На обильно напудренном лице, похожем на японскую маску, навек застыло выражение презрительной скуки. Чернильные глаза были старательно подведены, а веки покрыты бледно-желтыми тенями. Прическа – из тех, что снятся в кошмарном сне. Однако сама Регина полагала, что в ней что-то есть – особенно с тех пор, как продела кольцо в нос. Мистеру Эрскину она напоминала морское чудовище из фильма ужасов. Но ему нужно увидеться с Синклером, и никакие барракуды его не остановят!
– Убирайся с дороги, нахалка, – прорычал он, – пока я не применил силу!
– Не очень-то это вежливо, мистер Эрскин, – сделала замечание Регина, отправляя в рот новую порцию жвачки.
– Я тебе покажу вежливость! – загремел толстяк. – По-твоему, если я уберусь отсюда к чертовой матери вместе с деньгами, это будет вежливо? А что скажет твой босс? А? Что он скажет, когда узнает, что по твоей милости полторы сотни тысяч уплыли у него из-под носа? Девочка моя, я и до дома доехать не успею, как ты окажешься на улице!
Регина вздохнула. Эрскин, король простыней и покрывал, в своем репертуаре: этот раскормленный денежный мешок думает, что весь мир вертится вокруг его баксов! Глядя на него, она едва удерживалась от смеха.
– Говорите что угодно, мистер Эрскин, а я вас не пущу, – повторила она скучающим тоном. – Мистер Синклер сказал, чтобы его никто не беспокоил. – Она выдула изо рта пузырь жвачки. – Хоть вы, хоть конец света, хоть что угодно – я выполняю распоряжение босса. Ясно?
– Просто возмутительно, – пропыхтел толстяк. – Какого черта он там заперся? Можно подумать, что у него есть какие-то тайны! Послушай, у меня деловое предложение. Я плачу хорошие деньги…
Договорить он не успел. В приемную вошла незнакомая женщина. Регина заулыбалась во весь рот и поднялась ей навстречу… и мистер Эрскин забыл о своем предложении, о ста пятидесяти тысячах и о барракуде-секретарше. В голове его крутилась одна мысль: «Бывает же, черт возьми, такая красота!»
За закрытой дверью студии Блейк занимался тем, что ему так хорошо удавалось: сочетал работу и удовольствие. Сейчас, пока фотомодель приводила себя в порядок в уборной, он экспериментировал с освещением, добиваясь нужной яркости.
Мег выплыла из уборной и, прикрыв от яркого света ладонью подведенные глаза, грациозно опустилась в шелковый шезлонг. Блейк улыбнулся, любуясь ею: он любил профессионализм во всем. Фотограф прикрыл лампу цветофильтром, и обнаженные плечи модели словно засветились теплым розовым светом. Блейк повернулся к другой лампе.
– Извините, что так холодно, – заметил он.
Мег бросила взгляд на его мускулистую спину, на обнаженные по локоть руки, колдующие над очередным светильником.
– Я и не заметила, – мягко ответила она, и Блейк ей поверил. – Знаете, на работе чаще приходится потеть, чем мерзнуть. – И этому он поверил, ибо знал по собственному опыту.
Мег потянулась и устроилась в шезлонге поудобнее. Когда она говорила, полные яркие губы приоткрывались совсем чуть-чуть, а теплый мурлыкающий голос, казалось, согревал холодную студию. Теперь Блейк улыбался во весь рот. Что поделать, любил он женщин. Хотя одну все-таки любил больше всех.
Закончив свои приготовления, Блейк повернулся и окинул взором декорацию. Умелый дизайнер создал в студии обстановку спальни прошлого века. Камчатные шторы прикрывают резной оконный переплет, сколоченный сегодня утром из фанеры. На столе, покрытом тяжелой скатертью до пола, в беспорядке разбросаны изысканные украшения. Пол, несколько часов назад холодный и безликий, скрывается под восточными коврами, одолженными на день у антиквара с Мелроз-стрит. В стороне от шезлонга, где привольно раскинулась Мег, возвышается необъятная дубовая кровать. Стараниями Блейка вся картина залита нежным золотисто-розовым светом, напоминающим о закате. Класс! То, что надо! Блейк провел рукой по голове – во время работы он собирал свои длинные волосы в хвост – и обернулся к героине предстоящего спектакля.
– Готово? – промурлыкала Мег, отнимая руку от глаз и бросая на него томный взгляд.
– Думаю, да. – Блейк откинул со лба черную прядь и опустился на стул рядом с ней. Волосы его всегда были растрепаны и лезли в глаза – но это придавало Блейку Синклеру особое очарование. Лицо, словно высеченное из камня, могло бы показаться хищным, – если бы не добродушная улыбка, не глаза, лучащиеся юмором и неисправимым жизнелюбием. Этот-то контраст и привлекал Мег.
Она прерывисто вздохнула, и вздох этот сказал Блейку больше, чем мог бы открыть самый проницательный взгляд в ее глаза. Он рассмеялся – так добродушно и открыто, что Мег едва не расхохоталась в ответ, хотя ничего смешного не видела. Ее сладко волновало то, что, может быть, сейчас произойдет между ними. Сквозь расстегнутый ворот она видела вздымающуюся грудь Блейка – мощные мускулы, кожу цвета миндаля. Прикрыв глаза, она вдыхала волнующий запах его одеколона. Мег призывно приоткрыла губы – но поцелуя не последовало, и она заговорила:
– Я слышала, вы – настоящий художник.
– Серьезно? – улыбнулся Блейк. Он легонько потянул за край простыни, в которую завернулась Мег. Простыня скользнула вниз, обнажив грудь и маленькие тугие соски – Блейк знал, что затвердели они вовсе не от холода, – великолепную талию, пышные бедра, и наконец – полоску пурпурного шелка, едва прикрывающую то, что по праву принадлежит только ей.
– Красиво, – вымолвил он наконец.
– Спасибо.
Бесстыдная, соблазнительная, гордая своей красотой… Однако пора за дело.
– Думаю, вы и продукция нашего клиента друг другу подойдете. – Блейк достал из коробки атласное покрывало. – Блестящая женщина и блестящее постельное белье.
– Очень мило, – прошептала она.
– Рад, что вам нравится. А теперь, – деловито заговорил он, хотя в глазах светилась улыбка, – я, как режиссер и оператор, обязан объяснить, какова ваша роль в этом спектакле.
Мег кивнула – она была на все согласна. Блейк набросил на нее прохладное, приятно щекочущее кожу покрывало и наклонился, располагая его красивыми складками. Он не поднимал головы, но знал, что Мег смотрит на него, не отрываясь.
– Вы – изнеженная аристократка, – заговорил он, сам не зная, к кому обращается – к ней, к себе или к музе – а Блейк верил, что на свете есть муза фотографии. – Вы, обнаженная, нежитесь под покрывалом, вспоминая о недавних любовных ласках. – Его руки скользнули по покрывалу. – Камера будет двигаться от ступней вверх, к коленям, бедрам, животу… – Руки Блейка следовали за словами, пока, поднявшись к бедрам, не нащупали что-то лишнее. Тоненькое, легкое, почти неощутимое – но лишнее.
Блейк нахмурился – и, казалось, стал еще красивей.
– Это надо снять.
– Их же не видно… – возразила Мег.
– Человеческим глазом – может быть. Но камера – другое дело. – Просунув руки под покрывало, Блейк нащупал тоненькие трусики и потянул их вниз – дальше, дальше, пока благоухающий шелковый лоскуток не оказался у него в руках.
– Действительно, так гораздо лучше, – промурлыкала Мег, с удовольствием потягиваясь под покрывалом. – Но мне холодно, а если камера зафиксирует мурашки…
Нежно улыбаясь, она положила ладони Блейка себе на грудь и потерла ими затвердевшие соски. Блейк наклонился, приблизил губы к ее жаждущим губам. Лицо его не изменилось – лишь потемнели и словно стали глубже глаза. Он думал о том, как любит свою работу.
И в этот миг дверь распахнулась, и вместе со струей холодного воздуха в студию ворвалась Дейни Кортленд.
– Блейк, ты здесь? Не хочу отрывать тебя от работы, но ты просто представить не можешь, что со мной случилось…
Не успел Блейк опомниться, как она плюхнулась в шезлонг рядом с Мег. Та недовольно фыркнула.
– Извините, – пробормотала Дейни, бесцеремонно отодвигая обнаженную красавицу, затем уперлась локтями в колени, а подбородок положила на скрещенные руки – ее любимая поза.
– Мне надо с тобой поговорить.
Мег открыла рот от изумления. Тем временем опомнившийся мистер Эрскин рванулся в студию, а Регина вцепилась в него, словно сторожевой пес. Оба они орали друг другу что-то оскорбительное. Как хозяин студии, Блейк обязан был прекратить этот содом. Что он и сделал.
– Завернитесь. – Он бросил Мег покрывало, шлепнул ее по заду, а затем протянул руку Дейни.
Глава 4
Красивые и умные, юные и нетерпеливые. Блейк и Дейни. Созданные друг для друга. В то время она работала помощником по финансам – находила компромисс между дорогим товаром и скупыми клиентами. Блейк был начинающим, но уже известным фотографом. Он сверкнул своей убийственной улыбкой, он невзначай коснулся ее руки, показывая особенно интересный снимок, он пригласил ее пообедать в голландский ресторан – но, честное слово, она влюбилась бы и без этого.
Дейни не сомневалась, что через несколько лет Блейк превратится в легенду. Тогда даже мимолетное знакомство с ним проложит ей путь наверх. И потом, если она не пожалеет сил и хитрости, чтобы заключить с ним контракт, глядишь, титул «помощник» сменится на что-нибудь более приличное. Так оно и случилось, а деловые отношения тем временем переросли во что-то гораздо большее…
Они поженились и рука об руку начали восхождение к вершинам Мэдисон-авеню. Оба работали не покладая рук, но Блейк шел в гору быстрее Дейни. Она ползла, цепляясь ногтями за каждый камень, а этот баловень судьбы легко, словно шутя, перескакивал с уступа на уступ. И однажды она поняла, что не может с ним жить. Она любила его больше, чем когда-либо, понимала, что завидовать успехам собственного мужа смешно и глупо, – но ничего не могла с собой поделать. На горизонте замаячил призрак Питера Кортленда… и она ушла. Ушла, хотя и Блейк, и собственное сердце умоляли ее остаться.
Блейк понимал, отчего так случилось: дух борьбы и соперничества, свойственный ей во всем, Дейни внесла и в любовь. Он восхищался ее энергией, настойчивостью, стремлением к успеху. Не понимал только, зачем она пытается взять верх над ним. Когда-нибудь, – думал Блейк, – когда Дейни взойдет на свою вершину, ненасытный призрак исчезнет навсегда, и она вернется. А пока остается лишь надеяться и ждать.
…Дейни закончила свою историю и откинулась в тень, на спинку стула. Она уже немного успокоилась и теперь прислушивалась к себе, пытаясь понять, чего больше в ее чувствах – горя или злости.
– Не хочешь поплакать?
Их головы почти соприкасались: ее – пепельно-белокурая, с волосами до плеч, его – черная и такая же длинноволосая. Словно две половинки разбитого сердца.
Дейни раздраженно потянулась за бокалом. Слезы – признак слабости, а она не собиралась проявлять слабость. Даже перед любимым.
Блейк поднял руку и провел пальцем по тыльной стороне ее ладони, ощутив такой знакомый ответный трепет.
– Не хочу, – сердито ответила она, досадуя на себя за неуместное волнение. Не хватало еще растаять от его мимолетной ласки!
– Дейни! – предостерегающе произнес он.
– Ладно. – Она ткнула соломинкой в кусочек льда, но промахнулась. – Хочу. И реветь, и визжать, и кататься по полу. Но не буду.
– Может быть, тебе станет легче.
Он вновь коснулся ее руки, и Дейни снова промахнулась. Оставив игру со льдом, она выпрямилась и отодвинулась от Блейка – от его влекущего запаха, точеного лица, от его испытующего взгляда.
– Блейк, я же его считай что скинула! – горячо и раздраженно заговорила она. – Он и в молодости-то ничего не понимал в рекламе, а сейчас стареет и теряет последние мозги. Пока агентство на вершине, но любому, у кого есть глаза, заметно, что оно сползает вниз. Черт, я уже почти сидела в его кресле!
Дейни подняла два пальца как символ близкой победы, и Блейк вспомнил, как каждый вечер, перед тем как заснуть рядом с ней, подносил эти хрупкие изящные пальцы к губам. Как он тоскует по ней! А она? Дай-то Бог, ведь она не будет счастлива, пока не научится любить… Отогнав назойливые мысли, Блейк прислушался к ее словам.
– И все бы вышло, если бы не Фред! Боже, какая я дура! Не зря отец говорил, что я не умею учиться на своих ошибках. Пора бы уже усвоить!..
– Дейни, ради Бога! – Блейк расхохотался и откинулся на стуле, поднося к губам стакан. Виски мерцало на темном фоне: черная рубашка, черные волосы, черные глаза, оттененные золотистым сиянием кожи – словно ночь в пустыне, освещенная яркой луной. – Забудь ты о своем отце! Он вбил тебе в голову всю эту чушь! «Если ты не на вершине, ты – ничто!» Припомни, любовь моя, именно из-за этой ерунды мы и разбежались в разные стороны. – Он снова легко коснулся ее руки. – И именно эта ерунда привела тебя… туда, где ты сейчас.
Дейни вздернула подбородок, губы ее сжались в ниточку.
– Тебе легко говорить. Тебе все дается шутя, ты не знаешь, что такое поражение.
Блейк отмахнулся от резких слов Дейни. Он знал, что сейчас ее устами говорит призрак.
– Дейни, твоя «вершина» – миф. Как бы высоко ты ни забралась, всегда найдется кто-то еще сильней, еще богаче.
– Думаешь, я мечтаю стать султаном Брунея? – выпалила Дейни.
«Ну вот, Дейни Кортленд бросается в бой. Милая, смешная! Если бы только она умела с юмором относиться к себе!»
– Все, чего я хочу – быть хозяйкой своего дела. Хочу, чтобы последнее слово оставалось за мной. Хочу управлять агентством – потому что у меня это получится лучше, чем у Сида Приджерсона. Я знаю, что лучше, и хочу это доказать!
– Конечно, лучше, – согласился Блейк. Он не возражал: пусть кричит и спорит, если ей от этого легче. Сам-то он предпочитал другие способы снимать напряжение. – По-моему, ты со многими фирмами справилась бы лучше, чем их нынешние президенты. Но зачем же интриговать? На кой черт подсиживать беднягу Сида? Жди – и удача сама придет к тебе. Работай – и тебя оценят.
– Боже, Блейк, разве я не работаю? И я – только вице-президент!
– Только? – Блейк от души расхохотался. – Дейни, милая, тебе всего двадцать девять! Не «только», а «уже», и считай, что тебе очень повезло!
– Вот видишь! – тряхнула головой Дейни. – Из-за этого мы и разошлись. У нас с тобой разные взгляды на работу… и вообще на жизнь.
– Поэтому-то нам так хорошо вместе, – прошептал Блейк. – Противоположности сходятся.
Дейни отвела взгляд, но тут же снова подняла глаза – и увидела в его лице любовь и нежность. Она опустила голову, не в силах скрыть улыбку.
– Верно. Я веду себя как ребенок, – признала она. Как она его любит! И он ее любит, понимает и принимает… Если бы только она могла с ним жить!
– А в тебе, по-моему, есть что-то от мазохиста. – Она отставила бокал и оперлась подбородком о ладонь. Другая ее рука лежала в руке Блейка.
– И это верно, – с улыбкой согласился Блейк. Он не обижался – после всего, что они наговорили друг другу два года назад, обижаться на случайное слово было бы глупо. – Помоги мне Боже, но если бы я знал, что это сделает тебя счастливой, приполз бы к тебе на коленях. Я тоскую по тебе, Дейни. Не жду, что ты вернешься… просто скучаю без тебя.
– И я тебя люблю, Блейк. К счастью, я более практичный человек. Кто знает… может быть, у нас бы что-то и вышло…
Дейни запнулась, почувствовав в своем голосе слишком теплые, интимные нотки. Это сейчас ни к чему. Рука ее выскользнула из ладони Блейка. Слава Богу, он ничего не заметил: он продолжал старый спор.
– Все бы у нас вышло, если бы ты забыла о советах своего папочки! Сколько можно прокручивать старую пластинку! Ты бы занималась своим делом – создавала потрясающую рекламу, а потом возвращалась домой, где тебя ожидал я…
– Может быть, – устало вздохнула Дейни. – Все может быть. Но сейчас речь не об этом. С Приджерсоном покончено. Слушай, тебе не кажется, что я рехнулась? Лучшее агентство в городе, прекрасная должность, а я ухожу из-за мимоходом брошенных угроз выжившего из ума старикашки. Спасаю, понимаешь ли, свою невинность!
– А ты спала с ним раньше?
– Блейк! – воскликнула Дейни, широко распахнув подведенные тушью ресницы, словно хотела сказать: «Да как ты мог подумать…» Видимо, это следовало понимать как решительное «нет».
– Значит, ты не могла поступить иначе. А теперь пора использовать твои знаменитые мозги. Пожалела себя – и хватит. Кончай солить виски слезами и иди звони в отделы кадров рекламных агентств.
– Ты прав. Это не конец света. Можно уехать в Нью-Йорк или в Чикаго.
– Дейни! – испуганно воскликнул Блейк. – Тебе нельзя уезжать!
– Почему? – холодно спросила Дейни, хотя прекрасно знала, почему. – Там есть большие агентства. Думаю, любое из них с удовольствием откроет офис в Сан-Франциско.
– А обо мне ты подумала? – обиделся Блейк. Но, даже надутый, он был невероятно обаятелен.
– Меня всегда удивляла твоя сентиментальность, – усмехнулась Дейни. – Ты проводишь в Нью-Йорке столько же времени, как в Сан-Франциско, даже больше. Мы будем видеться еще чаще, чем сейчас. Ты даже не заметишь разницы.
– Разница будет. Я уже не смогу надеяться, что однажды ранним-ранним утром ты постучишься в мою дверь…
– Верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Убирайся с дороги, нахалка, – прорычал он, – пока я не применил силу!
– Не очень-то это вежливо, мистер Эрскин, – сделала замечание Регина, отправляя в рот новую порцию жвачки.
– Я тебе покажу вежливость! – загремел толстяк. – По-твоему, если я уберусь отсюда к чертовой матери вместе с деньгами, это будет вежливо? А что скажет твой босс? А? Что он скажет, когда узнает, что по твоей милости полторы сотни тысяч уплыли у него из-под носа? Девочка моя, я и до дома доехать не успею, как ты окажешься на улице!
Регина вздохнула. Эрскин, король простыней и покрывал, в своем репертуаре: этот раскормленный денежный мешок думает, что весь мир вертится вокруг его баксов! Глядя на него, она едва удерживалась от смеха.
– Говорите что угодно, мистер Эрскин, а я вас не пущу, – повторила она скучающим тоном. – Мистер Синклер сказал, чтобы его никто не беспокоил. – Она выдула изо рта пузырь жвачки. – Хоть вы, хоть конец света, хоть что угодно – я выполняю распоряжение босса. Ясно?
– Просто возмутительно, – пропыхтел толстяк. – Какого черта он там заперся? Можно подумать, что у него есть какие-то тайны! Послушай, у меня деловое предложение. Я плачу хорошие деньги…
Договорить он не успел. В приемную вошла незнакомая женщина. Регина заулыбалась во весь рот и поднялась ей навстречу… и мистер Эрскин забыл о своем предложении, о ста пятидесяти тысячах и о барракуде-секретарше. В голове его крутилась одна мысль: «Бывает же, черт возьми, такая красота!»
За закрытой дверью студии Блейк занимался тем, что ему так хорошо удавалось: сочетал работу и удовольствие. Сейчас, пока фотомодель приводила себя в порядок в уборной, он экспериментировал с освещением, добиваясь нужной яркости.
Мег выплыла из уборной и, прикрыв от яркого света ладонью подведенные глаза, грациозно опустилась в шелковый шезлонг. Блейк улыбнулся, любуясь ею: он любил профессионализм во всем. Фотограф прикрыл лампу цветофильтром, и обнаженные плечи модели словно засветились теплым розовым светом. Блейк повернулся к другой лампе.
– Извините, что так холодно, – заметил он.
Мег бросила взгляд на его мускулистую спину, на обнаженные по локоть руки, колдующие над очередным светильником.
– Я и не заметила, – мягко ответила она, и Блейк ей поверил. – Знаете, на работе чаще приходится потеть, чем мерзнуть. – И этому он поверил, ибо знал по собственному опыту.
Мег потянулась и устроилась в шезлонге поудобнее. Когда она говорила, полные яркие губы приоткрывались совсем чуть-чуть, а теплый мурлыкающий голос, казалось, согревал холодную студию. Теперь Блейк улыбался во весь рот. Что поделать, любил он женщин. Хотя одну все-таки любил больше всех.
Закончив свои приготовления, Блейк повернулся и окинул взором декорацию. Умелый дизайнер создал в студии обстановку спальни прошлого века. Камчатные шторы прикрывают резной оконный переплет, сколоченный сегодня утром из фанеры. На столе, покрытом тяжелой скатертью до пола, в беспорядке разбросаны изысканные украшения. Пол, несколько часов назад холодный и безликий, скрывается под восточными коврами, одолженными на день у антиквара с Мелроз-стрит. В стороне от шезлонга, где привольно раскинулась Мег, возвышается необъятная дубовая кровать. Стараниями Блейка вся картина залита нежным золотисто-розовым светом, напоминающим о закате. Класс! То, что надо! Блейк провел рукой по голове – во время работы он собирал свои длинные волосы в хвост – и обернулся к героине предстоящего спектакля.
– Готово? – промурлыкала Мег, отнимая руку от глаз и бросая на него томный взгляд.
– Думаю, да. – Блейк откинул со лба черную прядь и опустился на стул рядом с ней. Волосы его всегда были растрепаны и лезли в глаза – но это придавало Блейку Синклеру особое очарование. Лицо, словно высеченное из камня, могло бы показаться хищным, – если бы не добродушная улыбка, не глаза, лучащиеся юмором и неисправимым жизнелюбием. Этот-то контраст и привлекал Мег.
Она прерывисто вздохнула, и вздох этот сказал Блейку больше, чем мог бы открыть самый проницательный взгляд в ее глаза. Он рассмеялся – так добродушно и открыто, что Мег едва не расхохоталась в ответ, хотя ничего смешного не видела. Ее сладко волновало то, что, может быть, сейчас произойдет между ними. Сквозь расстегнутый ворот она видела вздымающуюся грудь Блейка – мощные мускулы, кожу цвета миндаля. Прикрыв глаза, она вдыхала волнующий запах его одеколона. Мег призывно приоткрыла губы – но поцелуя не последовало, и она заговорила:
– Я слышала, вы – настоящий художник.
– Серьезно? – улыбнулся Блейк. Он легонько потянул за край простыни, в которую завернулась Мег. Простыня скользнула вниз, обнажив грудь и маленькие тугие соски – Блейк знал, что затвердели они вовсе не от холода, – великолепную талию, пышные бедра, и наконец – полоску пурпурного шелка, едва прикрывающую то, что по праву принадлежит только ей.
– Красиво, – вымолвил он наконец.
– Спасибо.
Бесстыдная, соблазнительная, гордая своей красотой… Однако пора за дело.
– Думаю, вы и продукция нашего клиента друг другу подойдете. – Блейк достал из коробки атласное покрывало. – Блестящая женщина и блестящее постельное белье.
– Очень мило, – прошептала она.
– Рад, что вам нравится. А теперь, – деловито заговорил он, хотя в глазах светилась улыбка, – я, как режиссер и оператор, обязан объяснить, какова ваша роль в этом спектакле.
Мег кивнула – она была на все согласна. Блейк набросил на нее прохладное, приятно щекочущее кожу покрывало и наклонился, располагая его красивыми складками. Он не поднимал головы, но знал, что Мег смотрит на него, не отрываясь.
– Вы – изнеженная аристократка, – заговорил он, сам не зная, к кому обращается – к ней, к себе или к музе – а Блейк верил, что на свете есть муза фотографии. – Вы, обнаженная, нежитесь под покрывалом, вспоминая о недавних любовных ласках. – Его руки скользнули по покрывалу. – Камера будет двигаться от ступней вверх, к коленям, бедрам, животу… – Руки Блейка следовали за словами, пока, поднявшись к бедрам, не нащупали что-то лишнее. Тоненькое, легкое, почти неощутимое – но лишнее.
Блейк нахмурился – и, казалось, стал еще красивей.
– Это надо снять.
– Их же не видно… – возразила Мег.
– Человеческим глазом – может быть. Но камера – другое дело. – Просунув руки под покрывало, Блейк нащупал тоненькие трусики и потянул их вниз – дальше, дальше, пока благоухающий шелковый лоскуток не оказался у него в руках.
– Действительно, так гораздо лучше, – промурлыкала Мег, с удовольствием потягиваясь под покрывалом. – Но мне холодно, а если камера зафиксирует мурашки…
Нежно улыбаясь, она положила ладони Блейка себе на грудь и потерла ими затвердевшие соски. Блейк наклонился, приблизил губы к ее жаждущим губам. Лицо его не изменилось – лишь потемнели и словно стали глубже глаза. Он думал о том, как любит свою работу.
И в этот миг дверь распахнулась, и вместе со струей холодного воздуха в студию ворвалась Дейни Кортленд.
– Блейк, ты здесь? Не хочу отрывать тебя от работы, но ты просто представить не можешь, что со мной случилось…
Не успел Блейк опомниться, как она плюхнулась в шезлонг рядом с Мег. Та недовольно фыркнула.
– Извините, – пробормотала Дейни, бесцеремонно отодвигая обнаженную красавицу, затем уперлась локтями в колени, а подбородок положила на скрещенные руки – ее любимая поза.
– Мне надо с тобой поговорить.
Мег открыла рот от изумления. Тем временем опомнившийся мистер Эрскин рванулся в студию, а Регина вцепилась в него, словно сторожевой пес. Оба они орали друг другу что-то оскорбительное. Как хозяин студии, Блейк обязан был прекратить этот содом. Что он и сделал.
– Завернитесь. – Он бросил Мег покрывало, шлепнул ее по заду, а затем протянул руку Дейни.
Глава 4
Красивые и умные, юные и нетерпеливые. Блейк и Дейни. Созданные друг для друга. В то время она работала помощником по финансам – находила компромисс между дорогим товаром и скупыми клиентами. Блейк был начинающим, но уже известным фотографом. Он сверкнул своей убийственной улыбкой, он невзначай коснулся ее руки, показывая особенно интересный снимок, он пригласил ее пообедать в голландский ресторан – но, честное слово, она влюбилась бы и без этого.
Дейни не сомневалась, что через несколько лет Блейк превратится в легенду. Тогда даже мимолетное знакомство с ним проложит ей путь наверх. И потом, если она не пожалеет сил и хитрости, чтобы заключить с ним контракт, глядишь, титул «помощник» сменится на что-нибудь более приличное. Так оно и случилось, а деловые отношения тем временем переросли во что-то гораздо большее…
Они поженились и рука об руку начали восхождение к вершинам Мэдисон-авеню. Оба работали не покладая рук, но Блейк шел в гору быстрее Дейни. Она ползла, цепляясь ногтями за каждый камень, а этот баловень судьбы легко, словно шутя, перескакивал с уступа на уступ. И однажды она поняла, что не может с ним жить. Она любила его больше, чем когда-либо, понимала, что завидовать успехам собственного мужа смешно и глупо, – но ничего не могла с собой поделать. На горизонте замаячил призрак Питера Кортленда… и она ушла. Ушла, хотя и Блейк, и собственное сердце умоляли ее остаться.
Блейк понимал, отчего так случилось: дух борьбы и соперничества, свойственный ей во всем, Дейни внесла и в любовь. Он восхищался ее энергией, настойчивостью, стремлением к успеху. Не понимал только, зачем она пытается взять верх над ним. Когда-нибудь, – думал Блейк, – когда Дейни взойдет на свою вершину, ненасытный призрак исчезнет навсегда, и она вернется. А пока остается лишь надеяться и ждать.
…Дейни закончила свою историю и откинулась в тень, на спинку стула. Она уже немного успокоилась и теперь прислушивалась к себе, пытаясь понять, чего больше в ее чувствах – горя или злости.
– Не хочешь поплакать?
Их головы почти соприкасались: ее – пепельно-белокурая, с волосами до плеч, его – черная и такая же длинноволосая. Словно две половинки разбитого сердца.
Дейни раздраженно потянулась за бокалом. Слезы – признак слабости, а она не собиралась проявлять слабость. Даже перед любимым.
Блейк поднял руку и провел пальцем по тыльной стороне ее ладони, ощутив такой знакомый ответный трепет.
– Не хочу, – сердито ответила она, досадуя на себя за неуместное волнение. Не хватало еще растаять от его мимолетной ласки!
– Дейни! – предостерегающе произнес он.
– Ладно. – Она ткнула соломинкой в кусочек льда, но промахнулась. – Хочу. И реветь, и визжать, и кататься по полу. Но не буду.
– Может быть, тебе станет легче.
Он вновь коснулся ее руки, и Дейни снова промахнулась. Оставив игру со льдом, она выпрямилась и отодвинулась от Блейка – от его влекущего запаха, точеного лица, от его испытующего взгляда.
– Блейк, я же его считай что скинула! – горячо и раздраженно заговорила она. – Он и в молодости-то ничего не понимал в рекламе, а сейчас стареет и теряет последние мозги. Пока агентство на вершине, но любому, у кого есть глаза, заметно, что оно сползает вниз. Черт, я уже почти сидела в его кресле!
Дейни подняла два пальца как символ близкой победы, и Блейк вспомнил, как каждый вечер, перед тем как заснуть рядом с ней, подносил эти хрупкие изящные пальцы к губам. Как он тоскует по ней! А она? Дай-то Бог, ведь она не будет счастлива, пока не научится любить… Отогнав назойливые мысли, Блейк прислушался к ее словам.
– И все бы вышло, если бы не Фред! Боже, какая я дура! Не зря отец говорил, что я не умею учиться на своих ошибках. Пора бы уже усвоить!..
– Дейни, ради Бога! – Блейк расхохотался и откинулся на стуле, поднося к губам стакан. Виски мерцало на темном фоне: черная рубашка, черные волосы, черные глаза, оттененные золотистым сиянием кожи – словно ночь в пустыне, освещенная яркой луной. – Забудь ты о своем отце! Он вбил тебе в голову всю эту чушь! «Если ты не на вершине, ты – ничто!» Припомни, любовь моя, именно из-за этой ерунды мы и разбежались в разные стороны. – Он снова легко коснулся ее руки. – И именно эта ерунда привела тебя… туда, где ты сейчас.
Дейни вздернула подбородок, губы ее сжались в ниточку.
– Тебе легко говорить. Тебе все дается шутя, ты не знаешь, что такое поражение.
Блейк отмахнулся от резких слов Дейни. Он знал, что сейчас ее устами говорит призрак.
– Дейни, твоя «вершина» – миф. Как бы высоко ты ни забралась, всегда найдется кто-то еще сильней, еще богаче.
– Думаешь, я мечтаю стать султаном Брунея? – выпалила Дейни.
«Ну вот, Дейни Кортленд бросается в бой. Милая, смешная! Если бы только она умела с юмором относиться к себе!»
– Все, чего я хочу – быть хозяйкой своего дела. Хочу, чтобы последнее слово оставалось за мной. Хочу управлять агентством – потому что у меня это получится лучше, чем у Сида Приджерсона. Я знаю, что лучше, и хочу это доказать!
– Конечно, лучше, – согласился Блейк. Он не возражал: пусть кричит и спорит, если ей от этого легче. Сам-то он предпочитал другие способы снимать напряжение. – По-моему, ты со многими фирмами справилась бы лучше, чем их нынешние президенты. Но зачем же интриговать? На кой черт подсиживать беднягу Сида? Жди – и удача сама придет к тебе. Работай – и тебя оценят.
– Боже, Блейк, разве я не работаю? И я – только вице-президент!
– Только? – Блейк от души расхохотался. – Дейни, милая, тебе всего двадцать девять! Не «только», а «уже», и считай, что тебе очень повезло!
– Вот видишь! – тряхнула головой Дейни. – Из-за этого мы и разошлись. У нас с тобой разные взгляды на работу… и вообще на жизнь.
– Поэтому-то нам так хорошо вместе, – прошептал Блейк. – Противоположности сходятся.
Дейни отвела взгляд, но тут же снова подняла глаза – и увидела в его лице любовь и нежность. Она опустила голову, не в силах скрыть улыбку.
– Верно. Я веду себя как ребенок, – признала она. Как она его любит! И он ее любит, понимает и принимает… Если бы только она могла с ним жить!
– А в тебе, по-моему, есть что-то от мазохиста. – Она отставила бокал и оперлась подбородком о ладонь. Другая ее рука лежала в руке Блейка.
– И это верно, – с улыбкой согласился Блейк. Он не обижался – после всего, что они наговорили друг другу два года назад, обижаться на случайное слово было бы глупо. – Помоги мне Боже, но если бы я знал, что это сделает тебя счастливой, приполз бы к тебе на коленях. Я тоскую по тебе, Дейни. Не жду, что ты вернешься… просто скучаю без тебя.
– И я тебя люблю, Блейк. К счастью, я более практичный человек. Кто знает… может быть, у нас бы что-то и вышло…
Дейни запнулась, почувствовав в своем голосе слишком теплые, интимные нотки. Это сейчас ни к чему. Рука ее выскользнула из ладони Блейка. Слава Богу, он ничего не заметил: он продолжал старый спор.
– Все бы у нас вышло, если бы ты забыла о советах своего папочки! Сколько можно прокручивать старую пластинку! Ты бы занималась своим делом – создавала потрясающую рекламу, а потом возвращалась домой, где тебя ожидал я…
– Может быть, – устало вздохнула Дейни. – Все может быть. Но сейчас речь не об этом. С Приджерсоном покончено. Слушай, тебе не кажется, что я рехнулась? Лучшее агентство в городе, прекрасная должность, а я ухожу из-за мимоходом брошенных угроз выжившего из ума старикашки. Спасаю, понимаешь ли, свою невинность!
– А ты спала с ним раньше?
– Блейк! – воскликнула Дейни, широко распахнув подведенные тушью ресницы, словно хотела сказать: «Да как ты мог подумать…» Видимо, это следовало понимать как решительное «нет».
– Значит, ты не могла поступить иначе. А теперь пора использовать твои знаменитые мозги. Пожалела себя – и хватит. Кончай солить виски слезами и иди звони в отделы кадров рекламных агентств.
– Ты прав. Это не конец света. Можно уехать в Нью-Йорк или в Чикаго.
– Дейни! – испуганно воскликнул Блейк. – Тебе нельзя уезжать!
– Почему? – холодно спросила Дейни, хотя прекрасно знала, почему. – Там есть большие агентства. Думаю, любое из них с удовольствием откроет офис в Сан-Франциско.
– А обо мне ты подумала? – обиделся Блейк. Но, даже надутый, он был невероятно обаятелен.
– Меня всегда удивляла твоя сентиментальность, – усмехнулась Дейни. – Ты проводишь в Нью-Йорке столько же времени, как в Сан-Франциско, даже больше. Мы будем видеться еще чаще, чем сейчас. Ты даже не заметишь разницы.
– Разница будет. Я уже не смогу надеяться, что однажды ранним-ранним утром ты постучишься в мою дверь…
– Верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33