что она была беременна, а не по любви.
Ему следовало бы уйти тогда. Бежать прочь. Но он не смог оставить ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34