А все остальное время ты врешь мне.
– Когда я тебе врал?
– Хотя бы насчет адвоката, – напомнила Джорджина.
– Это не было ложью, это было умолчанием.
– Это была ложь, и сегодня ты снова соврал мне.
– Когда?
– В церкви. Ты сказал, что Вирджил переболел, что он уже не переживает из-за прошлых событий. Но ты отлично знал, что это не так.
Джон мрачно уставился на нее.
– Что он тебе сказал?
– Что ты никогда не предпочтешь меня команде. Что он имел в виду? – спросила Джорджина.
– Ты хочешь знать правду?
– Естественно.
– Ладно. Он пригрозил продать меня в другую хоккейную команду, если я буду продолжать отношения с тобой. Но это не имеет значения. Забудь о Вирджиле. Он бесится из-за того, что я получил то, чего ему не досталось.
Джорджина прижалась спиной к стене.
– То есть меня?
– Да.
– Так вот что я значу для тебя? – Она с упреком посмотрела на него.
Джон еле слышно чертыхнулся и провел руками по волосам.
– Если ты думаешь, что я пришел сюда за сексом, ты ошибаешься.
Джорджина выразительно посмотрела на его ширинку.
– Разве?
От гнева Джон стиснул зубы. Он даже покраснел от злости.
– Не пачкай то, что я чувствую к тебе. Я хочу тебя, Джорджина. Тебе достаточно войти в комнату, и у меня тут же возникает желание. Я хочу целовать тебя, прикасаться к тебе, заниматься с тобой любовью. Это нормальная физиологическая реакция, и я не собираюсь извиняться за нее.
– А утром ты уйдешь, и я опять останусь одна.
– Глупости.
– Это случилось уже дважды.
– В прошлый раз ты сама убежала от меня.
Джорджина покачала головой:
– Не важно, кто и когда убежал. Все равно конец один и тот же. Ты не собираешься сознательно причинять мне боль, но все равно ранишь.
– Я действительно не хочу причинять тебе боль. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Я откровенен с тобой. Если и ты будешь откровенна, то признаешься, что тоже хочешь меня.
– Нет.
У Джона на щеках заиграли желваки.
– Ненавижу это слово, – процедил он.
– Сожалею, но между нами слишком много такого, что требует именно этого ответа.
– Ты все еще пытаешься наказать меня за то, что произошло семь лет назад? Или это просто предлог? – Он навис над ней, опершись руками о стену. – Чего ты боишься?
– Уж конечно, не тебя.
Джон взял ее за подбородок.
– Врешь. Ты боишься, что папочка не будет любить тебя.
У Джорджины перехватило дыхание.
– Это жестоко.
– Возможно, но это правда. – Джон провел пальцем по ее плотно сжатым губам. – Ты боишься протянуть руку и взять то, что хочешь. А я не боюсь. Я знаю, чего я хочу. – Он взял ее руку и приложил к своей груди. – Ты все еще стараешься быть хорошей девочкой, чтобы папочка заметил тебя? А ну-ка, проверим, – прошептал он, передвинул ее руку вниз и прижал к набухшему члену. – Я заметил.
– Прекрати, – проговорила Джорджина и разрыдалась. Она ненавидит его. Она любит его. Она хочет, чтобы он ушел, и одновременно безумно желает, чтобы он остался. Он жесток и безжалостен, но он прав. Она боится, что он дотронется до нее, и при этом ее охватывает ужас при мысли, что он не сделает этого. Она действительно боится взять то, что хочет, боится, что из-за Джона она станет несчастной. А ведь она уже и так несчастна. И ей не выиграть эту битву. Джон для нее как наркотик, и она уже попала в зависимость от него.
– Не надо так со мной.
Джон вытер слезы с ее щек.
– Я хочу тебя, и я не боюсь дать волю своей ненасытности.
Джорджина понимала, что ей нужно отсечь себя от Джона, вернуть себя в нормальное состояние. Отказаться от горячих поцелуев, прикосновении, страстных взглядов. Ей нужно пройти через все это.
– Ты просто хочешь часть того…
Джон покачал головой и улыбнулся:
– Мне не нужна часть. Я хочу все.
Глава 19
– Мне нужно твое сердце, твои мысли, твое тело. – Джон наклонился и слегка коснулся губами ее губ. – Я хочу всю тебя – навсегда, – шепотом добавил он и обнял ее за талию.
Руки Джорджины уперлись ему в грудь, как будто она хотела оттолкнуть его. Но вместо этого она приоткрыла ему свои мягкие губы, и Джона охватила такая радость победы, что он едва устоял на ногах. Теперь он владеет ее душой и телом.
Джон оторвал Джорджину от пола и стал жадно целовать. Поцелуй превратился в жаркую схватку губ и языков, которая наполняла их наслаждением. Поставив ее на пол, Джон расстегнул молнию у нее на спине и спустил платье вниз, затем, стянув бретельки комбинации и бюстгалтера, сдвинул одежду к талии. Его взору открылась полная грудь Джорджины. Он немного отстранился, чтобы оглядеть то, что сулило ему райское блаженство, а потом, прижав ее руки к бокам, наклонился и лизнул языком торчащий сосок. Джорджина застонала и выгнулась ему навстречу. Он взял сосок в рот. Джорджина попыталась высвободить руки, но он крепко держал ее.
– Джон, – прошептала она, – мне хочется обнять тебя.
Он выпустил ее руки из плена и принялся за другой сосок. Он был готов. Он готов уже несколько месяцев. Ноющая боль в паху подталкивала его к тому, чтобы содрать с Джорджины одежду, прижать ее к стене и глубоко-глубоко ворваться в ее горячее влажное лоно. Немедленно.
Джорджина освободила руки от бретелек. Пока она вытаскивала рубашку из его брюк, Джон неотрывно смотрел в ее затуманенные страстью глаза. Он с трудом сдерживался, ему едва удавалось противостоять своему желанию разложить ее на полу тут же, у входной двери. Не в силах больше ждать, он схватил ее за руку и потащил в глубь дома.
– Где твоя спальня? – спросил он. – Знаю, что где-то здесь.
– Последняя дверь слева.
Джон вошел в комнату и замер, будто натолкнувшись на кирпичную стену. Кровать была застелена покрывалом в цветочек, а над кроватью висел кружевной полог. Вдоль изголовья было уложено с полдюжины подушечек с рюшечками. Цветы были и на обоях, и на обивке кресел. Огромный венок из цветов висел над туалетным столиком, и еще две вазы с цветами стояли по углам. У Джона возникло ощущение, что он перепутал двери и оказался в оранжерее.
Джорджина, придерживая на груди спущенное платье, вошла вслед за ним.
– В чем дело?
Джон оглянулся на нее, замершую среди этого изобилия цветов, с руками, прижатыми к груди в тщетной попытке прикрыть грудь.
– Ни в чем, если не считать того, что ты еще одета.
– Ты тоже.
Он улыбнулся и сбросил туфли.
– Это легко исправить.
За несколько секунд он полностью разделся, поднял глаза на Джорджину и едва не кончил. Она стояла в нескольких шагах от него, и на ней были только крохотные трусики и чулки, которые удерживались розовыми подвязками. Джон залюбовался ее пышными бедрами, красивой округлой грудью, гладкими плечами. Она была прекрасна. Джон подошел, притянул Джорджину к себе и с наслаждением ощутил прикосновение ее горячего и мягкого тела. Она олицетворяла для него все, что он стремился найти в женщине. Ему не хотелось спешить. Ему хотелось долго-долго любить ее и дарить ей удовольствие. Но он не мог. Он чувствовал себя ребенком, который со всех ног бежит к любимой песочнице. Единственное, что еще останавливало его, это незнание, с чего начать. Ему хотелось терзать ее губы и грудь. Хотелось целовать ее живот и сокровенное местечко между бедер.
Джон положил Джорджину на кровать и лег на нее сверху. Впившись в ее губы, он принялся снимать с нее трусики. Пока он сосредоточенно стаскивал их с ног, его член упирался ей в живот. Напряжение у него в паху все нарастало, и вскоре он ощутил, что вот-вот достигнет предела.
Но ему хотелось выждать. Ему хотелось убедиться в том, что и Джорджина готова. Ему хотелось быть нежным любовником. Встав над ней на колени, он снял наконец трусики и оглядел ее. Теперь на ней были только чулки с розовыми подвязками. Джорджина протянула к нему руки, и он понял, что больше ждать не сможет. Накрыв ее своим телом, он сжал ладонями ее лицо.
– Джорджина, я люблю тебя, – прошептал он, всматриваясь в ее зеленые глаза. – А ты любишь меня?
Джорджина застонала и, с силой проведя ладонями по его телу, обняла его.
– Я люблю тебя, Джон. Я всегда любила тебя.
Он погрузился в нее и только тогда вспомнил, что не надел презерватив. Впервые за многие годы он обнаженным членом ощутил прикосновение горячей и влажной плоти. Еще несколько мгновений он пытался контролировать себя, преодолевая настоятельную потребность овладеть ею, а потом, отбросив прочь все посторонние мысли, начал двигаться, и они одновременно вознеслись к вершинам блаженства.
* * *
Было три часа ночи, когда Джон выбрался из постели и стал одеваться. Джорджина сидела, прикрывшись простыней, и наблюдала, как он застегивает брюки. Джон уходил. Она знала, так нужно. Оба не хотели, чтобы Лекси узнала о том, что он провел здесь ночь. И все же ее сердце болезненно сжималось. Он сказал, что любит ее. И повторил это еще много раз. Однако ей с трудом в это верилось. И было страшно выпустить наружу радость, теплившуюся в глубине души.
Джон нашел рубашку. Джорджина почувствовала, как глаза ее наполнились слезами, и заморгала. Ей хотелось спросить, увидятся ли они вечером, но она опасалась, что у Джона создастся впечатление, будто она цепляется за него.
– Думаю, вам не стоит заранее приезжать на стадион, – сказал Джон. – Лекси не высидит весь матч, если вы приедете рано. – Он сел на край кровати и стал надевать носки и туфли. – Только оденьтесь потеплее. – Он встал, наклонился к ней и поцеловал. – Джорджина, я люблю тебя.
Она уже не надеялась снова услышать от него эти слова.
– Я тоже тебя люблю.
– Увидимся после игры, – проговорил он и еще раз поцеловал ее.
Джон ушел, оставив ее наедине с предостережением Вирджила, которое грозило разрушить ее счастье.
Джон любит ее. И она любит его. Но достаточно ли велика его любовь, чтобы отказаться от своей команды? И как она сможет жить с сознанием того, что он отказался от всего этого ради нее?
Подсвеченный синими и зелеными прожекторами стадион напоминал огромный котел. Шесть полураздетых девиц из группы поддержки танцевали под оглушающий рок, который несся из мощных динамиков. Басы бухали так, что Джорджина ощущала их отзвуки в желудке. Беспокоясь об Эрни, она повернулась и поверх головы Лекси, которая зажала уши руками, посмотрела на деда Джона. Судя по всему, этот страшный грохот старика совсем не волновал.
Эрни Максвелл мало изменился за эти семь лет. Только теперь он носил очки в черной оправе и слуховой аппарат за левым ухом.
Когда они с Лекси отыскали свои места, Джорджина с удивлением обнаружила, что их с нетерпением ждет Эрни. В первые минуты она держалась скованно, не зная, как поведет себя дед Джона, но тот быстро развеял все ее опасения.
– Здравствуй, Джорджина. Ты стала даже красивее, чем я тебя помню, – сказал он и помог им с Лекси снять куртки.
– А вы, мистер Максвелл, похорошели раза в два, – заявила Джорджина, одаривая его своей самой очаровательной улыбкой.
Эрни рассмеялся:
– Мне всегда нравились девушки с Юга.
Неожиданно музыка стихла, и погас свет. Теперь стадион освещали только две огромные эмблемы «Чинуков», расположенные по концам катка.
– Дамы и господа! Встречайте сиэтлских «Чинуков»! – объявил мужской голос, прозвучавший из громкоговорителей.
Под вопли обезумевших от восторга болельщиков на лед выехала команда. Их белые майки четко выделялись в неоновом свете эмблем. Со своего места, расположенного на несколько рядов выше синей линии, Джорджина внимательно разглядывала каждую майку, пока не нашла выведенные синим фамилию «Ковальский» и номер одиннадцать. Ее охватила гордость, сердце учащенно забилось. Этот огромный мужчина в белом шлеме, надвинутом на лоб, принадлежит ей. Осознание этого было внове для Джорджины, ей все еще не верилось, что Джон ее любит. Они не виделись с того момента, когда перед уходом он поцеловал ее, и за это время она пережила немало отчаянных минут, когда ей казалось, что прошедшая ночь была лишь сном.
Даже издали Джорджина разобрала, что под одеждой на Джоне надета защита. Большая пухлая перчатка защищала и руку, в которой он держал клюшку.
«Чинуки» объехали каток от ворот до ворот и остановились у линии в центре. Зажегся свет, и объявили о выходе «Койотов» из Финикса. Болельщики «Чинуков» – а их было подавляющее большинство среди зрителей – встретили их неодобрительным гулом. Джорджине даже стало жалко «Койотов», и она бы поприветствовала их, если бы не опасалась за свою безопасность.
Пять игроков из каждой команды остались на катке и заняли свои места. Джон остановился в круге вбрасывания, прижал клюшку ко льду и замер.
– Ребята, надерите им задницы! – заорал Эрни, когда шайба была вброшена и сражение началось.
– Дедушка Эрни! – возмутилась Лекси. – Ты сказал плохое слово.
То ли Эрни не услышал ее, то ли предпочел проигнорировать замечание правнучки.
– Тебе не холодно? – перекрикивая шум толпы, спросила Джорджина.
Лекси не поворачиваясь помотала головой. Она указала на Джона, который мчался в их сторону. Его свирепый взгляд был прикован к игроку команды противника, владевшему шайбой. Джон блокировал его и с такой силой бросил на борт что плексигласовая загородка задребезжала, а Джорджине показалось что они сейчас проломят борт и вывалятся в толпу. Она слышала, как они шумно выдохнули, когда столкнулись, и подумала что после такого удара игрока «Койотов» должны унести на носилках. Однако тот даже не упал. Несколько мгновений толкаясь, они боролись за шайбу, и в конечном итоге шайба заскользила к воротам «Койотов».
Джорджина наблюдала за Джоном. Он сновал от одного края катка к другому, то сбивая кого-то на лед, то отнимая у кого-то шайбу. Столкновения были очень жесткими и страшными, как автомобильные аварии на дороге, а она вспоминала прошедшую ночь и надеялась, что все жизненно важные органы Джона останутся невредимыми.
Толпа ревела, отовсюду слышались ругательства. Эрни предпочитал адресовать свое недовольство судьям.
– Открой глаза, козел! Следи за игрой! – вопил он.
Джорджине никогда прежде не доводилось слышать такое количество ругани за столь короткий период времени. А еще она впервые в жизни видела, чтобы так много плевались. Кроме ругательств и плевков, на нее произвело впечатление и то, с какой скоростью игроки обеих команд носились по льду, с какой силой ударяли по шайбе и с каким ожесточением сражались у ворот противника. К концу первого периода счет так и не был открыт.
Во втором периоде Джон получил взыскание за подножку и был удален с катка.
– Сукины дети! – заорал Эрни, обращаясь к судейской команде. – Реник сам запутался в своих чертовых ногах!
– Дедушка Эрни!
Джорджина не стала спорить с Эрни, но она-то видела, как Джон поддел клюшкой конек противника и слегка выставил ногу. Он проделал этот маневр с величайшей ловкостью. Когда он с невинным видом прижал руку в перчатке к груди, Джорджина подумала, что ей, вероятно, просто привиделось, как другой игрок, раскинув в стороны руки, падает на лед и на животе скользит вперед.
В третьем периоде Дмитрию наконец-то удалось забить «Койотам» гол, но десять минут спустя те сравняли счет. Стадион буквально звенел от напряжения, болельщики подскакивали от нетерпения. Лекси тоже не могла усидеть на месте и вскочила на ноги.
– Давай, папа! – закричала она, когда Джон стал отнимать у противника шайбу, а потом стремительно заскользил по льду.
Опустив голову, он пересек центральную линию, и тут игрок «Койотов» неожиданно врезался в него. Если бы Джорджина не видела все своими глазами, она бы никогда не поверила, что мужчина комплекции Джона может лететь, кувыркаясь в воздухе. Он упал на спину и лежал так, пока не прозвучал свисток. На лед выбежали инструкторы и тренер «Чинуков». Лекси расплакалась, а Джорджина затаила дыхание. У нее в животе появился неприятный холодок.
– Твой папа в порядке, – сказал Эрни, указывая на каток, – смотри, он встает.
– Но ему больно! – всхлипнула Лекси, наблюдая за тем, как Джон катится по льду, но не к скамье запасных, а к выходу в раздевалку.
– С ним все будет в порядке. – Эрни обнял Лекси и прижал ее к себе.
– Мама! – не успокаивалась девочка. – Отнеси папе пластырь. – Слезы текли у нее по щекам.
Джорджина сомневалась, что пластырь поможет. Ей тоже хотелось плакать, и она не отрываясь смотрела на лед, но Джон все не появлялся. Через несколько минут прозвучала, сирена, и матч закончился.
– Джорджина Ховард?
– Да. – Джорджина оглянулась.
Позади ее кресла стоял незнакомый мужчина. Она поспешно встала.
– Я Хауи Джонс, инструктор «Чинуков». Джон Ковальский попросил меня разыскать вас.
– Он серьезно ранен?
– Вообще-то я не знаю. Он попросил меня отвести вас к нему.
– Господи! – Джорджина не представляла, зачем она могла понадобиться Джону, если только он не был тяжело ранен.
– Ты бы поторопилась, – вставая, посоветовал Эрни.
– А как же Лекси?
– Я отвезу ее домой к Джону и посижу с ней, пока ты не вернешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Когда я тебе врал?
– Хотя бы насчет адвоката, – напомнила Джорджина.
– Это не было ложью, это было умолчанием.
– Это была ложь, и сегодня ты снова соврал мне.
– Когда?
– В церкви. Ты сказал, что Вирджил переболел, что он уже не переживает из-за прошлых событий. Но ты отлично знал, что это не так.
Джон мрачно уставился на нее.
– Что он тебе сказал?
– Что ты никогда не предпочтешь меня команде. Что он имел в виду? – спросила Джорджина.
– Ты хочешь знать правду?
– Естественно.
– Ладно. Он пригрозил продать меня в другую хоккейную команду, если я буду продолжать отношения с тобой. Но это не имеет значения. Забудь о Вирджиле. Он бесится из-за того, что я получил то, чего ему не досталось.
Джорджина прижалась спиной к стене.
– То есть меня?
– Да.
– Так вот что я значу для тебя? – Она с упреком посмотрела на него.
Джон еле слышно чертыхнулся и провел руками по волосам.
– Если ты думаешь, что я пришел сюда за сексом, ты ошибаешься.
Джорджина выразительно посмотрела на его ширинку.
– Разве?
От гнева Джон стиснул зубы. Он даже покраснел от злости.
– Не пачкай то, что я чувствую к тебе. Я хочу тебя, Джорджина. Тебе достаточно войти в комнату, и у меня тут же возникает желание. Я хочу целовать тебя, прикасаться к тебе, заниматься с тобой любовью. Это нормальная физиологическая реакция, и я не собираюсь извиняться за нее.
– А утром ты уйдешь, и я опять останусь одна.
– Глупости.
– Это случилось уже дважды.
– В прошлый раз ты сама убежала от меня.
Джорджина покачала головой:
– Не важно, кто и когда убежал. Все равно конец один и тот же. Ты не собираешься сознательно причинять мне боль, но все равно ранишь.
– Я действительно не хочу причинять тебе боль. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Я откровенен с тобой. Если и ты будешь откровенна, то признаешься, что тоже хочешь меня.
– Нет.
У Джона на щеках заиграли желваки.
– Ненавижу это слово, – процедил он.
– Сожалею, но между нами слишком много такого, что требует именно этого ответа.
– Ты все еще пытаешься наказать меня за то, что произошло семь лет назад? Или это просто предлог? – Он навис над ней, опершись руками о стену. – Чего ты боишься?
– Уж конечно, не тебя.
Джон взял ее за подбородок.
– Врешь. Ты боишься, что папочка не будет любить тебя.
У Джорджины перехватило дыхание.
– Это жестоко.
– Возможно, но это правда. – Джон провел пальцем по ее плотно сжатым губам. – Ты боишься протянуть руку и взять то, что хочешь. А я не боюсь. Я знаю, чего я хочу. – Он взял ее руку и приложил к своей груди. – Ты все еще стараешься быть хорошей девочкой, чтобы папочка заметил тебя? А ну-ка, проверим, – прошептал он, передвинул ее руку вниз и прижал к набухшему члену. – Я заметил.
– Прекрати, – проговорила Джорджина и разрыдалась. Она ненавидит его. Она любит его. Она хочет, чтобы он ушел, и одновременно безумно желает, чтобы он остался. Он жесток и безжалостен, но он прав. Она боится, что он дотронется до нее, и при этом ее охватывает ужас при мысли, что он не сделает этого. Она действительно боится взять то, что хочет, боится, что из-за Джона она станет несчастной. А ведь она уже и так несчастна. И ей не выиграть эту битву. Джон для нее как наркотик, и она уже попала в зависимость от него.
– Не надо так со мной.
Джон вытер слезы с ее щек.
– Я хочу тебя, и я не боюсь дать волю своей ненасытности.
Джорджина понимала, что ей нужно отсечь себя от Джона, вернуть себя в нормальное состояние. Отказаться от горячих поцелуев, прикосновении, страстных взглядов. Ей нужно пройти через все это.
– Ты просто хочешь часть того…
Джон покачал головой и улыбнулся:
– Мне не нужна часть. Я хочу все.
Глава 19
– Мне нужно твое сердце, твои мысли, твое тело. – Джон наклонился и слегка коснулся губами ее губ. – Я хочу всю тебя – навсегда, – шепотом добавил он и обнял ее за талию.
Руки Джорджины уперлись ему в грудь, как будто она хотела оттолкнуть его. Но вместо этого она приоткрыла ему свои мягкие губы, и Джона охватила такая радость победы, что он едва устоял на ногах. Теперь он владеет ее душой и телом.
Джон оторвал Джорджину от пола и стал жадно целовать. Поцелуй превратился в жаркую схватку губ и языков, которая наполняла их наслаждением. Поставив ее на пол, Джон расстегнул молнию у нее на спине и спустил платье вниз, затем, стянув бретельки комбинации и бюстгалтера, сдвинул одежду к талии. Его взору открылась полная грудь Джорджины. Он немного отстранился, чтобы оглядеть то, что сулило ему райское блаженство, а потом, прижав ее руки к бокам, наклонился и лизнул языком торчащий сосок. Джорджина застонала и выгнулась ему навстречу. Он взял сосок в рот. Джорджина попыталась высвободить руки, но он крепко держал ее.
– Джон, – прошептала она, – мне хочется обнять тебя.
Он выпустил ее руки из плена и принялся за другой сосок. Он был готов. Он готов уже несколько месяцев. Ноющая боль в паху подталкивала его к тому, чтобы содрать с Джорджины одежду, прижать ее к стене и глубоко-глубоко ворваться в ее горячее влажное лоно. Немедленно.
Джорджина освободила руки от бретелек. Пока она вытаскивала рубашку из его брюк, Джон неотрывно смотрел в ее затуманенные страстью глаза. Он с трудом сдерживался, ему едва удавалось противостоять своему желанию разложить ее на полу тут же, у входной двери. Не в силах больше ждать, он схватил ее за руку и потащил в глубь дома.
– Где твоя спальня? – спросил он. – Знаю, что где-то здесь.
– Последняя дверь слева.
Джон вошел в комнату и замер, будто натолкнувшись на кирпичную стену. Кровать была застелена покрывалом в цветочек, а над кроватью висел кружевной полог. Вдоль изголовья было уложено с полдюжины подушечек с рюшечками. Цветы были и на обоях, и на обивке кресел. Огромный венок из цветов висел над туалетным столиком, и еще две вазы с цветами стояли по углам. У Джона возникло ощущение, что он перепутал двери и оказался в оранжерее.
Джорджина, придерживая на груди спущенное платье, вошла вслед за ним.
– В чем дело?
Джон оглянулся на нее, замершую среди этого изобилия цветов, с руками, прижатыми к груди в тщетной попытке прикрыть грудь.
– Ни в чем, если не считать того, что ты еще одета.
– Ты тоже.
Он улыбнулся и сбросил туфли.
– Это легко исправить.
За несколько секунд он полностью разделся, поднял глаза на Джорджину и едва не кончил. Она стояла в нескольких шагах от него, и на ней были только крохотные трусики и чулки, которые удерживались розовыми подвязками. Джон залюбовался ее пышными бедрами, красивой округлой грудью, гладкими плечами. Она была прекрасна. Джон подошел, притянул Джорджину к себе и с наслаждением ощутил прикосновение ее горячего и мягкого тела. Она олицетворяла для него все, что он стремился найти в женщине. Ему не хотелось спешить. Ему хотелось долго-долго любить ее и дарить ей удовольствие. Но он не мог. Он чувствовал себя ребенком, который со всех ног бежит к любимой песочнице. Единственное, что еще останавливало его, это незнание, с чего начать. Ему хотелось терзать ее губы и грудь. Хотелось целовать ее живот и сокровенное местечко между бедер.
Джон положил Джорджину на кровать и лег на нее сверху. Впившись в ее губы, он принялся снимать с нее трусики. Пока он сосредоточенно стаскивал их с ног, его член упирался ей в живот. Напряжение у него в паху все нарастало, и вскоре он ощутил, что вот-вот достигнет предела.
Но ему хотелось выждать. Ему хотелось убедиться в том, что и Джорджина готова. Ему хотелось быть нежным любовником. Встав над ней на колени, он снял наконец трусики и оглядел ее. Теперь на ней были только чулки с розовыми подвязками. Джорджина протянула к нему руки, и он понял, что больше ждать не сможет. Накрыв ее своим телом, он сжал ладонями ее лицо.
– Джорджина, я люблю тебя, – прошептал он, всматриваясь в ее зеленые глаза. – А ты любишь меня?
Джорджина застонала и, с силой проведя ладонями по его телу, обняла его.
– Я люблю тебя, Джон. Я всегда любила тебя.
Он погрузился в нее и только тогда вспомнил, что не надел презерватив. Впервые за многие годы он обнаженным членом ощутил прикосновение горячей и влажной плоти. Еще несколько мгновений он пытался контролировать себя, преодолевая настоятельную потребность овладеть ею, а потом, отбросив прочь все посторонние мысли, начал двигаться, и они одновременно вознеслись к вершинам блаженства.
* * *
Было три часа ночи, когда Джон выбрался из постели и стал одеваться. Джорджина сидела, прикрывшись простыней, и наблюдала, как он застегивает брюки. Джон уходил. Она знала, так нужно. Оба не хотели, чтобы Лекси узнала о том, что он провел здесь ночь. И все же ее сердце болезненно сжималось. Он сказал, что любит ее. И повторил это еще много раз. Однако ей с трудом в это верилось. И было страшно выпустить наружу радость, теплившуюся в глубине души.
Джон нашел рубашку. Джорджина почувствовала, как глаза ее наполнились слезами, и заморгала. Ей хотелось спросить, увидятся ли они вечером, но она опасалась, что у Джона создастся впечатление, будто она цепляется за него.
– Думаю, вам не стоит заранее приезжать на стадион, – сказал Джон. – Лекси не высидит весь матч, если вы приедете рано. – Он сел на край кровати и стал надевать носки и туфли. – Только оденьтесь потеплее. – Он встал, наклонился к ней и поцеловал. – Джорджина, я люблю тебя.
Она уже не надеялась снова услышать от него эти слова.
– Я тоже тебя люблю.
– Увидимся после игры, – проговорил он и еще раз поцеловал ее.
Джон ушел, оставив ее наедине с предостережением Вирджила, которое грозило разрушить ее счастье.
Джон любит ее. И она любит его. Но достаточно ли велика его любовь, чтобы отказаться от своей команды? И как она сможет жить с сознанием того, что он отказался от всего этого ради нее?
Подсвеченный синими и зелеными прожекторами стадион напоминал огромный котел. Шесть полураздетых девиц из группы поддержки танцевали под оглушающий рок, который несся из мощных динамиков. Басы бухали так, что Джорджина ощущала их отзвуки в желудке. Беспокоясь об Эрни, она повернулась и поверх головы Лекси, которая зажала уши руками, посмотрела на деда Джона. Судя по всему, этот страшный грохот старика совсем не волновал.
Эрни Максвелл мало изменился за эти семь лет. Только теперь он носил очки в черной оправе и слуховой аппарат за левым ухом.
Когда они с Лекси отыскали свои места, Джорджина с удивлением обнаружила, что их с нетерпением ждет Эрни. В первые минуты она держалась скованно, не зная, как поведет себя дед Джона, но тот быстро развеял все ее опасения.
– Здравствуй, Джорджина. Ты стала даже красивее, чем я тебя помню, – сказал он и помог им с Лекси снять куртки.
– А вы, мистер Максвелл, похорошели раза в два, – заявила Джорджина, одаривая его своей самой очаровательной улыбкой.
Эрни рассмеялся:
– Мне всегда нравились девушки с Юга.
Неожиданно музыка стихла, и погас свет. Теперь стадион освещали только две огромные эмблемы «Чинуков», расположенные по концам катка.
– Дамы и господа! Встречайте сиэтлских «Чинуков»! – объявил мужской голос, прозвучавший из громкоговорителей.
Под вопли обезумевших от восторга болельщиков на лед выехала команда. Их белые майки четко выделялись в неоновом свете эмблем. Со своего места, расположенного на несколько рядов выше синей линии, Джорджина внимательно разглядывала каждую майку, пока не нашла выведенные синим фамилию «Ковальский» и номер одиннадцать. Ее охватила гордость, сердце учащенно забилось. Этот огромный мужчина в белом шлеме, надвинутом на лоб, принадлежит ей. Осознание этого было внове для Джорджины, ей все еще не верилось, что Джон ее любит. Они не виделись с того момента, когда перед уходом он поцеловал ее, и за это время она пережила немало отчаянных минут, когда ей казалось, что прошедшая ночь была лишь сном.
Даже издали Джорджина разобрала, что под одеждой на Джоне надета защита. Большая пухлая перчатка защищала и руку, в которой он держал клюшку.
«Чинуки» объехали каток от ворот до ворот и остановились у линии в центре. Зажегся свет, и объявили о выходе «Койотов» из Финикса. Болельщики «Чинуков» – а их было подавляющее большинство среди зрителей – встретили их неодобрительным гулом. Джорджине даже стало жалко «Койотов», и она бы поприветствовала их, если бы не опасалась за свою безопасность.
Пять игроков из каждой команды остались на катке и заняли свои места. Джон остановился в круге вбрасывания, прижал клюшку ко льду и замер.
– Ребята, надерите им задницы! – заорал Эрни, когда шайба была вброшена и сражение началось.
– Дедушка Эрни! – возмутилась Лекси. – Ты сказал плохое слово.
То ли Эрни не услышал ее, то ли предпочел проигнорировать замечание правнучки.
– Тебе не холодно? – перекрикивая шум толпы, спросила Джорджина.
Лекси не поворачиваясь помотала головой. Она указала на Джона, который мчался в их сторону. Его свирепый взгляд был прикован к игроку команды противника, владевшему шайбой. Джон блокировал его и с такой силой бросил на борт что плексигласовая загородка задребезжала, а Джорджине показалось что они сейчас проломят борт и вывалятся в толпу. Она слышала, как они шумно выдохнули, когда столкнулись, и подумала что после такого удара игрока «Койотов» должны унести на носилках. Однако тот даже не упал. Несколько мгновений толкаясь, они боролись за шайбу, и в конечном итоге шайба заскользила к воротам «Койотов».
Джорджина наблюдала за Джоном. Он сновал от одного края катка к другому, то сбивая кого-то на лед, то отнимая у кого-то шайбу. Столкновения были очень жесткими и страшными, как автомобильные аварии на дороге, а она вспоминала прошедшую ночь и надеялась, что все жизненно важные органы Джона останутся невредимыми.
Толпа ревела, отовсюду слышались ругательства. Эрни предпочитал адресовать свое недовольство судьям.
– Открой глаза, козел! Следи за игрой! – вопил он.
Джорджине никогда прежде не доводилось слышать такое количество ругани за столь короткий период времени. А еще она впервые в жизни видела, чтобы так много плевались. Кроме ругательств и плевков, на нее произвело впечатление и то, с какой скоростью игроки обеих команд носились по льду, с какой силой ударяли по шайбе и с каким ожесточением сражались у ворот противника. К концу первого периода счет так и не был открыт.
Во втором периоде Джон получил взыскание за подножку и был удален с катка.
– Сукины дети! – заорал Эрни, обращаясь к судейской команде. – Реник сам запутался в своих чертовых ногах!
– Дедушка Эрни!
Джорджина не стала спорить с Эрни, но она-то видела, как Джон поддел клюшкой конек противника и слегка выставил ногу. Он проделал этот маневр с величайшей ловкостью. Когда он с невинным видом прижал руку в перчатке к груди, Джорджина подумала, что ей, вероятно, просто привиделось, как другой игрок, раскинув в стороны руки, падает на лед и на животе скользит вперед.
В третьем периоде Дмитрию наконец-то удалось забить «Койотам» гол, но десять минут спустя те сравняли счет. Стадион буквально звенел от напряжения, болельщики подскакивали от нетерпения. Лекси тоже не могла усидеть на месте и вскочила на ноги.
– Давай, папа! – закричала она, когда Джон стал отнимать у противника шайбу, а потом стремительно заскользил по льду.
Опустив голову, он пересек центральную линию, и тут игрок «Койотов» неожиданно врезался в него. Если бы Джорджина не видела все своими глазами, она бы никогда не поверила, что мужчина комплекции Джона может лететь, кувыркаясь в воздухе. Он упал на спину и лежал так, пока не прозвучал свисток. На лед выбежали инструкторы и тренер «Чинуков». Лекси расплакалась, а Джорджина затаила дыхание. У нее в животе появился неприятный холодок.
– Твой папа в порядке, – сказал Эрни, указывая на каток, – смотри, он встает.
– Но ему больно! – всхлипнула Лекси, наблюдая за тем, как Джон катится по льду, но не к скамье запасных, а к выходу в раздевалку.
– С ним все будет в порядке. – Эрни обнял Лекси и прижал ее к себе.
– Мама! – не успокаивалась девочка. – Отнеси папе пластырь. – Слезы текли у нее по щекам.
Джорджина сомневалась, что пластырь поможет. Ей тоже хотелось плакать, и она не отрываясь смотрела на лед, но Джон все не появлялся. Через несколько минут прозвучала, сирена, и матч закончился.
– Джорджина Ховард?
– Да. – Джорджина оглянулась.
Позади ее кресла стоял незнакомый мужчина. Она поспешно встала.
– Я Хауи Джонс, инструктор «Чинуков». Джон Ковальский попросил меня разыскать вас.
– Он серьезно ранен?
– Вообще-то я не знаю. Он попросил меня отвести вас к нему.
– Господи! – Джорджина не представляла, зачем она могла понадобиться Джону, если только он не был тяжело ранен.
– Ты бы поторопилась, – вставая, посоветовал Эрни.
– А как же Лекси?
– Я отвезу ее домой к Джону и посижу с ней, пока ты не вернешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34