Взвалил его на плечо, был он не тяжелый (и этим тоже подтвердил описание, которое мне дали).
В Анталье такое зрелище не в диковинку, так что я особенно и не прятался. Отнес его в порт – там всегда стоит стража, а мне требовались два свидетеля. Вместе затолкали мы его в мешок, сунули туда же еще камень.
Будь другой час и другая погода – скажем, теплое время, да утречком, – мы бы его по всем правилам отвезли в лодке подальше в море, хотя это и не имеет значения, достаточно и двух аршин глубины. Но я заметил, в зимние вечера любое дело делаешь без охоты. Так что мы просто-напросто подкатили мешок к краю пристани и спихнули в воду.
Почему я сперва не снес его к правителю, чтобы тот опознал его, привел в чувство и допросил? Да потому, что был почти уверен (насколько в таких делах можно быть уверенным), что шиир только выдает себя за Саади.
Да, вы правы: тем и окончилось столь долгое возвращение на родину поэта Саади.
Показания Антуана де Жимеля, начальника французской королевской стражи при султане Джеме, о событиях с ноября 1494 года по февраль 1495 года
Вы слышали, я предсказывал, что займу этот пост, едва лишь мой государь получит султана Джема от Александра VI Борджиа. Сомнений у меня не было: король Карл VIII не может не взять верх. Слишком истерзана была Италия междоусобными войнами, слишком продажны были ее правители, слишком печальным было положение ее народа. По какому праву примешиваю я к истории Джема слово «народ»? Прошу прощения, но это слово примешивали к историям и более ничтожным.
Как бы то ни было, 31 декабря 1494 года, всего за один час до полуночи, мой король вступил в Рим. Звезды предрекли ему в тот год крупные удачи, и он спешил завладеть последней, самой крупной удачей, Джемом, до того, как этот год истечет.
Старая лиса Александр VI добился своего: принудил моего короля взять Рим силой и тем навлечь на себя укоры всего христианского мира. И еще к одному был он принужден: отнестись с безграничной любезностью к самому папе, коль скоро он совершил насилие над его столицей. Король понимал эти хитрые расчеты папы и нарочно целых две недели не покидал своих покоев – мы разместились во дворце Сан-Марко. Он ждал посланцев Александра. Но папа дулся, ожидал извинений. И в конце концов направили послов мы.
Переговоры между Александром Борджиа и королем заняли еще две недели. По всем остальным пунктам договора (Карл на законных основаниях занимает Неаполь, оставляет свои войска в шести папских крепостях, возглавляет поход на Турцию) обе стороны достигли согласия за два часа. Но Джем! Сколько хлопот доставил Джем нашим кардиналам и вельможам!
Да, вы правы, собственно, не Джем, а папа. Джема король даже не видел еще. Вот послушайте, что потребовал папа взамен султана Джема. Во-первых, залог в пятьсот тысяч дукатов. Во-вторых, шестьдесят французских дворян – тоже в качестве залога. В-третьих, султан Джем должен оставаться в пределах Папства, пусть и под французской стражей. И наконец, в-четвертых, спустя шесть месяцев он должен быть возвращен папе. После чего мы получим обратно деньги, заложников, а также заверения в совершеннейшем почтении.
По мнению всех французов и приверженцев Франции, мой король должен был потерять рассудок, чтобы после всех наших блистательных побед согласиться на такие условия. Вообразите: Карл VIII их принял.
– Султан Джем все еще находится в крепости Святого Ангела, – сказал он Совету. – Иными словами, в руках папы. Если мы затянем переговоры относительно Джема и Александр не узрит в обмене никакой для себя выгоды, он способен убить турка и тем лишить смысла нашу победу. Любой – я подчеркиваю! – любой ценой мы должны заполучить Джема живым. Вы видите сами, Европа напугана расширением наших границ, возможно, что спустя неделю Германия или Британия ударит нам в спину. Какими средствами достигнем мы выгодного мира, если не будем обладать Джемом?
Слова короля относительно цены вновь вызвали возражения; можно, дескать, выждать. Но король был непреклонен – он в самом деле опасался получить вместо живого трупа настоящего мертвеца.
– Джем обитает в Европе уже тринадцать лет, ваше величество! – напоминали ему некоторые. – Что заставляет ваше величество именно теперь опасаться за его жизнь?
Тогда Карл VIII огласил перед Советом письма, перехваченные у некоего Хусейн-бега. Двенадцать писем, переписка между Александром VI и Баязидом относительно «окончательного разрешения дела Джема».
Убежден, что вы и без меня догадались, в чем заключалось «окончательное разрешение». Переписка завершалась известием (переданным лично папой) о том, что король Карл идет войной на Италию с целью отнять Джема и поставить его, Джема, во главе большого крестового похода. Папа, мол, до сего времени выполнял свои обязательства перед Баязидом, а французы и не подумают выполнять их – следовательно, наступило время, когда давняя угроза – великий крестовый поход – станет реальностью. Святой отец в этом письме выглядел безумно напуганным таким поворотом судьбы, словно сам был правовернейшим мусульманином. Далее Борджиа указывал на то, что отпор, оказываемый Папством Франции, требует огромных средств, и настоятельно просил уплаты назначенного Джему содержания вперед за пять лет. Эти деньги, мол, уберегут Джема в руках Рима, если вообще смогут уберечь Рим.
Ответ Баязида был сдержанным. Султан чуть ли не приказывал Папству назначить епископом Арля Николо Чибо (Баязид, как вы можете заметить, уже назначал христианских епископов), потому что тот оказал Турции неоценимые услуги в деле Джема. Иными словами, под носом у Папства некоторые духовные лица находились на турецкой службе! Относительно выплаты пятилетнего содержания Баязид не упоминал и лишь высказывал пожелание, чтобы брат его не покидал пределов Рима.
Посему следующее письмо Александра VI было отчаянным – он писал его в тот час, когда мой король находился во Флоренции. Папа стенал, что французы стоят у порога и только чудо может спасти Папство и Турцию (извольте полюбоваться – единомыслящие и единодействующие Ватикан и Турция!). Уплата вперед пятилетнего содержания Джема – со слезами молил Александр, – иначе крестовый поход!
На латыни, причем безупречнейшей латыни, следовал ответ Баязида, и – как утверждал схваченный его посланец – султан писал его собственноручно, дабы показать кое-кому, что он отнюдь не варвар. На этой безупречной латыни Баязид отказывался быть и впредь марионеткой в наскучившем ему спектакле. Его войска победоносны, заявлял он, и крестовый поход нимало не тревожит его. Он ожидает его чуть ли не с нетерпением, ибо давно пришло время – миру надоели все эти посулы и обманы.
Одну, последнюю, возможность предлагал Александру Борджиа Баязид-хан, подсказывал средство заработать малую толику золота, если не хочет вовсе лишиться его: «Поскольку брат мой должен рано или поздно умереть, ибо его существование меж неверных является для него адской мукой, то в силах Вашего святейшества избавить его от этих многолетних страданий и помочь ему перейти в лучший, более справедливый мир. Ежели Ваше святейшество проявит к моему злосчастному брату такую милость, передав его тело османским властям в любом из портов, то вручители получат триста тысяч дукатов наличными и высочайшую мою благодарность».
Никогда не слышал я тишины более зловещей, чем та, что последовала за прочтением письма. Видите ли, в Совете было тридцать дворян, из коих каждый так или иначе был причастен к делу Джема. Тринадцать лет в наших кругах обсуждались перспективы этого дела, его выгоды или таящиеся в нем опасности. Каждый из нас – тридцати дворян – имел на своем счету или, если угодно, на своей совести солидный груз. То был XV век, он мало напоминал женский монастырь. Однако только что услышанное нами превосходило даже XV век со всеми его Борджиа, Медичи, Савонаролами, инквизицей, Макиавелли! Превосходило человеческое воображение! Султан великой империи предлагал Христову наместнику на земле плату за убийство.
Нет, я выразился бледно, да и неточно. Мусульманство – величайшая опасность для западной цивилизации – предлагало Западу, в лице его духовного пастыря, за триста тысяч дукатов самому переломить свое оружие.
Нет, и это бледно. Впрочем, постарайтесь сами найти подобающие слова.
Мы же в тот час молчали, словно заглянув в преисподнюю, словно увидав самоубийство всего христианского мира.
– После всего вами услышанного излишне говорить о том, что Александр Борджиа принял предложение Баязида. – Не знаю, как мне передать то отвращение, с каким король произнес это.
Итак, у нас не оставалось сомнений: если мы не заполучим безотлагательно султана Джема, он, хорошо просоленный, поплывет в какой-нибудь из малоазиатских портов. Пришлось согласиться на поставленные папой условия. Мы не имели намерения соблюдать их, отлично сознавая, что и Борджиа не станет соблюдать наших. Следовательно, принесли в жертву пятьсот тысяч золотых и шестьдесят французов. Ради благоприятного мира со всей Европой.
Начиная с 16 января – после того как мы передали золото и заложников, – стража при султане Джеме была сменена. Во главе двухсот рыцарей я въехал в крепость Святого Ангела – моя долгая и опасная служба в качестве защитника интересов Франции в деле Джема давала мне это право.
Папские гвардейцы опустили мост, наш отряд проехал по его окованным бревнам. «Хорошо, что мы входим сюда, – размышлял я, – но будет еще лучше, если мы отсюда выйдем!» Потому что мост за нами вновь поднялся. Мы несли стражу в покоях Джема, люди же папы сторожили всю крепость. Очень было похоже на капкан. Успокаивала лишь мысль о том, что за папской стражей находились наши, – ведь Рим был в руках французов.
Джема я застал совершенно таким же, каким он был, когда мы расстались, – с тех пор минуло уже два месяца. Он сидел перед камином, в темноте, и дремал. С отвращением подумал я о том, что буду вынужден коротать возле него свои дни. Я ведь не сарацин, не какой-нибудь Саади, чтобы равнодушно взирать на подобное зрелище! Я присутствовал при всех трапезах Джема, следил за тем, чтобы пища его опробовалась – ведь мы ожидали, что Джема попытаются отравить. Иногда турок обращался ко мне, я не понимал ни единого слова, если не считать слова «Саади». Он явно принимал меня за своего бывшего слугу. Я знал, в чем заключались обязанности Саади, недаром провел с ним целых шесть лет, поэтому отлично справлялся и без переводчика. Чего проще? Султан либо требовал свою трубку, либо просил перед сном укрыть его.
Всего десять дней продолжалась моя служба при Джеме в крепости Святого Ангела, но уверяю вас, я испытал все те чувства, какие испытывал Саади, если сарацины способны что-либо чувствовать: безграничную досаду и страх, что где-то идет настоящая жизнь, а ты находишься вне ее. И больше всего отвращение. В двадцать восемь лет я, человек благородного происхождения, с будущим и возможностями, должен губить себя, прислуживая какому-то полуживотному! «Хоть бы его вправду отравили!» – часто ловил я себя на этой мысли, забывая о том, что дорого заплачу за смерть султана Джема. Не только из ненависти думал я об этом. В самом деле, так ли уж лгал Баязид, говоря, что желает брату избавления от такой жизни?
К счастью, мне не дали времени для дальнейших размышлений. Шестого февраля мой король оставил Рим, чтобы идти на Неаполь. Опасаясь, что Александр Борджиа сразу же наложит руку на плод наших побед – на Джема, Карл VIII решил повсюду возить его за собой. Под усиленной охраной.
Как жаль, что вы не могли видеть турка, когда мы одевали его в дорогу. Уже несколько лет Джем не выходил за порог, не надевал приличного платья. Труднее всего было обуть его – ноги так отекли, что слуги перемерили четыре пары сапог, пока подыскали подходящие. Кое-как напялили на него волчью шубу с капюшоном. Мы опасались, что при его изнеженности он простудится. Под конец мне пришло в голову, что шубы, быть может, недостаточно. Оглянулся по сторонам – другой одежды не было. Тогда я стянул с постели покрывало и накинул ему на плечи.
Повели мы его. Наши шаги гулко отдавались в длинных переходах крепости – четкая солдатская поступь и медленное шарканье: турок с трудом волочил свои новые, слишком большие и тяжелые сапоги.
Во дворе было множество французов. Мы выстроились в ожидании короля. По всему было видно, что Карл VIII желает выказать своему гостю знаки большого уважения. Пока мы ожидали приезда нашего государя, я наблюдал за султаном Джемом.
Он стоял, уронив голову на грудь. И казалось, никого и ничего не замечал. Шерстяное покрывало сползло с одного плеча, край киснул в луже. Я позволил себе приподнять покрывало и заботливо укутал Джема – несмотря на все свое раздражение, я считал себя ответственным за его здоровье. Почувствовав прикосновение, турок поднял голову. Его единственный открытый глаз с недоумением уставился на меня. «Что?» – спрашивал этот усталый, тусклый глаз.
– Мы отправляемся в поход, ваше высочество, в поход, на войну! Вы поведете наши войска, вместе с королем Франции!
Я говорил излишне громко и, должно быть, сильно жестикулируя – так говорят с глухим. Джем замотал головой, показывая, что не понимает меня либо что ему все безразлично. И снова опустил голову, тяжело пыхтя.
В это мгновение грянули фанфары. Над каждым из нас развевалось знамя с гербом – французское дворянство приветствовало своего государя. Между трубачами, расставленными на подвесном мосту, показался Карл VIII. В ту пору наш государь был еще очень молод, ему было двадцать лет, солдатская жизнь в Италии несколько оживила его болезненное, бледное лицо. Почтительно, однако не скрывая любопытства, король Карл направился к нам.
– Да здравствует король! – провозгласили рыцари.
Карл ответил на приветствие, в сером свете февральского дня алые перья на его шлеме колыхались, точно языки пламени. Кардиналы, сторонники Франции, следовали со своей свитой за Карлом – ведь он считался освободителем Рима.
Слегка озадаченный странным обликом своего союзника, король взглядом словно бы попросил совета. Кардинал Сен-Дени (он был ответственным за Джема) что-то шепнул его величеству, и Карл спешился. Позвали переводчика.
– Я счастлив принимать вас в святом городе, брат мой! – перевел тот. – Да поддержит нас господь в нашем великом деле! Победоносное французское войско под моим и вашим водительством сегодня выступит на Неаполь.
Точно затравленный зверь, выгнанный из своего логовища, смотрел Джем на короля. Я видел, что он хотел отпрянуть, но отказался от этого усилия и только покачнулся. Испугавшись, что он упадет, я поторопился подхватить его. Джем что-то бормотал себе под нос. Но переводчик понял.
– Его высочество говорит, что он пленник, всего лишь пленник. Везите его, куда пожелаете. Он не в силах вам помешать.
Переводчик явно совершил оплошность, щеки короля залила краска. От обиды – разве так говорят с королем, да еще победителем? Карл VIII повернулся на каблуках и отдал несколько распоряжений. Султан Джем продолжал стоять позади него. Покрывало опять соскользнуло с его плеч.
Я считал, что всего разумней было бы посадить его в карету. Но король желал, чтобы Джем действительно возглавлял поход. Италия, весь мир столь долго слышали о крестовом походе, что Карлу хотелось показать: начало походу положено. Отлично сознавая, что дальше начала дело не пойдет – да и то дай-то бог, ибо шли настойчивые слухи о вдохновляемом Александром Борджиа союзе европейских государств против Франции. Словом, нужно было как можно скорее взять Неаполь и вернуться к себе, чтобы защищать Францию.
Итак, Джем был посажен в седло и ехал справа от Карла VIII. Он зябко ежился от зимней сырости, хотя, помимо покрывала, его укутали еще во множество одежд. Мне приказали ехать рядом с ним, потому что он мог упасть с лошади. Хорошо, что этого не произошло, мне бы не удержать его, он был чересчур тяжел.
По римским улицам нас провожала толпа, довольно густая, потому что король роздал голодающему городу продовольствие. Ниже по берегу Тибра толпа поредела – спектакль подходил к концу, все торопились по домам, в тепло. Мы же ехали весь день. И второй. И третий. Останавливались в небольших крепостях – Вальмонтоне, Кастел Фиорентино, Вероли, всех не запомнить! В первый же вечер мне было велено дать Джему на подпись какие-то бумаги. Я мельком просмотрел их. То были послания епископам Далмации, властителям греческих и славянских земель. Султан Джем призывал их к восстанию заверяя, что приближается во главе бесчисленного войска. В начале марта – говорилось в этих посланиях – союзные христианские войска высадятся на побережье. Пусть порабощенные христиане встретят их как освободителей, пусть поднимутся против владычества магометан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
В Анталье такое зрелище не в диковинку, так что я особенно и не прятался. Отнес его в порт – там всегда стоит стража, а мне требовались два свидетеля. Вместе затолкали мы его в мешок, сунули туда же еще камень.
Будь другой час и другая погода – скажем, теплое время, да утречком, – мы бы его по всем правилам отвезли в лодке подальше в море, хотя это и не имеет значения, достаточно и двух аршин глубины. Но я заметил, в зимние вечера любое дело делаешь без охоты. Так что мы просто-напросто подкатили мешок к краю пристани и спихнули в воду.
Почему я сперва не снес его к правителю, чтобы тот опознал его, привел в чувство и допросил? Да потому, что был почти уверен (насколько в таких делах можно быть уверенным), что шиир только выдает себя за Саади.
Да, вы правы: тем и окончилось столь долгое возвращение на родину поэта Саади.
Показания Антуана де Жимеля, начальника французской королевской стражи при султане Джеме, о событиях с ноября 1494 года по февраль 1495 года
Вы слышали, я предсказывал, что займу этот пост, едва лишь мой государь получит султана Джема от Александра VI Борджиа. Сомнений у меня не было: король Карл VIII не может не взять верх. Слишком истерзана была Италия междоусобными войнами, слишком продажны были ее правители, слишком печальным было положение ее народа. По какому праву примешиваю я к истории Джема слово «народ»? Прошу прощения, но это слово примешивали к историям и более ничтожным.
Как бы то ни было, 31 декабря 1494 года, всего за один час до полуночи, мой король вступил в Рим. Звезды предрекли ему в тот год крупные удачи, и он спешил завладеть последней, самой крупной удачей, Джемом, до того, как этот год истечет.
Старая лиса Александр VI добился своего: принудил моего короля взять Рим силой и тем навлечь на себя укоры всего христианского мира. И еще к одному был он принужден: отнестись с безграничной любезностью к самому папе, коль скоро он совершил насилие над его столицей. Король понимал эти хитрые расчеты папы и нарочно целых две недели не покидал своих покоев – мы разместились во дворце Сан-Марко. Он ждал посланцев Александра. Но папа дулся, ожидал извинений. И в конце концов направили послов мы.
Переговоры между Александром Борджиа и королем заняли еще две недели. По всем остальным пунктам договора (Карл на законных основаниях занимает Неаполь, оставляет свои войска в шести папских крепостях, возглавляет поход на Турцию) обе стороны достигли согласия за два часа. Но Джем! Сколько хлопот доставил Джем нашим кардиналам и вельможам!
Да, вы правы, собственно, не Джем, а папа. Джема король даже не видел еще. Вот послушайте, что потребовал папа взамен султана Джема. Во-первых, залог в пятьсот тысяч дукатов. Во-вторых, шестьдесят французских дворян – тоже в качестве залога. В-третьих, султан Джем должен оставаться в пределах Папства, пусть и под французской стражей. И наконец, в-четвертых, спустя шесть месяцев он должен быть возвращен папе. После чего мы получим обратно деньги, заложников, а также заверения в совершеннейшем почтении.
По мнению всех французов и приверженцев Франции, мой король должен был потерять рассудок, чтобы после всех наших блистательных побед согласиться на такие условия. Вообразите: Карл VIII их принял.
– Султан Джем все еще находится в крепости Святого Ангела, – сказал он Совету. – Иными словами, в руках папы. Если мы затянем переговоры относительно Джема и Александр не узрит в обмене никакой для себя выгоды, он способен убить турка и тем лишить смысла нашу победу. Любой – я подчеркиваю! – любой ценой мы должны заполучить Джема живым. Вы видите сами, Европа напугана расширением наших границ, возможно, что спустя неделю Германия или Британия ударит нам в спину. Какими средствами достигнем мы выгодного мира, если не будем обладать Джемом?
Слова короля относительно цены вновь вызвали возражения; можно, дескать, выждать. Но король был непреклонен – он в самом деле опасался получить вместо живого трупа настоящего мертвеца.
– Джем обитает в Европе уже тринадцать лет, ваше величество! – напоминали ему некоторые. – Что заставляет ваше величество именно теперь опасаться за его жизнь?
Тогда Карл VIII огласил перед Советом письма, перехваченные у некоего Хусейн-бега. Двенадцать писем, переписка между Александром VI и Баязидом относительно «окончательного разрешения дела Джема».
Убежден, что вы и без меня догадались, в чем заключалось «окончательное разрешение». Переписка завершалась известием (переданным лично папой) о том, что король Карл идет войной на Италию с целью отнять Джема и поставить его, Джема, во главе большого крестового похода. Папа, мол, до сего времени выполнял свои обязательства перед Баязидом, а французы и не подумают выполнять их – следовательно, наступило время, когда давняя угроза – великий крестовый поход – станет реальностью. Святой отец в этом письме выглядел безумно напуганным таким поворотом судьбы, словно сам был правовернейшим мусульманином. Далее Борджиа указывал на то, что отпор, оказываемый Папством Франции, требует огромных средств, и настоятельно просил уплаты назначенного Джему содержания вперед за пять лет. Эти деньги, мол, уберегут Джема в руках Рима, если вообще смогут уберечь Рим.
Ответ Баязида был сдержанным. Султан чуть ли не приказывал Папству назначить епископом Арля Николо Чибо (Баязид, как вы можете заметить, уже назначал христианских епископов), потому что тот оказал Турции неоценимые услуги в деле Джема. Иными словами, под носом у Папства некоторые духовные лица находились на турецкой службе! Относительно выплаты пятилетнего содержания Баязид не упоминал и лишь высказывал пожелание, чтобы брат его не покидал пределов Рима.
Посему следующее письмо Александра VI было отчаянным – он писал его в тот час, когда мой король находился во Флоренции. Папа стенал, что французы стоят у порога и только чудо может спасти Папство и Турцию (извольте полюбоваться – единомыслящие и единодействующие Ватикан и Турция!). Уплата вперед пятилетнего содержания Джема – со слезами молил Александр, – иначе крестовый поход!
На латыни, причем безупречнейшей латыни, следовал ответ Баязида, и – как утверждал схваченный его посланец – султан писал его собственноручно, дабы показать кое-кому, что он отнюдь не варвар. На этой безупречной латыни Баязид отказывался быть и впредь марионеткой в наскучившем ему спектакле. Его войска победоносны, заявлял он, и крестовый поход нимало не тревожит его. Он ожидает его чуть ли не с нетерпением, ибо давно пришло время – миру надоели все эти посулы и обманы.
Одну, последнюю, возможность предлагал Александру Борджиа Баязид-хан, подсказывал средство заработать малую толику золота, если не хочет вовсе лишиться его: «Поскольку брат мой должен рано или поздно умереть, ибо его существование меж неверных является для него адской мукой, то в силах Вашего святейшества избавить его от этих многолетних страданий и помочь ему перейти в лучший, более справедливый мир. Ежели Ваше святейшество проявит к моему злосчастному брату такую милость, передав его тело османским властям в любом из портов, то вручители получат триста тысяч дукатов наличными и высочайшую мою благодарность».
Никогда не слышал я тишины более зловещей, чем та, что последовала за прочтением письма. Видите ли, в Совете было тридцать дворян, из коих каждый так или иначе был причастен к делу Джема. Тринадцать лет в наших кругах обсуждались перспективы этого дела, его выгоды или таящиеся в нем опасности. Каждый из нас – тридцати дворян – имел на своем счету или, если угодно, на своей совести солидный груз. То был XV век, он мало напоминал женский монастырь. Однако только что услышанное нами превосходило даже XV век со всеми его Борджиа, Медичи, Савонаролами, инквизицей, Макиавелли! Превосходило человеческое воображение! Султан великой империи предлагал Христову наместнику на земле плату за убийство.
Нет, я выразился бледно, да и неточно. Мусульманство – величайшая опасность для западной цивилизации – предлагало Западу, в лице его духовного пастыря, за триста тысяч дукатов самому переломить свое оружие.
Нет, и это бледно. Впрочем, постарайтесь сами найти подобающие слова.
Мы же в тот час молчали, словно заглянув в преисподнюю, словно увидав самоубийство всего христианского мира.
– После всего вами услышанного излишне говорить о том, что Александр Борджиа принял предложение Баязида. – Не знаю, как мне передать то отвращение, с каким король произнес это.
Итак, у нас не оставалось сомнений: если мы не заполучим безотлагательно султана Джема, он, хорошо просоленный, поплывет в какой-нибудь из малоазиатских портов. Пришлось согласиться на поставленные папой условия. Мы не имели намерения соблюдать их, отлично сознавая, что и Борджиа не станет соблюдать наших. Следовательно, принесли в жертву пятьсот тысяч золотых и шестьдесят французов. Ради благоприятного мира со всей Европой.
Начиная с 16 января – после того как мы передали золото и заложников, – стража при султане Джеме была сменена. Во главе двухсот рыцарей я въехал в крепость Святого Ангела – моя долгая и опасная служба в качестве защитника интересов Франции в деле Джема давала мне это право.
Папские гвардейцы опустили мост, наш отряд проехал по его окованным бревнам. «Хорошо, что мы входим сюда, – размышлял я, – но будет еще лучше, если мы отсюда выйдем!» Потому что мост за нами вновь поднялся. Мы несли стражу в покоях Джема, люди же папы сторожили всю крепость. Очень было похоже на капкан. Успокаивала лишь мысль о том, что за папской стражей находились наши, – ведь Рим был в руках французов.
Джема я застал совершенно таким же, каким он был, когда мы расстались, – с тех пор минуло уже два месяца. Он сидел перед камином, в темноте, и дремал. С отвращением подумал я о том, что буду вынужден коротать возле него свои дни. Я ведь не сарацин, не какой-нибудь Саади, чтобы равнодушно взирать на подобное зрелище! Я присутствовал при всех трапезах Джема, следил за тем, чтобы пища его опробовалась – ведь мы ожидали, что Джема попытаются отравить. Иногда турок обращался ко мне, я не понимал ни единого слова, если не считать слова «Саади». Он явно принимал меня за своего бывшего слугу. Я знал, в чем заключались обязанности Саади, недаром провел с ним целых шесть лет, поэтому отлично справлялся и без переводчика. Чего проще? Султан либо требовал свою трубку, либо просил перед сном укрыть его.
Всего десять дней продолжалась моя служба при Джеме в крепости Святого Ангела, но уверяю вас, я испытал все те чувства, какие испытывал Саади, если сарацины способны что-либо чувствовать: безграничную досаду и страх, что где-то идет настоящая жизнь, а ты находишься вне ее. И больше всего отвращение. В двадцать восемь лет я, человек благородного происхождения, с будущим и возможностями, должен губить себя, прислуживая какому-то полуживотному! «Хоть бы его вправду отравили!» – часто ловил я себя на этой мысли, забывая о том, что дорого заплачу за смерть султана Джема. Не только из ненависти думал я об этом. В самом деле, так ли уж лгал Баязид, говоря, что желает брату избавления от такой жизни?
К счастью, мне не дали времени для дальнейших размышлений. Шестого февраля мой король оставил Рим, чтобы идти на Неаполь. Опасаясь, что Александр Борджиа сразу же наложит руку на плод наших побед – на Джема, Карл VIII решил повсюду возить его за собой. Под усиленной охраной.
Как жаль, что вы не могли видеть турка, когда мы одевали его в дорогу. Уже несколько лет Джем не выходил за порог, не надевал приличного платья. Труднее всего было обуть его – ноги так отекли, что слуги перемерили четыре пары сапог, пока подыскали подходящие. Кое-как напялили на него волчью шубу с капюшоном. Мы опасались, что при его изнеженности он простудится. Под конец мне пришло в голову, что шубы, быть может, недостаточно. Оглянулся по сторонам – другой одежды не было. Тогда я стянул с постели покрывало и накинул ему на плечи.
Повели мы его. Наши шаги гулко отдавались в длинных переходах крепости – четкая солдатская поступь и медленное шарканье: турок с трудом волочил свои новые, слишком большие и тяжелые сапоги.
Во дворе было множество французов. Мы выстроились в ожидании короля. По всему было видно, что Карл VIII желает выказать своему гостю знаки большого уважения. Пока мы ожидали приезда нашего государя, я наблюдал за султаном Джемом.
Он стоял, уронив голову на грудь. И казалось, никого и ничего не замечал. Шерстяное покрывало сползло с одного плеча, край киснул в луже. Я позволил себе приподнять покрывало и заботливо укутал Джема – несмотря на все свое раздражение, я считал себя ответственным за его здоровье. Почувствовав прикосновение, турок поднял голову. Его единственный открытый глаз с недоумением уставился на меня. «Что?» – спрашивал этот усталый, тусклый глаз.
– Мы отправляемся в поход, ваше высочество, в поход, на войну! Вы поведете наши войска, вместе с королем Франции!
Я говорил излишне громко и, должно быть, сильно жестикулируя – так говорят с глухим. Джем замотал головой, показывая, что не понимает меня либо что ему все безразлично. И снова опустил голову, тяжело пыхтя.
В это мгновение грянули фанфары. Над каждым из нас развевалось знамя с гербом – французское дворянство приветствовало своего государя. Между трубачами, расставленными на подвесном мосту, показался Карл VIII. В ту пору наш государь был еще очень молод, ему было двадцать лет, солдатская жизнь в Италии несколько оживила его болезненное, бледное лицо. Почтительно, однако не скрывая любопытства, король Карл направился к нам.
– Да здравствует король! – провозгласили рыцари.
Карл ответил на приветствие, в сером свете февральского дня алые перья на его шлеме колыхались, точно языки пламени. Кардиналы, сторонники Франции, следовали со своей свитой за Карлом – ведь он считался освободителем Рима.
Слегка озадаченный странным обликом своего союзника, король взглядом словно бы попросил совета. Кардинал Сен-Дени (он был ответственным за Джема) что-то шепнул его величеству, и Карл спешился. Позвали переводчика.
– Я счастлив принимать вас в святом городе, брат мой! – перевел тот. – Да поддержит нас господь в нашем великом деле! Победоносное французское войско под моим и вашим водительством сегодня выступит на Неаполь.
Точно затравленный зверь, выгнанный из своего логовища, смотрел Джем на короля. Я видел, что он хотел отпрянуть, но отказался от этого усилия и только покачнулся. Испугавшись, что он упадет, я поторопился подхватить его. Джем что-то бормотал себе под нос. Но переводчик понял.
– Его высочество говорит, что он пленник, всего лишь пленник. Везите его, куда пожелаете. Он не в силах вам помешать.
Переводчик явно совершил оплошность, щеки короля залила краска. От обиды – разве так говорят с королем, да еще победителем? Карл VIII повернулся на каблуках и отдал несколько распоряжений. Султан Джем продолжал стоять позади него. Покрывало опять соскользнуло с его плеч.
Я считал, что всего разумней было бы посадить его в карету. Но король желал, чтобы Джем действительно возглавлял поход. Италия, весь мир столь долго слышали о крестовом походе, что Карлу хотелось показать: начало походу положено. Отлично сознавая, что дальше начала дело не пойдет – да и то дай-то бог, ибо шли настойчивые слухи о вдохновляемом Александром Борджиа союзе европейских государств против Франции. Словом, нужно было как можно скорее взять Неаполь и вернуться к себе, чтобы защищать Францию.
Итак, Джем был посажен в седло и ехал справа от Карла VIII. Он зябко ежился от зимней сырости, хотя, помимо покрывала, его укутали еще во множество одежд. Мне приказали ехать рядом с ним, потому что он мог упасть с лошади. Хорошо, что этого не произошло, мне бы не удержать его, он был чересчур тяжел.
По римским улицам нас провожала толпа, довольно густая, потому что король роздал голодающему городу продовольствие. Ниже по берегу Тибра толпа поредела – спектакль подходил к концу, все торопились по домам, в тепло. Мы же ехали весь день. И второй. И третий. Останавливались в небольших крепостях – Вальмонтоне, Кастел Фиорентино, Вероли, всех не запомнить! В первый же вечер мне было велено дать Джему на подпись какие-то бумаги. Я мельком просмотрел их. То были послания епископам Далмации, властителям греческих и славянских земель. Султан Джем призывал их к восстанию заверяя, что приближается во главе бесчисленного войска. В начале марта – говорилось в этих посланиях – союзные христианские войска высадятся на побережье. Пусть порабощенные христиане встретят их как освободителей, пусть поднимутся против владычества магометан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49