Между тем в 1941 Сопротивление едва начинало зарождаться, и, с другой стороны, мы знали, что оно может потерпеть полное поражение буквально еще за годы до того, как наши союзники будут готовы высадиться на побережье.
Вот почему 23 октября я заявил по радио: "Тот факт, что французы убивают немцев, является абсолютно нормальным и абсолютно оправданным. Если немцы не хотят, чтобы мы их убивали, им следует оставаться дома... После того как им не удалось покорить мир, каждый немец знает, что станет либо трупом, либо пленным. Но существует тактика ведения войны. Войной должны руководить те, кому это поручено... В настоящее время мой приказ для оккупированной территории: немцев открыто не убивать! Он вызван единственным соображением: сейчас враг может совершенно беспрепятственно осуществлять массовые убийства наших пока еще безоружных борцов. Напротив, как только мы сможем перейти в наступление, будут отданы соответствующие приказы".
Стремясь сократить свои потери, которые при сложившейся обстановке были слишком велики по сравнению с достигнутыми весьма незначительными результатами, мы вместе с тем должны были использовать реакцию масс на немецкие репрессии в интересах укрепления национальной солидарности и сплочения сил французского народа. 25 октября, на следующий день после казни 50 заложников в Нанте и Шатобриане и 50 патриотов в Бордо я заявил по радио следующее: "Расстреливая наших людей, враг рассчитывал запугать Францию. Франция докажет, что ее запугать нельзя... Я призываю всех французов и всех француженок прекратить всякую работу и всякое движение там, где они будут находиться, в пятницу 31 октября, с 4 часов до 4 часов 05 минут, с тем чтобы это серьезное предостережение, эта мощная национальная забастовка продемонстрировала силу братской солидарности французов и показала врагу, какая опасность подстерегает его повсюду". Накануне намеченного дня я повторил свой призыв. Состоявшаяся забастовка приобрела во многих местах, особенно на заводах, внушительный характер. В результате во мне укрепилась решимость не допускать, чтобы движение Сопротивления вылилось в анархию; напротив, я хотел добиться организованности, не пресекая вместе с тем инициативы, которая была его движущей силой, и не отвергая взаимной изолированности местных организаций, без которой Сопротивление могло бы быть полностью ликвидировано одним ударом.
Во всяком случае участники движения Сопротивления и его организации во многих отношениях действовали теперь с большой решимостью, но они испытывали острую нехватку в военных специалистах. Там, где они могли и должны были их найти, то есть в том, что оставалось от армии, путь преграждали вишисты. И тем не менее первые удары по врагу были нанесены военными. Офицеры армейских и окружных штабов прятали оружие от комиссий по перемирию. Разведывательная служба продолжала тайком вести контрразведку и время от времени отправляла англичанам информацию. При содействии генералов Фрэра, Делестрэна, Верно175, Блок-Дассо, Дюрмейера, с помощью, в частности, офицерских клубов подготавливались мобилизационные мероприятия. Генерал Кошэ стал вести активную пропаганду против капитулянтских настроений. Среди руководителей молодежных организаций, в состав которых входило значительное количество бывших военных, многие тренировались сами и учили других владеть оружием. В оставшихся воинских частях почти все офицеры, унтер-офицеры и солдаты не скрывали своих надежд вновь принять участие в боях.
Население относилось к этому весьма положительно. Привезенная из Франции кинохроника, которую я просмотрел в Лондоне, служила наглядным тому доказательством. В фильме был заснят момент, когда Петен во время одной из своих поездок в Марсель появился на балконе ратуши перед войсками и народом, которые выражали свои горячие патриотические чувства. Можно было слышать, как, повинуясь единодушному настроению этой массы людей, он крикнул: "Не забудьте, что все вы мобилизованы!" Эти слова вызвали бурный энтузиазм всех собравшихся, военных и невоенных, которые смеялись и плакали от волнения.
Таким образом, несмотря на то что армия потеряла убитыми или пленными большинство своих часто лучших солдат и офицеров, она стихийно стремилась к тому, чтобы возглавить национальное Сопротивление. Однако именно этого и не хотело "правительство", которому армия подчинялась. Вишистский режим, сохранявший вначале видимость нейтралитета, затем вставший на путь сотрудничества с врагом, помешал армии осуществить свое призвание, и в результате она морально оказалась в тупике, выход из которого можно было найти, лишь отказавшись от формальной дисциплины. Хотя многие военные все же пошли на это, особенно кто состоял в организациях Сопротивления, или кто вступил в тайную армию, или, наконец, те, кто позже основал "Армейскую организацию Сопротивления", фактически движение Сопротивления вынуждено было первое время само готовить свои кадры.
В "свободной" зоне такие организации, как "Комба" во главе с капитаном Френэ176, "Либерасьон", в которой основную роль играл Эмманюэль д'Астье де ла Вижери177, "Фран-тирер", руководство которой возглавлял Жан-Пьер Леви178, занимались активной пропагандистской деятельностью и создавали военизированные формирования. Одновременно остатки бывших профсоюзных организаций - "Всеобщей конфедерации труда" и "Французской конфедерации христианских трудящихся" - вели пропаганду в пользу Сопротивления. Аналогичную работу проводили различные группировки, состоявшие из членов бывших партий, в частности таких, как Социалистическая, Народные демократы и Республиканская федерация. Поскольку зона не была оккупирована немцами, борьба велась, естественно, против вишистского режима, против его полиции и трибуналов. При этом руководители, готовя силы, которые в случае необходимости могли быть использованы против врага, думали о захвате власти и видели в Сопротивлении не только орудие войны, но и средство для смены режима.
Политический характер организаций Сопротивления южной зоны делал, естественно, их деятельность весьма эффективной, способствовал привлечению в их ряды влиятельных элементов, придавал их пропаганде злободневность и зажигательность, которые будили умы. Но с другой стороны, полное согласие и вытекающая отсюда совместная деятельность руководящих комитетов страдали от всего этого. Следует сказать, что рядовые члены этих организаций и сочувствующие почти не интересовались ни дальнейшей программой Сопротивления, ни условиями захвата власти, ни подбором будущих правителей. По общему мнению, главное состояло в том, чтобы сражаться или по крайней мере готовиться к этому. Добывать оружие, устраивать тайники, подготавливать и время от времени осуществлять налеты - вот о чем шла речь! С этой целью надо было организовывать группы на местах из знающих друг друга людей, искать средства для борьбы и держать язык за зубами. Короче говоря, если внутри организаций и существовало относительное единство взглядов, то практическая борьба велась, наоборот, разрозненными группами, которые имели собственных руководителей, действовали самостоятельно и оспаривали друг у друга право на имевшиеся в мизерном количестве оружие и деньги.
В оккупированной зоне, в условиях непосредственной опасности, такой конкуренции не существовало, однако разобщенность людей и усилий проявлялась там гораздо сильнее. Там было прямое и опасное соседство с противником. Приходилось иметь дело с гестапо. Не было никакой возможности передвигаться, переписываться, выбирать квартиру, не подвергаясь строгому контролю. Все подозрительные попадали в тюрьму и высылались. Что касается активного Сопротивления, то его бойцов неумолимо подстерегали пытки и смерть. В этих условиях силы были крайне распылены. Вместе с тем, присутствие немцев создавало обстановку, толкавшую на сопротивление, на создание подпольных организаций. Вот почему движение Сопротивления в этой зоне приобретало напряженный военно-заговорщический характер. "Гражданская и военная организация", основанная полковником Туни, организация "Сторонники освобождения" во главе с Рипошем, организация "Сторонники Сопротивления", созданная Леконтом-Буанэ179, организация "Освобождение Севера", которую сформировал Кавайес, наконец, организация "Голос севера", основанная в Эно, во Фландрии, в краю шахтеров, под руководством Укка, категорически отказывались придерживаться какого-либо политического направления, вели только вооруженную борьбу и действовали небольшими, изолированными друг от друга подпольными группами.
В конце 1941 коммунисты в свою очередь вступили в борьбу. До этого их руководители занимали примиренческую позицию по отношению к оккупантам, зато резко нападали на англосаксонский капитализм и его прислужников-"деголлевцев". Однако их поведение моментально изменилось, когда Гитлер напал на Россию, а они сами с трудом сумели уйти в подполье и установить связи, необходимые для борьбы. Впрочем, они были к ней подготовлены своей системой партийных ячеек, секретностью своей иерархии, преданностью своих кадров. В национальную войну они включились отважно и умело, откликаясь бесспорно (особенно рядовые члены) на зов родины, но никогда не теряя из виду, как армия революции, конечную цель, заключавшуюся в том, чтобы установить свою диктатуру, воспользовавшись драмой, которую переживала Франция. Они все время стремились сохранить за собой свободу действий. Но вместе с тем, пользуясь настроениями борцов Сопротивления - в том числе и в своих собственных рядах, - которые хотели только воевать, они упорно стремились объединить все Сопротивление, чтобы превратить его, если окажется возможным, в орудие своих честолюбивых устремлений.
Так, в оккупированной зоне они создали "Национальный фронт" группировку чисто патриотического характера, и организацию "Франтиреры и партизаны", которая как будто бы предназначалась исключительно для борьбы с немцами. В эти организации они привлекали многочисленные некоммунистические элементы, чтобы тем самым маскировать свои замыслы. Они засылали своих людей под разным видом в руководящие органы всех других организаций. Они предложили мне вскоре свое содействие, при этом ни на минуту не переставая злословить по адресу "деголлевского мифа".
Что же касается меня, то я хотел только, чтобы они приносили пользу. В борьбе с врагом нельзя пренебрегать никакими силами, и я считал, что их участие явится существенным вкладом в ту своеобразную войну, которая велась в условиях оккупации. Но следовало добиться, чтобы они действовали как часть единой организации и, скажу без обиняков, под моим руководством. Полагаясь во многом на могучую силу национального чувства и недоверие, которое мне оказывали массы, я сразу решил предоставить им должное место во французском Сопротивлении и даже, когда придет время, в его руководстве. Однако столь же твердо я решил не допускать, чтобы они смогли занять доминирующее положение, оттеснить меня и очутиться у руководства. Трагедия, решавшая судьбу Франции, давала этим французам, которых возмущавшая их несправедливость поставила вне нации, а ошибки повели по ложному пути, историческую возможность вновь стать частью единой нации, хотя бы только на период борьбы. Я хотел сделать так, чтобы эта возможность не была навсегда потеряна. И тогда, как и в прошлом, со словами "Да здравствует Франция!" могли бы умирать все, кто так или иначе отдавал за нее свою жизнь. В непрерывном движении жизни все доктрины, все школы, все революции преходящи. Коммунизм не вечен. Но Франция вечна. Я уверен, что в ее судьбе большую роль сыграет в конечном счете тот факт, что при всех обстоятельствах во время освобождения -в этот недолгий, но решающий период своей истории - она будет единой, сплоченной нацией.
В октябре 1941 я узнал, что в Лиссабон прибыл из Франции Жан Мулэн180, который хотел попасть в Лондон. Я знал, кто был этот человек. Я знал, в частности, что как префект департамента Эр и Луар он проявил высокое мужество и достоинство во время вступления немцев в Шартр. Немцы всячески оскорбляли его, ранили и бросили в тюрьму. В конце концов он был освобожден, ему принесли извинения. Вишисты сместили его с поста, и он находился в опале. Я знал, что он хотел служить. Поэтому я попросил у британских властей направить этого достойного человека в Англию. Однако пришлось ждать два месяца, чтобы получить их согласие. "Интеллидженс сервис" стремилась взять Мулэна к себе, а он, наоборот, требовал, чтобы его отправили в мое распоряжение. Благодаря настоятельной просьбе, с которой я в письменной форме обратился к Идену, этот честный француз смог прибыть к месту назначения. Впоследствии мне стоило таких же усилий обеспечить его возвращение во Францию. В течение декабря я вел с ним продолжительные беседы. Жан Мулэн до отъезда в Лондон имел многочисленные встречи с представителями всех организации Сопротивления и, кроме того, зондировал почву в различных политических, экономических и административных сферах. Он хорошо знал обстановку там, где л с самого начала предполагал его использовать. Он делал ясные предложения и четко излагал свои просьбы.
Этот человек, еще молодой, но уже накопивший служебный опыт, был той же закалки, что и все мои лучшие сподвижники. Всей душой любящий Францию, убежденный в том, что "деголлизм" должен быть не только инструментом борьбы, но и движущей силой всякого обновления, уверенный в том, что воплощением государства является "Свободная Франция", он стремился к большим делам. К тому же, будучи человеком здравомыслящим, трезво оценивая вещи и людей, он очень обдуманно шел по пути, усеянном ловушками противника и препятствиями, которые создали друзья. Веривший в свое дело, расчетливый, не сомневающийся ни в чем и ничему не доверяющий, апостол и одновременно исполнитель, Мулэн за 18 месяцев выполнил важнейшую задачу: единство в движении Сопротивления, существовавшее, по сути дела, символически, он превратил в реальное единство. Затем, став жертвой предательства, перенеся тюрьму и жестокие пытки подлого врага, Жан Мулэн отдал жизнь за Францию, как и многие другие храбрые солдаты, которые на виду у всех или в подполье посвящали долгие ночи борьбе, чтобы скорее наступил рассвет.
Мы условились, что он постарается сначала провести работу в организациях Сопротивления южной зоны, чтобы убедить их создать под его руководством общий орган, который был бы непосредственно связан с Национальным комитетом, давал общие указания и занимался решением внутренних споров. По окончании этой работы Мулэн должен был заняться северной зоной, чтобы попытаться организовать для всей территории единый Совет Сопротивления, связанный со Сражающейся Францией. Но как только зашла речь о создании единого органа, который возглавил бы в метрополии все организации, участвовавшие в движении Сопротивления, возникло два вопроса: о политических партиях и о внутренних вооруженных силах в стране.
Принимая во внимание только представительный, но отнюдь не руководящий характер, который мне хотелось придать этому Совету (что впоследствии и удалось осуществить), я не думал исключать из него партии. Вхождение их в Совет было неизбежно. Впрочем, по моему мнению, наши несчастья объяснялись не сушествованием партий, а тем, что, пользуясь нашими пришедшими в ветхость государственными учреждениями, они незаконно присваивали себе власть. Вот почему, признавая за партиями их роль, я не желал, чтобы теперь они оказались во главе Сопротивления. Ни в коей мере ни их идеи, ни их деятельность не являлись источником Сопротивления, потому что все эти партии без исключения оказались несостоятельными в решающий момент. Но еще вчера переживавшие кризис в результате катастрофы, они начинали теперь укрепляться. Их отдельные элементы, вступая в движение Сопротивления, группировались между собой, придерживаясь рамок прежних отношений.
Правда, лишившись клиентуры - предмета своих забот, - а также возможности заниматься комбинациями и торговаться из-за портфелей, они думали и давали повод думать, что возвращаются к чистым истокам своего существования, то есть к идеалам социальной справедливости, культу национальных традиций, проповеди светского характера государства и горячим христианским чувствам. Их соответствующие организации, основательно очищенные, хотели, казалось, только одного: немедленно внести свой вклад в борьбу, используя те или иные тенденции общественного мнения. Между тем последнее начинало оценивать по достоинству умелые действия этих хорошо знакомых ему организаций, тем более что они отрекались от своих прежних ошибок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Вот почему 23 октября я заявил по радио: "Тот факт, что французы убивают немцев, является абсолютно нормальным и абсолютно оправданным. Если немцы не хотят, чтобы мы их убивали, им следует оставаться дома... После того как им не удалось покорить мир, каждый немец знает, что станет либо трупом, либо пленным. Но существует тактика ведения войны. Войной должны руководить те, кому это поручено... В настоящее время мой приказ для оккупированной территории: немцев открыто не убивать! Он вызван единственным соображением: сейчас враг может совершенно беспрепятственно осуществлять массовые убийства наших пока еще безоружных борцов. Напротив, как только мы сможем перейти в наступление, будут отданы соответствующие приказы".
Стремясь сократить свои потери, которые при сложившейся обстановке были слишком велики по сравнению с достигнутыми весьма незначительными результатами, мы вместе с тем должны были использовать реакцию масс на немецкие репрессии в интересах укрепления национальной солидарности и сплочения сил французского народа. 25 октября, на следующий день после казни 50 заложников в Нанте и Шатобриане и 50 патриотов в Бордо я заявил по радио следующее: "Расстреливая наших людей, враг рассчитывал запугать Францию. Франция докажет, что ее запугать нельзя... Я призываю всех французов и всех француженок прекратить всякую работу и всякое движение там, где они будут находиться, в пятницу 31 октября, с 4 часов до 4 часов 05 минут, с тем чтобы это серьезное предостережение, эта мощная национальная забастовка продемонстрировала силу братской солидарности французов и показала врагу, какая опасность подстерегает его повсюду". Накануне намеченного дня я повторил свой призыв. Состоявшаяся забастовка приобрела во многих местах, особенно на заводах, внушительный характер. В результате во мне укрепилась решимость не допускать, чтобы движение Сопротивления вылилось в анархию; напротив, я хотел добиться организованности, не пресекая вместе с тем инициативы, которая была его движущей силой, и не отвергая взаимной изолированности местных организаций, без которой Сопротивление могло бы быть полностью ликвидировано одним ударом.
Во всяком случае участники движения Сопротивления и его организации во многих отношениях действовали теперь с большой решимостью, но они испытывали острую нехватку в военных специалистах. Там, где они могли и должны были их найти, то есть в том, что оставалось от армии, путь преграждали вишисты. И тем не менее первые удары по врагу были нанесены военными. Офицеры армейских и окружных штабов прятали оружие от комиссий по перемирию. Разведывательная служба продолжала тайком вести контрразведку и время от времени отправляла англичанам информацию. При содействии генералов Фрэра, Делестрэна, Верно175, Блок-Дассо, Дюрмейера, с помощью, в частности, офицерских клубов подготавливались мобилизационные мероприятия. Генерал Кошэ стал вести активную пропаганду против капитулянтских настроений. Среди руководителей молодежных организаций, в состав которых входило значительное количество бывших военных, многие тренировались сами и учили других владеть оружием. В оставшихся воинских частях почти все офицеры, унтер-офицеры и солдаты не скрывали своих надежд вновь принять участие в боях.
Население относилось к этому весьма положительно. Привезенная из Франции кинохроника, которую я просмотрел в Лондоне, служила наглядным тому доказательством. В фильме был заснят момент, когда Петен во время одной из своих поездок в Марсель появился на балконе ратуши перед войсками и народом, которые выражали свои горячие патриотические чувства. Можно было слышать, как, повинуясь единодушному настроению этой массы людей, он крикнул: "Не забудьте, что все вы мобилизованы!" Эти слова вызвали бурный энтузиазм всех собравшихся, военных и невоенных, которые смеялись и плакали от волнения.
Таким образом, несмотря на то что армия потеряла убитыми или пленными большинство своих часто лучших солдат и офицеров, она стихийно стремилась к тому, чтобы возглавить национальное Сопротивление. Однако именно этого и не хотело "правительство", которому армия подчинялась. Вишистский режим, сохранявший вначале видимость нейтралитета, затем вставший на путь сотрудничества с врагом, помешал армии осуществить свое призвание, и в результате она морально оказалась в тупике, выход из которого можно было найти, лишь отказавшись от формальной дисциплины. Хотя многие военные все же пошли на это, особенно кто состоял в организациях Сопротивления, или кто вступил в тайную армию, или, наконец, те, кто позже основал "Армейскую организацию Сопротивления", фактически движение Сопротивления вынуждено было первое время само готовить свои кадры.
В "свободной" зоне такие организации, как "Комба" во главе с капитаном Френэ176, "Либерасьон", в которой основную роль играл Эмманюэль д'Астье де ла Вижери177, "Фран-тирер", руководство которой возглавлял Жан-Пьер Леви178, занимались активной пропагандистской деятельностью и создавали военизированные формирования. Одновременно остатки бывших профсоюзных организаций - "Всеобщей конфедерации труда" и "Французской конфедерации христианских трудящихся" - вели пропаганду в пользу Сопротивления. Аналогичную работу проводили различные группировки, состоявшие из членов бывших партий, в частности таких, как Социалистическая, Народные демократы и Республиканская федерация. Поскольку зона не была оккупирована немцами, борьба велась, естественно, против вишистского режима, против его полиции и трибуналов. При этом руководители, готовя силы, которые в случае необходимости могли быть использованы против врага, думали о захвате власти и видели в Сопротивлении не только орудие войны, но и средство для смены режима.
Политический характер организаций Сопротивления южной зоны делал, естественно, их деятельность весьма эффективной, способствовал привлечению в их ряды влиятельных элементов, придавал их пропаганде злободневность и зажигательность, которые будили умы. Но с другой стороны, полное согласие и вытекающая отсюда совместная деятельность руководящих комитетов страдали от всего этого. Следует сказать, что рядовые члены этих организаций и сочувствующие почти не интересовались ни дальнейшей программой Сопротивления, ни условиями захвата власти, ни подбором будущих правителей. По общему мнению, главное состояло в том, чтобы сражаться или по крайней мере готовиться к этому. Добывать оружие, устраивать тайники, подготавливать и время от времени осуществлять налеты - вот о чем шла речь! С этой целью надо было организовывать группы на местах из знающих друг друга людей, искать средства для борьбы и держать язык за зубами. Короче говоря, если внутри организаций и существовало относительное единство взглядов, то практическая борьба велась, наоборот, разрозненными группами, которые имели собственных руководителей, действовали самостоятельно и оспаривали друг у друга право на имевшиеся в мизерном количестве оружие и деньги.
В оккупированной зоне, в условиях непосредственной опасности, такой конкуренции не существовало, однако разобщенность людей и усилий проявлялась там гораздо сильнее. Там было прямое и опасное соседство с противником. Приходилось иметь дело с гестапо. Не было никакой возможности передвигаться, переписываться, выбирать квартиру, не подвергаясь строгому контролю. Все подозрительные попадали в тюрьму и высылались. Что касается активного Сопротивления, то его бойцов неумолимо подстерегали пытки и смерть. В этих условиях силы были крайне распылены. Вместе с тем, присутствие немцев создавало обстановку, толкавшую на сопротивление, на создание подпольных организаций. Вот почему движение Сопротивления в этой зоне приобретало напряженный военно-заговорщический характер. "Гражданская и военная организация", основанная полковником Туни, организация "Сторонники освобождения" во главе с Рипошем, организация "Сторонники Сопротивления", созданная Леконтом-Буанэ179, организация "Освобождение Севера", которую сформировал Кавайес, наконец, организация "Голос севера", основанная в Эно, во Фландрии, в краю шахтеров, под руководством Укка, категорически отказывались придерживаться какого-либо политического направления, вели только вооруженную борьбу и действовали небольшими, изолированными друг от друга подпольными группами.
В конце 1941 коммунисты в свою очередь вступили в борьбу. До этого их руководители занимали примиренческую позицию по отношению к оккупантам, зато резко нападали на англосаксонский капитализм и его прислужников-"деголлевцев". Однако их поведение моментально изменилось, когда Гитлер напал на Россию, а они сами с трудом сумели уйти в подполье и установить связи, необходимые для борьбы. Впрочем, они были к ней подготовлены своей системой партийных ячеек, секретностью своей иерархии, преданностью своих кадров. В национальную войну они включились отважно и умело, откликаясь бесспорно (особенно рядовые члены) на зов родины, но никогда не теряя из виду, как армия революции, конечную цель, заключавшуюся в том, чтобы установить свою диктатуру, воспользовавшись драмой, которую переживала Франция. Они все время стремились сохранить за собой свободу действий. Но вместе с тем, пользуясь настроениями борцов Сопротивления - в том числе и в своих собственных рядах, - которые хотели только воевать, они упорно стремились объединить все Сопротивление, чтобы превратить его, если окажется возможным, в орудие своих честолюбивых устремлений.
Так, в оккупированной зоне они создали "Национальный фронт" группировку чисто патриотического характера, и организацию "Франтиреры и партизаны", которая как будто бы предназначалась исключительно для борьбы с немцами. В эти организации они привлекали многочисленные некоммунистические элементы, чтобы тем самым маскировать свои замыслы. Они засылали своих людей под разным видом в руководящие органы всех других организаций. Они предложили мне вскоре свое содействие, при этом ни на минуту не переставая злословить по адресу "деголлевского мифа".
Что же касается меня, то я хотел только, чтобы они приносили пользу. В борьбе с врагом нельзя пренебрегать никакими силами, и я считал, что их участие явится существенным вкладом в ту своеобразную войну, которая велась в условиях оккупации. Но следовало добиться, чтобы они действовали как часть единой организации и, скажу без обиняков, под моим руководством. Полагаясь во многом на могучую силу национального чувства и недоверие, которое мне оказывали массы, я сразу решил предоставить им должное место во французском Сопротивлении и даже, когда придет время, в его руководстве. Однако столь же твердо я решил не допускать, чтобы они смогли занять доминирующее положение, оттеснить меня и очутиться у руководства. Трагедия, решавшая судьбу Франции, давала этим французам, которых возмущавшая их несправедливость поставила вне нации, а ошибки повели по ложному пути, историческую возможность вновь стать частью единой нации, хотя бы только на период борьбы. Я хотел сделать так, чтобы эта возможность не была навсегда потеряна. И тогда, как и в прошлом, со словами "Да здравствует Франция!" могли бы умирать все, кто так или иначе отдавал за нее свою жизнь. В непрерывном движении жизни все доктрины, все школы, все революции преходящи. Коммунизм не вечен. Но Франция вечна. Я уверен, что в ее судьбе большую роль сыграет в конечном счете тот факт, что при всех обстоятельствах во время освобождения -в этот недолгий, но решающий период своей истории - она будет единой, сплоченной нацией.
В октябре 1941 я узнал, что в Лиссабон прибыл из Франции Жан Мулэн180, который хотел попасть в Лондон. Я знал, кто был этот человек. Я знал, в частности, что как префект департамента Эр и Луар он проявил высокое мужество и достоинство во время вступления немцев в Шартр. Немцы всячески оскорбляли его, ранили и бросили в тюрьму. В конце концов он был освобожден, ему принесли извинения. Вишисты сместили его с поста, и он находился в опале. Я знал, что он хотел служить. Поэтому я попросил у британских властей направить этого достойного человека в Англию. Однако пришлось ждать два месяца, чтобы получить их согласие. "Интеллидженс сервис" стремилась взять Мулэна к себе, а он, наоборот, требовал, чтобы его отправили в мое распоряжение. Благодаря настоятельной просьбе, с которой я в письменной форме обратился к Идену, этот честный француз смог прибыть к месту назначения. Впоследствии мне стоило таких же усилий обеспечить его возвращение во Францию. В течение декабря я вел с ним продолжительные беседы. Жан Мулэн до отъезда в Лондон имел многочисленные встречи с представителями всех организации Сопротивления и, кроме того, зондировал почву в различных политических, экономических и административных сферах. Он хорошо знал обстановку там, где л с самого начала предполагал его использовать. Он делал ясные предложения и четко излагал свои просьбы.
Этот человек, еще молодой, но уже накопивший служебный опыт, был той же закалки, что и все мои лучшие сподвижники. Всей душой любящий Францию, убежденный в том, что "деголлизм" должен быть не только инструментом борьбы, но и движущей силой всякого обновления, уверенный в том, что воплощением государства является "Свободная Франция", он стремился к большим делам. К тому же, будучи человеком здравомыслящим, трезво оценивая вещи и людей, он очень обдуманно шел по пути, усеянном ловушками противника и препятствиями, которые создали друзья. Веривший в свое дело, расчетливый, не сомневающийся ни в чем и ничему не доверяющий, апостол и одновременно исполнитель, Мулэн за 18 месяцев выполнил важнейшую задачу: единство в движении Сопротивления, существовавшее, по сути дела, символически, он превратил в реальное единство. Затем, став жертвой предательства, перенеся тюрьму и жестокие пытки подлого врага, Жан Мулэн отдал жизнь за Францию, как и многие другие храбрые солдаты, которые на виду у всех или в подполье посвящали долгие ночи борьбе, чтобы скорее наступил рассвет.
Мы условились, что он постарается сначала провести работу в организациях Сопротивления южной зоны, чтобы убедить их создать под его руководством общий орган, который был бы непосредственно связан с Национальным комитетом, давал общие указания и занимался решением внутренних споров. По окончании этой работы Мулэн должен был заняться северной зоной, чтобы попытаться организовать для всей территории единый Совет Сопротивления, связанный со Сражающейся Францией. Но как только зашла речь о создании единого органа, который возглавил бы в метрополии все организации, участвовавшие в движении Сопротивления, возникло два вопроса: о политических партиях и о внутренних вооруженных силах в стране.
Принимая во внимание только представительный, но отнюдь не руководящий характер, который мне хотелось придать этому Совету (что впоследствии и удалось осуществить), я не думал исключать из него партии. Вхождение их в Совет было неизбежно. Впрочем, по моему мнению, наши несчастья объяснялись не сушествованием партий, а тем, что, пользуясь нашими пришедшими в ветхость государственными учреждениями, они незаконно присваивали себе власть. Вот почему, признавая за партиями их роль, я не желал, чтобы теперь они оказались во главе Сопротивления. Ни в коей мере ни их идеи, ни их деятельность не являлись источником Сопротивления, потому что все эти партии без исключения оказались несостоятельными в решающий момент. Но еще вчера переживавшие кризис в результате катастрофы, они начинали теперь укрепляться. Их отдельные элементы, вступая в движение Сопротивления, группировались между собой, придерживаясь рамок прежних отношений.
Правда, лишившись клиентуры - предмета своих забот, - а также возможности заниматься комбинациями и торговаться из-за портфелей, они думали и давали повод думать, что возвращаются к чистым истокам своего существования, то есть к идеалам социальной справедливости, культу национальных традиций, проповеди светского характера государства и горячим христианским чувствам. Их соответствующие организации, основательно очищенные, хотели, казалось, только одного: немедленно внести свой вклад в борьбу, используя те или иные тенденции общественного мнения. Между тем последнее начинало оценивать по достоинству умелые действия этих хорошо знакомых ему организаций, тем более что они отрекались от своих прежних ошибок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101