Цайгас и Миткеж намеревались к следующему утру разжечь такой костер, который было бы видно от горизонта до горизонта и который знаменовал бы собой рождение новой могущественной силы в Море Травы.
«Они будут очень разочарованы, если те, кто предназначен в жертву, убегут и жертвоприношение не состоится, это подорвет влияние шаманов. Мать-Земля безжалостна к жрецам, которые злоупотребляют своей властью», – подумала Эпона, прокрадываясь между шатрами и кибитками, следуя за Кажаком.
Несколько людей заметили бегущих, но не стали поднимать крик. Кажак и Эпона выбрались из кочевья, прежде чем шаманы узнали об их бегстве.
«Может быть, мои братья в конце концов поддержат меня», – подумал Кажак. Но в этой мысли было мало радостного. Людям, которые однажды враждовали с тобой, нельзя довериться вновь.
Дасадас уже ожидал их. Он восседал на своем новом гнедом жеребце, к седлу которого был приторочен тяжелый вьюк с провизией; в руках он держал поводья серого жеребца Кажака. Когда он заметил их приближение, то радостно улыбнулся.
– Дасадас угнал жеребца еще до того, как шаманы успели его опоить своим зельем. – Хорошо, что ты нашел Эпону, Кажак. Очень хорошо. Никто не преследует вас?
Кажак оглянулся.
– Нет, пока еще нет. Но скоро начнется преследование. Но странное дело, никто из тех, кто поддерживает шаманов, не заметил нас. Они как будто ослепли.
Эпона оглянулась назад. Густой туман осел на кочевье, надежно укрыв их от враждебных глаз.
«Уиска», – промелькнуло в ее голове.
Дым от очагов висел низко-низко, застилая все вокруг, разъедая глаза, и скифы с трудом занимались своими делами.
«Тена», – сказала себе Эпона.
Но времени оставалось очень мало. В любой момент шаманы могут возвратиться в шатер, чтобы проверить свою драгоценную жертву, а также, возможно, для того, чтобы дать ей дополнительные порции одурманивающего снадобья, замышляя опоить ее, как и коня. Бежать надо именно сейчас.
Понуждаемая властными руками Кажака, Эпона нехотя уселась на серого жеребца и взяла поводья у Дасадаса, но, когда она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на Кажака, это едва ее не погубило. В его глазах было такое отчаяние, такая любовь, что она забыла обо всем: и об угрожавшем ей жертвенном огне, и о жеребце, и о своем собственном племени.
– Кажак! – вскричала она и бросила поводья на холку коня, готовая спрыгнуть с него.
– Скачи! – громовым голосом прокричал Кажак и изо всех сил ударил коня по бедру. Его повелительный возглас прозвучал как удар хлыста, и жеребец повиновался, так стремительно прыгнув вперед, что Эпона едва не вывалилась из седла. Она инстинктивно схватилась за гриву, стараясь не потерять равновесия, и в этот миг услышала разгневанные крики и увидела бегущую к ней группу людей под предводительством разъяренных шаманов.
– Поймайте их, – взвизгнул Цайгас, и его люди кинулись к своим лошадям.
– Вперед, Эпона, – прокричал Дасадас. Он боялся, как бы она не повернула назад, где ее ждала неминуемая смерть. Она пробовала сопротивляться, но он увернулся от ее отчаянного удара кулаком. Когда она пыталась выпрыгнуть из седла, он подогнал своего гнедого вплотную к жеребцу Кажака и, схватив ее за спину, удержал на коне.
– Таково желание Кажака, – прокричал он, и на этот раз она услышала его. Прекратив сопротивление, она выпрямилась в седле.
Оглянувшись назад, она увидела, как первый скиф подбежал к своему стреноженному коню, снял треногу и вспрыгнул в седло. В этот момент какая-то фигура, ловкая и поджарая, похожая на гигантского пса, выбежала из-за шатров и вцепилась прямо в горло скифской лошади. Она с громким ржанием поднялась на дыбы, затем, прежде чем всадник мог ее удержать, рухнула наземь, придавив его своим тяжелым телом. Затем серебристый волк напал на беззащитного человека, распорол ему горло и тут же накинулся на следующего скифа, который хотел прийти на помощь своему товарищу. Так стремительно, так яростно было нападение, что скиф был просто парализован ужасом. Повалив его, волк стал рвать его своими клыками. Едва он испустил дух, волк уже бросился на другую жертву, затем еще на одну.
Казалось, он был везде и всюду, рычал, распарывал своими клыками человеческую плоть, охваченный неутолимой жаждой человеческой крови. В считанные мгновения он произвел страшное опустошение в скифском кочевье, навел такой ужас на стреноженных лошадей, что даже самый лучший наездник не мог успокоить ни одну из них достаточно для того, чтобы сесть в седло.
Не раздумывая, Кажак выхватил свой лук из горита и выстрелил; стрела пролетела мимо волка или сквозь него, не причинив ему никакого вреда. Не понимая, как это может быть, Кажак протер глаза; и как раз в это время волк обернулся и посмотрел на него такими безумными глазами, что Кажак остался стоять там, где находился. Однако свирепый зверь не напал на него; казалось, его главная цель заключалась в том, чтобы рассеять и умертвить тех, кто намеревался отправиться в погоню за Эпоной. Кругом дымились лужи крови, звучали стоны раненых людей, но зверь, казалось, становился сильнее с каждым растерзанным человеком.
Если кто-нибудь и начнет преследовать Эпону, то это будет не скоро.
Но ведь убивают соплеменников Кажака. Хотя эти умирающие люди объединились во вражде против него, некогда они называли себя его товарищами. Братьями.
Он обнажил свой кельтский меч. Если Эпона права, волк должен отступить перед этим оружием. Уж это-то он должен сделать: встать вместе со своими братьями против этого оборотня.
Если он останется в живых после схватки с волком, то начнется борьба с шаманами. Взбешенные шаманы потребуют объяснений. И он скажет им: «Она украла моего коня. Самого быстрого коня в Море Травы. Никто не сможет поймать ее на этом коне. Бежать ей помог Дасадас. Все знают, какими жадными глазами он смотрел на эту женщину. Они убежали вместе».
Шаманы, может быть, и не поверят, но его братья сочтут, что именно он пострадавшая сторона во всей этой истории и с помощью этой хитрости он завоюет симпатии еще нескольких братьев, в чьи шатры ему откроется доступ. Возможно, он сможет привлечь на свою сторону достаточно братьев, чтобы бросить вызов шаманам… Возможно, Колексес все еще жив…
Кажак еще раз посмотрел на запад. Далеко-далеко он увидел двух мчащихся, как ветер, коней; два крошечных силуэта на фоне погружающегося в тяжелые тучи солнца. Сноп оранжевого света резал глаза Кажаку; может быть, поэтому они вдруг наполнились слезами.
Скачущие всадники были слишком далеко, чтобы слышать его или видеть руку, поднятую в прощальном жесте, и все же он обратился к Эпоне с последним напутствием.
– Поезжай, поезжай, кельтская женщина, Эпона, – шепнул он вдогонку, надеясь, что ветер подхватит и понесет его слова. – Поезжай, ты свободна!

Часть третья
ВНОВЬ ГОЛУБЫЕ ГОРЫ
ГЛАВА 30
Они мчались так, точно их преследовали демоны из плоти и крови. Несколько раз Дасадас крикнул Эпоне: «Не оборачивайся», ибо не знал, чего от нее ждать. А вдруг она повернет серого коня и поскачет обратно к Кажаку; тогда и его, Дасадаса, принесут в жертву за то, что он помогал ей бежать.
Но она не повернула коня. И вскоре конь и всадница обогнали даже Дасадаса на его сильном молодом жеребце и умчались вперед.
Дасадас, однако, не беспокоился. Он знал, в каком направлении они могут ехать. И старательно гнал прочь мысли о наступающей ночи, когда они останутся вдвоем. Не позволял он себе думать и о Кажаке, на которого обрушится гнев шаманов.
Дасадас думал лишь о мчавшемся коне и заходящем солнце.
Если кто-нибудь их и преследовал, они так об этом и не узнали. Уже наступила тьма, а Эпона все еще скакала на запад, ориентируясь по осколку луны и полагаясь на безошибочный инстинкт серого жеребца. Наконец она перешла на рысь и только тогда услышала вдалеке голос Дасадаса…
– Эпона! Ты здесь, Эпона?
– Здесь, Дасадас. – Она осадила коня и подождала своего сопровождающего.
– Небо заволакивают тучи, – заметил скиф, поравнявшись с Эпоной. – В такой темноте, без луны, продолжать путь опасно. Может быть, мы остановимся здесь?
– Я думаю, да. Когда я оглянулась в последний раз, в кочевье происходила ужасная схватка. Кажется, на скифов напал… волк. Поэтому они не смогли сразу же начать преследование, поэтому мы не видели никого позади себя. Шаманы, конечно, пошлют за нами кого-нибудь, но у нас быстрые кони, и мы намного их опередили, они никогда не смогут нас догнать.
– И куда мы едем? – спросил Дасадас, безоговорочно передавая себя в подчинение Эпоне. Эпоне, не похожей ни на одну другую женщину.
– Я еду в Голубые горы, Дасадас. Как и Кажак, я должна выполнить свой долг.
Он не понял, что она имеет в виду, но хорошо понимал, какая опасность ему угрожает.
– Вряд ли скиф будет желанным гостем в Голубых горах, – сказал он.
– Если ты приедешь туда на этом коне, ты будешь желанным гостем, – заверила она. – Кельты выращивают пони для торжественных выездов; если мы скрестим наших жеребцов с кобылами пони, в будущем мой народ сможет вырастить достаточно больших верховых коней. Твой хороший гнедой жеребец обеспечит тебе теплый прием, Дасадас. Ты обладаешь настоящим сокровищем.
– Это еще не все, что у меня есть, – сказал он. – Дасадас покажет тебе кое-что.
Они остановились на ночлег с подветренной стороны небольшого холма, и хотя ночь была темная и холодная, они не рискнули развести костер. Но глаза, привыкшие к темным степным ночам, все же смогли рассмотреть вещи, которые скиф вытащил из одной из своих торб, чтобы показать Эпоне. Гребень из слоновой кости. Золотые украшения. Медный браслет.
– Это твои вещи, Дасадас? – удивленно спросила Эпона.
– Нет, их прислали жены Кажака. Чтобы Эпона могла обеспечить свою безопасность, купить себе пищу и все, что ей может понадобиться.
Она узнала медный браслет, подаренный ею Талии. Она села на землю, положила присланные ей дары на колени и едва не заплакала. Эти сдержанные, равнодушные женщины. Они никогда не давали ей повода считать себя своими подругами; никогда не позволяли ей заглянуть за их покрывала. Но они собрали все свои драгоценности, чтобы она могла благополучно добраться до родных мест.
«Оказывается, я ничего о них не знала», – подумала Эпона, с трудом сдерживая слезы.
– Когда ты успел все это сделать, Дасадас? – спросила она.
– Когда Кажак обнаружил, что тебя похитили, он сразу же догадался, что замышляют шаманы. И тогда же он решил найти тебя и отослать домой. Он сказал одной своей жене, та – другим.
– Странно, что шаманы не охраняли его, как меня. Неужели они рассчитывали, что он позволит принести в жертву меня или его жеребца без всякого сопротивления?
– Почему бы и нет? – сказал Дасадас. – Они, видимо, думали, что Кажак не посмеет ослушаться повеления Колексеса. В Море Травы слова путешествуют по ветру, все сразу же узнают о непослушании князю. Ослушник не найдет себе поддержки в других племенах; этого не допустят их князья. А кому хочется навлечь на себя гнев своего правителя?
– Могущество князя так же велико, как и ужасно, – заметила Эпона. – Но в вашем племени верховная власть оказалась в руках шаманов. Почему они так поступают, Дасадас? Почему ради золота и скота они притесняют свой народ?
– Это не единственная причина. Дасадас думает, что шаманы – люди завистливые. Они много лет смотрели, как князь правит народом, принимает решения. Шаманы считают, что могут управлять лучше. Они считают, что теперь их очередь. И хотят забрать все.
Эпона вздрогнула. В степи начинало холодать. Хотя Дасадас прихватил с собой много провизии, ее горит, одежду, он почему-то не захотел взять ее медвежью шкуру, и Эпона боялась замерзнуть под скифской накидкой, сшитой из нескольких шкур, и под одеялом из козьей шерсти.
– Я полагаю, что Цайгас и Миткеж одержимы не белым тальтосом, – раздумчиво заметила Эпона, присаживаясь. – Я думаю, что они одержимы черными духами, духами зла. Только такие существа могут причинять вред себе подобным или пользоваться магией в своих корыстных целях. В свое время их ожидает неминуемая кара. Мать-Земля стремится к тому, чтобы все было в равновесии.
Ее слова не имели для него никакого смысла. Он был доволен уже тем, что сидит рядом с ней, совсем близко, вдыхая благоухание ее кожи, думая и мечтая о своем.
– Я должна была остаться, Дасадас. Должна была помочь Кажаку, – прошептала она, обращаясь не только к нему, но и к самой себе.
Дасадас ничего не сказал. Она мучается раскаянием, считая, что не должна была покидать Кажака в трудное для него время, но это пройдет. А впереди многодневное путешествие, и рано или поздно она перестанет думать о Кажаке.
«Будь моим братом, – напутствовал его Кажак. – Заботься об этой женщине, как о своей собственной. Охраняй ее, не щадя своей жизни!»
Человек, который выполняет такое поручение, вправе рассчитывать на награду. Кажак должен был это предвидеть.
Та же мысль мучила и Эпону; она сидела на земле, глядя, как серый жеребец выщипывает последние пучки травы, затем жестом показала ему, чтобы он лег рядом с ней. Тогда-то она в полной мере осознала, чего, должно быть, стоило Кажаку послать ее вместе с Дасадасом.
А ведь ее должен был благополучно отвезти домой сам Кажак. Но Кажак человек чести, он остался, чтобы выполнить свой долг перед отцом и своим племенем.
«А я удрала. Я удрала», – думала Эпона, ненавидя себя самое.
Когда боль стала совсем нестерпимой, она откинула голову на шею коня и безмолвно разразилась горькими слезами.
Дасадас лежал в нескольких шагах, в ожидании.
«Скоро, – пробормотал он про себя, – скоро я утешу тебя, Эпона, и ты перестанешь плакать».
Они погрузились в полудрему, продолжая прислушиваться и боясь услышать стук приближающихся копыт.
Утро не принесло с собой ничего хорошего. Стало еще холоднее, и все вокруг выглядело еще более мрачным и даже зловещим.
– Они могут нас преследовать, – сказал Дасадас. – Мы должны ехать дальше.
– Стало быть, ты будешь сопровождать меня… до самого селения кельтов.
– Кажак велел мне проводить тебя туда, куда ты захочешь.
Наспех поев сушенины и черствого хлеба, они сели на коней и направились на запад. Уже в пути Дасадас объяснил, что они не все время будут придерживаться этого направления, хотя их главный ориентир – заходящее солнце.
– Ты знаешь, Эпона, зимой здесь бывает очень плохая погода. Немного погодя Дасадас хочет повернуть на юг, к берегу Черного моря. Там хорошие дороги, торговые дороги, там будет легче проехать в это время года. В горах мы сможем пополнить свои припасы.
– Но Кажак избегал всех поселений, почти всех поселений.
– У нас был военный отряд. Очень небольшой, поэтому и приходилось соблюдать особую осторожность. Но нас только двое, мы не можем представлять ни для кого никакой угрозы. Дасадас взял с собой мужскую одежду; ты переоденешься, и мы измажем твое лицо грязью, чтобы никто не мог узнать, кто ты. Мы будем ехать как путешественники, посланцы одного из князей, возглавляющих почитающий лошадей народ. Все знают, что у скифов много золота. Нас будут хорошо принимать, если подумают, что мы будем заказывать всякие изделия ремесленникам. Скифы пользуются доброй славой среди ремесленников.
Им предстояло долгое, очень долгое путешествие, и Эпона понимала, что такие путешествия отнюдь не безопасны. Возможно, она никогда так и не доберется до своего селения; с ней может произойти все, что угодно.
«Ну что ж, такова всегда была твоя судьба, – произнес внутри ее голос. – Поезжай домой, Эпона».
Дни пролетали один за другим под копытами лошадей, окружающий их пейзаж все менялся и менялся, они проезжали все новые и новые места. Поскольку они не опасались, что их могут принять за грабителей, они не всегда ехали по бездорожью. Когда, с усилением холодов, дичь попряталась и для их луков не осталось никаких целей, Эпона и Дасадас заезжали в города и деревни и покупали себе мясо и другие съестные припасы или большое количество зерна для своих лошадей.
Дасадас старался избегать племен «дикарей», обитающих на крайнем западе великих степей. Он предполагал проехать по берегу моря к Дуне, матери всех рек, затем проехать на запад через Моэзию, полностью обогнув темные Карпаты. Этот путь был много длиннее, но Дасадас не хотел вновь переходить через Карпаты.
Светлые волосы Эпоны были затемнены грязью и прикрыты остроконечной войлочной шапкой с отворотами, которые защищали ее уши от ледяного ветра, ее тело было облачено в тунику и удобные шаровары; в таком виде Эпона испытывала совершенно новое чувство свободы. Она ехала с Дасадасом, как с добрым товарищем, ровней себе, и скоро он привык разговаривать с ней, как разговаривал бы с одним из своих братьев. Между ними не было той духовной близости, которая объединяла ее с Кажаком, но они неплохо уживались друг с другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49