– Эмили на секунду перевела взгляд кверху, на потолок, она размышляла: – Видите ли, мы не такие современные. Может быть, я более современная, чем Харрис. У него очень религиозная семья. Каждое воскресенье они ходят в церковь. Он ходит тоже, и они хотят, чтобы все было, как полагается. Они очень хорошие люди, на самом деле. Харрис не был бы таким, какой он есть, если бы не они.Роберт поднял голову и посмотрел через кровать на Линн. Его губы сложились в усмешку. Она поняла, что означает эта усмешка. Но он ничего не сказал. И она сама до сих пор не могла найти, что сказать.– Вы не поверите, – сказала Эмили, – но это было только один раз. Я клянусь. – Когда никто из них ничего не произнес, она продолжала: – Я любила его. Я люблю его и теперь. Так случилось. Это было один раз, когда мы собирались поехать на озеро, и…– Нет, – сказал Роберт грубо. – Нет. Мы не должны слышать об этом.Он не хотел представлять себе свою дочь с мужчиной, не хотел думать об Эмили и сексе в одно и то же время. Ладно, это можно понять, предположила Линн.Теперь Эмили взяла ее за руку.– Ты знаешь, мама, – сказала она. – Ты понимаешь, что такое любить, даже если и нельзя. – И она посмотрела на мать долгим, серьезным, многозначительным взглядом, таким долгим, что Линн, внезапно пронзенная болезненным воспоминанием, первая отвела взгляд. Как будто Эмили хотела о чем-то напомнить ей, как будто они были соучастниками.Затем вернулась няня. Было пять часов, время обеда.– Посещение закончено до вечера, – извиняясь, сказала она. – В любом случае, раз Эмили становится лучше, вы должны почувствовать себя спокойнее.– Ты, должно быть, ужасно устала, мама, – улыбнулась Эмили. – Ты ведь на пятом месяце, правда? Иди домой и отдохни.Когда они были на полдороге к дому, Линн пришло на ум, что Эмили ни разу прямо не обратилась к Роберту.Когда они въехали на подъездную аллею, перед их домом остановилась другая машина. Двое мужчин вышли из нее и направились к ним. Один был Харрис в своих аккуратно отглаженных брюках, а другой, того же роста, с такими же густыми каштановыми волосами, но старше, без сомнения, был его отец, одетый в полицейскую форму.– Ох, нет, – сказала Линн громко.– Спокойно. Я все улажу.Они встретились позади машины Роберта. Юноша, подобно Линн, был испуган, но его отец вышел вперед.– Я лейтенант Уэбер. Мой сын пришел с вами поговорить. Говори, Харрис.Роберт сделал рукой предостерегающий жест:– Я ничего не хочу от тебя слышать. Ничего. Юноша покраснел. Кровь бросилась ему в лицо.Казалось, он сейчас загорится.– Мне хотелось бы избить тебя до неузнаваемости, – сказал Роберт, сжав в кулак высоко поднятую руку.– Мистер Фергюсон, – сказал отец, – возможно, если мы войдем внутрь и поговорим…– Нет. Там моя младшая дочь, и я, во всяком случае, не хочу видеть вас и его в моем доме. Я не хочу говорить с ним.– Тогда разрешите ему поговорить здесь. Пожалуйста, мистер Фергюсон. Это займет всего несколько минут.– Я просто хочу, чтобы вы знали, – сказал Харрис, – трудно подобрать слова, но… я так ужасно сожалею, я никогда не забуду этого, пока я жив. – Все его тело тряслось, но он поднял голову и расправил плечи. – Мне стыдно. Мне ужасно стыдно, и я опечален из-за Эмили, так как я люблю ее. Я не знаю, что еще сказать, мистер Фергюсон. – Он слегка всхлипнул, и его кадык задрожал. – Вы всегда так хорошо относились ко мне, и…Его отец продолжил вместо него:– Я всегда говорил ему, всегда, пока он становился взрослым, что у него две маленькие сестры и что он должен обращаться с девушками так, как он хочет, чтобы обращались с ними.Роберт прервал его:– Послушайте, лейтенант, это все очень приятный разговор, но в нем нет смысла. Разговор не может уничтожить факты или сделать так, чтобы мы почувствовали себя лучше. Факты заключаются в том, что Эмили чуть не умерла…– Нет, Роберт, – мягко сказала Линн, – нет, не представляй вещи хуже, чем они есть на самом деле.– Моя жена – сентиментальная женщина. Она не хочет слышать, когда говорят правду. Вам хорошо вести здесь вежливый разговор, юноша, ведь это не вы сейчас лежите и страдаете.Глаза Харриса заблестели, и Линн попыталась перехватить его взгляд. У нее появилась одна мысль. В конце концов не изнасиловал же он Эмили. Это касается их обоих.Лейтенант Уэбер словно прочел ее мысли:– В конце концов, это касается их обоих, – напомнил он вежливо, затем пристально посмотрел на холм, где на деревьях уже спустилась тьма. – Видит Бог, такое и раньше происходило.Между двумя мужчинами завязался спор, а Линн и Харрис стояли рядом.– Это не мое дело. Меня беспокоит только этот случай.– Разумеется. Как отец девочек я это понимаю. Вопрос состоит в том, что теперь будет с молодыми людьми?Так или иначе, в подобной ситуации ответственность всегда лежит на юноше. Однако он вел себя с достоинством. А Роберт становился все тверже, не допуская лазейки для сближения точек зрения.– Мы с его матерью уже много с ним об этом говорили, можете не сомневаться, что он никогда не забудет этого, – настаивал лейтенант Уэбер.– Он, видимо, плохо вас слушал. Если бы он был моим сыном, я сломал бы ему шею.Отец положил руку на плечо своего сына.– И чего бы вы этим добились?– Пусть бы немного пострадал.– Вы думаете, что он не страдает? Он хороший парень, такой же, как Эмили. Она была в нашем доме, и мы ее хорошо знаем. Она прекрасная девушка, самая прекрасная. Они совершили ошибку, грубую, но не неисправимую. Теперь мы должны подбодрить их и помочь им.– Я пойду в дом, – сказал Роберт. – Мы прошли сквозь ад, моя жена и я, а сейчас тратим наши силы, слушая пустую болтовню. Извините нас. – Гравий захрустел под его каблуками, когда он направился к дому.– Мне жаль, что вы думаете, будто это пустая болтовня, мистер Фергюсон. Харрис пришел сюда как мужчина, чтобы встретиться с вами. В нашей семье его учили уважать всех. Он не занимается всякой современной ерундой. Он ходит в церковь, он не тот тип, который курит гашиш, извините за выражение, – это он сказал, наклонившись к Линн, – каждая девушка, которую он…Роберт злобно вскипел:– Нет, – сказал он, – не каждая девушка. Только девушка из семьи, подобной нашей, из дома, подобного нашему. – Он махнул рукой в сторону дома. – Не такая уж глупая идея, чтобы приходить в дом, чтобы совать нос в чужие дела и всюду здесь шнырять, стремясь подняться с самого дна.Линн в ужасе закричала:– Роберт! Роберт!– Не вмешивайся, Линн. Такие люди, как он, думают, что, если им удастся прокрасться в такое место, которое им не принадлежит, они и сами станут лучше.– Постойте, постойте минутку, мистер Фергюсон. Не обращайтесь со мной в таком высокомерном тоне. Я не переношу этого.– Папа, ради Бога, не надо! Пожалуйста, не надо спорить, – умолял Харрис.– Не беспокойся, сын. Ты пойди и посиди в машине. Иди сейчас же, я недолго.Когда сын отошел на такое расстояние, что не мог слышать, отец продолжил разговор:– Я пришел сюда со своим сыном как джентльмен. Я предполагал войти в ваш дом, чтобы ваши соседи через дорогу не узнали меня в моей форме. Я хотел пощадить вас еще раз, так же как я пощадил вас раньше. Я не собирался рассказывать вам об этом ради Эмили и Харриса, я не хотел этого, но вы вынудили меня. Вы говорите, что мы – это дно? Не вам судить об этом!– Объясните, что вы имеете в виду, – сказал Роберт, – и понизьте свой голос, пока вы здесь.– Да, это неплохая мысль, – ответил полицейский. – Для вас было бы лучше, если бы вы понизили голос той ночью, некоторое время тому назад, когда вы избивали свою жену.– Ох, лейтенант, ох, пожалуйста, – взмолилась Линн.– Миссис Фергюсон, я сожалею, но я должен сказать. Я тоже человек. Может быть, как раз хорошо, что мистер Фергюсон услышит правду.Сердце Линн забилось. В ее голове пронеслась мысль, что даже в ее возрасте может случиться сердечный приступ. Как быстро может биться сердце перед тем, как оно откажется работать?– Разрешите сказать вам, – продолжал Уэбер.Я был вызван сюда, я был в тот вечер на дежурстве, когда пришел вызов летом, некоторое время тому назад. Люди, живущие через дорогу, вышли на улицу, для вечерней прогулки и, проходя мимо вашего дома, услышали, что у вас что-то происходит. Поэтому они позвонили в полицейский участок, и я подошел к дому. Я стоял в темноте и слышал достаточно, чтобы понять, что происходит. Я мог бы привести вас к порядку на месте. Однако я не собирался причинять беспокойство Эмили.Роберт тяжело дышал, а Уэбер продолжал:Мы очень любим Эмили. Мы знаем, что она собой представляет. Надежная. Я бы ни за что на свете не хотел причинить ей боль. Поэтому я сказал людям через дорогу, что произошла ошибка, и, вернувшись обратно в участок, спрятал запись о вызове, предал его забвению. Поэтому не говорите мне о вашей прекрасной семье, мистер Фергюсон, или о каком-нибудь «дне». – Он повернулся к плачущей Линн: – Я знаю, вы ожидаете ребенка, миссис Фергюсон, и все это волнение вредно для вас. Я очень сожалею об этом. Обо всем. Если что-нибудь, когда-нибудь я смогу для вас сделать, знайте, где бы я ни был, где бы мы с Харрисом ни были…– Да, вы можете сделать что-то, – сказал Роберт. Он дрожал. – Вы лживый ублюдок. Вы ничего не видели, когда были здесь, и вы прекрасно знаете, что это так. Вы просто пытаетесь меня запугать. Ладно, считайте, что у вас ничего не вышло. Теперь уходите отсюда, вы и ваш прекрасный отпрыск. И никогда не приходите сюда. Это то, что вы можете для нас сделать, и это все, что я могу сказать.– Это как раз то, что я намеревался все время сделать, мистер Фергюсон. Спокойной ночи, миссис.Минуту оба молчали. Линн была потрясена, она оцепенела, как в тот день, когда Брюс сказал об Эмили. Звук пыхтевшей старой машины Уэбера замер где-то вдали на дороге, прежде чем Роберт заговорил:– Перестань плакать. Плачь об Эмили, а не об этом мусоре. – Он нагнулся в сумерках, чтобы вглядеться в ее лицо. – Не говори мне, что тебе жаль этого подлого парня. Да, для меня это не было сюрпризом. Полагаю, что для тебя тоже.– Роберт, я удивлена.– Можно себе представить. Это ведь ты.– Может быть, это так.Жалость, подобно волне, разлилась по ней. Жалость ко всему: к ребенку, потерявшему в толпе и зовущему свою мать, к дрожащей собаке, брошенной на краю дороги, к Эмили, такой испуганной, такой пристыженной, а также к этому молодому человеку, заплатившему такую высокую плату за несколько минут естественной страсти. И теперь, на этот раз безошибочно, она почувствовала, как внутри нее шевелится ребенок, сгибает свои тонкие ножки и ручки, вытягивается и готовится войти в этот трудный мир.– Во всяком случае, мы видели их в последний раз, – сказал Роберт, когда они вошли в дом. – Если он когда-нибудь придет сюда, ты выгонишь его. Но он не осмелится. Они вошли внутрь, и Роберт налил себе выпить. Его рука дрожала. – Мое сердце бьется как механический молот. Такие дела никому не идут на пользу, это несомненно.– Конечно, – сказала она, вытирая мокрые щеки. В комнате ее охватило ощущение ужасного стыда за мужа. Она впервые видела, как другой человек противостоял Роберту и победил его. Победил Уэбер, в этом не могло быть сомнения.Он проглотил выпивку и зашагал по лестнице, зовя Энни.– Мы дома, дорогая. Что ты делаешь?– Домашнее задание, – был ответ.– Какое домашнее задание?– По географии.– Есть ли у тебя с собой атлас?– Да.– Хорошо. Молодец. Оставайся у себя. Мы с мамой должны поговорить, перед тем как ты спустишься вниз.– О чем мы будем говорить?– О том, что мы собираемся делать, естественно. Я хочу забрать ее из этой школы. Устроить в частную школу, где она не будет встречаться с ним. Я не хочу, чтобы она встречалась с ним, даже проходя по вестибюлю.– Ты не сможешь сделать этого по отношению к ней, не можешь разбивать семестр в выпускном классе.Он подумал и признал:– Да, ты права. Но я собираюсь поговорить с Эмили… Ох, не беспокойся, я вижу по твоему лицу, что ты разволновалась. Я буду очень миролюбив, без обвинений, потому что она достаточно натерпелась. Но я собираюсь все-таки поставить все точки над «и». Я хочу, чтобы она отдохнула дома неделю или около того, и когда она опять пойдет в школу, то скажет, что у нее был грипп.Он ходил взад-вперед по комнате такими твердыми шагами, что хрустальные подвески на настенных канделябрах издавали музыкальный звон.– Я хочу, чтобы ты постоянно строго наблюдала за ее свободным временем, Линн. Я хочу знать, куда она ходит, с кем и когда возвращается домой, а это серьезно. Ты поняла? – Он увеличил свой шаг. – Черт возьми! А жизнь казалась такой хорошей.Линн согласно кивнула, и он продолжал:– Я хочу сохранить то, что я начал в Мэне, сохранить импульс. Я хотел увезти всех куда-нибудь на День Благодарения, а потом и на Рождество, и в феврале проводить все школьные каникулы вне дома. Но раз это случилось… придется придумать что-нибудь еще: уик-энд на лыжах, билеты в театр, суббота в городе – все что угодно, лишь бы держать нашу девочку подальше от неприятностей.Так он прошел всю длину комнаты, подобно генералу, организующему кампанию. Все мрачное было благополучно похоронено.По крайней мере, печально думала Линн, слова Уэбера подействовали на Роберта отрезвляюще. Он больше не обвинял меня в том, что Эмили попала в беду.Эти слова сами повторялись в печальном молчании: Эмили попала в беду.– Я так ужасно устала, – печально сказала Линн. Роберт посмотрел на нее:– Да, ты действительно выглядишь измотанной. Иди спать. Я посмотрю, что делает Энни.Она шла тяжело. Ей было трудно снять платье через голову, отбросить покрывало и лечь в постель. Все же прошло не так много времени, прежде чем она впала в тяжелый, глубокий сон. Всю ночь ей снились кошмары.От страха она закричала и проснулась. Роберт держал ее, нежно приговаривая:– Что с тобой?– Ничего, ничего, – пробормотала она.Он гладил ее вздрагивающее тело, стараясь успокоить:– Нервы. Нервы. Ты слишком много пережила. Успокойся. Я здесь. Я здесь.
– Итак, ты дала мне слово, Эмили? – спросил Роберт.– Я уже дала тебе его, – ответила она, лежа на софе.– Это для твоего же собственного блага, Эмили. Ты была на волоске от смерти. Как ни ужасен был выкидыш, – он на минуту запнулся, – это все же было легче, чем если бы обернулось иначе. Вся твоя жизнь, твои честолюбивые планы – все пошло бы насмарку. – Он сделал безнадежный жест. – Итак, теперь ты должна отдохнуть, – сказал он, вставая, и улыбнулся ободряюще. – Я должен спешить на последний поезд. Думаю, на моем столе скопились горы работы. – Дойдя до двери, он снова вернулся. – Ох, да, совсем забыл. В субботу мы идем в оперу. Тебе придется сделать свое домашнее задание в воскресенье. И Энни тоже.– Папа так здорово все уладил, – сказала Эмили, когда Роберт ушел. – Все распланировано. Ты нажимаешь кнопку, и выскакивают ответы на все твои вопросы. Быстро и легко.– Это хорошо, Эмили. Твой отец хочет тебе только добра. Неужели ты думаешь, что он сейчас ничего не понимает, а?– Надеюсь, понимает. Понимает, что я вижу его насквозь. Делай в воскресенье свое домашнее задание – это значит, не уходи из дома. Я постоянно держу тебя под наблюдением.– Это неправда. Ты слышала, что он разрешил тебе встречаться с другими мальчиками.– Я не хочу встречаться с другими мальчиками. Я хочу быть с Харрисом. Я хочу, чтобы мне доверяли.Линн подняла брови:– Доверяли? Ну, в самом деле, Эмили.– Это случилось один раз, мама. Прежде всего мы очень редко оставались вместе одни. Все лето мы были на озере с компанией, ты же знаешь. Ты веришь мне, а?Ее голубые глаза, влажные, как лепестки, были прекрасны. Было бы удивительно, если бы он мог устоять, подумала Линн.– Ты веришь мне? – повторила Эмили.– Да. Но ты видишь, что может произойти только от одного раза.– Мы хотели пожениться.– О, Боже мой, Эмили, ты слишком молода.– Мне восемнадцать. Тебе было только двадцать.– Это совсем другое. Твой отец был старше.– Мой отец? Да, и посмотри, что имеешь.Линн предпочла проигнорировать сарказм и только сказала:– Харрис, или ты, или вы оба можете передумать, ты знаешь.– Нет. Так же как не передумаем поступать в медицинский колледж. И это ужасно, что папа сказал, будто Харрис хотел сделать лучше для себя, потому что у нашей семьи больше денег, – произнесла Эмили с горечью. – Он сказал грубую, злую и глупую вещь. Харрис звонил мне в больницу как раз перед тем, как вы собирались забрать меня домой, и рассказал мне об этом.– Твой отец был вне себя, беспокоясь о тебе. Я никогда не видела его в таком состоянии. Люди говорят такие вещи, когда они доведены до отчаяния.Линн чувствовала, что она попала в ловушку. Но Харрис не присутствовал, его отослали в машину, когда его отец говорил о той ночи прошлым летом. Она пыталась быстро воссоздать в уме ту сцену. Очевидно, Уэбер не хотел, чтобы Харрис слышал об этом. Он был порядочным человеком и сделал все возможное, чтобы скрыть случившееся. «Я спрятал запись о вызове», – сказал он. Спрятал. Нет, он не мог сказать об этом Харрису.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41