Семейная легенда гласила, что основание ее прикрывает вход в заклятое
подземелье, тянущееся под всем континентом. Проверить это было невозможно
- несколько веков назад прапрапрадед Асмура посадил на этом месте дерево,
а когда ствол достиг требуемой толщины, искусные сервы обрубили ветви,
выточили резные ступеньки и перильца, укрепили их чеканными накладками и
подпорками.
А потом вокруг лесенки возвели еще одну замковую башню. И не потому
ли, что в неистлевших еще корнях цепко хранилась древняя тайна, эту
лесенку, ведущую в вечерние покои, так любила его мать?..
Он в последний раз коснулся душистых перилец и шагнул в малую
переднюю, дверь из которой вела на конюшенный двор. Пара
сервов-чистильщиков, возившихся с его сапогами (из которых правый всегда
был почищен добросовестнее, чем левый), приветствовала хозяина неяркой
вспышкой голубых нагрудных фонарей - было известно, что эрл Асмур, сам
предельно молчаливый, шума и возгласов не любил. Но вот третий серв,
совершенно определенно валявший дурака в неположенном ему месте, попытался
незаметно ускользнуть за порог, никоим образом не поприветствовав хозяина.
Скверно, десинтор остался в гадальной, придется за ним возвращаться, а это
дурная примета.
Мысль эта была бесстрастна и не окрашена ни гневом, ни даже
раздражением. Он легко взбежал обратно, нашел оружие и, отпихнув
услужливых близнецов, бросившихся к нему с сапогами, тяжелым ударом ноги
распахнул дверь. Третий серв улепетывал, перекатываясь на кривых ножках, и
если бы не косой свет первой луны, которая уже успела взойти, Асмур
наверняка упустил бы беглеца. Но длинная тень мела двор, выдавая бегущего,
и шипящий всхлип десинторного разряда отразился от зубчатых щербатых стен.
Серв вспыхнул, как пустая канистра, и размазался маслянистым пятном
по известковым плитам. Крэг брезгливо поежился, и Асмуру передалось это
движение.
- Все правильно, дружище, - негромко проговорил он, - когда надолго
оставляешь дом, в нем все должно быть в порядке.
Теперь - дорога. Разумеется, он мог бы перенестись к цели своего
вечернего путешествия так же естественно и мгновенно, как на исходе ночи
они вдесятером отправятся к зловещим звездам Костлявого Кентавра. Но он
желал проститься с Джаспером, прекрасным и пустеющим Джаспером, который он
не променял бы и на все семь сказочных созвездий Материнского Сада, и
прощанье его состояло в том, чтобы омыть лицо серебристым лунным воздухом
и наполнить каждую клеточку тела памятью запахов и отзвуков, переливов
света и тяжести.
И когда кто-то из тех, кто последует за ним, утратит хотя крупицу
собственной памяти - долг его, командора Асмура, поделиться с ним, ибо
клад воспоминаний - единственное из сокровищ, которое нельзя уменьшить,
отдавая часть его ближнему.
Он подтянул отвороты походных сапог, сдернул с единорожьей головы,
прибитой над входом, плетеную из змеиных жил нагайку и послал в
сгущающуюся темноту гортанный, никаким сочетанием букв не передаваемый
звук - родовой клич Муров. И тотчас в ответ раздалось высокое,
нетерпеливое ржание - видно, конь застоялся и, угадывая дальние сборы
своего хозяина, страшился, что его с собой не возьмут.
- Ко мне! - крикнул Асмур, чтобы доставить ему удовольствие услышать
хозяйский приказ, а конь уже вылетал из конюшни, расправляя крылья и играя
блеском вороной чешуи.
Бесконечно длинным, грациозным прыжком преодолел он расстояние от
конюшенной башни до порога замка и опустился перед своим господином,
подогнув передние ноги и одновременно складывая боевую чешую, которая не
позволила бы никому постороннему не то что оседлать его, а даже
приблизиться к нему. Краем глаза Асмур отметил, что при этом движении
конь-таки ухитрился задеть отточенными, как бритва, защитными чешуйками
левое крыло крэга. Показалось, или они действительно не ладили? Во всяком
случае, если и показалось, то не в первый раз.
Крэг флегматично поднял крыло, расчесал когтем султан над теменным
глазом и также спокойно, игнорируя агрессивный выпад со стороны коня,
скользнул атласным опереньем по рукаву камзола и снова замер в своей
обычной зоркой недвижности.
- Ты мне побалуй - оставлю в самом тесном закуте, - пообещал Асмур, и
конь испуганно захлопал глазными заслонками. Окрик был риторическим - ему
в любом случае пришлось бы взять коня с собой, а последний просто не смел,
не мог, да что там говорить - генетически был не способен не повиноваться
хозяину, так как вел свою родословную от рыцарских коней основателя рода
Муров. Вероятно, надо было попросту приказать ему воспылать к крэгу
безмерным дружелюбием.
Но почему-то Асмур, не в первый раз озадаченный взаимоотношениями
между конем и крэгом, такого приказа не отдал. Нахмурившись, он наклонился
и стянул узлами пряди стремянной шерсти, выбивающейся из-под крупных
пластин чешуи. Вдел сапог в волосяную петлю, одним толчком очутился в
седельном гнезде. Все это мерно и неторопливо, как и подобает
владетельному эрлу. Не говоря уже о том, что, может статься, садился на
коня этот эрл в последний раз.
Ведь козыри - ночные...
Конь, игриво изгибая шею, расправлял крылья, подставляя их голубому
лунному свету. Делал это он, несомненно, в пику крэгу, который по
сравнению с конем казался куцым птенцом.
- Но-но, - примирительно сказал Асмур, похлопывая коня жесткой
перчаткой и одновременно проводя подбородком по тугим перьям, укрывавшим
наплечники камзола. - Поедем шагом.
Это относилось к обоим, но Асмур поймал себя на том, что он вроде бы
извиняется перед крэгом за недружелюбие коня. Да, неплохо было бы перед
походом до конца выяснить их взаимоотношения, да жаль - эта мысль
несколько запоздала. Оба они ему преданны, но, видят древние боги, до чего
же по-разному!
Конь предан, потому что он - конь, это у него в крови.
Крэг предан, потому что он верен Уговору, - то есть, самому себе.
Или всем крэгам?
Он тронул коня коленями, тот гордо пересек двор, миновал
величественный донжон, и копыта его мерно зацокали по ночной дороге,
брызжа тусклыми искрами. Замок с игольчатыми шпилями, кружевными виадуками
дамских мостков, по которым некому уже было гулять, с шатрами конюшен и
опалово-лунными бассейнами сиренников, с глухими коробками заброшенных
казарм и призрачными решетками чутких до одушевленности радаров медленно
отступал назад, в темноту, в прошлое и, возможно, в небытие.
Ведь козыри - ночные!
Солнце, послав в вышину традиционный зеленый луч, уступило
турмалиновую чашу небосвода веренице лун, и они окрашивали узкие поля
кормового бесцветника, окаймляющие дорогу, в печальные опаловые полутона.
За лугами следовали однообразные коробчатые корпуса нефтеперегонного
комбината - фамильный лен Муров, еще в глубокой древности, до Уговора,
пожалованный королем Джаспера старейшему из их рода. С тех пор из
поколения в поколение все Муры становились химиками по наследственному
образованию, оставаясь в душе и по призванию воинами, и очередной король
подтверждал ленное право Муров, хотя с каждым веком это славное семейство
становилось все малочисленнее.
Когда умер отец Асмура, у его вдовы остался один малолетний сын, и
никто не предложил ей ни руки, ни поддержки. Восемнадцать лет правила
Тарита-Мур замком, заводами и сервами, все это время безвыездно находясь
вдвоем с сыном в громадных, чуть ли не самых обширных на Джаспере, ленных
землях. Едва сын достиг совершеннолетия, прослушав весь универсум,
положенный будущим химикам, и сразившись на турнире в честь
одиннадцатилетия ненаследной принцессы Сэниа, как она с облегчением
передала ему все управление, теша себя мечтой о возрождении семейного
счастья... Но надежда на женитьбу сына и появление внуков, которым хотела
посвятить себя Тарита-Мур, не оправдалась. Что произошло там, на турнире,
когда его сын одного за другим сразил мечом, десинтором и голыми руками
трех не виданных по мощи боевых сервов? Упоенная доблестью сына, она
смотрела на него и только на него...
А смотреть-то нужно было на принцессу.
Она допросила всех сервов, сопровождавших их на турнир, допросила с
пристрастием, посекундно воспроизведя зрительную и эмоциональную память
каждого из них. Нет, ничего не произошло между ее сыном и своенравной
принцессой, да и что могло произойти в тот день, когда девочке минуло
одиннадцать лет?
Но с тех пор он не поднял глаз ни на одну красавицу Джаспера, и когда
мона Сэниа достигла совершеннолетия, Тарита-Мур нисколько не удивилась, ее
сын тайно попросил у короля руки его дочери.
И еще меньше удивилась она, когда Асмур получил отказ.
Слишком обширны были ленные владения Муров; случись что с Асмуром -
управление всеми заводами легло бы на принцев, которые и без того, как
подобало королевской семье, осуществляли координацию экономики всего
Джаспера; да и самой моне Сэниа пришлось бы взяться за ум и за химию, а о
ней поговаривали, что Ее Своенравию ничего не было мило, кроме столь
несвойственных нежному телу военных утех да бессмысленных многодневных
скачек от владения к владению, где на тысячи миль не встретишь человека, а
лишь поля, да чистые родники, да реденькие заводы, да суетящиеся сервы
собирающие на осенних безветренных склонах небогатый урожай. Странный нрав
был у принцессы, ничего не скажешь, и слава древним богам, что была она
младшей, а не наследной.
Знала ли юная царственная причудница о сватовстве Асмура? Тарита-Мур
была слишком горда, чтобы спрашивать о подробностях, когда отказано в
главном. Было, конечно, одно место, где знали все и обо всех, и она, как
любой житель Джаспера, должна была время от времени там появляться, и этим
местом был королевский дворец.
Действительно, несколько раз в году вся родовая знать собиралась
здесь, в городе-дворце, - несколько десятков тысяч людей, и это было все
совершеннолетнее население Джаспера, ибо кроме знати никто и не выжил
тогда, в страшную эпоху Черных Времен. Теперь они собирались, чтобы
вершить судьбы своей планеты, и вершили, кто как мог - одни, избранные, в
Большом Диване, подле координационного экономического совета, состоящего
из короля и принцев; другие поблизости, в бесчисленных галереях, раздумных
бассейнах и потаенных кабинетах для различных консультативных комиссий.
То, о чем говорилось в этом сердце джасперианской политики, как правило
оставалось для непосвященных тайной.
Далее, за кабинетами мудрецов, фосфорическими огнями теплились залы
эстетов, где мерцала музыка, творились древние молитвенные ритуалы или
еретические камлания - по моде и по заказу; там не решали судеб, там
скептически комментировали решения.
Еще далее искрилось бальное веселье, где не интересовались политикой
и не изощрялись в скептицизме, а попросту пренебрегали и тем, и другим;
это был живой пояс, обрамлявший старческое ядро, - здесь просто упивались
жизнью... Как у кого получалось.
А за шумными чертогами начинались королевские сады, где стыдливая
зелень тянулась ввысь, заслоняя тех, кто искал уединения, и нередко модно
было увидеть двух крэгов, грудь к грудью взмывающих в вечернее небо, крыло
к крылу, клюв к клюву, - много ли надо крэгам, которые сами не ищут себе
пару, а довольствуются выбором своих хозяев!
Но не только любовь заполняла вечерние королевские сады - те, кому
она была недоступна или не нужна, наполняли лабиринты аллей и гнезда
беседок свежайшими сплетнями. Естественно, венчали все сплетни о
королевском доме, но, судя по их монотонности, принцесса Сэниа ни в чем не
изменила своих привычек, независимо от того, знала она или не знала о
сватовстве Асмура.
Так собирались они не чаще шести раз в год - владетельная элита
Джаспера, все ее человеческое население, тающее год от года. Шелестели
бархатные наряды, над головами модниц изящно приподнимали свои клювы
крэги, усыпанные флюоресцирующей пудрой; и, расходясь к полуночи, гости
гадали, о чем же шла речь сегодня в святая святых - Большом Диване. И
никто, даже высокомудрая Тарита, не мог бы предположить, что и там
занимались самым обычным делом - сплетничали о принцессе Сэниа.
Впрочем, ни у кого ни в Диване, ни в аллеях вечерних садов не было
повода толковать о чем-либо, кроме ее неумеренных скачек и отнюдь не
женских упражнениях с рапирой.
Это Асмура устраивало. Он был спокоен: никто сейчас не станет
судачить о том, что он отправился в путь, так и не простившись с самой
Сэниа.

3. БЕРЕГИСЬ, АЛХИМИК!
Четвертая луна поднялась над горизонтом, когда плантации бесцветника,
раскинувшиеся влево и вправо насколько видел глаз, вдруг оборвались,
уступая место естественному лугу. Шелестящие купы деревьев заставляли коня
настороженно вздергивать голову и косить мерцающим глазом на хозяина. Но
тот молчал, бросив поводья и скрестив прикрытые перьями руки. Дремал и
крэг, или так только казалось коню - ведь крэги никогда не спят. Близкая
зарница сполоснула небо химерическим бликом, и тогда над дорогой нависло
полукружье кладбищенской арки.
Конь задержал шаг, ударил копытом в серебряный порог - раздался удар
гонга, отозвавшийся эхом многозвучного перезвона там, за аркой.
- Тебе что, впервой?.. - сурово проговорил Асмур, ножнами меча
проводя по конской чешуе. - Трогай, уже полночь...
Конь всхрапнул, подбадривая самого себя и вступил под свод
стрельчатой арки.
Узкая аллея, прямая, как лунный луч, пролегала между двумя рядами
безыскусных стел и пирамид. Это были древние захоронения, и люди,
покоящиеся тут, далеко не все носили славное имя Муров. Вот силуэты
памятников потянулись вверх, их венчали шары, короны, звезды; раскидистые,
как деревья, они указывали на захоронение целого рода - пышное,
горделивое...
И вдруг все оборвалось.
Несколько десятков убогих могил - на них не стояло даже имени, потому
что случалось - в одну яму сваливали несколько безвестных тел. Страшная
пора Черных Времен, когда тысячи трупов тлели непогребенными, а те, кто
удостоился общей могилы, не нашел никого, кто мог бы выцарапать на простой
доске несколько корявых знаков... Да и не на каждом холмике лежал камень.
Иногда это были просто безымянные насыпи, но они чтились в семье, потому
что, согласно преданиям, здесь уже тогда хоронили одних только Муров.
Остальные, не принадлежавшие к элите планеты, были обречены лежать где-то
в полях, где кости их быстро истлевали, или на заводских дворах, откуда
бездумные сервы-могильщики стаскивали их, как обыкновенную падаль, в печи
для мусора.
Асмур горько вздохнул, хотя вряд ли смог бы точно определить причину
этой горечи: нелюдимый и одинокий, он не мог всерьез сожалеть о тех
временах, когда на Джаспере, тогда еще - веселом Джаспере - людей было так
много, что они, даже не собираясь вместе по специальному королевскому
приказу, могли видеть друг друга и говорить друг с другом.
Крэг издал тоже что-то подобное вздоху, и Асмур понял охватившее его
чувство (если крэги вообще способны чувствовать): убогие земляные холмы
уступили место башенным надгробьям. Может быть, глядя на эти причудливые
островерхие теремки, пепельный крэг впервые реально представил себе, как и
он когда-нибудь влетит в такой вот одинокий домик-усыпальницу, чтобы ждать
выполнения Уговора? Асмур многое дал бы сейчас за то, чтобы посмотреть в
глаза своему крэгу и прочитать там ответ - боится тот смертного часа
своего хозяина или ждет его?
Но своему крэгу в глаза не взглянешь, а зеркал эти загадочные
существа не терпят.
Дорожка стала шире, и все полуночные луны поочередно заглядывали в
сквозные окна пустых надгробных теремов. Наконец конь переступил через
белую пену мелколилейника, выплеснувшегося на плиты дороги, фыркнул и, не
ожидая приказа, остановился. Это было последнее надгробье справа от
кладбищенской дороги Муров, и недавно возведенная стрельчатая часовенка
над ним не была пуста, как остальные.
Эрл Асмур, словно очнувшись, достал из седельной сумы кожаную
рукавицу и натянул ее на левую руку, осторожно сдвинув цепкие когти
собственного крэга немножко повыше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19