Морган Лливелин
Дочь Голубых гор
Часть первая
ГОЛУБЫЕ ГОРЫ
ГЛАВА 1
Была ночь, и в ночи бродили духи.
Сидя в хижине вождя племени Туторикса, Непобедимого Вепря, Эпона ожидала, когда за ней явятся посланники духов. С самого восхода солнца она чувствовала какой-то ком в животе, но старалась не обращать на это внимания. Весь этот день она вела себя так, точно это был самый обычный день и ничем от других не отличался. Ела она через силу, но аккуратно облизывала пальцы, будто еда самая лакомая. Она знала, что ни в коем случае нельзя оскорблять духов животных и растений, принесенных в жертву ради ее пропитания. По мере того как солнце описывало широкий полукруг в небе, ком в животе становился все ощутимей: казалось, там лежит камень. Пожилые женщины уже начали готовить ее к вечернему обряду: трижды искупали в холодной воде, умастили кожу благоухающим маслом из серебряного греческого сосуда; все это она перенесла стоически, не проронив ни звука. Ригантона тщательно следила, чтобы ни одна капля масла не пропала даром. Ведь и масло, и сосуд принадлежали ей.
Густые спутанные рыжеватые волосы Эпоны были гладко причесаны серебряным гребнем и заплетены в три пряди, на концах которых крепились медные шарики, символизировавшие, что она дочь Ригантоны, жены вождя племени.
После захода солнца она уже не могла носить короткое платье, в каких ходят девочки и какое до сего дня носила сама, но, поскольку она еще не стала женщиной, мать завернула ее в одеяло из мягкой козьей шерсти, скрепив его одной из своих бронзовых брошей.
– Смотри не потеряй брошь, – строго предупредила Ригантона. – Вернешь ее потом.
Потом? Но будет ли потом после того, как она, Эпона, встретится с неведомым, с духами? Что-то не верится. Она заглянула в лицо матери; в голове у нее роилось так много вопросов, но она не задала ни одного. Впереди ее ожидает Тайна. Но, чтобы не посрамить своего происхождения, она должна проявить такую же смелость, с какой воин идет на неминуемую смерть, зная, что жизнь продолжается и после смерти. Потом.
В ночи бродили духи.
Когда длинные темно-лиловые тени поглотят озеро, за ней придут женщины. Младшие братья и сестры Эпоны с широко раскрытыми глазами сидели в ожидании на широких деревянных ложах. По обеим сторонам от Эпоны стояли вождь и его жена: они были готовы к прибытию гутуитер. Вот на тропе снаружи послышались шаги. Затем три тяжелых удара в деревянную дверь.
Сердце Эпоны забилось сильнее, но она стояла выпрямившись, с гордо поднятой головой. Дверь распахнулась, и в дом вошла Нематона, Дочь Деревьев, старшая гутуитера, невзирая на свои преклонные годы, женщина худощавая, стройная, точно горная сосна, и очень энергичная.
– Мы пришли за девочкой, – провозгласила она, исполненная значимости своей миссии. За ней вошли еще две женщины, принеся с собой запах сладковатого дыма и горьких трав.
– Она еще не готова, – как того требовал обычай, возразила Ригантона, но голос ее звучал неискренне. Долгое время ждала она этого вечера, когда ее дочь должна из девочки превратиться в женщину. Она взяла Эпону за одно плечо, Туторикс – за другое, готовые толкнуть ее вперед, если она заупрямится, что могло бы унизить их достоинство. В этот решительный момент некоторые девочки, случалось, оказы– вали сопротивление, а Эпона отличалась своенравием, и даже те, кто хорошо ее знал, не могли предугадать, как она поступит в том или ином случае.
– Пошли, – властно сказала Нематона, протягивая руку.
«Я пойду сама, добровольно, – мысленно произнесла Эпона, обращаясь к матери. – Если бы я заупрямилась, вы не смогли бы заставить меня, ни за что не смогли бы».
Она крепко схватила руку Нематоны и, ощутив тепло пальцев гутуитеры, поняла, как холодны ее собственные.
Нематона вывела ее из хижины вождя; две другие женщины, с пылающими факелами в руках, пошли рядом с ними. Эпоне очень хотелось оглянуться, но дверь за ее спиной захлопнулась, только скрипнули петли. Кузнец Гоиббан лишь недавно выковал эти железные петли для вождя племени, для него одного. Звякнул засов, что означало: девочке будет дозволено туда вернуться лишь после прохождения обряда посвящения в женщины.
Дом Туторикса стоял в самом центре поселка: большой группы деревянных жилищ и мастерских на извилистом западном берегу узкого горного озера. Вокруг дома вождя жили его ближайшие родственники, старейшины племени, уже дальше лепились друг к другу жилища рудокопов, ремесленников и пастухов. По окраинам поселка помещались мастерские, плотницкая, пекарня в форме полушария, коптильни, кладовые и помещения для скота. Кузня Гоиббана стояла чуть в стороне, на почетном месте.
Высокие крутые горы, казалось, наступали на поселок, стремясь столкнуть его в холодное озеро; лишь с трудом удавалось ему выстоять против их натиска. Рудокопы – все они работали на большой Соляной горе – жили и по лесистым склонам. В уступах холмов, над глубокими, поросшими деревьями долинами, находились старые рудники и плавильни, которые в течение многих поколений снабжали медью все живущее здесь племя. Тут же, за поселком, жили и угольщики, чужеземцы, державшиеся обособленно, но честно валившие деревья и обеспечивавшие древесным углем кузню и плавильни.
За высоким частоколом, огораживавшим поселок, скрывалась каменистая тропа, которая через ближайшие холмы вела к горным перевалам. Идя по этой тропе на запад, за четыре ночных перехода можно было добраться до знаменитой Янтарной дороги, ведущей далеко на север к «золотому» Балтийскому морю, и на юг – в солнечную Этрурию, здесь она была частично вымощена камнями, а в болотистых местах шла по дамбам.
По этой дороге везли медные болванки и бронзовые украшения, меха, и шкуры, и скот, бочонки с медом и смолой, тюки шерсти, пчелиный воск и бесчисленные телеги с солью, словом, всю продукцию Голубых гор.
С юга же по дороге везли золото и серебро, вино и оливковое масло, фаянсовые и стеклянные бусы, драгоценности с топазами и браслеты слоновой кости, благовония и краски; тут можно было встретить загорелых чужестранцев из земель, согреваемых вечно теплыми морями. Кроме этой горной тропы, которую местные жители называли «торговым путем», добраться до поселка можно было лишь по воде, через озеро, откуда через горные речки, вливавшиеся в равнинные реки, можно было сплавлять лес; эти же речки использовались для перевоза на ладьях соли.
У дальнего края озера возвышалась сама Соляная гора, занимавшая мысли всех окрестных обитателей и одарявшая племя кельтов безмерными, неистощимыми сокровищами.
Большую часть дня поселок находился в тени окружавших его гор. Ровная терраса, на которой и располагался поселок, была сплошь заполнена постройками, лишь перед хижиной Туторикса оставалась открытая площадь, где во время различных событий собиралось все племя. Эту-то площадь, на пути к дому Кернунноса, жрецу Оленя, главному жрецу кельтов, и предстояло пересечь Эпоне и трем гутуитерам.
Эпона не хотела думать о Кернунносе, Меняющем Обличье. Она испытывала к нему почти физическую неприязнь и боялась, что это может ослабить ее волю, а этого ни в коем случае нельзя допустить. «Я сделаю все по-своему, – сказала она себе. – По-своему». Она приноровила свой шаг к торжественной поступи гутуитер и плотно сжала губы, пытаясь унять дрожь.
Еще днем одна из готовивших ее к обряду женщин – Сулева, Та-что-рожает-только-дочерей, – нарушив запрет, шепотом предупредила ее:
– Не проявляй страха, не то с тобой может произойти что-то ужасное…
Гутуитеры запели старинную песню:
Будет юная дева в жертву принесена.
Смотрите, уходит она, уходит она.
Дует ветер ледяной.
Ночь, как могила, темна.
Смотрите, уходит она, уходит она.
Ярко пылает костер, вздымаются пламена.
Смотрите, уходит она, уходит она.
В такт песне женщины покачивались; факелы в их руках выписывали сверкающие узоры. От всего этого у Эпоны кружилась голова, ей стоило большого труда поочередно ставить одну ногу перед другой, как ходят настоящие горцы, чтобы идти прямо.
Женщины, стоявшие в дверях своих хижин, громко подхватывали:
Будет юная дева в жертву принесена.
Смотрите, уходит она, уходит она.
Когда она проходила мимо какой-нибудь хижины, женщины спешили опустить глаза, ибо встречаться взглядами с той, что должна пройти между мирами, считалось опасным.
Навстречу небольшой процессии повеял вечерний ветерок: он принес с собой дым из жилища Кернунноса, а когда они прошли Дом Мертвых, послышался голос главного жреца, который вторил песне словами тайных заклинаний. Хриплый, но сильный, он разносился на большое расстояние.
В долине, казалось, стало еще темнее, словно последний угасающий свет был поглощен дымом и пением. Ветер, усилившись, обдал идущих холодом, донесенным с еще загроможденных снегом горных перевалов; подхваченные им кристаллики льда как будто вымораживали запах сосен на краю священной рощи.
Прекратив пение, обитатели селения вернулись в свои прочно сделанные уютные хижины, к ярко и жарко пылающим очагам. Только Эпона и гутуитеры оставались под открытым небом, откуда на них смотрели первые звезды.
Тропа стала узкой и неровной, в босые ноги Эпоны впивались острые камешки. За деревьями показался волшебный дом Кернунноса, который она никогда не видела, ибо детям запрещали приближаться к нему. Как и Дом Мертвых, он был построен из дуба, а не из березы, как все хижины. Для этих построек использовалось священное дерево, ибо они должны были стоять вечно: древний закон запрещал строить их заново.
Между домом Кернунноса и хижинами жителей поселка была еще одна существенная разница. Хижины были прямоугольными, тогда как дом Кернунноса был похож своими очертаниями на священный круг. Деревья подступали вплотную к дому жреца, и Эпона знала, что на их ветвях, точно черные духи судьбы, нахохлившись, сидят вороны Кернунноса, которые уже наверняка предупредили его о ее приближении; об этих воронах жители поселка всегда говорили тихим шепотом.
Из отверстия в крыше волшебного дома исходил едкий дым; едва вдохнув его, Эпона закашлялась.
Прежде чем втолкнуть ее в дверь, гутуитеры сняли с нее одеяло. Стоя внутри, она ничего не видела, ничего не чувствовала, кроме дыма, разъедавшего ей глаза и ноздри, и ничего не слышала, кроме пения, которое, казалось, пронизывало насквозь все ее существо, и еще бил барабан, жреческий барабан, который, судя по его звукам, все приближался и приближался. А вместе с ним приближалось и нечто ужасное…
Прямо перед ней раздался пронзительный крик; затем из облака дыма выплыло лицо с резкими, заостренными чертами, чем-то напоминающее лисью мордочку, с желтыми, точно обжигавшими ее, глазами. Дикий взгляд жреца Кернунноса обладал удивительной способностью как бы заслонять все окружающее.
Так вот он, Меняющий Обличье.
Как и всегда в присутствии главного жреца, Эпона ощущала тошнотворное отвращение, но она старалась его подавить. Ничто не должно мешать совершению обряда.
Кернуннос был облачен в одеяние, сшитое из шкур животных, прямо с их лапами, и пока он обходил девушку, эти лапы болтались в разные стороны. От его тела, как от тела животного, исходил резкий смрадный запах. На голове была замысловатая шапка, увенчанная ветвистыми оленьими рогами, символом Меняющего Обличье, редчайшего друида, ужаснейшего представителя тех жрецов, чьи колдовские способности передавались по наследству или же, как знак исключительной милости, даровались самими духами.
В одной руке Кернуннос держал рог, отпиленный отросток рогов могучего оленя, принесенного в жертву много поколений назад. Рог был хорошо отшлифован и остро заточен. А самый конец его – окрашен в цвет охры.
Кернуннос поднял рог на уровень глаз Эпоны и наставил его на нее.
– Твое время пришло, – протянул он нараспев. – Одна жизнь завершилась. Другая начинается. Так было и будет всегда. Готовься к явлению сильного и могущественного духа, Эпона, сильного и могущественного духа. Готовься к приношению крови, ибо кровь есть жизнь. Готовься к новой жизни, Эпона.
– Э-по-на, Э-по-на, – пропели женщины. Пританцовывая и кланяясь, они стали окружать жреца и девушку магическим кольцом. И все кружились, кружились.
– Эпона! – кричали они. – Дочь станет матерью, дочь станет матерью! Открой путь, открой путь! – Гутуитеры танцевали, все убыстряя темп; к их танцу присоединился и Кернуннос, но, поворачиваясь, он все время держал отточенный рог перед глазами Эпоны, как бы призывая ее следовать за ним. Она и следовала за ним, ибо ничего другого ей не оставалось. Ее ноги, казалось, двигались сами по себе, повторяя древний узор, который она словно бы знала плотью и кровью. И Кернуннос это понял. Его пылающие глаза улыбнулись ей из-за рога, сквозь густой дым. Он опустил руку, и острие рога коснулось ее груди, сперва слабо, а затем сильнее; показалась кровь. Продолжая танцевать и вращаться, Кернуннос вновь и вновь вонзал в нее рог, выбирая самые нежные части тела и следя своими дикими глазами, какое действие это на нее производит.
При желании он мог легко пронзить ее незащищенное тело острым рогом и убить, и тут она ничего не могла сделать. Кто смеет подвергать сомнению священный обряд? Кто знает, что могут повелеть духи? Эпона столкнулась лицом к лицу с самой Тайной; никто из тех, кто побывал в доме Кернунноса, никогда не говорил о совершаемых там обрядах. Это было строго запрещено.
Прижав плотно стиснутые кулачки к бедрам, она смотрела на жреца, и как ни напрягала она волю, ее смелость быстро таяла, словно струйка дыма от угасающего костра. Еще никто никогда не осмеливался причинять боль ей, старшей дочери вождя. Поэтому она не была подготовлена к боли, жгучей пронизывающей боли. И все же находила в себе силы не пятиться перед наносящим ей удар за ударом рогом.
Группа танцующих, с Кернунносом и девушкой в центре, постепенно приближалась к костру, горевшему в углублении пола посреди дома. Самая молодая и красивая из гутуитер, Тена, Призывающая Огонь, сняла глиняный кувшин с каменного очага и, шепча заклинания, высыпала его содержимое на пылающее пламя. Над угольями поднялся зеленоватый дымок, наполняя дом запахом, похожим на запах переспелых фруктов.
Дымок ласково овевал Эпону, проникая в нее, и вызывал во всем ее существе экстаз, чувство сильного опьянения. Отныне все потеряло для нее всякое значение. Куда-то исчезло одеяние, а с ним и драгоценная брошь ее матери… ну и что? Кернуннос кружился, бормоча свои заклинания, и все колол ее рогом… ну и что? Ничто не имело больше значения. Она уже забыла, что сначала испытывала страх, совершенно забыла. Впервые отяжелели ее юные груди, впервые в низу живота она почувствовала сильный жар. Нет, не жар, болезненно жгучее томление.
Она кружилась и кружилась, вертя головой, словно голодное дитя, ищущее сосок матери, но болезненное томление не проходило. Она всецело предалась власти этого чувства. Удивительного, мягко одурманивающего чувства, которое, казалось, обладало и цветом, и запахом; в нем даже слышался звон колокольчиков – или это звенели маленькие бронзовые колокольчики на ногах танцующих женщин? И это не имело значения. Как восхитительно чувствовать обволакивающую тебя, еще не изведанную ласку, ощущать во всем своем теле беспричинное счастье. Она улыбнулась. Тихо, как бы про себя, рассмеялась. Страха по-прежнему не было.
Жаркий дымный воздух ласкал ее обнаженную кожу; молнии боли, которые пронизывали ее при каждом поцелуе рога, ничего теперь не значили, да и сама боль словно бы перестала быть болью. Пот катился градом, духота стояла такая, что, забыв о том, что на ней ничего нет, она порывалась снять с себя все одежды, снять, если можно, и саму кожу, освободиться от того, что давило и давило на нее.
Головокружение все усиливалось. Непрестанно бил барабан, позванивали колокольчики, не умолкая пели гутуитеры: их голоса казались далекими-далекими. Она вдруг ощутила сильный позыв к рвоте и на миг закрыла глаза и едва не потеряла равновесия. Раскинув широко руки, она качнулась вперед, надеясь, что жрец поддержит ее. Но Кернуннос был теперь сзади, что-то беспощадно вдавливалось в нее, между ног, и на этот раз боль была так сильна, что она не смогла ее приглушить. Она стояла на четвереньках, а жрец по-прежнему причинял ей боль, нестерпимую боль… и чтобы не закричать, она плотно сжала губы. Совершив над собой невероятное усилие, она кое-как поднялась на ноги и повернулась лицом к жрецу: нет, она не позволит так терзать себя сзади.
Рог, точно нож, полоснул ее по груди.
Меняющий Обличье смотрел на нее немигающими глазами. Его зубы были оскалены, как клыки у хищного зверя; пронзительным голосом он пел что-то непонятное, а затем вдруг завыл: так воют волки в зимнюю ночь, собравшись в какой-нибудь заваленной снегом долине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49