– Вы мне нравитесь, – сказала она, – и я вам благодарна, вы мне очень нравитесь, но я не собираюсь выходить замуж.Одно дело, что, впрочем, вполне естественно, стремиться к удовольствию быть с мужчиной в постели, другое дело соглашаться на доверие и участие мужчины-друга, но вступить в брак и принадлежать кому-то, выйти замуж и подчиняться мужу, как это было с ней в браке с Робертом, даже если отбросить его жестокость, – она не хотела. Более того, именно этого она и боялась. По-видимому, настанет день, когда равенство в браке будет возможно, и ее страх исчезнет, но не теперь. По крайней мере ни с одним из мужчин, которых она видит вокруг себя.Вокруг нее постоянно были мужчины, с которыми ее знакомила Хелен и их старые друзья, порядочные, интеллигентные и вполне приличные. Некоторые даже забавные. Но и все. Она еще не была готова вторично вступить в брак. Когда окружающие, чаще всего женщины, настойчиво спрашивали: «Почему вы не хотите выходить замуж?» – Линн любила говорить в свое оправдание, что у нее есть Энни и очень энергичный маленький мальчик, у нее есть свое дело, но совершенно нет свободной минуты, чтобы подумать над предложением.Иногда – довольно часто – она думала о Брюсе. Она оживляла в памяти тот день, тот единственный раз, когда они любили друг друга. Время стерло вину и оставило ей только память о необычайной радости.Но было бесполезно вообще думать о нем. За исключением редких писем и открыток с видами замков Дании или Греции, он исчез в другой жизни, ушел со сцены, на которой разворачивалась жизнь Линн.Однажды, месяц тому назад, она была удивлена появлением Тома Лоренса. Он находился в Сент-Луисе по делам и позвонил ей в магазин.– Я стал наугад искать название «Домашние обеды» в телефонной книге, – сказал он. – Не хотите ли со мной пообедать?И она согласилась, желая показать ему, как хорошо она воспользовалась его советами. Линн была с ним до конца честна.– Если бы тогда вы предложили мне, я бы вышла за вас замуж, я была к этому готова, – сказала она. – А теперь я благодарна вам за то, что вы мне доказали, что это была ошибка.Он ответил ей серьезно:– Как я вам тогда и сказал, все было бы иначе, если бы я встретил вас двадцать лет тому назад.Она засмеялась:– Вы бы избавили меня от кучи неприятностей, если бы мы действительно встретились.– Почему? Вы бы тогда выбрали меня вместо Роберта?Она покачала головой:– Нет. В то время сам принц Уэльский не смог бы меня оторвать от него.– Линн! Я так рад вас видеть! Вы выглядите так прелестно, так молодо. Вы совершенно избавились от гнетущего вас напряжения.Она сказала игриво:– Вы думаете, управлять делом – это не напряжение?– Да, но совсем иного рода. – Он нежно улыбнулся ей. – Мне нравится ваш костюм, мне нравится ваш жемчуг. Я думал, вы вернули все свои драгоценности.– Да, вернула. Это я купила себе сама.– Он очень красив. Чисто белый, такой предпочитают европейцы. Американцы же любят кремовый. Видите, как много я знаю.Она проходила мимо ювелирного магазина в тот день, когда выплатила банковский заем, полученный ею благодаря поручительству Дарвина. Она была тогда в черном. Она остановилась на минуту, разглядывая великолепный голубовато-белый жемчуг и борясь с собой. Он не был ей необходим, но он так ей нравился. И поэтому она зашла внутрь и вышла, держа в руках это жемчужное ожерелье, ее жемчуг, за который нет необходимости быть благодарной кому-либо кроме себя самой.– Что слышно от Брюса? – спросил Том. Казалось, что каждый человек в городе, который когда-либо знал Брюса, всегда это спрашивал, и она всегда отвечала:– Не слишком много. По-моему, он ужасно занят.– Конечно, когда я последний раз видел Монакко, я упомянул о нем, и он сказал мне, что Брюс «блестящий парень. Спокойный, не хвастун».– Я рада за него. В таком случае мы вряд ли его еще увидим.Том пронзительно посмотрел на нее:– Почему вы так говорите?– Так пролегают жизненные пути. Вы встречаетесь, некоторое время оказываетесь рядом, а затем расходитесь в разные стороны.– Он очень был к вам привязан.– И я к нему.– Я понимаю, вы очень давно знакомы.– Да.Давно. Снова и снова из самых темных закоулков ее памяти возникали спокойные юные годы, когда они чувствовали себя легко и привольно, как брат и сестра. Обрывки воспоминаний, вспыхивающие, как лампочки на щитке коммутатора. В то утро, когда Роберт купил браслет, Брюс сказал: «Бери его, ты его заслужила». Она тогда не понимала, что он имел в виду. День, когда он позвонил из больницы, куда он отвез Эмили. День, когда он привез Энни после ее побега из дома. День, когда они неожиданно оказались близки, хотя это было преступно, но все же утешительно, это было чувственно, это было счастливо. И это было правильно. А затем наступила та ночь, когда, придя в сознание, она почувствовала, как он осторожно прикладывает холодные компрессы к ее израненному лицу.Память, уходящая далеко в прошлое.Но она не хотела говорить об этом Тому, и сама была взволнована этими воспоминаниями, потому что не знала, что они означали, и потому что, в конце концов, они были бесполезны.Машина остановилась на красивой улице с богатыми магазинами, улице, усаженной деревьями, которые через несколько месяцев будут давать тень. Между цветочной лавкой и книжным магазином висела ярко-синяя вывеска, на которой старинным шрифтом было написано: «Домашние обеды». Под вывеской, в полукруглой витрине виднелся стол, накрытый весенней желтой скатертью, на нем стоял черно-белый фарфоровый сервиз и низкая ваза с первыми нарциссами. Посетители входили и выходили через яркую синюю дверь.Когда Линн вошла, две молодые девушки в белом были заняты у прилавка. В задней части магазина, за раздвижной дверью, шла работа; женщина мыла овощи, а Юдора украшала блюдо с рыбой на завтрак для дамы.– Ну вот. Я закончила пирог, – сказала Линн. Она взглянула на часы. – У меня много времени, чтобы приготовить блюдо салата и испечь черные хлебцы. Я сказала ей, что французский хлеб был бы лучше, но она хочет черные хлебцы. Это мой фартук на вешалке?Несколько минут спустя она вынула из духовки черные хлебцы, и в этот момент одна из продавщиц открыла раздвижную дверь.– Здесь мужчина… он настаивает на том, чтобы увидеть вас. Я сказала, что вы заняты, но он…– Привет! – сказал Брюс.– О, Боже мой! – воскликнула Линн и положила противень на стол. – Брюс!– Да, а кто же еще. – И он открыл свои объятья. Она смеялась и плакала, когда он сжимал ее в своих объятьях, а удивленные служащие посторонились.– Я думала, что ты в России! Что ты здесь делаешь?Считается, что я поехал в Россию, но я сложил вещи, взял билеты, а затем передумал, поменял билеты и вместе этого сегодня утром прилетел в аэропорт Кеннеди. Затем сделал пересадку. Я не успел побриться. Извини.– Какая важность! Боже мой! Я не могу в это поверить! Без предупреждения, так внезапно, – бормотала она. – Сейчас здесь Эмили, у нее каникулы. Угадай, какая у нее новость? Она принята в Гарвард, на медицинский факультет. Она будет так рада тебя видеть, и удивится. А Энни все время гадает, приедешь ли ты когда-нибудь посмотреть, как хорошо она заботится о Барни. Ох, – повторила она, – я не могу поверить своим глазам! – И освободившись из его объятий, она закричала: – Посмотри, кто пришел, Юдора!– Юдора? Что она здесь делает, на Среднем Западе?– Она мой партнер, – ответила Линн, прежде чем Юдора могла вставить слово.Брюс огляделся:– Ты не писала мне, что здесь все так здорово. Я не имел никакого представления об этом.Он увидел полки, огромную блестящую плиту и холодильник, блюдо печенья, посетителей у стойки, ожидающих, когда их обслужат.– Боже, это потрясающе, Линн. Я ожидал…– Что я готовлю обеды одна-одинешенька? Ну, я так и работала в самом начале. Первые несколько месяцев мы были вдвоем с Юдорой, но дело разрасталось. Оно и сейчас расширяется.В волнении Брюс сдвинул очки на лоб, и она засмеялась.– Они никогда не бывают у тебя на глазах.– Что? Очки? Ох, я не знаю, почему я это делаю. Скажи мне, мы можем пойти позавтракать? Могу я увести тебя отсюда?Линн обратилась к Юдоре:– Можешь без меня обойтись? Я не хочу все бросать на тебя, но…– Хорошо, хорошо, все в порядке. Мне надо только размешать салат и сделать гороховый суп. А вы идите. – Юдоре очень понравился подобный сюрприз. – И снимите фартук, прежде чем уйти.– Поедем в моей машине, – сказал Брюс. – Я арендовал ее в аэропорту. Я уже отвез свои вещи в гостиницу. Я там снял номер из нескольких комнат. У меня слишком много вещей для одной комнаты. Вернемся туда позавтракать, я умираю с голода. Сегодня утром я только выпил чашку кофе.– Ты привез все свои вещи в Сент-Луис? Я не понимаю…– Это длинная история. Но сейчас не время. Расскажу тебе, когда сядем. – Он торопился. На него не было похоже, чтобы он так быстро говорил.– Ну, – начал он, когда они сидели в тихом зале ресторана гостиницы, затемненном занавесками и с коврами на полу. – Ну, вот так. Сотни лет прошло с тех пор, как я в последний раз был здесь. Помнишь нашу прощальную вечеринку перед тем, как мы все переехали в Нью-Йорк? Ты изменилась, – сказал он, испытующе глядя на нее. – Не понимаю, в чем дело, но мне это нравится. Ты выглядишь выше.Внезапно она смутилась:– Как я могу выглядеть выше?– Что-то неуловимое, может быть, как-то иначе стоишь или как-то иначе вошла в ресторан. Как-то энергично и уверенно. Но я не хочу сказать, что мне не нравилось, как ты выглядела и ходила раньше. Ты знаешь это, Линн.Она не ответила. Том тоже наговорил ей кучу комплиментов, и она больше не обращала на них внимания.– Ты выглядишь умиротворенной, – сказал Брюс, изучая ее лицо. – Да это видно.– Ну, я примирилась со многими вещами. Я думаю, одна из них тебя обрадует. Некоторое время тому назад я пришла с несколькими женщинами на чай в тот дом, где Кэролайн упала в пруд, и впервые я смогла вспомнить, как это произошло, не обвиняя себя в случившемся. Я приняла это и почувствовала себя свободной, – спокойно закончила она. – Это твоя заслуга, Брюс. – Она улыбнулась. – Теперь расскажи мне о себе, что произошло.Он начал.– Как ты помнишь, я согласился с этой должностью, потому что хотел уехать подальше. И целиком погрузился в работу. Это был просто подарок судьбы. Мы все работали как бобры, и я думаю, мы многого добились. Компания осталась довольна. Я даже получил письмо от Монакко, в котором он предлагал мне должность в Москве. Ну, я почти что согласился. Но потом я решил вернуться домой.– Почему ты так поступил? Ты был на пути к большой карьере, может, даже мог бы подумать о том, что со временем сможешь занять кресло президента компании, – сказала она, вспоминая, как Роберт мечтал об этом кресле.– Ну, этого мне захотелось бы в последнюю очередь – руководить международной корпорацией, со всей ее политикой. Хорошо, что находятся люди, которые мечтают об этом, так же, как некоторые мечтают стать Президентом Соединенных Штатов, но мне и этого не хочется. Я сказал им, что хочу вернуться в свой старый город, сюда, в Сент-Луис. Но теперь я буду начальником местного отделения. Это большая власть, я думаю.– А почему не в Нью-Йорк, в конце концов?– Я никогда не любил Нью-Йорк. Конечно, для некоторых людей это хорошее место, для миллионов тех, кто там живет, и для миллионов тех, кто хотел бы там жить, но есть еще миллионы, включая меня, которые не хотят там жить, – твердо закончил он.Но любопытство не давало Линн покоя.– Поэтому ты сразу же приехал сюда? Это было необязательно.На этот раз он ответил не так твердо, почти с нерешительностью:– Я полагаю, я хотел доказать, что я не хуже Роберта. Это гордыня, но, мне кажется, я могу делать все, что он мог, и делать это не хуже его. Я знал, что он меня не любил и был обо мне невысокого мнения.Пораженная, она продолжала его расспрашивать:– Но почему тебе есть дело до мнения Роберта?– Я тебе сказал. Гордыня. Человеческие существа – странные создания. Так что теперь, когда я доказал, что могу, мне теперь все равно.Это странное признание неожиданным образом затронуло ее сердце.Он не поднимал глаз от своей тарелки, но вдруг, посмотрев прямо на нее, сказал как-то застенчиво:– Я получил письмо от Тома Лоренса, после того, как он побывал здесь у тебя месяца два тому назад.– Да, он был здесь.И по-прежнему смущенно, Брюс продолжал:– Значит, у вас с Томом что-то серьезное.– Я не знаю, почему ты так подумал. Он приезжал не специально для меня. У него были дела в городе, и он просто заглянул ко мне. Он славный человек и не лишен своеобразного очарования. – Она улыбнулась. – Но он не для меня и я не для него.– В самом деле? – Карие глаза Брюса расширились и заблестели. – Я подумал, что он приезжал специально тебя повидать. Он ничего определенного мне не писал, но все равно, я был готов к чему-то в этом роде. – Брюс запнулся. – Я всегда думал, что ты и он…Она сказала решительно:– Были моменты, когда у меня возникали мимолетные мысли, но это было скорее от отчаяния, я думаю, мне тогда все еще казалось, что женщина не может без мужчины. У меня это прошло. Видит Бог, мне на это понадобилось много времени.– Не хочешь ли ты сказать, что ты отказываешься от мужчины после того, что ты пережила?– Я этого не говорила.Они заспорили. Если бы они уклонялись от прямого ответа, они бы оба опустили оружие и отступили. Она почувствовала, что у нее усилилось сердцебиение.– Я рад, что это не Том, – внезапно сказал Брюс.– Ты рад?– Это – это кто-нибудь еще?– Нет. Он мог бы быть, их могло бы быть больше одного, но я не стала, я не захотела никого из них.Она огляделась. За соседними столиками сидели люди и разговаривали тихими голосами Бог знает о чем. О фильмах, которые они посмотрели прошлым вечером, а может быть, о том, что они собираются сделать со своими жизнями. И она пожелала, чтобы Брюс не возвращался сюда насовсем, где она неизбежно должна была встречаться с ним и обходиться как с кузеном или добрым старым другом. До этого момента, несмотря на свою непроходящую тоску, она не понимала, насколько глубокой была эта тоска; она всегда ее подавляла. Она сидела, а рядом, в одном дюйме от нее, были его горячие губы и теплые руки. Они будут изредка встречаться во время ленчей, улыбаться, а затем расходиться до следующего раза, и это будет все.Она хотела вскочить и броситься бежать. Но такие вещи не делают. Надо все скрывать и страдать про себя.– Несколько недель тому назад мне попалась та пачка снимков, которые ты мне дала, – сказал он. – Я разложил их и смог совершить путешествие во времени. И у меня наступило прозрение.Удивленная этим словом, Линн подняла глаза и встретила его долгий, серьезный взгляд.– Я увидел все, и тебя, и себя с полной ясностью. Я был потрясен внезапным пониманием того, что я должен делать. – Облокотившись о стол, он протянул руки и накрыл ими ее ладони. – Ты всегда была мне очень дорога, я не знаю, чувствовала ли ты это или нет. Но не пойми меня неправильно, я не должен тебе рассказывать, как я любил Джози. Поэтому, как я мог допустить, что там и для тебя есть место? Как я мог?Ее глаза наполнились слезами, и она не ответила.– Скажи мне, я не опоздал? А может быть, слишком рано? Скажи мне.Она ответила очень тихим голосом:– Нет. Не слишком рано и еще не поздно. Улыбка разлилась по его лицу, с губ на глаза, они зажглись янтарным огнем. Улыбка была заразительна, Линн принялась смеяться, а слезы из ее глаз продолжали капать.– Как я люблю тебя, Линн! Должно быть, я любил тебя годы и не знал об этом.– А я – я вспоминаю день, когда ты уезжал. Я повернула за угол, а ты махал мне рукой…– Не надо. Не плачь. Теперь все хорошо. – Он сдвинул кофейную чашку в сторону. – Пойдем поднимемся наверх. Время пришло. * * * Подумать только, что сегодня утром по дороге на работу она думала о нем с таким желанием и таким горьким чувством «никогда больше!».– Любовь средь бела дня, – прошептала она. На этот раз не было сожалений, не было стремления найти утешение, не было вины, а была только одна открытая, доверчивая, нескрываемая радость. Крепко обнявшись, они откинулись на подушки.– Я так счастлив, – вздохнул Брюс. – Давай не сразу пойдем к тебе домой. Нам надо поговорить.– Хорошо. О чем мы будем говорить?– У меня в голове много всяких мыслей. Быть может, когда-нибудь, когда нам надоест заниматься тем, чем мы занимаемся, мы могли бы открыть загородную гостиницу. Что ты об этом думаешь?– Дорогой, можно рассмотреть все варианты.– Мы меблируем ее старинной мебелью. Я привез некоторые антикварные вещи из Европы, Бидермейер, они идут по морю. Ты будешь удивлена, как хорошо они сочетаются с другими вещами, я этого раньше никогда не любил, но…Внезапно он засмеялся своим громким заразительным смехом.– Что смешного?– Я подумал о тех временах, когда меня надували. Те старые предметы, которые я так старательно реставрировал… Один тип рассказал мне, что есть место в Германии, где их изготовляют и посылают сюда, все разбитые и обезображенные пятью слоями облупившейся краски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41