Эти волосяные метелки были прикреплены к туникам и юбкам, так что фигуры походили скорее на большие стога сена, нежели на человеческие существа.
Их лица, украшенные диковинными узорами, обращали на себя внимание раскосыми глазами и впалыми щеками. По обеим сторонам рта красной охрой были намалеваны длинные клыки. Кожа – вся в путанице черных полос, нарисованных древесным углем.
Оба держали барабаны, отбивая какой-то совершенно незнакомый Эпоне монотонный ритм. Другие, разговаривая, привычно старались перекричать этот непрерывный барабанный бой.
Выпрямившись, Кажак жестом указал на шаманов.
– Кажак видит, что ты все время держишь при себе шаманов, – сказал он, обращаясь к Колексесу. В его голосе прозвучало заметное недовольство.
При этих словах оба шамана, как по сигналу, громче забили в барабаны, сердито зыркая на Кажака и бормоча свои заклинания.
Колексес не показал им жестом, чтобы они замолчали. Вместо этого он своим старческим голосом постарался произнести как можно более внятно:
– Шаманы поддерживают в Колексесе жизнь.
– Шаманы держат Колексеса взаперти, в его шатре, подальше от его лошадей. А князь должен как можно больше быть под открытым небом. Как и все люди, – пробурчал Кажак.
Колексес скосил глаза на поющих шаманов.
– Под открытым небом обитают демоны, – возразил он дребезжащим голосом. – Только шаманы и защищают меня от них. Демоны наслали на меня болезнь; шаманы мешают им убить меня.
– Это не болезнь, просто старческая немощь, – фыркнув, проговорил Кажак. – Но шаманы воспользовались этим, постарались, чтобы ты почувствовал себя хуже.
– Мы уже спорили об этом, – возразил Колексес. – Ты был не прав тогда, не прав и сейчас. Ты громко кричал в гневе и, оставив Колексеса, уехал. Но шаманы остались со мной. Они мои единственные друзья и союзники.
– Они – приживалы, кормящиеся твоими подачками, как шакалы, – вскричал Кажак, не в силах долее сдерживаться. Наблюдавшие за этой сценой соплеменники, что-то бормоча, придвинулись ближе. Дасадас и Аксинья подошли сзади к своему предводителю, положив руки на мечи, однако затем вся их смелость растаяла как воск, и они отодвинулись прочь, боясь навлечь на себя гнев своих соплеменников.
Эпона положила руку на свой кинжал и шагнула вперед, встав плечом к плечу с Кажаком. Она с непроницаемым лицом воина взирала на Колексеса и его шаманов.
Если Колексес и испытывал какое-то изумление, оно было незаметно под морщинами; точно так же краска скрывала выражение лиц обоих шаманов, но один из них сбился с ритма.
Эпона откинула капюшон, и в сиянии каменных светильников ее волосы горели как червонное золото. Теперь уже не могло быть сомнений, что она женщина и что она готова, в случае необходимости, сражаться рядом с Кажаком.
Собравшиеся скифы заговорили громко, все разом, и некоторые потянулись к своему оружию, бронзовым кинжалам, заткнутым за пояс, или направились к бронзовым либо светлым, из плохой стали, мечам, оставленным ими у входа.
Сверкая глазами, шаманы застучали в свои барабаны, призывая Колексеса отреагировать на столь дерзкое обвинение и покарать Кажака.
Эпона оскалила зубы и подняла кинжал, готовая ринуться в схватку.
ГЛАВА 21
И сама Эпона, и ее поведение настолько изумили Колексеса, что он на какой-то миг забыл о присутствии шаманов. В шатре витала незримая угроза, но эта желтоволосая женщина с кинжалом в руке и воинственным блеском в глазах готова была сражаться бок о бок с Кажаком, невзирая на то, что их было всего двое. Во всей долгой жизни Колексеса подобное еще никогда не случалось в скифском шатре.
Со всей энергией, которую Кажак помнил по прежним временам, Колексес махнул рукой, как бы разрубая воздух, призывая к молчанию.
– Кто эта женщина? – спросил он.
Необычная громкость и решительность его голоса не осталась незамеченной ни шаманами, которые нехотя перестали бить в свои барабаны, ни остальными собравшимися скифами; обнажив оружие, они ждали дальнейшего развития событий.
Эпона перебрасывала кинжал из руки в руку; этому боевому приему, долженствующему устрашать врагов, ее обучили еще в детстве, и она проделывала его с большой ловкостью.
Скифы с изумлением следили за сверкающей сталью.
– Это кельтская женщина, – громким голосом провозгласил Кажак. – Она наделена необыкновенными способностями.
– Наделена способностями? Женщина? – Глаза Колексеса вдруг выглянули из сети морщин; он кашлянул и сплюнул, чтобы выразить свое презрение. Шаманы осклабились в язвительной усмешке. – Какие способности могут быть у женщины? – спросил Колексес.
– Эта женщина обладает колдовскими способностями, – сказал Кажак, тщательно взвешивая каждое слово, прежде чем его произнести, и внимательно наблюдая за выражением лица Колексеса. – Ты еще никогда не видел таких чудес. Она может оживить мертвую лошадь. Может изменить погоду. Кажак привез тебе поистине великое сокровище.
Эпона метнула на него гневный взгляд, но он этого не заметил. Он расхваливал ее более беззастенчиво, чем это сделал бы кельт, приписывая ей способности, какими она не обладала и каких она, естественно, не могла бы продемонстрировать. Кто может воскресить мертвых, перешедших в иной мир? Если скифы разгневаны уже сейчас, они будут просто в неистовой ярости, когда узнают правду.
Кажак поставил ее в ложное положение: это никак не благоприятствует началу новой жизни в новом племени.
Шаманы таращили на нее глаза. Один из них ткнул на нее длинным пальцем с очень грязным ногтем.
– У женщин не может быть никаких способностей, – сказал он. – Это обман, Колексес. Ни Кажак, ни его слова не заслуживают никакого доверия.
В этот момент вдруг заговорил Дасадас, сперва тихо, точно боясь, что его услышат, но после того, как Эпона обернулась и посмотрела на него, все громче и громче.
– Кажак говорит правду, – сказал он. – Дасадас видел, как эта женщина сотворила великое чудо. Она спасла отравившуюся лошадь, которая теперь гнила бы уже на равнине, если бы она не отвратила от нее смерть. Дасадас знает лошадей, Дасадас видел, как умирают лошади. И Дасадас говорит Колексесу: эта женщина может спасать лошадей, обреченных на верную смерть.
Один из шаманов что-то зашептал в ухо Колексесу. Слушая его, князь как будто весь съежился под своей одеждой, вспыхнувшая на миг энергия покинула его. Он покачал головой, соглашаясь со словами шамана.
– Ты поступаешь безрассудно, приписывая этой женщине небывалые способности, – сказал Кажаку Колексес. Тут он заколебался, и шаман вновь что-то зашептал ему. Старый князь заговорил, явно повторяя нашептанные ему слова: – Цайгас говорит: ни одна женщина не может обладать колдовскими способностями. Это неоспоримая истина. Цайгас говорит, что он испытает эту женщину и докажет, что она одурачила тебя, Кажак… Колексес стыдится за тебя.
– Никто не имеет никаких оснований стыдиться за меня. Эта женщина может делать чудеса. В западных горах такие, как она, являются тамошними шаманами, и мы видели там столько необыкновенных чудес, сколько никогда не видели здесь. – В его словах, звучал открытый вызов.
Эпона заметила, как задрожали руки Колексеса, покоившиеся на его коленях; услышала, как что-то громко захрипело у него в груди. Этот человек не только стар, но и болен, и он очень напуган, напуган словами Кажака.
– Не гневи шаманов, – сказал он, пришептывая.
– Если шаманы разгневаются, Кажак не боится: на его стороне магическая сила этой женщины, – ответил скиф, указывая на Эпону.
– Мы испытаем ее, – сказал один из шаманов. – И увидим. Мы полагаем, что ты, Кажак… ошибаешься, у этой женщины нет никакой магической силы, но, если она в самом деле владеет тальтосом, мы посмотрим, какова эта магия – черная или белая. Если белая, значит, тебе повезло, что она на твоей стороне. Если черная… – Закатив глаза, шаман передернул плечами. – Но, конечно же, она не обладает никакой магической силой, – повторил он. И угрожающе оскалил зубы.
Теперь уже второй шаман нагнулся к Колексесу, шепча ему свои наставления, и тот покорно их повторил:
– Пока твои утверждения не будут проверены, нет необходимости продолжать этот спор, Кажак. Но из такой долгой поездки ты, несомненно, привез какое-нибудь сокровище для своего князь… – Его голос пресекся, слезящиеся глаза закрылись. Один из шаманов толкнул его, и он заговорил неожиданно громко, как внезапно пробудившийся человек. – Ты привез нам много золота? Отрубленные головы? Прикажи принести твое истинное сокровище, Кажак; посмотрим, какой дивный дар ты приготовил для своего отца.
Непосредственная опасность, казалось, миновала. Эпона почувствовала, что люди в шатре немного успокоились, и увидела, что Кажак переменил позу: он протянул вперед обе свои руки, показывая, что в них нет оружия. Эпона была последняя, кто, следуя его примеру, убрала кинжал.
Все это время, пока существовала опасность, Кажак ни разу открыто не посмотрел на нее, но он все время наблюдал за ней краешком глаза. Он видел нож в ее руке, видел ее готовность защищать его. Он полагал, что кельты уже ничем не смогут удивить его, но оказалось, что их способность совершать неожиданные поступки просто неисчерпаема. Ни одна из женщин, живущих в его кибитках, не стала бы сражаться за него. Ни одна из них не посмела бы сделать того, что посмела сделать Эпона.
Ему даже не верилось, что он физически обладал этой женщиной, хотя в этот миг, когда она стояла рядом с ним с кинжалом в руке, его вдруг с небывалой силой захлестнуло желание. Но было не время думать о женском теле.
Скифы хранили молчание до тех пор, пока Кажак не начал описывать свое поражение в бою с численно превосходившими их киммерийцами, которые спрятали в траве густую сеть веревок; после того как лошади скифов запутывались в этих веревках, киммерийцы зарубали их, а затем расправлялись и с всадниками.
– Дикари! – вскричал один из слушателей, и все остальные дружно присоединились к шумному осуждению бесчестных убийц лошадей.
– В твоем отряде было много лошадей. А вернулось всего несколько. Ты уменьшил богатства твоего повелителя, великого князя Колексеса, – обвинил Кажака один из шаманов.
Колексес нашел в себе достаточно сил, чтобы спросить:
– Ты привез много золота? Шаманам нужно золото, чтобы бороться с демонами…
– Кажак привез замечательное оружие, чтобы сражаться с сильными врагами, – ответил скиф, делая знак Аксинье, чтобы тот принес кельтские мечи и кинжалы.
В кельтском селении скифы взирали на это оружие с мнимым безразличием, но сейчас они все с восхищением брали его в руки, восторгались уравновешенностью его и остротой лезвий, с вожделением ощупывали изукрашенные рукояти.
Один человек поднял вязаный ковер и полоснул по нему мечом. Его удар рассек ковер надвое.
Послышался дружный вздох восхищения.
Другой скиф подставил под удар свой обтянутый кожей щит; меч разрубил и дерево, и кожу и едва не отсек руку его неосторожному владельцу.
– Эти мечи лучше, чем ассирийские, – громко сказал кто-то, и все согласились с этим утверждением.
– Эти мечи никогда не ломаются, – хвастливо сказал Кажак. – И кельты делают многие другие изделия из железа, все изделия, которые везде делают из бронзы. В западных горах есть искуснейшие кузнецы.
Колексес помахал своей костлявой рукой.
– На наше скифское золото мы можем нанять кузнецов, которые сделают точно такие же мечи. Хорошие кузнецы есть и у других племен; по нашему желанию они откуют для нас достаточно железных мечей. Когда-нибудь вот такими мечами мы изрубим на куски этих убийц лошадей – киммерийцев. – В его глазах промелькнула искра его былого мужества; его соплеменники с радостными криками били друг друга по плечам кулаками.
Эпона мысленно улыбнулась: «Нет, Колексес. Тебе никогда не найти кузнецов, способных проникнуть в тайны, которыми владеет лишь Гоиббан. У него есть специальные приспособления, чтобы точно поддерживать необходимую температуру, только он знает, сколько должно быть угля в металле, как его обрабатывать».
Тут она напомнила себе, что теперь ее соплеменниками являются эти люди. Она должна желать им самого лучшего, желать, чтобы своими успехами они не уступали никакому другому народу.
Но ее дух отнюдь не советовал, чтобы она рассказала присутствующим то, что знает, о приемах, применяемых Гоиббаном при обработке железа. Она только плотнее сжала губы и промолчала.
Было очевидно, что Колексес и другие скифы были не вполне удовлетворены результатами похода Кажака, и окончательная оценка его успешности или неуспешности может зависеть от того, насколько ценным приобретением окажется она для кочевников. Наблюдая за шаманами, девушка поняла, что они настроены против нее, точно так же, как были бы против всего, связанного с Кажаком. Они высосали дух из старого князя и подчинили своей воле его телесную оболочку, естественно, что они будут бороться против любого, кто может помешать осуществлению их замысла, будут стараться устранить любое препятствие на их пути. Ведь до тех пор, пока Колексес всецело в их власти, они могут беспрепятственно править его народом.
Таково могущество жрецов. Но Кернуннос никогда не использовал свое – куда большее – могущество для того, чтобы править племенем или определять его политику; он использовал свой дар на благо племени, не для его порабощения. Ни один кельт не допустит, чтобы кто-нибудь, пусть даже жрец, господствовал над ним.
«Как странно, – вдруг пронеслось в уме у Эпоны, – что я по-доброму думаю о Кернунносе. Должно быть, сказывается влияние этого места, такого непохожего на все, что я видела, и этого народа.
Теперь моего народа. Моего народа».
Колексес был, видимо, очень утомлен. Он еще сильнее поник на своей кипе ковров, и шаманы захлопотали вокруг него, что-то бормоча и делая какие-то знаки. Аудиенция была закончена. В свое время шаманы испытают кельтскую женщину и вынесут свое решение по поводу ее дара и ее ценности. Пока же они с Кажаком могли оставить шатер.
Выйдя из шатра, Кажак столкнулся с новой трудностью. Он предполагал поместить Эпону в один из своих шатров вместе с другими женщинами – одна пара рук, чтобы топить очаг кизяком, еще одна сильная спина, чтобы перетаскивать всякие тяжести. Но к этому времени он уже осознал, что это невозможно. Скрепя сердце он отправился в шатер, занимаемый его старшей женой Талией и второй женой Калой, и велел, чтобы они освободили этот шатер для новой жены. Шатер должен принадлежать Эпоне, ей одной и никому больше. Он вполне представлял себе, какое негодование это может вызвать, но это его не останавливало. Женщины всегда кого-нибудь ненавидят. К тому же он был уверен, что Эпона сумеет постоять за себя.
Он с гордостью показал Эпоне ее новое жилище.
– Хороший шатер, почти такой же большой, как шатер Кажака. Если нужно, женщины могут его разбирать, а затем опять собирать. Ты здесь будешь хорошо жить вся зима. – Он улыбнулся обаятельной улыбкой, всячески стараясь, чтобы Эпона осталась довольна.
Эпона огляделась. Маленькое жилище было забито вещами еще больше, чем шатер Колексеса. Тут и для одного человека не хватало места, но она сама видела, как из этого шатра вышли две женщины с целым выводком ребятишек.
– Я предпочла бы спать под звездами, положив голову на шею моей лошади, – сказала она Кажаку.
Его брови знакомо взметнулись вверх.
– Мужчины спят вместе с лошадьми, женщины спят в шатрах, – сказал он. Увидев на ее лице выражение упрямства, чтобы как-то смягчить ее, он добавил: – В шатрах тепло.
– Я не боюсь холода, привыкла к нему.
– Холод в горах не такой же самый, как в Море Травы.
Ее глаза сверкнули.
– Ты приказываешь мне спать в шатре?
Зная характер этой женщины, Кажак заколебался, прежде чем ответить. Вероятно, разумнее всего – ничего ей не приказывать. Он широко улыбнулся.
– Нет, нет, это не приказ. Кажак будет очень доволен, очень горд, если ты будешь жить в его шатре, но это не приказ.
Эпона слегка успокоилась.
– Хорошо. Я буду спать в твоем шатре. Но тебе придется кое-что убрать; мне не нужны все эти сундучки и сумки и… – Эпона беспомощно помахала рукой, не в силах описать весь этот хлам, наполнявший жилище.
Разумеется, не могло быть и речи, чтобы сам Кажак помог Эпоне очистить шатер от ненужных ей вещей. Он пошел к одной из своих жен, самой молодой и самой покорной, и велел ей помочь кельтской женщине. Просить старшую жену прислуживать младшей было грубым нарушением обычаев, но у Кажака не оставалось никакого выбора. Он знал, что Ро-Ан не доставит ему никаких неприятностей.
С маленьким каменным светильником в руке Эпона ползала по полу, пытаясь разобрать кипу грязных мехов, когда услышала над своим плечом чей-то робкий голосок. Оглянувшись, она впервые увидела скифскую женщину с неприкрытым лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Их лица, украшенные диковинными узорами, обращали на себя внимание раскосыми глазами и впалыми щеками. По обеим сторонам рта красной охрой были намалеваны длинные клыки. Кожа – вся в путанице черных полос, нарисованных древесным углем.
Оба держали барабаны, отбивая какой-то совершенно незнакомый Эпоне монотонный ритм. Другие, разговаривая, привычно старались перекричать этот непрерывный барабанный бой.
Выпрямившись, Кажак жестом указал на шаманов.
– Кажак видит, что ты все время держишь при себе шаманов, – сказал он, обращаясь к Колексесу. В его голосе прозвучало заметное недовольство.
При этих словах оба шамана, как по сигналу, громче забили в барабаны, сердито зыркая на Кажака и бормоча свои заклинания.
Колексес не показал им жестом, чтобы они замолчали. Вместо этого он своим старческим голосом постарался произнести как можно более внятно:
– Шаманы поддерживают в Колексесе жизнь.
– Шаманы держат Колексеса взаперти, в его шатре, подальше от его лошадей. А князь должен как можно больше быть под открытым небом. Как и все люди, – пробурчал Кажак.
Колексес скосил глаза на поющих шаманов.
– Под открытым небом обитают демоны, – возразил он дребезжащим голосом. – Только шаманы и защищают меня от них. Демоны наслали на меня болезнь; шаманы мешают им убить меня.
– Это не болезнь, просто старческая немощь, – фыркнув, проговорил Кажак. – Но шаманы воспользовались этим, постарались, чтобы ты почувствовал себя хуже.
– Мы уже спорили об этом, – возразил Колексес. – Ты был не прав тогда, не прав и сейчас. Ты громко кричал в гневе и, оставив Колексеса, уехал. Но шаманы остались со мной. Они мои единственные друзья и союзники.
– Они – приживалы, кормящиеся твоими подачками, как шакалы, – вскричал Кажак, не в силах долее сдерживаться. Наблюдавшие за этой сценой соплеменники, что-то бормоча, придвинулись ближе. Дасадас и Аксинья подошли сзади к своему предводителю, положив руки на мечи, однако затем вся их смелость растаяла как воск, и они отодвинулись прочь, боясь навлечь на себя гнев своих соплеменников.
Эпона положила руку на свой кинжал и шагнула вперед, встав плечом к плечу с Кажаком. Она с непроницаемым лицом воина взирала на Колексеса и его шаманов.
Если Колексес и испытывал какое-то изумление, оно было незаметно под морщинами; точно так же краска скрывала выражение лиц обоих шаманов, но один из них сбился с ритма.
Эпона откинула капюшон, и в сиянии каменных светильников ее волосы горели как червонное золото. Теперь уже не могло быть сомнений, что она женщина и что она готова, в случае необходимости, сражаться рядом с Кажаком.
Собравшиеся скифы заговорили громко, все разом, и некоторые потянулись к своему оружию, бронзовым кинжалам, заткнутым за пояс, или направились к бронзовым либо светлым, из плохой стали, мечам, оставленным ими у входа.
Сверкая глазами, шаманы застучали в свои барабаны, призывая Колексеса отреагировать на столь дерзкое обвинение и покарать Кажака.
Эпона оскалила зубы и подняла кинжал, готовая ринуться в схватку.
ГЛАВА 21
И сама Эпона, и ее поведение настолько изумили Колексеса, что он на какой-то миг забыл о присутствии шаманов. В шатре витала незримая угроза, но эта желтоволосая женщина с кинжалом в руке и воинственным блеском в глазах готова была сражаться бок о бок с Кажаком, невзирая на то, что их было всего двое. Во всей долгой жизни Колексеса подобное еще никогда не случалось в скифском шатре.
Со всей энергией, которую Кажак помнил по прежним временам, Колексес махнул рукой, как бы разрубая воздух, призывая к молчанию.
– Кто эта женщина? – спросил он.
Необычная громкость и решительность его голоса не осталась незамеченной ни шаманами, которые нехотя перестали бить в свои барабаны, ни остальными собравшимися скифами; обнажив оружие, они ждали дальнейшего развития событий.
Эпона перебрасывала кинжал из руки в руку; этому боевому приему, долженствующему устрашать врагов, ее обучили еще в детстве, и она проделывала его с большой ловкостью.
Скифы с изумлением следили за сверкающей сталью.
– Это кельтская женщина, – громким голосом провозгласил Кажак. – Она наделена необыкновенными способностями.
– Наделена способностями? Женщина? – Глаза Колексеса вдруг выглянули из сети морщин; он кашлянул и сплюнул, чтобы выразить свое презрение. Шаманы осклабились в язвительной усмешке. – Какие способности могут быть у женщины? – спросил Колексес.
– Эта женщина обладает колдовскими способностями, – сказал Кажак, тщательно взвешивая каждое слово, прежде чем его произнести, и внимательно наблюдая за выражением лица Колексеса. – Ты еще никогда не видел таких чудес. Она может оживить мертвую лошадь. Может изменить погоду. Кажак привез тебе поистине великое сокровище.
Эпона метнула на него гневный взгляд, но он этого не заметил. Он расхваливал ее более беззастенчиво, чем это сделал бы кельт, приписывая ей способности, какими она не обладала и каких она, естественно, не могла бы продемонстрировать. Кто может воскресить мертвых, перешедших в иной мир? Если скифы разгневаны уже сейчас, они будут просто в неистовой ярости, когда узнают правду.
Кажак поставил ее в ложное положение: это никак не благоприятствует началу новой жизни в новом племени.
Шаманы таращили на нее глаза. Один из них ткнул на нее длинным пальцем с очень грязным ногтем.
– У женщин не может быть никаких способностей, – сказал он. – Это обман, Колексес. Ни Кажак, ни его слова не заслуживают никакого доверия.
В этот момент вдруг заговорил Дасадас, сперва тихо, точно боясь, что его услышат, но после того, как Эпона обернулась и посмотрела на него, все громче и громче.
– Кажак говорит правду, – сказал он. – Дасадас видел, как эта женщина сотворила великое чудо. Она спасла отравившуюся лошадь, которая теперь гнила бы уже на равнине, если бы она не отвратила от нее смерть. Дасадас знает лошадей, Дасадас видел, как умирают лошади. И Дасадас говорит Колексесу: эта женщина может спасать лошадей, обреченных на верную смерть.
Один из шаманов что-то зашептал в ухо Колексесу. Слушая его, князь как будто весь съежился под своей одеждой, вспыхнувшая на миг энергия покинула его. Он покачал головой, соглашаясь со словами шамана.
– Ты поступаешь безрассудно, приписывая этой женщине небывалые способности, – сказал Кажаку Колексес. Тут он заколебался, и шаман вновь что-то зашептал ему. Старый князь заговорил, явно повторяя нашептанные ему слова: – Цайгас говорит: ни одна женщина не может обладать колдовскими способностями. Это неоспоримая истина. Цайгас говорит, что он испытает эту женщину и докажет, что она одурачила тебя, Кажак… Колексес стыдится за тебя.
– Никто не имеет никаких оснований стыдиться за меня. Эта женщина может делать чудеса. В западных горах такие, как она, являются тамошними шаманами, и мы видели там столько необыкновенных чудес, сколько никогда не видели здесь. – В его словах, звучал открытый вызов.
Эпона заметила, как задрожали руки Колексеса, покоившиеся на его коленях; услышала, как что-то громко захрипело у него в груди. Этот человек не только стар, но и болен, и он очень напуган, напуган словами Кажака.
– Не гневи шаманов, – сказал он, пришептывая.
– Если шаманы разгневаются, Кажак не боится: на его стороне магическая сила этой женщины, – ответил скиф, указывая на Эпону.
– Мы испытаем ее, – сказал один из шаманов. – И увидим. Мы полагаем, что ты, Кажак… ошибаешься, у этой женщины нет никакой магической силы, но, если она в самом деле владеет тальтосом, мы посмотрим, какова эта магия – черная или белая. Если белая, значит, тебе повезло, что она на твоей стороне. Если черная… – Закатив глаза, шаман передернул плечами. – Но, конечно же, она не обладает никакой магической силой, – повторил он. И угрожающе оскалил зубы.
Теперь уже второй шаман нагнулся к Колексесу, шепча ему свои наставления, и тот покорно их повторил:
– Пока твои утверждения не будут проверены, нет необходимости продолжать этот спор, Кажак. Но из такой долгой поездки ты, несомненно, привез какое-нибудь сокровище для своего князь… – Его голос пресекся, слезящиеся глаза закрылись. Один из шаманов толкнул его, и он заговорил неожиданно громко, как внезапно пробудившийся человек. – Ты привез нам много золота? Отрубленные головы? Прикажи принести твое истинное сокровище, Кажак; посмотрим, какой дивный дар ты приготовил для своего отца.
Непосредственная опасность, казалось, миновала. Эпона почувствовала, что люди в шатре немного успокоились, и увидела, что Кажак переменил позу: он протянул вперед обе свои руки, показывая, что в них нет оружия. Эпона была последняя, кто, следуя его примеру, убрала кинжал.
Все это время, пока существовала опасность, Кажак ни разу открыто не посмотрел на нее, но он все время наблюдал за ней краешком глаза. Он видел нож в ее руке, видел ее готовность защищать его. Он полагал, что кельты уже ничем не смогут удивить его, но оказалось, что их способность совершать неожиданные поступки просто неисчерпаема. Ни одна из женщин, живущих в его кибитках, не стала бы сражаться за него. Ни одна из них не посмела бы сделать того, что посмела сделать Эпона.
Ему даже не верилось, что он физически обладал этой женщиной, хотя в этот миг, когда она стояла рядом с ним с кинжалом в руке, его вдруг с небывалой силой захлестнуло желание. Но было не время думать о женском теле.
Скифы хранили молчание до тех пор, пока Кажак не начал описывать свое поражение в бою с численно превосходившими их киммерийцами, которые спрятали в траве густую сеть веревок; после того как лошади скифов запутывались в этих веревках, киммерийцы зарубали их, а затем расправлялись и с всадниками.
– Дикари! – вскричал один из слушателей, и все остальные дружно присоединились к шумному осуждению бесчестных убийц лошадей.
– В твоем отряде было много лошадей. А вернулось всего несколько. Ты уменьшил богатства твоего повелителя, великого князя Колексеса, – обвинил Кажака один из шаманов.
Колексес нашел в себе достаточно сил, чтобы спросить:
– Ты привез много золота? Шаманам нужно золото, чтобы бороться с демонами…
– Кажак привез замечательное оружие, чтобы сражаться с сильными врагами, – ответил скиф, делая знак Аксинье, чтобы тот принес кельтские мечи и кинжалы.
В кельтском селении скифы взирали на это оружие с мнимым безразличием, но сейчас они все с восхищением брали его в руки, восторгались уравновешенностью его и остротой лезвий, с вожделением ощупывали изукрашенные рукояти.
Один человек поднял вязаный ковер и полоснул по нему мечом. Его удар рассек ковер надвое.
Послышался дружный вздох восхищения.
Другой скиф подставил под удар свой обтянутый кожей щит; меч разрубил и дерево, и кожу и едва не отсек руку его неосторожному владельцу.
– Эти мечи лучше, чем ассирийские, – громко сказал кто-то, и все согласились с этим утверждением.
– Эти мечи никогда не ломаются, – хвастливо сказал Кажак. – И кельты делают многие другие изделия из железа, все изделия, которые везде делают из бронзы. В западных горах есть искуснейшие кузнецы.
Колексес помахал своей костлявой рукой.
– На наше скифское золото мы можем нанять кузнецов, которые сделают точно такие же мечи. Хорошие кузнецы есть и у других племен; по нашему желанию они откуют для нас достаточно железных мечей. Когда-нибудь вот такими мечами мы изрубим на куски этих убийц лошадей – киммерийцев. – В его глазах промелькнула искра его былого мужества; его соплеменники с радостными криками били друг друга по плечам кулаками.
Эпона мысленно улыбнулась: «Нет, Колексес. Тебе никогда не найти кузнецов, способных проникнуть в тайны, которыми владеет лишь Гоиббан. У него есть специальные приспособления, чтобы точно поддерживать необходимую температуру, только он знает, сколько должно быть угля в металле, как его обрабатывать».
Тут она напомнила себе, что теперь ее соплеменниками являются эти люди. Она должна желать им самого лучшего, желать, чтобы своими успехами они не уступали никакому другому народу.
Но ее дух отнюдь не советовал, чтобы она рассказала присутствующим то, что знает, о приемах, применяемых Гоиббаном при обработке железа. Она только плотнее сжала губы и промолчала.
Было очевидно, что Колексес и другие скифы были не вполне удовлетворены результатами похода Кажака, и окончательная оценка его успешности или неуспешности может зависеть от того, насколько ценным приобретением окажется она для кочевников. Наблюдая за шаманами, девушка поняла, что они настроены против нее, точно так же, как были бы против всего, связанного с Кажаком. Они высосали дух из старого князя и подчинили своей воле его телесную оболочку, естественно, что они будут бороться против любого, кто может помешать осуществлению их замысла, будут стараться устранить любое препятствие на их пути. Ведь до тех пор, пока Колексес всецело в их власти, они могут беспрепятственно править его народом.
Таково могущество жрецов. Но Кернуннос никогда не использовал свое – куда большее – могущество для того, чтобы править племенем или определять его политику; он использовал свой дар на благо племени, не для его порабощения. Ни один кельт не допустит, чтобы кто-нибудь, пусть даже жрец, господствовал над ним.
«Как странно, – вдруг пронеслось в уме у Эпоны, – что я по-доброму думаю о Кернунносе. Должно быть, сказывается влияние этого места, такого непохожего на все, что я видела, и этого народа.
Теперь моего народа. Моего народа».
Колексес был, видимо, очень утомлен. Он еще сильнее поник на своей кипе ковров, и шаманы захлопотали вокруг него, что-то бормоча и делая какие-то знаки. Аудиенция была закончена. В свое время шаманы испытают кельтскую женщину и вынесут свое решение по поводу ее дара и ее ценности. Пока же они с Кажаком могли оставить шатер.
Выйдя из шатра, Кажак столкнулся с новой трудностью. Он предполагал поместить Эпону в один из своих шатров вместе с другими женщинами – одна пара рук, чтобы топить очаг кизяком, еще одна сильная спина, чтобы перетаскивать всякие тяжести. Но к этому времени он уже осознал, что это невозможно. Скрепя сердце он отправился в шатер, занимаемый его старшей женой Талией и второй женой Калой, и велел, чтобы они освободили этот шатер для новой жены. Шатер должен принадлежать Эпоне, ей одной и никому больше. Он вполне представлял себе, какое негодование это может вызвать, но это его не останавливало. Женщины всегда кого-нибудь ненавидят. К тому же он был уверен, что Эпона сумеет постоять за себя.
Он с гордостью показал Эпоне ее новое жилище.
– Хороший шатер, почти такой же большой, как шатер Кажака. Если нужно, женщины могут его разбирать, а затем опять собирать. Ты здесь будешь хорошо жить вся зима. – Он улыбнулся обаятельной улыбкой, всячески стараясь, чтобы Эпона осталась довольна.
Эпона огляделась. Маленькое жилище было забито вещами еще больше, чем шатер Колексеса. Тут и для одного человека не хватало места, но она сама видела, как из этого шатра вышли две женщины с целым выводком ребятишек.
– Я предпочла бы спать под звездами, положив голову на шею моей лошади, – сказала она Кажаку.
Его брови знакомо взметнулись вверх.
– Мужчины спят вместе с лошадьми, женщины спят в шатрах, – сказал он. Увидев на ее лице выражение упрямства, чтобы как-то смягчить ее, он добавил: – В шатрах тепло.
– Я не боюсь холода, привыкла к нему.
– Холод в горах не такой же самый, как в Море Травы.
Ее глаза сверкнули.
– Ты приказываешь мне спать в шатре?
Зная характер этой женщины, Кажак заколебался, прежде чем ответить. Вероятно, разумнее всего – ничего ей не приказывать. Он широко улыбнулся.
– Нет, нет, это не приказ. Кажак будет очень доволен, очень горд, если ты будешь жить в его шатре, но это не приказ.
Эпона слегка успокоилась.
– Хорошо. Я буду спать в твоем шатре. Но тебе придется кое-что убрать; мне не нужны все эти сундучки и сумки и… – Эпона беспомощно помахала рукой, не в силах описать весь этот хлам, наполнявший жилище.
Разумеется, не могло быть и речи, чтобы сам Кажак помог Эпоне очистить шатер от ненужных ей вещей. Он пошел к одной из своих жен, самой молодой и самой покорной, и велел ей помочь кельтской женщине. Просить старшую жену прислуживать младшей было грубым нарушением обычаев, но у Кажака не оставалось никакого выбора. Он знал, что Ро-Ан не доставит ему никаких неприятностей.
С маленьким каменным светильником в руке Эпона ползала по полу, пытаясь разобрать кипу грязных мехов, когда услышала над своим плечом чей-то робкий голосок. Оглянувшись, она впервые увидела скифскую женщину с неприкрытым лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49