– спросила она.
Эд кивнул.
– Это феноменально. Этот парень мог бы парить в небесах, но он такой брюзга. Я называю его «обреченный романтик». Эти его мрачные, томные портреты, которые мы делаем, не так уж далеки от оригинала. Актрисы преследуют его, но никто по-настоящему не может зацепить. Понимаешь, он так заворожен одной чокнутой девчонкой…
– Майя? – Маккензи вонзила зубы в жареную морковку. – Она живет как монашка. Он никогда не добьется ее. Я давно не разговаривала с ней по этому поводу – даже не знаю, почему. Она прислала мне очень милое письмо, когда умер Элистер. Я должна была бы ответить, но… Было в нем что-то холодное, как лед. Хотя я без ума от ее платьев. Это так классично! Изделия Дэвида тоже настоящий класс. Где вы находите такие потрясающие ткани?
– Их полно везде, – ответил Эд. – просто твои братья не подпускают тебя близко к этикеткам с ценами.
– Эдди, они пытаются контролировать меня… – начала она, но он нежно остановил ее, прижав пальцы к губам Маккензи.
– Я больше не работаю с вами, – напомнил он ей, – а если бы и работал, то никогда бы не встал между тобой и твоими братьями.
– Ты их не любишь, ведь правда? Эд пожал плечами.
– Теперь, когда я управляю моей собственной компанией, я вижу, как можно действовать, не эксплуатируя других людей.
– Кого они эксплуатируют? Меня?
– Ты что, смеешься? – Он улыбнулся. – Ты владеешь четвертью фирмы и получаешь четверть доходов. Я говорю об этих несчастных швеях в Лос-Анджелесе.
– А что с ними? – вцепилась в Эда Маккензи. – Реджи и Макс управляют предприятием, не так ли? Или они заставляют всех соглашаться на очень низкие ставки?
– А ты знаешь, что это означает в Калифорнии? Я думаю, ты для этого достаточно осведомлена в политике?
– Черт возьми, да! – заявила она с негодованием. – Господи, меня едва не арестовали за пикетирование, препятствующее покупателям салата-латука у Гристиди в прошлом месяце. Я не ела месяцами виноград…
– Давай забудем об этом, – пробормотал Эд.
– Обещай мне, что всегда будешь сообщать мне, если что-то делается не так, – потребовала она. – Значит, мы недоплачиваем нашим рабочим?
Эд покачал головой.
– Я не собираюсь вмешиваться в это дело. У меня хватает проблем и с тобой, – сказал он, оглядываясь в поисках своего пиджака.
Маккензи положила ладонь на его руку, когда он попытался надеть пиджак.
– Не хочешь остаться до вечера, бэби? – Она умоляюще взглянула ему в лицо. – Я могу сказать няне Джордана, чтобы она вывезла его пораньше, и сделаю вид, что ты пришел к бранчу…
– Я уже говорил тебе, Мак, что не намерен таиться здесь. Ты знаешь, как я себя чувствую, но если ты не хочешь выйти замуж, давай ограничимся днем. Я ждал тебя достаточно долго, мне почти тридцать, и я тоже хочу иметь семью.
Он быстро поцеловал ее у двери и вошел в лифт, даже не помахав ей, как обычно.
Миссис Эд Шрайбер, думала она, возвращаясь в гостиную. Может ли она позволить себе стать ею? Она передернула плечами и взяла журнал. Это было слишком трудное решение, чтобы принять его прямо сейчас, и в конце концов это дело не первостепенной важности. Ее неотложной задачей стало выяснить, как обращаются с работницами ее фабрик в Калифорнии.
– Свежих гвоздик! – говорил Уэйленд по телефону. – Массу гвоздик! Белых! Никаких других, кроме белых! Мы сделаем из них гирлянды, которые будут указывать путь к лифтам! Может быть, за ними спрячутся некоторые из трех тысяч сотрудников службы безопасности! – Он занимался своим привычным делом, организуя вручение наград в «Хедквотерз». – Уберите имя Корал из программ, – предупредил он Донну Брукс в телефонном разговоре. – Это то дело, которое нельзя поручать Колину… Она может стать чудесным сюрпризом для всех.
Майю стал бить озноб, когда она услышала, что ей предстоит получить престижную награду, которая в этом году будет вручаться в октябре. Частично это возбуждение спало, когда она узнала, что вручать ее будет Корал.
Донна Брукс, между тем, больше била в барабаны, чтобы обеспечить себе рекламу и очаровать всех, кого только можно, на своей инаугурации в качестве нового главного редактора «Дивайн». После того, как Корал положила начало этой традиции, вечер присуждения награды «Дивайн» превратился в самое важное торжество года для всего мира моды – то был их Оскар. В этом году Ллойд Брукс решил использовать его, чтобы собрать самых больших знаменитостей. Объявив, что все пожертвования в ходе церемонии пойдут на благотворительные цели, организаторы завлекли представителей многих групп общества и мира моды. Некоторые специально прилетели из Европы. Обещали появиться такие звезды, как Лайза Минелли, Лорен Баколл и Катрин Денев. «УУД» и «Лейблз» планировали посвятить этому событию очередные номера полностью.
– Это должно стать самым выдающимся событием года в мире моды! – счастливо посулил Колину Уэйленд. – После Корал работать с Донной Брукс одно удовольствие. По большинству вопросов мы понимаем друг друга с полувзгляда. И она превосходно влияет на своего мужа. Что Корал наденет?
– Она выбрала длинное черное облегающее платье с блестками.
– От Баленсиаги?
– Конечно, она говорит, он единственный дизайнер…
– Тогда она просто бросает вызов индустрии моды – он больше не занимается дизайном!
Уэйленд ухмыльнулся. Колин с раздражением наблюдал за ним. Они сидели в их любимом ресторане «Дивертименти» в один из свободных от общения с Корал вечеров. До празднества оставалось всего два дня, и оба были уже совершенно измотаны работой.
– Как она будет выглядеть? – спросил Уэйленд, наматывая на вилку тонкие, как волос, спагетти, – я вызвал Элизабет Арден, чтобы она привела ее в форму. Я нанял мастера-парикмахера и Пабло, чтобы сделать специальный макияж. Ты знаешь, он особенно умело восстанавливает потрепанные лица.
Колин мрачно кивнул.
– Я думаю, она будет о'кей. Корал обещала мне, что перестанет колоться, и я верю ей. Нужно доверять ей, я полагаю. Она говорит, что отдыхает перед событием.
– Она нашла работу? – спросил Уэйленд. Колин сделал гримасу.
– Никто не хочет идти на риск и нанимать ее. Должно быть, боятся, что могут проснуться с соляной кислотой на волосах, но разве можно их осуждать за это? Если я проведу ее благополучно через церемонию вручения награды, то настою, чтобы она поехала со мной недельки на две в Прованс – просто для отдыха в уединении. Неприятность еще и в том, что она слишком много тратит на свои наркотики, я думаю, что она может не наскрести даже на проезд.
Уэйленд доел спагетти, вздохнул и сказал:
– Я заплачу за эту поездку, Колин. Я обязан ей столь многим. К тому же мне просто жаль ее.
– Нужно заставлять ее есть, – жаловался Колин. – Я приношу ей все деликатесы, которые она раньше любила, но сейчас она только пьет. Если она будет и дальше так разрушать себя, то скоро станет выглядеть так же плохо, как я. Может быть, тогда я соберусь с духом, чтобы предложить ей выйти за меня замуж.
– Ты шутишь! – Уэйленд сделал большие глаза, как раз когда официант поставил перед ними блюдо с птифурами.
– Нет, я абсолютно серьезен, – сказал Колин. – И я могу спасти ей жизнь.
Уэйленд подал знак официанту.
– Принесите нам кофе-эспрессо и счет.
Он поднял свой стакан и провозгласил тост.
– За то, чтоб ты спас жизнь Корал, а пока, чтобы она не спала с лица к вручению награды!
– Я не понимаю, почему я должна присутствовать при вручении награды, если мне ее не присудили… – мрачно сказала Маккензи по телефону.
– Ты хочешь выиграть ее в будущем году? – спросил Эд.
– Конечно. Ты думаешь, что я хочу остаться единственным дизайнером из нас троих – Дэвида, Майи и меня, не удостоенным ее?
– Тогда ты должна пойти туда на следующей неделе. И никаких «если» и «но».
– Эдди! – восхитилась она. Элистер никогда не пытался так излагать ей правила игры. – Ладно, – сказала она, делая вид, что уступает. – Но я не хочу сидеть возле Майи. Ты лучше позвони Уэйленду Гэррити или Донне Брукс, чтобы мне поменяли место. Скажи, что звонишь от моего имени.
Маккензи повесила трубку и набрала номер нового бухгалтера «Голд!» Джима Леопольда, который продемонстрировал полную неосведомленность об условиях на калифорнийских фабриках.
– Но вы, конечно, знаете, какова почасовая оплата у наших швей? – настаивала она.
– Я думаю, вам лучше спросить мистера Реджи или мистера Макса, миссис… э, леди Брайерли, – промямлил он.
– У них я спрошу в последнюю очередь, – отрезала она и повесила трубку.
Она пригласила мать на ленч, думая, что сможет у нее выяснить что-нибудь. Эстер Голдштайн последнее время держалась в отдалении – злилась, что Маккензи не спешит выйти замуж за Эда. На следующий день, когда она увидела в дверях свою мать в сопровождении Реджи, сердце у нее упало.
– Здравствуй, дорогая! – Эстер нежно поцеловала ее и вручила, как всегда, цветы и конфеты.
– Реджи, привет, – поздоровалась Маккензи с братом.
На нем был синий вытертый до блеска костюм, что напомнило ей одежду отца. К этому он добавил широкий засаленный галстук и – невозможно поверить! – болтающийся на шее медальон с символами Любви и Мира.
– Какой приятный сюрприз! – с сарказмом добавила Маккензи. – Чем обязана такой чести?
Она попыталась улыбнуться ему, но его присутствие нервировало ее: Реджи, приплясывая, вошел в гостиную. У него была привычка все бесцеремонно разглядывать с критической гримасой.
– Джордан скоро вернется из сада, – сказала она. – Садись, мама. – Потом обернулась к брату. – Твой визит как-то связан с моим вчерашним телефонным звонком Джиму Леопольду?
– Я думаю, это очень мило, что он захотел увидеться со своим племянником, – принялась болтать Эстер. Потом, не в силах остановиться, добавила: – Пожалуйста, не создавай трудностей, Маккензи. Оставь деловые проблемы своим братьям.
Маккензи почувствовала, что ее лицо вспыхнуло.
– Какого именно рода трудности я создаю? – спросила она.
– У нас нет никаких секретов, – с раздражением сказал Реджи. – Но сколько мы платим нашим швеям в Лос-Анджелесе, не имеет к тебе никакого отношения. Твое дело – заниматься дизайном.
Маккензи пристально смотрела на брата, она ненавидела его снисходительную манеру разговаривать.
– Черт побери, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к эксплуатации работниц! – выпалила она.
Он, разгневанный, повернулся к ней:
– Разве не по-твоему располагали магазины, оформляли интерьеры, подбирали ассортимент?
– Да, по-моему, потому что это бизнес!
– Производство – это тоже бизнес! Твои идеи и куриного дерьма не стоили бы, если бы мы не обеспечивали, чтобы все шло гладко.
– Реджи! Маккензи! Пожалуйста, не повышайте голос! – забеспокоилась Эстер. – Почему вы не можете разговаривать спокойно, как следует?
– Мы никогда не разговаривали друг с другом мило, – заметила Маккензи. – Мы всегда были вынуждены терпеть друг друга, но они никогда не уважали меня – ни раньше, ни сейчас.
Реджи зло посмотрел на нее.
– Только не поднимай волну! – предостерег он. – Тогда я буду уважать тебя.
Маккензи, не сводя с него глаз, опустилась на кушетку.
– Значит, это правда? – спокойно спросила она. – Это должно быть правдой, иначе бы ты так не разозлился.
– Что это значит, Реджи? – спросила Эстер. – О чем она говорит?
Реджи покачал головой.
– Я не верю ей, мама, – ответил он. – Подняли шумиху в газетах о ее фальшивом радикализме. Я знаю, это называется «по совести обращаться с рабочими». Но разве, Мак, ты не наслаждаешься, живя здесь в башне из слоновой кости? Разве ты не любишь, когда к тебе обращаются «леди Брайерли»? Люди, подобные тебе, могут себе позволить быть радикалами…
Маккензи встала и положила руки на плечи Реджи. Она пыталась найти в его лице хоть какие-то признаки эмоций, на которые она могла бы отозваться.
– Реджи, если мы наживаемся, обрекая на нищенское существование наших работниц, то я готова все бросить и поселиться в убогой квартире в Виллидж. Я так жила раньше и не могу сказать, что не была счастлива.
– Никто не наживается! – вскричал Реджи, сбрасывая ее руки. – Мы получаем прибыль – разве не для этого люди занимаются бизнесом? Мы не совершаем ничего такого, чего бы не совершали дюжины других фирм…
– Ты ублюдок! – Маккензи вцепилась в его пиджак, но он без усилий отбросил ее.
– Реджи! Маккензи! – Эстер кинулась к ним, схватившись за сердце. – Вы доведете меня до сердечного приступа!
– Ты видел эти мастерские? – спросила Маккензи, сверкнув глазами. – Там потогонная система? На что они похожи?
Реджи ухмыльнулся.
– Калифорния – это штат с жарким климатом. Что еще я могу тебе сказать? Ты думаешь, что мы приглашаем портних из Франции и устраиваем офисы с кондиционерами в Беверли-Хиллз? Мы должны считаться с накладными расходами.
– Я поеду туда и посмотрю сама! – Маккензи отвернулась от него и взяла мать за руку. – Я могу поступать только так, – констатировала она.
– Ты никуда не поедешь, Мак! – закричал Реджи.
– Почему? Что ты собираешься сделать? – рассмеялась Маккензи. – Посадить меня под домашний арест? Ты думаешь, что можешь ограничить мои передвижения? – Она подняла трубку телефона и набрала номер справочного бюро. – Пожалуйста, как позвонить в «Американ Эйрлайнз»?.. – Набирая следующий номер, она смотрела на мать и брата. – Я хочу заказать билеты в оба конца в Лос-Анджелес, один взрослый и один детский, первый класс, на пятницу…
– Отдай! – завопил Реджи, выхватил у нее трубку и опустил ее на рычаг. Маккензи издала возглас гнева. Она стала бороться за телефон, но Реджи без усилий удерживал его крепкой рукой.
– Разве для этого я растила вас? – запричитала Эстер. – Чтобы увидеть, как вы деретесь друг с другом? Почему вы не можете наслаждаться своим успехом? Ведь все работают так тяжело…
– Ты засранец! – крикнула Маккензи, ударила Реджи в подбородок и отскочила в сторону.
– Вы ведете себя как дикари! – рыдала Эстер. Входная дверь неожиданно распахнулась, и вошел дворецкий, ведя за руку Джордана. Они стояли в прихожей, ощутив, хотя и ничего не видя, напряженную обстановку.
– Хотите, чтобы мы вернулись попозже, леди Брайерли? – спросил элегантный японец.
– Мамочка! – Джордан кинулся поцеловать Маккензи, потом бабушку.
– Все в порядке, Ико. Приготовьте, пожалуйста, Джордану сэндвич. – Потом обратилась к матери – Уведи его из моего дома.
Реджи потянулся, чтобы похлопать своего племянника по плечу, но Маккензи быстро отвела Джордана в сторону.
– Хм… – фыркнул Реджи. – Я уже недостаточно хорош, чтобы дотронуться до Его светлости? Пошли, мама. – Он протянул руку Эстер, помогая ей подняться с кушетки.
Эстер с тревогой взглянула на дочь.
– Я все же не понимаю, почему вы с таким антагонизмом относитесь друг к другу. А как же наш ленч?
– Я приглашаю тебя на ленч, – утешал ее Реджи, ведя к двери. – Я угощу тебя лучшим ленчем.
– Маккензи, дорогая, – Эстер с затуманившимся взором обернулась к дочери. – Я не хочу, чтобы ты в таком состоянии отправилась в Калифорнию. Прислушайся к Реджи. Позволь ему и Максу заниматься этим. Они все делают для твоего блага. Вы уже миллионеры – чего вам надо? Платья приносят хороший доход, и это самое главное…
Маккензи в отчаянии покачала головой.
– Мама! Это вовсе не самое главное! Эксплуатация гораздо важнее! И почему ты никогда не уважаешь мое мнение?
Реджи подтолкнул мать к открытой двери, потом обернулся и бросил последнюю угрозу:
– Отправляйся в Лос-Анджелес, и тогда ты сразу вылетишь из нашей фирмы! Именно это я имею в виду! Вылетишь со своей титулованной задницей!
Маккензи рассмеялась:
– Это может быть самое лучшее, что только может произойти со мной! Потому что, если я обнаружу то, о чем подозреваю, черт возьми, то я устрою вам такое паблисити, что сотру «Голд!» в порошок! Никто не захочет покупать эти платья – и вы останетесь с большой пустой корзиной. Мама, я очень сожалею о ленче…
Реджи захлопнул дверь за матерью, на лице которой так и застыло выражение печали.
Маккензи подхватила на руки Джордана и поцеловала его.
– Мы с тобой отправляемся в Калифорнию! – сказала она.
* * *
Майя с наслаждением потянулась в постели на свежих простынях с кружевами. Было семь тридцать утра. Она снова ощутила в животе комочек страха. И тогда она вспомнила! Вечером будет празднование «Дивайн», вечером она предстанет перед всей индустрией моды и откроется не только то, что это она скрывается за именем Анаис Дю Паскье, но и то, что она – дочь Корал. Они должны будут обняться перед аудиторией и камерами. А что произойдет потом? Она не доверяла Корал, хотя Колин и сообщил ей, что состояние матери улучшилось.
Майя с неохотой поднялась с кровати, ее белая хлопковая ночная рубашка ниспадала с нее, как злая пародия на подвенечное платье. Она надушилась вечером после ванны «Шанелью», и этот аромат впитался в нее, заставляя чувствовать себя женственной и роскошной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Эд кивнул.
– Это феноменально. Этот парень мог бы парить в небесах, но он такой брюзга. Я называю его «обреченный романтик». Эти его мрачные, томные портреты, которые мы делаем, не так уж далеки от оригинала. Актрисы преследуют его, но никто по-настоящему не может зацепить. Понимаешь, он так заворожен одной чокнутой девчонкой…
– Майя? – Маккензи вонзила зубы в жареную морковку. – Она живет как монашка. Он никогда не добьется ее. Я давно не разговаривала с ней по этому поводу – даже не знаю, почему. Она прислала мне очень милое письмо, когда умер Элистер. Я должна была бы ответить, но… Было в нем что-то холодное, как лед. Хотя я без ума от ее платьев. Это так классично! Изделия Дэвида тоже настоящий класс. Где вы находите такие потрясающие ткани?
– Их полно везде, – ответил Эд. – просто твои братья не подпускают тебя близко к этикеткам с ценами.
– Эдди, они пытаются контролировать меня… – начала она, но он нежно остановил ее, прижав пальцы к губам Маккензи.
– Я больше не работаю с вами, – напомнил он ей, – а если бы и работал, то никогда бы не встал между тобой и твоими братьями.
– Ты их не любишь, ведь правда? Эд пожал плечами.
– Теперь, когда я управляю моей собственной компанией, я вижу, как можно действовать, не эксплуатируя других людей.
– Кого они эксплуатируют? Меня?
– Ты что, смеешься? – Он улыбнулся. – Ты владеешь четвертью фирмы и получаешь четверть доходов. Я говорю об этих несчастных швеях в Лос-Анджелесе.
– А что с ними? – вцепилась в Эда Маккензи. – Реджи и Макс управляют предприятием, не так ли? Или они заставляют всех соглашаться на очень низкие ставки?
– А ты знаешь, что это означает в Калифорнии? Я думаю, ты для этого достаточно осведомлена в политике?
– Черт возьми, да! – заявила она с негодованием. – Господи, меня едва не арестовали за пикетирование, препятствующее покупателям салата-латука у Гристиди в прошлом месяце. Я не ела месяцами виноград…
– Давай забудем об этом, – пробормотал Эд.
– Обещай мне, что всегда будешь сообщать мне, если что-то делается не так, – потребовала она. – Значит, мы недоплачиваем нашим рабочим?
Эд покачал головой.
– Я не собираюсь вмешиваться в это дело. У меня хватает проблем и с тобой, – сказал он, оглядываясь в поисках своего пиджака.
Маккензи положила ладонь на его руку, когда он попытался надеть пиджак.
– Не хочешь остаться до вечера, бэби? – Она умоляюще взглянула ему в лицо. – Я могу сказать няне Джордана, чтобы она вывезла его пораньше, и сделаю вид, что ты пришел к бранчу…
– Я уже говорил тебе, Мак, что не намерен таиться здесь. Ты знаешь, как я себя чувствую, но если ты не хочешь выйти замуж, давай ограничимся днем. Я ждал тебя достаточно долго, мне почти тридцать, и я тоже хочу иметь семью.
Он быстро поцеловал ее у двери и вошел в лифт, даже не помахав ей, как обычно.
Миссис Эд Шрайбер, думала она, возвращаясь в гостиную. Может ли она позволить себе стать ею? Она передернула плечами и взяла журнал. Это было слишком трудное решение, чтобы принять его прямо сейчас, и в конце концов это дело не первостепенной важности. Ее неотложной задачей стало выяснить, как обращаются с работницами ее фабрик в Калифорнии.
– Свежих гвоздик! – говорил Уэйленд по телефону. – Массу гвоздик! Белых! Никаких других, кроме белых! Мы сделаем из них гирлянды, которые будут указывать путь к лифтам! Может быть, за ними спрячутся некоторые из трех тысяч сотрудников службы безопасности! – Он занимался своим привычным делом, организуя вручение наград в «Хедквотерз». – Уберите имя Корал из программ, – предупредил он Донну Брукс в телефонном разговоре. – Это то дело, которое нельзя поручать Колину… Она может стать чудесным сюрпризом для всех.
Майю стал бить озноб, когда она услышала, что ей предстоит получить престижную награду, которая в этом году будет вручаться в октябре. Частично это возбуждение спало, когда она узнала, что вручать ее будет Корал.
Донна Брукс, между тем, больше била в барабаны, чтобы обеспечить себе рекламу и очаровать всех, кого только можно, на своей инаугурации в качестве нового главного редактора «Дивайн». После того, как Корал положила начало этой традиции, вечер присуждения награды «Дивайн» превратился в самое важное торжество года для всего мира моды – то был их Оскар. В этом году Ллойд Брукс решил использовать его, чтобы собрать самых больших знаменитостей. Объявив, что все пожертвования в ходе церемонии пойдут на благотворительные цели, организаторы завлекли представителей многих групп общества и мира моды. Некоторые специально прилетели из Европы. Обещали появиться такие звезды, как Лайза Минелли, Лорен Баколл и Катрин Денев. «УУД» и «Лейблз» планировали посвятить этому событию очередные номера полностью.
– Это должно стать самым выдающимся событием года в мире моды! – счастливо посулил Колину Уэйленд. – После Корал работать с Донной Брукс одно удовольствие. По большинству вопросов мы понимаем друг друга с полувзгляда. И она превосходно влияет на своего мужа. Что Корал наденет?
– Она выбрала длинное черное облегающее платье с блестками.
– От Баленсиаги?
– Конечно, она говорит, он единственный дизайнер…
– Тогда она просто бросает вызов индустрии моды – он больше не занимается дизайном!
Уэйленд ухмыльнулся. Колин с раздражением наблюдал за ним. Они сидели в их любимом ресторане «Дивертименти» в один из свободных от общения с Корал вечеров. До празднества оставалось всего два дня, и оба были уже совершенно измотаны работой.
– Как она будет выглядеть? – спросил Уэйленд, наматывая на вилку тонкие, как волос, спагетти, – я вызвал Элизабет Арден, чтобы она привела ее в форму. Я нанял мастера-парикмахера и Пабло, чтобы сделать специальный макияж. Ты знаешь, он особенно умело восстанавливает потрепанные лица.
Колин мрачно кивнул.
– Я думаю, она будет о'кей. Корал обещала мне, что перестанет колоться, и я верю ей. Нужно доверять ей, я полагаю. Она говорит, что отдыхает перед событием.
– Она нашла работу? – спросил Уэйленд. Колин сделал гримасу.
– Никто не хочет идти на риск и нанимать ее. Должно быть, боятся, что могут проснуться с соляной кислотой на волосах, но разве можно их осуждать за это? Если я проведу ее благополучно через церемонию вручения награды, то настою, чтобы она поехала со мной недельки на две в Прованс – просто для отдыха в уединении. Неприятность еще и в том, что она слишком много тратит на свои наркотики, я думаю, что она может не наскрести даже на проезд.
Уэйленд доел спагетти, вздохнул и сказал:
– Я заплачу за эту поездку, Колин. Я обязан ей столь многим. К тому же мне просто жаль ее.
– Нужно заставлять ее есть, – жаловался Колин. – Я приношу ей все деликатесы, которые она раньше любила, но сейчас она только пьет. Если она будет и дальше так разрушать себя, то скоро станет выглядеть так же плохо, как я. Может быть, тогда я соберусь с духом, чтобы предложить ей выйти за меня замуж.
– Ты шутишь! – Уэйленд сделал большие глаза, как раз когда официант поставил перед ними блюдо с птифурами.
– Нет, я абсолютно серьезен, – сказал Колин. – И я могу спасти ей жизнь.
Уэйленд подал знак официанту.
– Принесите нам кофе-эспрессо и счет.
Он поднял свой стакан и провозгласил тост.
– За то, чтоб ты спас жизнь Корал, а пока, чтобы она не спала с лица к вручению награды!
– Я не понимаю, почему я должна присутствовать при вручении награды, если мне ее не присудили… – мрачно сказала Маккензи по телефону.
– Ты хочешь выиграть ее в будущем году? – спросил Эд.
– Конечно. Ты думаешь, что я хочу остаться единственным дизайнером из нас троих – Дэвида, Майи и меня, не удостоенным ее?
– Тогда ты должна пойти туда на следующей неделе. И никаких «если» и «но».
– Эдди! – восхитилась она. Элистер никогда не пытался так излагать ей правила игры. – Ладно, – сказала она, делая вид, что уступает. – Но я не хочу сидеть возле Майи. Ты лучше позвони Уэйленду Гэррити или Донне Брукс, чтобы мне поменяли место. Скажи, что звонишь от моего имени.
Маккензи повесила трубку и набрала номер нового бухгалтера «Голд!» Джима Леопольда, который продемонстрировал полную неосведомленность об условиях на калифорнийских фабриках.
– Но вы, конечно, знаете, какова почасовая оплата у наших швей? – настаивала она.
– Я думаю, вам лучше спросить мистера Реджи или мистера Макса, миссис… э, леди Брайерли, – промямлил он.
– У них я спрошу в последнюю очередь, – отрезала она и повесила трубку.
Она пригласила мать на ленч, думая, что сможет у нее выяснить что-нибудь. Эстер Голдштайн последнее время держалась в отдалении – злилась, что Маккензи не спешит выйти замуж за Эда. На следующий день, когда она увидела в дверях свою мать в сопровождении Реджи, сердце у нее упало.
– Здравствуй, дорогая! – Эстер нежно поцеловала ее и вручила, как всегда, цветы и конфеты.
– Реджи, привет, – поздоровалась Маккензи с братом.
На нем был синий вытертый до блеска костюм, что напомнило ей одежду отца. К этому он добавил широкий засаленный галстук и – невозможно поверить! – болтающийся на шее медальон с символами Любви и Мира.
– Какой приятный сюрприз! – с сарказмом добавила Маккензи. – Чем обязана такой чести?
Она попыталась улыбнуться ему, но его присутствие нервировало ее: Реджи, приплясывая, вошел в гостиную. У него была привычка все бесцеремонно разглядывать с критической гримасой.
– Джордан скоро вернется из сада, – сказала она. – Садись, мама. – Потом обернулась к брату. – Твой визит как-то связан с моим вчерашним телефонным звонком Джиму Леопольду?
– Я думаю, это очень мило, что он захотел увидеться со своим племянником, – принялась болтать Эстер. Потом, не в силах остановиться, добавила: – Пожалуйста, не создавай трудностей, Маккензи. Оставь деловые проблемы своим братьям.
Маккензи почувствовала, что ее лицо вспыхнуло.
– Какого именно рода трудности я создаю? – спросила она.
– У нас нет никаких секретов, – с раздражением сказал Реджи. – Но сколько мы платим нашим швеям в Лос-Анджелесе, не имеет к тебе никакого отношения. Твое дело – заниматься дизайном.
Маккензи пристально смотрела на брата, она ненавидела его снисходительную манеру разговаривать.
– Черт побери, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к эксплуатации работниц! – выпалила она.
Он, разгневанный, повернулся к ней:
– Разве не по-твоему располагали магазины, оформляли интерьеры, подбирали ассортимент?
– Да, по-моему, потому что это бизнес!
– Производство – это тоже бизнес! Твои идеи и куриного дерьма не стоили бы, если бы мы не обеспечивали, чтобы все шло гладко.
– Реджи! Маккензи! Пожалуйста, не повышайте голос! – забеспокоилась Эстер. – Почему вы не можете разговаривать спокойно, как следует?
– Мы никогда не разговаривали друг с другом мило, – заметила Маккензи. – Мы всегда были вынуждены терпеть друг друга, но они никогда не уважали меня – ни раньше, ни сейчас.
Реджи зло посмотрел на нее.
– Только не поднимай волну! – предостерег он. – Тогда я буду уважать тебя.
Маккензи, не сводя с него глаз, опустилась на кушетку.
– Значит, это правда? – спокойно спросила она. – Это должно быть правдой, иначе бы ты так не разозлился.
– Что это значит, Реджи? – спросила Эстер. – О чем она говорит?
Реджи покачал головой.
– Я не верю ей, мама, – ответил он. – Подняли шумиху в газетах о ее фальшивом радикализме. Я знаю, это называется «по совести обращаться с рабочими». Но разве, Мак, ты не наслаждаешься, живя здесь в башне из слоновой кости? Разве ты не любишь, когда к тебе обращаются «леди Брайерли»? Люди, подобные тебе, могут себе позволить быть радикалами…
Маккензи встала и положила руки на плечи Реджи. Она пыталась найти в его лице хоть какие-то признаки эмоций, на которые она могла бы отозваться.
– Реджи, если мы наживаемся, обрекая на нищенское существование наших работниц, то я готова все бросить и поселиться в убогой квартире в Виллидж. Я так жила раньше и не могу сказать, что не была счастлива.
– Никто не наживается! – вскричал Реджи, сбрасывая ее руки. – Мы получаем прибыль – разве не для этого люди занимаются бизнесом? Мы не совершаем ничего такого, чего бы не совершали дюжины других фирм…
– Ты ублюдок! – Маккензи вцепилась в его пиджак, но он без усилий отбросил ее.
– Реджи! Маккензи! – Эстер кинулась к ним, схватившись за сердце. – Вы доведете меня до сердечного приступа!
– Ты видел эти мастерские? – спросила Маккензи, сверкнув глазами. – Там потогонная система? На что они похожи?
Реджи ухмыльнулся.
– Калифорния – это штат с жарким климатом. Что еще я могу тебе сказать? Ты думаешь, что мы приглашаем портних из Франции и устраиваем офисы с кондиционерами в Беверли-Хиллз? Мы должны считаться с накладными расходами.
– Я поеду туда и посмотрю сама! – Маккензи отвернулась от него и взяла мать за руку. – Я могу поступать только так, – констатировала она.
– Ты никуда не поедешь, Мак! – закричал Реджи.
– Почему? Что ты собираешься сделать? – рассмеялась Маккензи. – Посадить меня под домашний арест? Ты думаешь, что можешь ограничить мои передвижения? – Она подняла трубку телефона и набрала номер справочного бюро. – Пожалуйста, как позвонить в «Американ Эйрлайнз»?.. – Набирая следующий номер, она смотрела на мать и брата. – Я хочу заказать билеты в оба конца в Лос-Анджелес, один взрослый и один детский, первый класс, на пятницу…
– Отдай! – завопил Реджи, выхватил у нее трубку и опустил ее на рычаг. Маккензи издала возглас гнева. Она стала бороться за телефон, но Реджи без усилий удерживал его крепкой рукой.
– Разве для этого я растила вас? – запричитала Эстер. – Чтобы увидеть, как вы деретесь друг с другом? Почему вы не можете наслаждаться своим успехом? Ведь все работают так тяжело…
– Ты засранец! – крикнула Маккензи, ударила Реджи в подбородок и отскочила в сторону.
– Вы ведете себя как дикари! – рыдала Эстер. Входная дверь неожиданно распахнулась, и вошел дворецкий, ведя за руку Джордана. Они стояли в прихожей, ощутив, хотя и ничего не видя, напряженную обстановку.
– Хотите, чтобы мы вернулись попозже, леди Брайерли? – спросил элегантный японец.
– Мамочка! – Джордан кинулся поцеловать Маккензи, потом бабушку.
– Все в порядке, Ико. Приготовьте, пожалуйста, Джордану сэндвич. – Потом обратилась к матери – Уведи его из моего дома.
Реджи потянулся, чтобы похлопать своего племянника по плечу, но Маккензи быстро отвела Джордана в сторону.
– Хм… – фыркнул Реджи. – Я уже недостаточно хорош, чтобы дотронуться до Его светлости? Пошли, мама. – Он протянул руку Эстер, помогая ей подняться с кушетки.
Эстер с тревогой взглянула на дочь.
– Я все же не понимаю, почему вы с таким антагонизмом относитесь друг к другу. А как же наш ленч?
– Я приглашаю тебя на ленч, – утешал ее Реджи, ведя к двери. – Я угощу тебя лучшим ленчем.
– Маккензи, дорогая, – Эстер с затуманившимся взором обернулась к дочери. – Я не хочу, чтобы ты в таком состоянии отправилась в Калифорнию. Прислушайся к Реджи. Позволь ему и Максу заниматься этим. Они все делают для твоего блага. Вы уже миллионеры – чего вам надо? Платья приносят хороший доход, и это самое главное…
Маккензи в отчаянии покачала головой.
– Мама! Это вовсе не самое главное! Эксплуатация гораздо важнее! И почему ты никогда не уважаешь мое мнение?
Реджи подтолкнул мать к открытой двери, потом обернулся и бросил последнюю угрозу:
– Отправляйся в Лос-Анджелес, и тогда ты сразу вылетишь из нашей фирмы! Именно это я имею в виду! Вылетишь со своей титулованной задницей!
Маккензи рассмеялась:
– Это может быть самое лучшее, что только может произойти со мной! Потому что, если я обнаружу то, о чем подозреваю, черт возьми, то я устрою вам такое паблисити, что сотру «Голд!» в порошок! Никто не захочет покупать эти платья – и вы останетесь с большой пустой корзиной. Мама, я очень сожалею о ленче…
Реджи захлопнул дверь за матерью, на лице которой так и застыло выражение печали.
Маккензи подхватила на руки Джордана и поцеловала его.
– Мы с тобой отправляемся в Калифорнию! – сказала она.
* * *
Майя с наслаждением потянулась в постели на свежих простынях с кружевами. Было семь тридцать утра. Она снова ощутила в животе комочек страха. И тогда она вспомнила! Вечером будет празднование «Дивайн», вечером она предстанет перед всей индустрией моды и откроется не только то, что это она скрывается за именем Анаис Дю Паскье, но и то, что она – дочь Корал. Они должны будут обняться перед аудиторией и камерами. А что произойдет потом? Она не доверяла Корал, хотя Колин и сообщил ей, что состояние матери улучшилось.
Майя с неохотой поднялась с кровати, ее белая хлопковая ночная рубашка ниспадала с нее, как злая пародия на подвенечное платье. Она надушилась вечером после ванны «Шанелью», и этот аромат впитался в нее, заставляя чувствовать себя женственной и роскошной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59