"
Уголовники, потирая ссадины и синяки, с трудом отскребали себя от
пола. Хуже всех было тем, которых успокоил мастер меча.
- Ну ты даешь, мужик, - обиженным тоном произнес Большой Папа, все еще
придерживая мозолистой пятерней саднящий ливер. - Шуток совсем не
понимаешь, злюка! Мы же только так, для порядку...
- Вот и я - для порядку, - огрызнулся Бронсон. - Еще хочешь?
Здоровяк убрался в дальний угол и прикинулся ветошью.
- Однако нехорошо обижать людей, Гарри-сан. Очень плохо... -
Седовласый японец отвернулся к стене.
- Позвольте, господин Цунемото, вы же сами...
Японец неожиданно очнулся и сел на койке. Его маленькое личико было
напитано таким гневом, что Бронсон невольно отпрянул.
- Ты не можешь меня судить, Гарри-сан. Я поступаю так, как требует
текущий момент. Ты же следуешь за своими амбициями.
Японец умолк, всем своим видом демонстрируя крайнее недовольство.
Сокрушенно покачав головой, он изрек:
- Ты живешь так, словно бессмертен. Но смерть всегда следует за тобой
по пятам. Гарри-сан всегда должен помнить об этом.
- Что вы имеете в виду?
- Один самурай говорил, что взятие врага на поле брани подобно тому,
как сокол ловит птицу. Хотя перед соколом пролетают тысячи птиц, он
безразличен ко всем, кроме той, которая должна стать его жертвой.
Японец говорил замысловато, и Гарри, признаться, мало что понимал. И
без того паршивое настроение окончательно переросло в угрюмую депрессию.
"Что он плетет? - с тоской подумал Аллигатор, - Господи, ну за что мне все
это?"
- А знаю я твое имя, Гарри-сан, - японец хитро прищурился, - потому,
что полицейские сильно тебя ругали. Ты что-то натворил?
- Кажется, я убил полицейского.
- Это плохо, Гарри-сан, очень плохо. Но почему ты говоришь "кажется"?
Разве можно сомневаться в таком вопросе?
Бронсону был неприятен этот разговор - болезненные воспоминания вновь
заполнили сознание. Он увидел мертвого полицейского, вывалившегося из
машины, и закрыл глаза. Картина была настолько отчетливой, что Гарри с
трудом различал грань между иллюзией и реальностью.
- Я тоже совершил преступление, Гарри-сан, но, в отличие от тебя,
принимаю ответственность.
- А вы за что здесь?
- В древней книге сказано: "Если самурай решил убить человека, он
должен исполниться решимости и действовать. Тогда, даже если он потерпит
поражение, такое поражение будет подобно победе". Я владел сетью японских
ресторанов в Чайна-таун, когда пятеро глупых мерзавцев ворвались ко мне и
стали требовать денег. Говорят, что они разорили множество честных людей. Я
отказался - сказал, чтобы убирались. Тогда они подожгли здание. В этом
пожаре чуть не погиб мой сын.
- И что вы сделали, господин Юдзан Цунемото?
- В древней книге сказано: "Если самурай решил убить человека, он
должен исполниться решимости и действовать безотлагательно". Я убил их при
помощи меча, Гарри-сан. Убил всех. Если бы я жил лет триста назад, то
господин наверняка приказал бы мне совершить сэппуку. Но теперь не осталось
традиций, Гарри-сан, и я здесь! Я знаю, что заслуживаю смерти, но меня
оставят жить. Это постыдно!
- Ну... - Бронсон немного стушевался. - Вы, на мой взгляд, несколько
переборщили, но, в общем, действовали правильно!
- Нет, Гарри-сан, я не переборщил. Убить человека, нанесшего
оскорбление, - это единственная возможность спасти свою честь.
- Тогда почему вы считаете, что должны уйти из жизни?
- Потому что путь самурая - смерть.
- Но...
- Самурай должен быть настойчив. Если ты делаешь что-то без подобающей
целеустремленности, то твои действия могут быть сочтены недостаточными.
Смерть - это та точка, которая завершает фразу жизни. Эту точку ты не волен
поставить когда угодно. Нужно следовать за обстоятельствами, но когда
обстоятельства указывают на целесообразность подобного выхода, самурай
должен отбросить все сомнения.
- Что же вас в таком случае останавливает, господин Юдзан?
- Поверь, Гарри-сан, я не медлил бы ни минуты, но дайме моего клана,
господин Окинара Хогисива, наложил запрет на совершение ритуального
самоубийства. Если я ослушаюсь и вскрою себе живот, то навлеку позор как на
себя, так и на своих близких. Это очень серьезно, Гарри-сан.
- И что же вы предполагаете делать?
- Я проведу остаток своих дней за тюремными стенами. Существуют
предания, из которых следует, что иногда самураи, вместо того чтобы
совершить ритуальное самоубийство, становились буддийскими монахами.
Тюрьма, конечно, не монастырь, но выбирать мне не приходится.
- Завидую вашей определенности!
- Я просто иду по своему пути. И тебе следует поступать так же, хоть
ты и не самурай. Ты должен разобраться в себе, Гарри-сан. Темная сторона
влечет тебя, но ты все еще не подвластен злу. Расскажи, почему ты считаешь,
что убил полицейского?
- Ну, - замялся Гарри, - дело в том, что я практически ничего не
помню. Я ехал по шоссе, когда вдруг частично потерял сознание. Очнулся у
полицейской машины. В сущности, больше ничего не помню.
- У тебя было какое-то дело? Почему ты ехал по тому шоссе, Гаррри-сан?
- Ну вообще-то тот полицейский забрал у меня права, и я следовал за
ним, чтобы поставить автомобиль на полицейскую стоянку до судебного
разбирательства.
- Что же тебя заставило думать, будто ты совершил убийство?
- Полицейские мне предъявили обвинение, содержащее неоспоримые
доказательства. На месте преступления обнаружены мои отпечатки пальцев и
ДНК, кроме того... Я не вполне обычный человек.
- Что ты имеешь в виду?
- Это долгая история. В общем, я знаю, что при определенных
обстоятельствах мог бы совершить нечто подобное.
- Мы не властны над своими желаниями, - сказал японец. - Но они -
только желания. Возможно, ты хотел убить того полицейского, Гарри-сан, но
это вовсе не равнозначно самому убийству.
- Нет, дело в другом. Меня воспитывали для убийства, господин Юдзан.
Вся моя жизнь - не более чем иллюзия. По большому счету я попросту не знаю,
кто я. Кроме того, я обладаю сверхчувственным восприятием. Телепатия и все
такое.
- Понимаю, - задумчиво сказал мастер меча.
- Я живу, как во сне, пронизанном бесконечным кошмаром. Я слышу мысли,
господин Юдзан Цунемото. Если бы вы знали, до чего они отвратительны, по
большей своей части. Я не могу остановить какофонию чужих фраз и желаний,
иногда мне кажется, что голова вот-вот разлетится на куски. Тогда я
стискиваю ее руками и кричу. Кричу, словно затравленный зверь. Но они не
отпускают меня. Они используют мой мозг, чтобы обрести собственную жизнь.
Иногда мне кажется, что я всего лишь ретранслятор. Это не вам, господин
Юдзан, а мне впору выпускать себе кишки!
Японец задумчиво покачал головой:
- Понимаю тебя, Гарри-сан, но скажи, разве сейчас ты все еще слышишь
эти голоса?
- Нет, но это не важно. Самое ужасное в том, что я не умею
контролировать этот процесс. Мое сознание живет своей собственной жизнью.
- Думаю, что смогу тебе помочь. - Японец свесил ноги с кровати и надел
тапочки. - Сядь в сейдза.
Бронсон с удивлением посмотрел на мастера меча:
- Во что, прошу прощения?
- Положение сейдза состоит в следующем, - объяснил японец. - Ты
опускаешься на колени и садишься так, чтобы ягодицы касались пяток. Между
коленями должен помещаться один кулак.
Аллигатор принял требуемое положение. Побитые зеки с опаской
переглядывались и украдкой, так, чтобы Бронсон не заметил, крутили
указательными пальцами у виска.
- Теперь закрой глаза и расслабься, сосредоточившись на дыхании. С
каждым вдохом твое тело становится все легче. Вот оно уже как пушинка.
Гарри с удивлением отметил, что производимые им действия не являются
для него чем-то новым. У него было такое ощущение, что тело, видимо,
руководствуясь некогда накопленным опытом, выполняет упражнение в обход
сознания.
- Ты должен отключить мысли, Гарри-сан. У тебя лицо человека,
решающего математическую задачу.
Разрешить пустоте завладеть сознанием оказалось, пожалуй, самым
сложным. Когда Бронсон справился с этой задачей, не осталось ничего, что
тревожило бы его разум.
- Теперь сконцентрируйся на области сердца, - приказал японец, -
открой себя миру.
Гарри сосредоточился на сердечной чакре и почувствовал, как соки земли
проникают в него. Он услышал пение птиц, шум ветра, шелест дождя. Он
услышал людей, всех вместе. Но это уже был не клокочущий поток, готовый
смести все на своем пути, а журчание горного ручья. Мысли, голоса, чувства
людей доносились с некоторого отдаления. Это было похоже на просмотр
кинофильма. Гарри не слышал никого и одновременно слышал всех. Он не мог
разобрать слов, но знал, о чем говорит каждый человек.
- Не проваливайся, Гарри-сан. - Голос японца звучал так, словно прошел
через толщу воды. - Потакать своим слабостям недостойно. Сконцентрируйся на
дыхании, очистись.
Переходить к пустоте было мучительно, но Гарри Бронсон справился с
этим. Он вновь ощутил себя чистым листом. Голоса изчезли, так, словно их
никогда не было.
Японец подошел к Гарри и хлопнул перед ним в ладоши. Резкий щелчок
вернул Бронсона к действительности.
В камере стояла такая тишина, что можно было различить дыхание
заключенных.
- Теперь, Гарри-сан, ты знаешь, как управлять своим сознанием, -
сказал Юдзан Цунемото, - и ты можешь попытаться понять, кто же тебя
подставил!
- Вы считаете, что я невиновен?
- Да, Гарри-сан, человек с твоим сердцем не может пойти на то гнусное
преступление, которое ты описал мне!
- Ха! - донеслось с галерки. - Все мы тут чистенькие, только нимба не
хватает.
Гарри резко повернулся и с ненавистью взглянул на Большого Папу.
Наглая ухмылка сползла с физиономии идиота, словно скальп с головы жертвы
ирокеза.
- Поговори, пока в сознании, - процедил сквозь зубы Аллигатор. - Еще
слово...
- Ладно, ладно, - заюлил громила. - Успокойся, мужик.
- Так-то лучше.
Японец недовольно поцокал языком и повернулся спиной к Бронсону:
- Ты очень горд, Гарри-сан, - обратился он к стене. - Человеку твоего
положения надлежит выказывать скромность. Иначе люди могут отвернуться от
тебя.
- Но он...
- Не имеет значения, что происходит вокруг тебя. Ты должен находиться
в центре событий, и подобно тому, как мастер меча способен развернуть перед
противником трепещущий веер из свистящей стали и не подпустить врага к
себе, ты должен быть способен удерживать зло на расстоянии при помощи
внутренней силы. Накапливай ее, а не растрачивай, Гарри-сан. В этом и
состоит твой путь.
- Простите, мастер!
- Узнай, кто убил полицейского, сделай это!
Бронсон принял положение для медитации и открыл себя миру. Сперва все
повторилось, как в прошлый раз.
Голоса и мысли тысяч людей вошли в его сознание. Но через какое-то
время он почувствовал, что нечто в этой разноголосице вырывается из общей
канвы. Кто-то искал его. Гарри ощущал, как чужое сознание сканирует мир,
подобно тому, как это делал он. Бронсон чувствовал, что в мысли людей то и
дело вторгалась чужая воля.
Это походило на то, как настраивают волну на аналоговом
радиоприемнике - перемещение стрелки приводит к кратковременному звучанию
станции, потом приходят помехи...
Бронсон сосредоточился на чужеродном воздействии.
Он старался выделить его среди беспечных мыслей многих людей. И когда
ему это удалось, он увидел того, кто искал с ним встречи.
Человек был неотличим от Аллигатора. Лицо, телосложение, осанка - все
в точности копировало Гарри Бронсона. И только в глазах, как январский снег
на солнце, сияла холодная злоба.
- Теперь ты знаешь, Гарри-сан, что невиновен, - сказал японец, - но
это не спасет тебя от наказания. Ты должен бежать.
На галерке злобно захихикали:
- Я, конечно, очень извиняюсь, - Большому Папе все никак было не
уняться, - но бежать из полицейского депорта еще никому не удавалось.
Ник, тот, что совершил вооруженный налет, заржал, как жеребец на
водопое.
- Да пусть делает, что хочет, братан, а мы на его могиле спляшем.
Бронсон помнил о наставлениях японца и смолчал.
Дебилы, почувствовав безнаказанность, продолжали в том же духе:
- Он вообще у нас особенный: телепат и крутыш.
- А по-моему, по нему дурдом плачет!
Внезапно Бронсон почувствовал, что гнев ушел. У него возникло
ощущение, будто он врыт по пояс в землю и ничто на свете не может сдвинуть
его с места. Глупые высказывания заключенных больше не беспокоили его.
По всему телу распространились спокойствие и уверенность.
Отморозки, заметив в Гарри некую перемену, приумолкли.
- Да кончай ты, - прошипел Ник, обращаясь к Папе, - не ровен час,
опять взбесится.
- Ты прав, старина, с недоумками надо поаккуратней!
Но Бронсон вовсе не собирался давать волю гневу. Он сделался
безупречным воином, неуязвимым ни для одного противника. В таком состоянии
он, наверное, мог бы стоять на раскаленных углях или блокировать рукой удар
клинка.
Японец посмотрел на Бронсона и сказал:
- Молодец, Гарри-сан, ты возобладал над своим гневом. Теперь найди
выход.
Решение пришло неожиданно: здание на Второй авеню, назначенное к
сносу, через несколько часов превратится в труху, так как один из
представителей религиозной секты "Дети Христовы" только что заложил в
подвале три киллограмма пластида. "Эти "детишки" всегда славились подобными
выходками, - подумал Бронсон, - и вот что интересно: специализируются
исключительно на - домах, и так приготовленных к взрыву. Замечательный
вариант террористического акта - отголосок в прессе при отсутствии состава
преступления".
- Спасибо вам, господин Юдзан Цунемото, - произнес Бронсон, - теперь я
знаю, что мне делать.
Японец внимательно посмотрел на Бронсона:
- Тогда исполнись решимости и действуй. Помни, что смерть следует за
тобой неотступно и ты не имеешь времени для сомнений.
Бронсон поклонился и нажал на кнопку вызова дежурного полицейского.
Когда дверь с лязгом отворилась, Аллигатор рявкнул:
- Препроводите меня к детективу, я желаю дать показания!
Полицейский завел руки Аллигатора за спину и, надев наручники,
отконвоировал из камеры.

19
Оказавшись среди полуживых от непомерной работы полицейских, Гарри с
удивлением отметил, что им попрежнему никто не интересуется. Тюремщик
попросту посадил Аллигатора на стул и приковал наручниками к ножке. Прождав
минут двадцать, Гарри не выдержал:
- Эй, вы, - выкрикнул он в пространство, - не пора ли заняться делом?
Крик души потонул в разноголосом гомоне. Полицейские сновали
туда-сюда, то и дело волоча за шиворот какого-нибудь панка или рокера.
Работа кипела! Только вот о Бронсоне, казалось, никто слыхом не слыхивал.
"Что я вообще здесь делаю? - подумал несчастный Аллигатор. Прошло еще
с четверть часа, пока нарисовался Харрингтон. Начальник депорта, видимо,
решил взяться за Бронсона собственноручно.
- Ну-ну, молодец, сынок, - сказал он, - давно пора покаяться.
Бронсон сосчитал до десяти:
- Не знаю, как такое могло произойти, капитан. Просто ума не приложу.
- Я вас понимаю, мистер Бронсон. - Гордон Харрингтон решил применить
тактику "присоединения", рекомендуемую для особенно сложных случаев. - Мой
опыт подсказывает, что в душе вы неплохой человек. Я расскажу вам, как это
было.
- Прошу вас, капитан, мне больно вспоминать об этом...
- Вам станет легче, мистер Бронсон, обещаю, что через час вы станете
другим человеком. Так вот, - вернулся к обозначенной теме капитан, - вы
ехали по шоссе, дорога казалась проклятием. Скользкий асфальт, ветер,
бьющий в ветровое стекло, на душе сумерки. Вы гнали, как ненормальный,
мистер Бронсон. Я хорошо знаю людей вашего круга - тихони тихонями, а потом
вожжа под хвост - и хоть на цепь сажай. Могут выкинуть, что угодно.
- Но...
- Не перебивайте меня, мистер Бронсон, я знаю, что говорю. Так вот, вы
гнали, вероятно, под сто пятьдесят.
- Сто восемьдесят, - уточнил Бронсон.
- Тем более. На выезде из города вас остановил патрульный и после,
вероятно, вполне закономерных препирательств приказал следовать за ним на
полицейскую стоянку. Вы нехотя подчинились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24