Еще немного – и будет поздно.
– Блейк, я должна тебе рассказать…
– Дейни, не говори ничего. – Блейк приподнялся на кровати; одеяло окутывало его бедра красивыми складками. Он раскрыл объятия и привлек Дейни к себе. – Прости меня. Я виноват перед тобой. Я не имею права тебя допрашивать. Не хочешь говорить – не надо. Мне просто стало любопытно: я ведь уже очень давно не видел тебя такой счастливой. И я счастлив твоей радостью, Дейни. У меня появилась надежда. Обещаю больше к тебе не приставать. Ты вернулась – это все, что мне нужно знать. Я люблю тебя…
Он нежно перебирал пальцами ее волосы: в глазах его светились доверие и любовь. Дейни обмякла в его руках, синие глаза заволоклись легкой дымкой. Какое же это счастье, когда тебя любит человек, подобный Блейку: любит, ни о чем не спрашивая, ничего не требуя взамен. Когда-нибудь и она, Дейни Кортленд, отплатит ему такой же любовью. Когда-нибудь, обещала она себе, она отдаст ему больше, чем получила за все эти годы. В этот миг Дейни поняла то, чего не могла выразить словами: она поняла, что любовь щедра и великодушна. Любовь не ищет своей выгоды, и какой мелкой и жалкой показалась Дейни сама себе рядом с этой благородной любовью! Как только пройдет презентация, поклялась себе Дейни, – неважно, хорошо или плохо, – она тут же признается Блейку во всем. Она встанет перед ним на колени и будет умолять о прощении. А пока… Дейни видела, что брови Блейка нахмурены, а в улыбке прячется грусть. Но она предпочла поверить, что он и вправду не хочет знать ее секретов.
– Дейни, дай себе передышку. Обещаю, мы не будем говорить о работе. Сегодня Рождество, и мы с тобой несколько недель не виделись. Главное, что ты прилетела, – все остальное неважно. Иди же ко мне, любовь моя! Я ни о чем больше не буду спрашивать. Просто покажи, как ты скучала по мне эти долгие-долгие недели.
С улыбкой он приподнял одеяло – и Дейни не смогла отвергнуть приглашение. Сорвав с себя так и не застегнутую рубашку, она бросилась в постель рядом с Блейком и натянула на себя одеяло.
– Это рождественский подарок?
Блейк наклонил голову.
– И не смей больше говорить, что на Рождество тебе вечно дарят всякую ерунду.
– Никогда не скажу, – прошептала Дейни. Она обвила его руками и ощутила всем телом, как растет его желание. Блейк застонал и сжал ее в объятиях. Казалось, прочь улетели все тревоги: в сильных руках Блейка Дейни забыла о своем обмане и вновь стала честной. Но так только казалось. Злой гоблин лишь на миг спрятал свою уродливую голову и тут же показался вновь. Дейни и не подозревала, что способна так жаждать искренности – даже себе во вред. Решено: сейчас она расскажет все.
Она прижалась к нему и зашептала ему в ухо, горячо и взволнованно:
– Блейк, я должна тебе рассказать. Моя работа… Видишь ли, я… – Господи, как трудно произнести нужные слова!
– Дейни! – прошептал Блейк. Руки его скользили по ее так хорошо знакомому и вечно новому телу. Вот он приподнял ее и усадил на себя.
– Что? – спросила она.
– Помолчи, – прошептал он.
– Блейк…
Но он поцелуем заставил ее замолчать. Блейка не интересовало, чем занимается Дейни в Лос-Анджелесе. Неважно, хорошо или плохо идут у нее дела. Важно, что она с ним и он ее любит. И Дейни верила, что Блейк будет любить ее вечно. Она ведь могла убедить себя в чем угодно.
Руди стоял перед скудно украшенной елкой с автоматическим карандашом в руках – подарком от фирмы-производителя пишущих машинок. Кончиком карандаша он дотрагивался то до одной, то до другой игрушки и напевал себе под нос «Маленького барабанщика». За таким нехитрым развлечением Руди провел уже почти час.
С тяжелым вздохом он засунул руки в карманы халата от Ральфа Лорена. Этот халат он купил себе сам, старательно завернул и положил под елку. Несколько часов назад развернул, издал несколько восторженных воплей и даже захлопал в ладоши, но не сумел обмануть самого себя. Дом его остался таким же пустым и тихим, каким был.
С каждым годом Руди становилось все труднее встречать Рождество в одиночестве. И сегодня ему было тяжело, как никогда.
Он плотнее запахнул халат, надвинул на голову капюшон и, укутанный с ног до головы, напевая рождественский гимн, пошел вокруг елки. На третьем круге он понял, что сходит с ума. Руди Грин, в одиночку водящий хоровод вокруг елки, – объект пристального внимания психоаналитика. Он скинул халат, бросился в душ и включил на полную мощность горячую воду.
Через десять минут он вышел из ванной, свежий и бодрый, размышляя о тех радостях, что приготовил для него грядущий год. Прежде всего, если выгорит дело с «Обувью «Апач», – респектабельность. Затем – деньги, призы на конкурсах, опять деньги, престиж и еще раз деньги. И все, что можно на деньги купить. Проводя по волосам расческой, Руди представлял себе золотые цепи, баснословно дорогие машины, новое помещение для офиса… Да ведь тогда он, пожалуй, сможет выстроить для фирмы собственное здание! Руди ухмыльнулся своему отражению. Весь мир будет плясать под его дудочку, если только… Улыбка сползла с его лица. Если только Александер Грант… А, черт!
Руди бросил расческу в раковину, поплелся в комнату и начал раскладывать под елкой скудные дары: соусницу, брикет сыра, бутылку шампанского и календарь с голой женщиной – его Руди старательно задвинул как можно дальше под елку.
Закончив работу, Руди поднялся и достал из-под подушки ключи от машины. Надо поесть. Все, что ему нужно, – это салат, хороший бифштекс и… в этом Руди боялся признаться даже самому себе… и другие люди – хотя бы толпа незнакомцев в ресторане.
Руди потрогал щеку – щека была совершенно ледяная. В отделе замороженных продуктов было холодно, а он простоял там слишком долго. Руди уложил в тележку бифштекс в пластиковой обертке и двинулся к выходу.
Он объехал четыре ресторана – все они уже закрылись. «Макдоналдс» был открыт, но Руди не улыбалось проводить Рождество в компании «Биг-Мака» и прыщавых тинейджеров. В поисках праздника он отъехал довольно далеко от дома и очень устал. И вот теперь он брел вдоль полупустых прилавков незнакомого магазина, толкая перед собой скрипучую тележку. В уши ему била рождественская музыка. Руди кусал губы, чтобы не закричать, и думал о быстрой и легкой смерти.
Дойдя до аптечного отдела, он вдруг остановился как вкопанный. У прилавка стояла женщина – точней, молоденькая девушка, – держала в руках два флакончика аспирина и внимательно читала наклейки. Руди узнал ее. Первым его желанием было повернуться и бежать без оглядки. Но через мгновение тележка повернула и решительно направилась к девушке. Все, что ему нужно, – с кем-нибудь поболтать. Так не все ли равно, с кем?
– Сирина!
Он стоял у нее за спиной – старый добрый Руди Грин с наклеенной на лицо улыбкой. Сирина удивленно обернулась. Выбежав на минутку в аптеку, она не стала стягивать волосы в «хвост»: они рассыпались по плечам мягкими волнами. Глаза ее, не скрытые за стеклами очков, были большими и ясными, фигурка – стройной… Она выглядела… да, она была красива! Загорелое лицо Руди словно озарилось каким-то сиянием, когда он заметил ее красоту, будто впервые увидел свою секретаршу.
– Мистер Грин?
Сирина заморгала, вглядываясь в Руди близорукими глазами. Сомнений не было: в рождественский вечер в магазине она встретила своего босса. Господи, в каком она виде! Что он о ней подумает! Растрепанная, в потертых джинсах и домашнем свитере, а свитер к тому же ей мал и совершенно неприлично обтягивает грудь… Боже, почему она не может провалиться сквозь землю? Почему голова у нее вздумала заболеть как раз на Рождество? Почему она не запаслась аспирином до праздников? Почему, наконец, она стоит столбом и не может вымолвить ни слова?
– Да, это я, мистер Грин.
Улыбка Руди становилась все шире и шире. Он понимал, что ведет себя по-дурацки, но ничего не мог с собой поделать. То ли он рехнулся, то ли Сирина ведет двойную жизнь! Она же – писаная красавица!
– Д-да. – Сирина застенчиво опустила голову, и пушистые волосы скрыли ее лицо. Одна прядь упала на нежную щеку… Коробочки с аспирином у нее в руках чуть-чуть дрожали. – Это я, – улыбнулась она. – Как странно, что я вас здесь встретила. Поздравляю с Рождеством!
– А… да-да. Знаете, люблю проводить этот праздник в одиночестве. Мне кажется, многие придают ему слишком большое значение.
– Я тоже так думаю, – согласилась Сирина. – Тратят кучу денег, а зачем?
Руди кивнул – понимающе, по-доброму, как многоопытный босс.
– Вот именно. Я бы сказал, возлагают на Рождество слишком большие надежды.
Сирина кивнула. Руди тоже. Целую минуту они молча смотрели друг на друга. Всего минуту, но эти шестьдесят секунд были тяжелы для обоих.
– Я не хочу вас задерживать, – начала наконец Сирина. – У вас, наверно, дела…
– Да, я… – важно начал Руди. И тут… должно быть, открылась дверь в небесах и рождественский свет снизошел на его бедную душу. Руди совершил то, что редко делал по своей воле: сказал правду. – Да нет. Я просто покупал себе бифштекс. Думал, привезу его в свою хибару и приготовлю рождественское барбекю на одну персону.
Он пожал плечами, ожидая, что Сирина будет над ним смеяться. Но она улыбнулась – улыбнулась так, словно все поняла. Словно ей это понравилось.
– Звучит отлично, – застенчиво проговорила она. – Мне так нравится запах барбекю! Не понимаю, почему считается, что его можно готовить только летом! В конце концов, мы же живем в Калифорнии. – Ее улыбка стала шире и радостней, преобразив каждый уголок прекрасного лица, и Руди словно наяву почувствовал жар июльского солнца и пряный запах жаркого. В груди у него как будто били крыльями сотни крошечных бабочек. Что, черт побери, эта крошка с ним делает? Нет, так нельзя. Приди в себя, Руди Грин!
– К сожалению, сейчас почти все магазины закрыты. А в тех, что открыты, нет мороженого мяса. И это в Лос-Анджелесе! Будь у меня магазин, я бы держал его открытым круглые сутки и круглый год…
Руди вздрогнул и умолк, заметив, как смотрит на него Сирина. А смотрела она на него круглыми, сияющими глазами и слушала его болтовню о торговле мясом, словно новое откровение. Заметив его смущение, она моргнула и расправила плечи, как будто допустила бестактность и теперь надеялась, что этого никто не заметил.
– Да, мне кажется, вы правы, – робко согласилась она.
Руди рассмеялся.
– А впрочем, какая разница, что я думаю о мороженом мясе? У меня все равно нет магазина. Ну что ж… – Он вздохнул. «Скажи что-нибудь, – мысленно молил он ее, – останься со мной еще хоть на несколько минут!» Но Сирина молчала. – Ну что ж, не буду вас задерживать. Вас, наверно, ждут.
– Очень рада была с вами встретиться, – вежливо попрощалась Сирина, убирая в сумку аспирин.
– С Рождеством!
Сирина оглянулась через плечо, но не повернулась к нему.
– Вас тоже.
Руди грустно повез свою тележку к другому выходу. Он пытался представить, кто ждет его маленькую секретаршу? Мама с папой? Приятель? Он слышал треск огня в камине, нестройный шум голосов, незамысловатые шутки, понятные только в семейном кругу. Может быть, даже рождественские гимны – один или два, все хорошо в меру…
По пути Руди завернул в отдел игрушек и купил музыкальную шкатулку, чтобы скрасить свое одиночество. Бросив ее в тележку, он повернул направо… и остановился как вкопанный. Перед ним стояла Сирина. Оправившись от удивления, Руди покатил тележку прямо к ней.
– Если честно, меня никто не ждет, – сказала она.
– А у меня в духовке поместятся два бифштекса, – ответил Руди.
Сирина шагнула вперед и взялась за другую ручку тележки. «Как странно, – думал Руди, – словно она всегда была со мной».
– Руди! Привет!
Двери лифта открылись, и Руди увидел Лору. Она отсалютовала ему полупустой бутылкой бренди и, неуверенно шагнув вперед, повисла у него на шее. Весила она, казалось, не меньше тонны, а пахла, как целый винокуренный завод. Сумка с покупками оказалась зажата между ними; что-то хрустнуло – бедная музыкальная шкатулка!
– С Рождеством, босс!
– И тебя тоже, Лора! – с трудом произнес Руди. Он не сердился на нее – он сейчас ни на кого не мог сердиться. Осторожно, как только мог, он оторвал ее от себя и поставил на ноги. Лора, должно быть, дожидалась его не один час: она дрожала от холода, и даже бренди не мог ее согреть.
Следом из лифта вышла Сирина. Лора, увидев ее, открыла рот, да так и осталась. Сирина-секретарша? Да, это она, удивительно похорошевшая без очков и уродливого «хвостика», стоит рядом с Руди, словно ей здесь самое место. Лора попятилась и схватилась за стену. Бутылка выпала из ее дрожащих рук. Сирина подбежала к ней.
– Здравствуйте, мисс Принс, – приветливо поздоровалась она и поддержала Лору под локоть – так же, как много раз поддерживала пьяную мать.
Лора выпрямилась и уставилась на Сирину. Надо бы сказать спасибо, думала она, но язык ей не повиновался. Сирина улыбалась ей, и улыбка ее была прекрасна. Все в ней было прекрасно – волосы, кожа, глаза… Лора беспомощно взглянула на Руди. Неужели он не понимает, как противны ей прикосновения этой наглой девчонки? Но на лице Руди отражались лишь досада и раздражение. «Ты мне больше не нужна», – говорил его взгляд. С ним она работала, с ним спала, много лет была рядом, а теперь он не хочет даже притвориться, что рад ее видеть! Предана! Все ее предают. Сначала Дейни, теперь эта серая мышка-секретарша… Что ж, мистер Руди Грин может катиться к чертовой матери. Лора повернулась на каблуках. Он ей больше не нужен.
Александер провел ночь с Корал за два дня до Рождества. Они занимались любовью под музыку Эрика Клэптона с альбома «Перекрестки»: начали под «Хочу любить тебя», продолжили под «Полночь» и вкусили блаженный отдых под «Кокаин». Оба знали, что это прощание. Корал предстоял отпуск на Карибских островах, а Александеру – возвращение к жене Полли.
Полли. Двадцать лет понадобилось Александеру, чтобы понять: ее беззаветная любовь для него всего лишь возмещала недостаток любви материнской. Когда он это понял, Маргарет уже не было на свете, а супружеское ложе покрылось толстым слоем пыли. Милая глупенькая женушка со своим обожанием изрядно ему надоела. Он повзрослел и избавился от иллюзий: воображаемому уюту домашнего очага он предпочитал яростное в своей реальности физическое наслаждение. Так он начал обманывать Полли. Он был хорошим актером: она ничего не замечала.
Решение мужа развестись с ней грянуло словно гром с ясного неба. Она умоляла и угрожала: она устраивала сцены ревности и пыталась удержать его ласками. В горе, в потрясении она стала почти красива, а в борьбе за мужа – почти сексуальна. Александер едва не изменил своего решения. Но все-таки настоял на своем – и не жалел об этом.
Но сегодня все изменится. Он стоит у дверей Полли; в руках у него рождественский подарок. Сейчас он войдет и начнет унижаться перед ней, вымаливая прощение, упрашивая, чтобы она разрешила ему вернуться. Оказывается, не так просто на это решиться.
– …Полли, у тебя прекрасная елка! – Он приблизился к лохматому чудовищу, увешанному игрушками. Лучше уж смотреть на елку, чем в страдальческое лицо жены. – Право, не знаю, как тебе это удается. Год от года – все лучше и лучше. А эта – красивей всех.
– У меня много свободного времени. Я ведь не работаю, как другие женщины. И у меня нет…
Полли вовремя прикусила язык. Чуть было не сказала, что у нее нет мужа, а дочь живет своей жизнью. Не на кого готовить, стирать, убирать… Но психоаналитик однажды сказал ей, что Александер не из тех, кого можно растрогать жалобами. И Полли с этим согласилась. Она улыбнулась – широко, но не слишком весело, затем, не зная, куда девать глаза, уставилась в чашку, словно хотела прочесть свою судьбу по кофейной гуще, и наконец сделала то, на что и во время их семейной жизни решалась нечасто, – взглянула Александеру в лицо.
– Александер, не надо со мной играть. Ты же знаешь, ради тебя я готова мир перевернуть. Я не могу тебя ненавидеть. Я тебя люблю. Всегда любила и всегда буду любить. А теперь скажи, зачем ты пришел.
Александер прикрыл глаза тяжелыми веками, чтобы Полли не заметила сверкнувшего в них циничного удовлетворения. Бедняжка Полли! Знала бы она, в какие игры он играет! Но Полли никогда не поймет его целей. И притворяться она не умеет. Чтобы безукоризненно сыграть свою роль, она должна верить в его искренность. Александер поднял глаза: в них не отражалось ничего, кроме любви и преданности. Такой язык Полли поймет.
– Хорошо, Полли. Не буду тянуть и мучить тебя. – Он засунул руки в карманы и ровно в три больших шага очутился возле нее. – Я пришел сказать тебе, что не хочу развода. Я знаю, что поступил с тобой жестоко. Знаю, что ты винишь в этом себя, но это неправда. Ты ни в чем не виновата и не заслужила такого обращения.
Александер отвернулся, словно стыдясь той боли, которую ей причинил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Блейк, я должна тебе рассказать…
– Дейни, не говори ничего. – Блейк приподнялся на кровати; одеяло окутывало его бедра красивыми складками. Он раскрыл объятия и привлек Дейни к себе. – Прости меня. Я виноват перед тобой. Я не имею права тебя допрашивать. Не хочешь говорить – не надо. Мне просто стало любопытно: я ведь уже очень давно не видел тебя такой счастливой. И я счастлив твоей радостью, Дейни. У меня появилась надежда. Обещаю больше к тебе не приставать. Ты вернулась – это все, что мне нужно знать. Я люблю тебя…
Он нежно перебирал пальцами ее волосы: в глазах его светились доверие и любовь. Дейни обмякла в его руках, синие глаза заволоклись легкой дымкой. Какое же это счастье, когда тебя любит человек, подобный Блейку: любит, ни о чем не спрашивая, ничего не требуя взамен. Когда-нибудь и она, Дейни Кортленд, отплатит ему такой же любовью. Когда-нибудь, обещала она себе, она отдаст ему больше, чем получила за все эти годы. В этот миг Дейни поняла то, чего не могла выразить словами: она поняла, что любовь щедра и великодушна. Любовь не ищет своей выгоды, и какой мелкой и жалкой показалась Дейни сама себе рядом с этой благородной любовью! Как только пройдет презентация, поклялась себе Дейни, – неважно, хорошо или плохо, – она тут же признается Блейку во всем. Она встанет перед ним на колени и будет умолять о прощении. А пока… Дейни видела, что брови Блейка нахмурены, а в улыбке прячется грусть. Но она предпочла поверить, что он и вправду не хочет знать ее секретов.
– Дейни, дай себе передышку. Обещаю, мы не будем говорить о работе. Сегодня Рождество, и мы с тобой несколько недель не виделись. Главное, что ты прилетела, – все остальное неважно. Иди же ко мне, любовь моя! Я ни о чем больше не буду спрашивать. Просто покажи, как ты скучала по мне эти долгие-долгие недели.
С улыбкой он приподнял одеяло – и Дейни не смогла отвергнуть приглашение. Сорвав с себя так и не застегнутую рубашку, она бросилась в постель рядом с Блейком и натянула на себя одеяло.
– Это рождественский подарок?
Блейк наклонил голову.
– И не смей больше говорить, что на Рождество тебе вечно дарят всякую ерунду.
– Никогда не скажу, – прошептала Дейни. Она обвила его руками и ощутила всем телом, как растет его желание. Блейк застонал и сжал ее в объятиях. Казалось, прочь улетели все тревоги: в сильных руках Блейка Дейни забыла о своем обмане и вновь стала честной. Но так только казалось. Злой гоблин лишь на миг спрятал свою уродливую голову и тут же показался вновь. Дейни и не подозревала, что способна так жаждать искренности – даже себе во вред. Решено: сейчас она расскажет все.
Она прижалась к нему и зашептала ему в ухо, горячо и взволнованно:
– Блейк, я должна тебе рассказать. Моя работа… Видишь ли, я… – Господи, как трудно произнести нужные слова!
– Дейни! – прошептал Блейк. Руки его скользили по ее так хорошо знакомому и вечно новому телу. Вот он приподнял ее и усадил на себя.
– Что? – спросила она.
– Помолчи, – прошептал он.
– Блейк…
Но он поцелуем заставил ее замолчать. Блейка не интересовало, чем занимается Дейни в Лос-Анджелесе. Неважно, хорошо или плохо идут у нее дела. Важно, что она с ним и он ее любит. И Дейни верила, что Блейк будет любить ее вечно. Она ведь могла убедить себя в чем угодно.
Руди стоял перед скудно украшенной елкой с автоматическим карандашом в руках – подарком от фирмы-производителя пишущих машинок. Кончиком карандаша он дотрагивался то до одной, то до другой игрушки и напевал себе под нос «Маленького барабанщика». За таким нехитрым развлечением Руди провел уже почти час.
С тяжелым вздохом он засунул руки в карманы халата от Ральфа Лорена. Этот халат он купил себе сам, старательно завернул и положил под елку. Несколько часов назад развернул, издал несколько восторженных воплей и даже захлопал в ладоши, но не сумел обмануть самого себя. Дом его остался таким же пустым и тихим, каким был.
С каждым годом Руди становилось все труднее встречать Рождество в одиночестве. И сегодня ему было тяжело, как никогда.
Он плотнее запахнул халат, надвинул на голову капюшон и, укутанный с ног до головы, напевая рождественский гимн, пошел вокруг елки. На третьем круге он понял, что сходит с ума. Руди Грин, в одиночку водящий хоровод вокруг елки, – объект пристального внимания психоаналитика. Он скинул халат, бросился в душ и включил на полную мощность горячую воду.
Через десять минут он вышел из ванной, свежий и бодрый, размышляя о тех радостях, что приготовил для него грядущий год. Прежде всего, если выгорит дело с «Обувью «Апач», – респектабельность. Затем – деньги, призы на конкурсах, опять деньги, престиж и еще раз деньги. И все, что можно на деньги купить. Проводя по волосам расческой, Руди представлял себе золотые цепи, баснословно дорогие машины, новое помещение для офиса… Да ведь тогда он, пожалуй, сможет выстроить для фирмы собственное здание! Руди ухмыльнулся своему отражению. Весь мир будет плясать под его дудочку, если только… Улыбка сползла с его лица. Если только Александер Грант… А, черт!
Руди бросил расческу в раковину, поплелся в комнату и начал раскладывать под елкой скудные дары: соусницу, брикет сыра, бутылку шампанского и календарь с голой женщиной – его Руди старательно задвинул как можно дальше под елку.
Закончив работу, Руди поднялся и достал из-под подушки ключи от машины. Надо поесть. Все, что ему нужно, – это салат, хороший бифштекс и… в этом Руди боялся признаться даже самому себе… и другие люди – хотя бы толпа незнакомцев в ресторане.
Руди потрогал щеку – щека была совершенно ледяная. В отделе замороженных продуктов было холодно, а он простоял там слишком долго. Руди уложил в тележку бифштекс в пластиковой обертке и двинулся к выходу.
Он объехал четыре ресторана – все они уже закрылись. «Макдоналдс» был открыт, но Руди не улыбалось проводить Рождество в компании «Биг-Мака» и прыщавых тинейджеров. В поисках праздника он отъехал довольно далеко от дома и очень устал. И вот теперь он брел вдоль полупустых прилавков незнакомого магазина, толкая перед собой скрипучую тележку. В уши ему била рождественская музыка. Руди кусал губы, чтобы не закричать, и думал о быстрой и легкой смерти.
Дойдя до аптечного отдела, он вдруг остановился как вкопанный. У прилавка стояла женщина – точней, молоденькая девушка, – держала в руках два флакончика аспирина и внимательно читала наклейки. Руди узнал ее. Первым его желанием было повернуться и бежать без оглядки. Но через мгновение тележка повернула и решительно направилась к девушке. Все, что ему нужно, – с кем-нибудь поболтать. Так не все ли равно, с кем?
– Сирина!
Он стоял у нее за спиной – старый добрый Руди Грин с наклеенной на лицо улыбкой. Сирина удивленно обернулась. Выбежав на минутку в аптеку, она не стала стягивать волосы в «хвост»: они рассыпались по плечам мягкими волнами. Глаза ее, не скрытые за стеклами очков, были большими и ясными, фигурка – стройной… Она выглядела… да, она была красива! Загорелое лицо Руди словно озарилось каким-то сиянием, когда он заметил ее красоту, будто впервые увидел свою секретаршу.
– Мистер Грин?
Сирина заморгала, вглядываясь в Руди близорукими глазами. Сомнений не было: в рождественский вечер в магазине она встретила своего босса. Господи, в каком она виде! Что он о ней подумает! Растрепанная, в потертых джинсах и домашнем свитере, а свитер к тому же ей мал и совершенно неприлично обтягивает грудь… Боже, почему она не может провалиться сквозь землю? Почему голова у нее вздумала заболеть как раз на Рождество? Почему она не запаслась аспирином до праздников? Почему, наконец, она стоит столбом и не может вымолвить ни слова?
– Да, это я, мистер Грин.
Улыбка Руди становилась все шире и шире. Он понимал, что ведет себя по-дурацки, но ничего не мог с собой поделать. То ли он рехнулся, то ли Сирина ведет двойную жизнь! Она же – писаная красавица!
– Д-да. – Сирина застенчиво опустила голову, и пушистые волосы скрыли ее лицо. Одна прядь упала на нежную щеку… Коробочки с аспирином у нее в руках чуть-чуть дрожали. – Это я, – улыбнулась она. – Как странно, что я вас здесь встретила. Поздравляю с Рождеством!
– А… да-да. Знаете, люблю проводить этот праздник в одиночестве. Мне кажется, многие придают ему слишком большое значение.
– Я тоже так думаю, – согласилась Сирина. – Тратят кучу денег, а зачем?
Руди кивнул – понимающе, по-доброму, как многоопытный босс.
– Вот именно. Я бы сказал, возлагают на Рождество слишком большие надежды.
Сирина кивнула. Руди тоже. Целую минуту они молча смотрели друг на друга. Всего минуту, но эти шестьдесят секунд были тяжелы для обоих.
– Я не хочу вас задерживать, – начала наконец Сирина. – У вас, наверно, дела…
– Да, я… – важно начал Руди. И тут… должно быть, открылась дверь в небесах и рождественский свет снизошел на его бедную душу. Руди совершил то, что редко делал по своей воле: сказал правду. – Да нет. Я просто покупал себе бифштекс. Думал, привезу его в свою хибару и приготовлю рождественское барбекю на одну персону.
Он пожал плечами, ожидая, что Сирина будет над ним смеяться. Но она улыбнулась – улыбнулась так, словно все поняла. Словно ей это понравилось.
– Звучит отлично, – застенчиво проговорила она. – Мне так нравится запах барбекю! Не понимаю, почему считается, что его можно готовить только летом! В конце концов, мы же живем в Калифорнии. – Ее улыбка стала шире и радостней, преобразив каждый уголок прекрасного лица, и Руди словно наяву почувствовал жар июльского солнца и пряный запах жаркого. В груди у него как будто били крыльями сотни крошечных бабочек. Что, черт побери, эта крошка с ним делает? Нет, так нельзя. Приди в себя, Руди Грин!
– К сожалению, сейчас почти все магазины закрыты. А в тех, что открыты, нет мороженого мяса. И это в Лос-Анджелесе! Будь у меня магазин, я бы держал его открытым круглые сутки и круглый год…
Руди вздрогнул и умолк, заметив, как смотрит на него Сирина. А смотрела она на него круглыми, сияющими глазами и слушала его болтовню о торговле мясом, словно новое откровение. Заметив его смущение, она моргнула и расправила плечи, как будто допустила бестактность и теперь надеялась, что этого никто не заметил.
– Да, мне кажется, вы правы, – робко согласилась она.
Руди рассмеялся.
– А впрочем, какая разница, что я думаю о мороженом мясе? У меня все равно нет магазина. Ну что ж… – Он вздохнул. «Скажи что-нибудь, – мысленно молил он ее, – останься со мной еще хоть на несколько минут!» Но Сирина молчала. – Ну что ж, не буду вас задерживать. Вас, наверно, ждут.
– Очень рада была с вами встретиться, – вежливо попрощалась Сирина, убирая в сумку аспирин.
– С Рождеством!
Сирина оглянулась через плечо, но не повернулась к нему.
– Вас тоже.
Руди грустно повез свою тележку к другому выходу. Он пытался представить, кто ждет его маленькую секретаршу? Мама с папой? Приятель? Он слышал треск огня в камине, нестройный шум голосов, незамысловатые шутки, понятные только в семейном кругу. Может быть, даже рождественские гимны – один или два, все хорошо в меру…
По пути Руди завернул в отдел игрушек и купил музыкальную шкатулку, чтобы скрасить свое одиночество. Бросив ее в тележку, он повернул направо… и остановился как вкопанный. Перед ним стояла Сирина. Оправившись от удивления, Руди покатил тележку прямо к ней.
– Если честно, меня никто не ждет, – сказала она.
– А у меня в духовке поместятся два бифштекса, – ответил Руди.
Сирина шагнула вперед и взялась за другую ручку тележки. «Как странно, – думал Руди, – словно она всегда была со мной».
– Руди! Привет!
Двери лифта открылись, и Руди увидел Лору. Она отсалютовала ему полупустой бутылкой бренди и, неуверенно шагнув вперед, повисла у него на шее. Весила она, казалось, не меньше тонны, а пахла, как целый винокуренный завод. Сумка с покупками оказалась зажата между ними; что-то хрустнуло – бедная музыкальная шкатулка!
– С Рождеством, босс!
– И тебя тоже, Лора! – с трудом произнес Руди. Он не сердился на нее – он сейчас ни на кого не мог сердиться. Осторожно, как только мог, он оторвал ее от себя и поставил на ноги. Лора, должно быть, дожидалась его не один час: она дрожала от холода, и даже бренди не мог ее согреть.
Следом из лифта вышла Сирина. Лора, увидев ее, открыла рот, да так и осталась. Сирина-секретарша? Да, это она, удивительно похорошевшая без очков и уродливого «хвостика», стоит рядом с Руди, словно ей здесь самое место. Лора попятилась и схватилась за стену. Бутылка выпала из ее дрожащих рук. Сирина подбежала к ней.
– Здравствуйте, мисс Принс, – приветливо поздоровалась она и поддержала Лору под локоть – так же, как много раз поддерживала пьяную мать.
Лора выпрямилась и уставилась на Сирину. Надо бы сказать спасибо, думала она, но язык ей не повиновался. Сирина улыбалась ей, и улыбка ее была прекрасна. Все в ней было прекрасно – волосы, кожа, глаза… Лора беспомощно взглянула на Руди. Неужели он не понимает, как противны ей прикосновения этой наглой девчонки? Но на лице Руди отражались лишь досада и раздражение. «Ты мне больше не нужна», – говорил его взгляд. С ним она работала, с ним спала, много лет была рядом, а теперь он не хочет даже притвориться, что рад ее видеть! Предана! Все ее предают. Сначала Дейни, теперь эта серая мышка-секретарша… Что ж, мистер Руди Грин может катиться к чертовой матери. Лора повернулась на каблуках. Он ей больше не нужен.
Александер провел ночь с Корал за два дня до Рождества. Они занимались любовью под музыку Эрика Клэптона с альбома «Перекрестки»: начали под «Хочу любить тебя», продолжили под «Полночь» и вкусили блаженный отдых под «Кокаин». Оба знали, что это прощание. Корал предстоял отпуск на Карибских островах, а Александеру – возвращение к жене Полли.
Полли. Двадцать лет понадобилось Александеру, чтобы понять: ее беззаветная любовь для него всего лишь возмещала недостаток любви материнской. Когда он это понял, Маргарет уже не было на свете, а супружеское ложе покрылось толстым слоем пыли. Милая глупенькая женушка со своим обожанием изрядно ему надоела. Он повзрослел и избавился от иллюзий: воображаемому уюту домашнего очага он предпочитал яростное в своей реальности физическое наслаждение. Так он начал обманывать Полли. Он был хорошим актером: она ничего не замечала.
Решение мужа развестись с ней грянуло словно гром с ясного неба. Она умоляла и угрожала: она устраивала сцены ревности и пыталась удержать его ласками. В горе, в потрясении она стала почти красива, а в борьбе за мужа – почти сексуальна. Александер едва не изменил своего решения. Но все-таки настоял на своем – и не жалел об этом.
Но сегодня все изменится. Он стоит у дверей Полли; в руках у него рождественский подарок. Сейчас он войдет и начнет унижаться перед ней, вымаливая прощение, упрашивая, чтобы она разрешила ему вернуться. Оказывается, не так просто на это решиться.
– …Полли, у тебя прекрасная елка! – Он приблизился к лохматому чудовищу, увешанному игрушками. Лучше уж смотреть на елку, чем в страдальческое лицо жены. – Право, не знаю, как тебе это удается. Год от года – все лучше и лучше. А эта – красивей всех.
– У меня много свободного времени. Я ведь не работаю, как другие женщины. И у меня нет…
Полли вовремя прикусила язык. Чуть было не сказала, что у нее нет мужа, а дочь живет своей жизнью. Не на кого готовить, стирать, убирать… Но психоаналитик однажды сказал ей, что Александер не из тех, кого можно растрогать жалобами. И Полли с этим согласилась. Она улыбнулась – широко, но не слишком весело, затем, не зная, куда девать глаза, уставилась в чашку, словно хотела прочесть свою судьбу по кофейной гуще, и наконец сделала то, на что и во время их семейной жизни решалась нечасто, – взглянула Александеру в лицо.
– Александер, не надо со мной играть. Ты же знаешь, ради тебя я готова мир перевернуть. Я не могу тебя ненавидеть. Я тебя люблю. Всегда любила и всегда буду любить. А теперь скажи, зачем ты пришел.
Александер прикрыл глаза тяжелыми веками, чтобы Полли не заметила сверкнувшего в них циничного удовлетворения. Бедняжка Полли! Знала бы она, в какие игры он играет! Но Полли никогда не поймет его целей. И притворяться она не умеет. Чтобы безукоризненно сыграть свою роль, она должна верить в его искренность. Александер поднял глаза: в них не отражалось ничего, кроме любви и преданности. Такой язык Полли поймет.
– Хорошо, Полли. Не буду тянуть и мучить тебя. – Он засунул руки в карманы и ровно в три больших шага очутился возле нее. – Я пришел сказать тебе, что не хочу развода. Я знаю, что поступил с тобой жестоко. Знаю, что ты винишь в этом себя, но это неправда. Ты ни в чем не виновата и не заслужила такого обращения.
Александер отвернулся, словно стыдясь той боли, которую ей причинил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33