Молодая мать склонилась над коляской:– Станешь плохо себя вести – отдам тебя вон тому дяде!А действительно, что это я прибедняюсь? В худшем случае еще сгожусь как пугало для маленьких детей. И я кисло улыбнулся молодой мамаше.Мне всегда не по себе, когда доводится проходить мимо юридического факультета. Вполне понятное ощущение. Может быть, если бы мама не умерла, я бы доучился. Чтобы не огорчать ее. Хотя юриспруденция меня ничуть не занимала. К философскому факультету я подошел с двадцатиминутным опозданием. Мне было совершенно безразлично, ждет меня навязчивое веснушчатое создание или нет. Оно ждало.– Привет, – сказал я.– Целую ручки, – ответила она.Мы помолчали.– Вот, – сказал я.– Джентльмены обычно извиняются, если опаздывают на свидание, – изысканно попеняла мне Яна.– Разве? – удивился я. – А леди не извиняются?– Есть такие, которые не опаздывают.– Ну, значит, мне всю жизнь не везло… Знавал только таких… – тут я запнулся. К примеру, Зузанка. Что объяснишь этой девочке?…– Интересно, куда ты меня поведешь? – любопытствовала Яна.Кажется, она обманулась в своих ожиданиях; когда я молча завернул в кондитерскую, у нее вытянулось лицо.– Ты что?– Почему сюда?– Потому что я на десять лет старше, и у меня с этой кондитерской связаны кое-какие воспоминания, – сообщил я загадочно. Она больше не протестовала.Отыскать свободный столик оказалось не так-то просто. Кондитерская была невелика, и к полудню ее всегда заполняли старушки. Вот и на этот раз…У каждого столика стояли четыре стула. В конце концов мы подсели к бабуле, читающей с помощью лорнета «Сельскохозяйственную газету». Перед бабулей была пустая тарелочка и недопитая чашка кофе.– Эта вроде бы скоро отвалит, – шепнула мне Яна.В свои девятнадцать она еще могла не знать, что старушка, погруженная в проблемы сельского хозяйства, способна отвалить часа через два.– Вы не возражаете?Такой вопрос был предписан правилами хорошего тона. Старая дама опустила ворох газет, скрепленных деревянной планкой, и отвела лорнет.– Ах, пожалуйста, – воскликнула она любезно.Только я помог веснушчатой надоеде снять пальто и мы сели за столик, как появилась официантка.– Девушке грог, – заказал я, – а мне можно сухой мартини.– Его нет, – официантка покачала головой. – Вермут?– Давайте, – согласился я.– А грог, – седая официантка улыбнулась, – грог без воды?Она помнила меня. И в ее улыбку закралась грусть. На сей раз рядом со мной была не Геда. Мои воспоминания… Мои сентиментальные воспоминания…– Как это… без воды? – удивилась Яна.– Обычный грог. – И я послал официантке ответную улыбку.Сюда мы ходили с Гедой в наш первый год. Сидели здесь вместе над учебниками. И навсегда остались преданы этой кондитерской. Из какого-то суеверного чувства благоговения, что ли. Хотя меня это потом стало раздражать. Но я твердо знал: если спустя столько лет мне когда-либо и удавалось доставить Геде настоящее удовольствие, так это когда я звал ее сюда. Удовольствием, однако, это было лишь для нее.Раскусила ли нас седая официантка? Скорее всего – да, хотя, может быть, и нет, ведь все те годы мы могли ей казаться не более чем скучающей супружеской парой. А Геда всегда заказывала чистый горячий ром. В последнее время, правда, пани редактор Маркова пила не простой, а импортный «Кей».– Что с тобой? – спросила заботливо Яна.– А что? – встрепенулся я.– У тебя такое лицо…– Извини.Она пожала плечами:– Это твое дело… если ты ходишь со мною по своим заветным местам. Пустился в воспоминания, да?– Угадала, – сказал я, – тебя это задевает?– Не знаю, – ответила Яна, – смотря о чем ты вспоминал. Ты не пьешь грог?– Нет.– Ага, – сказала надоеда, – значит, это твоя подруга любила чистый ром.– Соображаешь, – похвалил ее я.– Вредная привычка, – не дала себя сбить Яна, и ее передернуло: – Бр-р, чистый ром. Она, должно быть… – наступила пауза.– Что ты хотела сказать?– Меня иногда заносит, – мудро заметила Яна.– Вот, пожалуйста. – Официантка поставила перед нами вермут в узком высоком бокале и пузатый дымящийся сосуд с грогом.– Спасибо.– Пирожные закажете?Эта официантка всегда спрашивала насчет пирожных. Я вопросительно взглянул на Яну. Она капризно надула губы.– Выходит, что нет, – сказал я.Официантка отвернулась.– Не люблю сладкое, – пояснила Яна.Старушка с лорнетом внезапно отложила газеты:– Подождите, я расплачусь.Геда тоже не любит сладкое.– До свидания, – попрощалась с нами старушка. И мне показалось… мне показалось, что она подмигнула Яне.– А с этим своим парнем ты в самом деле покончила? – спросил я. – Или вчера просто так сболтнула?– А тебе действительно интересно?– Разумеется.– Тогда сбавь обороты, – усмехнулась Яна, – не собираешься ли ты после двух дней знакомства меня ревновать?– Я не это имел в виду.– А что ты имел в виду? – Она слегка подула на свой грог, он еще не успел остыть.– Да так, – сказал я. – Что ты вообще за человек?– У меня есть одна неприятная черта, – кокетливо ответила Яна, – я ужасно люблю мистифицировать.Девица начала мне надоедать.– Извини, – я взглянул на часы, – у меня дела. Оставлю тебе деньги, ладно? – Я достал купюру, положил ее на красноватый блестящий стол и допил свой вермут.– А как же… – выдохнула она смущенно.– Что – как же?– Я купила на завтра на полшестого билеты в кино… Для нас.– Что это тебе вдруг вздумалось? – Я невольно засмеялся.– Я решила…– А куда? – нетерпеливо спросил я, надевая пальто.– В «Бланик», – пискнула Яна.– Ну ладно, – сказал я. – Пока!– Так ты придешь?– Я тоже обожаю мистификации, – состроил я страшное лицо, – так что посмотрим. 26 – Ах, как все запуталось! – горестно покачала головой пани Махачкова. – И кто бы мог подумать… Но так уж, Честик, заведено. По-другому и не бывает. Нет, не бывает – и все тут! – пессимистически заключила она.Было еще не так поздно, около половины девятого, и в зале за стеной шла дискотека. Мы говорили вполголоса.– А в шутке-то, пожалуй, была доля правды, – произнес задумчиво Добеш, – я ему сегодня после обеда весь телефон оборвал. Пропал, просто-таки испарился.– Не может быть, – зашептал Гертнер. – Почему именно Бонди?– Все так странно, – пожал плечами Богоуш Колда, – с одной стороны, я ничего не понимаю, а с другой – абсолютно ничему не удивляюсь.– Точно, – кивнул я, – со мной тот же случай.– Ну, да вы же и проходите по этому делу на пару, – вежливо заметил Бубеничек.Добеш, Колда, Гертнер, Бубеничек и я – в таком составе сидели мы в тот вечер в «Ротонде».– Когда я в последний раз говорил с Грешным… – начал я. – Это было сегодня утром, в общем, до обеда. Он делал такие странные намеки.– Какие? – заинтересовался Бубеничек.– Да вот на Томаша намекал, – сказал я, – на его статьи о Зузане в «Подружке».– Ну да? – сглотнул Том.– Смотрите-ка, – обрадовался Добеш.И напрасно, так как я тут же добавил:– О тебе он тоже говорил. Что, мол, ты собираешься жениться, а главное – о Зузанином контракте.Это подействовало – Добеш мгновенно помрачнел и взорвался:– Какая чушь! Они хотят нас поссорить, вот и провоцируют!– Зачем, – деловито возразил Бубеничек, – зачем бы им это делать?– Потому что они ничего не знают, – вырвалось у Добеша, – и надеются, что кто-то из нас проговорится!– А кто может проговориться? – невинно осведомился Бубеничек.– Не цепляйся к словам, – проворчал Добеш. – Послушайте, а что, если нам восстановить день за днем Зузанину последнюю неделю? С позапрошлой субботы до дня ее убийства.– Идет, – кивнул Богоуш.– До воскресенья мы были в Либерце, так что Зузана все время была у нас на глазах.– И ничего такого не случилось? – спросил Том.Колда покачал головой.– Стойте, – поднял палец Добеш, – чтобы нам ничего не упустить… Богоуш, как насчет вечера накануне нашего отъезда из Либерца?Колда покраснел:– Ерунда.Добеш, адресуясь ко мне, пояснил:– Все же для порядка: Зузана не пускала Богоуша к себе, и он говорил, что у нее там кто-то есть.Богоуш заерзал на стуле:– Она сама мне сказала, что не может меня впустить. Что у нее важная встреча.– Она сама тебе так сказала?– Ну да, только могла это выдумать, – покорно объяснял Колда, – может, это была отговорка, чтобы от меня избавиться, потому что я был пьян.Я про себя отметил, как поспешно увильнул Добеш от разговора о Зузанином заграничном контракте и до чего ловко подставил Колду.– А Бонди был тогда с вами в баре? – настороженно спросил Томаш Гертнер.– Не-ет, – протянул Добеш, – Гуго никогда допоздна не засиживается. Ранняя пташка!– Ты думаешь… – Бубеничек, который до того почти не вмешивался в разговор, тревожно поднял брови.– Да, – ответил я за Томаша, – эта возможность не исключается, во всяком случае, стоит ее обмозговать.– Но Бонди толстый и противный, – трезво заметил Томаш, – что в нем могла найти Зузана?– Монеты, – подсказал Богоуш, – меня, например, Зузана… извини, Честмир, – Колда виновато покосился в мою сторону, – укоряла за то, что я все время без гроша. Как-то… было дело… ей даже пришлось заплатить за меня, – Колда усмехнулся, – так потом она три дня со мной не разговаривала.– Ну да, – сказал я, – а меня она вечно попрекала недостатком честолюбия.– Тогда она еще не знала, что ты заделаешься частным детективом, – пошутил Добеш.– Ну а что было дальше? – обратился я к Добешу.– В понедельник, – сказал Добеш, – мы вернулись из Либерца и до среды отдыхали. В среду мы мотались в Писек, потом, в четверг, был Оломоуц, в пятницу – Острава, а оттуда мы сразу же двинули в Прагу: на субботу была назначена та запись на телевидении. Обычная выездная неделя.– Но в ней есть дыра, – отметил Колда, – после нашего возвращения из Либерца. С двух часов в понедельник До семи утра в среду мы не виделись.– Вот как? – засмеялся Добеш. – А я-то думал, что относительно понедельника и вторника сможешь внести ясность ты.Добеш, в отличие от Богоуша, ничуть меня не берег.Колда пожал плечами.– Мысль, конечно, интересная. Но ничем помочь не могу. Я позвонил Зузане только во вторник утром. Она собиралась отсыпаться весь понедельник.– А что во вторник? – спросил Гертнер.– Я у нее не был, – ответил Колда, – она сказала, что весь день будет в бегах и лучше нам повременить и встретиться с утра в среду.– Занятно! – воскликнул Добеш. – Что же, связь событий кажется ясной. Зузанка в Либерце закрутила с Гуго, в Праге с ним провела два вечера – в понедельник и во вторник, после чего пресытилась и спровадила Бонди, а он ее за это в субботу кокнул. Все сходится, верно?Бубеничек весело потер руки:– Тютелька в тютельку, умники вы мои, да вот незадача…– Нечего язвить, – вскинулся Добеш. – Сходится так сходится!– Дал бы ты мне договорить, а? – пожурил его Бубеничек. – Посмотри-ка, кто к нам пожаловал!Мы обернулись почти одновременно. По ступенькам величественно спускался Бонди.Колду и меня это явление несколько выбило из колеи, но Добеш мгновенно опомнился.– Где тебя носило, старик?– А что, меня кто-нибудь искал? – пробурчал Бонди и смерил Богоуша холодным взглядом.– А как же, – усмехнулся Добеш, – у нас тут сегодня учредительное заседание Клуба убийц Зузанки Черной. Правда, приглашения мы разослать не успели, поэтому я с обеда тебе названивал.– А я с обеда, – теперь Бонди перевел ледяной взгляд на меня, – общался с вашим симпатягой капитаном… А из списков этого самого Клуба меня будьте любезны вычеркнуть.– Да ну? – удивился Том.– Именно так, – сказал Бонди, – хоть вы, как я слышал, очень хлопотали о моем членстве.– Это как же? – запротестовал Бубеничек.– Честик и Богоушек, – обличительно ткнул в нас пальцем Бонди, – что, не так? Хулиганы, разве это дело – топить дядюшку Бонди?– Расскажи же, как ты выпутался! – вмешался Добеш. – Судя по тому, что говорили Бичовский и Богоуш, я решил было, что нам придется искать себе нового менеджера.– Хулиганы, – повторил Бонди. – Но у меня есть алиби, да получше, чем у любого из вас.И Бонди радостно развалился на стуле и щелкнул пальцами, подзывая пани Махачкову.– Коньяка мне для поднятия духа, ведь мне едва удалось отстоять свободу! 27 Добравшись к себе на Петршины, я нашел в почтовом ящике телеграмму: «Срочно позвони. Геда». Пока я ее читал, со мной кто-то поздоровался. Я машинально ответил. Как знать, может, это был инженер Визнер.Алиби Бонди оказалось настолько вероятным, что мне безумно хотелось смеяться. Бонди было около пятидесяти, и был он закоренелым старым холостяком.В квартире я даже не переобулся и сразу направился к телефону. Что потребовалось от меня Геде?Каждый старый холостяк крепко блюдет свои привычки. У толстяка Бонди был вполне естественный обычай время от времени вкусно и плотно поесть.Я набрал Гедин номер. Было занято. Что-то поделывает сейчас моя неугомонная бывшая жена?Один-два раза в месяц Бонди позволял себе довольно своеобразное наслаждение, которое для удобства обозначил условным наименованием «Акция, Дог"». Она представляла собой чрезвычайно сложный гурманский ритуал. В определенный час толстяк подавлял в себе активность менеджера и совершал паломничество по лучшим пражским ресторанам и винным погребкам. Обычно это бывал один и тот же маршрут – незначительные отклонения диктовались капризами пищеварения Бонди. Начинал он обычно с какого-нибудь гостиничного ресторана, где попивал аперитив, куря сигару и читая газету. Затем наступала очередь гриль-бара, где он брал легкую закуску и стаканчик соответствующего вина.Я отнес чашку с кофе к телефону и снова позвонил Геде.– Маркова. -– Это Честмир.– Слава богу, – сказала с облегчением моя бывшая жена, – ты можешь ко мне приехать?– Прямо сейчас?– Немедленно!Удивленный, я положил трубку. Она никогда не была паникершей и едва ли могла измениться за несколько дней. Выходит, очередной вечер этой странной недели для меня еще не кончился. Я снова натянул пальто и одним глотком допил кофе.После закуски Бонди совершал серию набегов на вторые блюда, заботливо следя за неуклонным возрастанием крепости напитков. К концу вечера «Акция „Дог"» по спирали возвращалась в бар какого-нибудь отеля, где Бонди вновь курил сигару и смаковал коньяк. Набегов этих, а следовательно, и ресторанов, было четыре-шесть.Вся Прага мысленно делилась толстяком на несколько гастрономических районов. В том, что самым любимым из них была Малая Страна, я не видел ничего особенного. Так же как и в том, что последняя «Акция» пришлась как раз на тот субботний вечер, когда убили Зузанку. Вот уже три недели, как Бонди держал пост в связи с напряженной гастрольной и фестивальной программой группы Добеша. Алиби Бонди подтвердила вереница официантов из семи малостранских кафе и ресторанов.Понятно, почему он оставил машину перед домом Зузанки…Я надел более теплое пальто, чем то, в котором был днем, и поднял воротник. К остановке мне пришлось бежать, потому что как раз подходил трамвай. Он был полупустой и холодный. В кармане пальто я нащупал журнал: недельной давности «Подружка», которую я еще не читал. Обычно я начинал с седьмой страницы, с рубрики, которую вел Томаш и которая повествовала о событиях в мире пражской популярной музыки.«И конечно, весьма проблематичной представляется необходимость участия профессиональных звезд, – писал Том о фестивале политической песни, – возникает вопрос, не должны ли в рамках фестиваля состязаться лишь самодеятельные группы? Кроме того, внимание должно уделяться – пусть и к неудовольствию известной части публики – смысловой стороне исполняемых текстов, а не, к примеру, эффектным нарядам певцов».Томаш не упускал возможности уколоть. Неудивительно, что Зузана не любила его. И не она одна. Свои претензии к публицистике Тома, посвященной музыкальным фестивалям, не скрывал и Милонь Пилат. По ассоциации мне пришла на ум позавчерашняя невеста Милоня. Как бы мне найти себе такую вот нормальную девушку… Если, конечно, эту можно считать нормальной…Я самокритично вынужден был признать, что не подошел ни редактору Марковой, ни – пусть и по другой причине – Зузанке Черной. Хотя… Подобные рассуждения всегда портили мне настроение. Дочитав статью Гертнера, я перевернул страницу. Рубрика «Советы тетушки Беты». «Если вас бросил парень…» Над письмами, адресованными читательницами «Подружки» тетушке Бете, работала практически вся редакция. Только этим мог объясняться тот факт, что в одном номере «Подружки» тетушка Бета советовала отчаявшейся девице упрятать с помощью соответствующих организаций коварного парня за решетку, а в другом рекомендовала проявить терпение и снисходительность. Причуды Беты зависели от того, кто водил ее пером. Это могли быть, к примеру, Томаш или моя бывшая жена. А в том, что в сердечных делах воззрения Томаша сильно отличались от взглядов терпимой Геды, сомнений быть не могло. Сомнения оставались на долю читательниц «Подружки», глотающих тетушкину страничку.На Вацлавской площади пришлось подняться с места, потому что трамвай был уже переполнен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17