Она нащупала его тело сквозь тонкую фланель, потом ее рука спустилась ниже, заиграла там, пока она не почувствовала, что его член встал под ее рукой, а сам он не застонал у нее над ухом. Его рука тоже уже находилась между ее обнаженных ног, нежно теребила ее там, потом его пальцы скользнули внутрь лона и вынудили ее часто задышать.
– Полегче… – она отстранилась от него, – я не хочу суеты…
Она опустилась перед ним на колени и быстро расстегнула молнию на его брюках. Он задохнулся, когда она извлекла его член из одежды, поцеловала его, потом взяла головку между губ и начала вылизывать языком самые чувствительные точки. Он наклонился, взял в ладони ее маленькие груди, и стал теребить пальцами соски, пока они не набрякли и не отвердели, а тогда, зажав между указательными и большими пальцами, стал ласкать их еще более интенсивно. Она опустила его брюки до пола, терлась лицом о волосы на его теле, сжимая ему ягодицы. Потом он отвел ее в спальню, где на проигрывателе вертелась пластинка какой-то итальянской поп-группы, исполнявшей романтическую песню. Подрагивали огоньки свечей, распространяя заманчивый аромат; она нежно раздела его, бросив одежду у ножки кровати, а он, выпрямившись, стал над ней.
– О Господи, – прошептала она. Корал испытала чувство, в которое невозможно было поверить. Она вдруг поняла, что значит секс, когда, наконец, смогла пережить всю полноту ощущений. Она хотела сказать ему, что марихуана сбила все запреты, сокрушила ее самозащиту, но она не хотела воплощать это в слова и отрывать от него свои губы. Дым и мысли кружили ей голову. Музыка была такой расслабляющей и романтичной, и ее тело говорило ему все, что ему нужно было знать. Ей хотелось, чтобы соприкоснулись все части их тел, от языка до кончиков пальцев на ногах. Теперь она скрестила ноги за его спиной, ощупывала руками его грудь, терлась о нее сосками. Он наклонился, чтобы сосать ее груди, часто водя по ним языком, заставив снова встать соски, причиняя им почти боль. Она чувствовала, что едва не плачет от наслаждения. Не было произнесено ни одного слова. Царила тишина, все вокруг было напоено только их страстью, их наслаждением. Новые танцы так похожи на это, подумала она, вращая бедрами под ним в такт музыке.
– Войди в меня, – прошептала она, наконец, – теперь войди в меня…
– О бэби, – его член упирался в нее, – это как раз то место, где я хочу быть…
Она взяла его член в руку и помогла нежно, медленно ввести в себя, ее крики возбуждения становились все громче и громче, пронзительнее, изумленнее, по мере того как он все глубже погружался в нее. Когда он вошел в нее до самого основания, они на мгновение замерли, ощущая вместе наслаждение от слияния.
– О нет, – простонала она, – лучше быть не может… Но могло быть лучше и стало, когда он начал медленно двигаться в ней. Она ощутила, как почти невесомо ее тело, когда она начала отвечать ему, подниматься и опускаться под его твердым, как камень членом. О Господи!
Она закусила губу, чтобы не наговорить ему слишком много. Это чувство! Оно стоило всего на свете.
– Подожди! – вскричала Корал. Он придержал ее тело рукой, и они остановились. Она ощущала, как его член пульсирует внутри нее, когда он сдерживал себя, не двигаясь, сжимая зубы над ее ухом.
Через несколько долгих мгновений он прошептал ей:
– Извини, но ты сказала, что хочешь продлить…
Потом он брал ее все снова и снова, останавливаясь прежде, чем чувствовал, что может кончить, и каждый раз она ощущала, что подходит к моменту наслаждения, который сулит еще больший восторг. Иногда он отстранялся от нее, чтобы лизать языком ее гладкое, благоухающее тело. Она нежно покусывала те его места, куда могла добраться – ухо, плечо, даже его соски. А его руки непрерывно ласкали ее, нежно двигались по всему ее телу, пока оно, казалось, не стало размываться от волны удовольствия. Марихуана усиливала, обостряла наслаждение, все ощущения, отбрасывала прочь напряжение и чувство вины, заставляла ее расслабиться и упиваться им.
Наконец, похоже, их тела решили сами слиться в одном аккорде, посчитав, что наступил момент довести наслаждение до вершины. Говард неожиданно стиснул ее сильно, его рот плотно прижался к ее губам. Она вцепилась в него, кинула свое тело навстречу его толчкам, и по мере того, как они лихорадочно бились друг о друга, сначала она, а затем он стали исторгать крики, затем они вскричали одновременно, когда ощутили невероятно прекрасный оргазм; Корал задохнулась, Говард издал вопль, изумленный тем, что его тело способно испытывать такое огромное удовольствие. Она чувствовала, что может вспорхнуть с постели в какую-то новую стратосферу переживаний и чувств, поэтому с силой вцепилась в его плечи, словно в нем было заключено все земное притяжение, словно он был ее опорным камнем, ее якорем, удерживающим в мире.
– Сливки? – спросила Корал, наливая кофе.
– Да, пожалуйста.
На ней был почти прозрачный, достигающий лишь колен черный шелковый халатик от Диора. Говард надел брюки, но, оставаясь голым по пояс, валялся на ковре и щекотал ее колено.
– Ты изменилась, – сказал он, когда она подала ему чашку.
– Как? – спросила она, присаживаясь рядом с ним за столик из нержавеющей стали.
– На этот раз ты мягче, нежнее.
Она рассмеялась, подняв маленькую сигарету-самокрутку.
– За это ты должен благодарить ее. Отхлебнув кофе, он поднял брови:
– Элегантная Корал Стэнтон пустилась во все тяжкие?
– Я стянула свои маленькие белые перчатки, Говард, – сказала она, сделав глоток вина. Наслаждение, которое он доставил ей, еще отдавалось в ее теле, окутывало своим теплом. – Мне нравится секс! Мне нравится ощущать тебя в себе! Ты осознаешь, как невероятно для меня даже просто говорить тебе об этом?
– Значит, ты превратила себя в… во что? В новую женщину?
– Мода изменчива, дорогой. Я сожалею, что Мэйнард застряла в двадцатых годах. Черт меня побери, если я приклеюсь к мрачным пятидесятым.
– Значит, все эти истории в «Уименз Уэр» о твоих вечеринках с рок-концертами, этими ужинами с Миком Джаггером и Мариан Фейфул…
Она кивнула:
– Сущая правда. «Роллинг Стоунз», «Битлз» – это они формируют сегодняшний стиль жизни. Я обязана познать их. На их собственном уровне. И это, – она подняла сигарету, – один из ключей. Когда они в первый раз встретились со мной, то не знали, как вести себя с таким человеком, как я. Они не понимали, что такое элегантность. Я должна была пойти им навстречу.
– У меня чувство, что я уже старомоден…
– О нет, для твоего вкуса всегда найдется место. Твое имя может стать одним из самых громких имен в Америке, ты знаешь это.
Говард медленно покачал головой, нежно поглаживая ее колено.
– Я думаю, что ты опоздала. Я хочу сказать тебе об этом раньше, чем ты прочитаешь в «Уименз Уэр». Я получил невероятное предложение моей фирме. Свыше миллиона. Я собираюсь принять его и покончить с торговлей тряпками.
Корал выпрямилась, сверкнув глазами.
– Но почему? У тебя такой талант!
Он запустил руку в свои темные, вьющиеся волосы.
– Я пристально вгляделся в свою жизнь после нашего маленького… эпизода в Саутхэмптоне. И это меня по-настоящему потрясло. Ты говорила мне, что ты должна была постоянно выбирать между любовью и миром моды. Возможно, я неисправимый романтик, но я каждый раз выбираю любовь. А сегодня вечером я имею реальную возможность предложить тебе и то, и другое…
– Что ты имеешь в виду?
– Я хотел просить тебя работать на меня.
– Ты смеешься? В каком же качестве?
– В том же, что и сейчас: главного редактора.
– Ты основываешь журнал? Под чьим патронажем?
– Моим собственным, у меня теперь есть деньги. Мне ни перед кем не нужно будет отчитываться. Я хочу делать полновесный, любящий посплетничать о мире моды еженедельник, вызов «Уименз Уэр». Я уже провел свое исследование, для рекламы есть огромные возможности. Мы начнем со ста тысяч экземпляров – все для розничной продажи. Позднее подумаем о привлечении подписчиков…
Его прервал смех Корал:
– И ты ожидаешь, что я оставлю редакторство в «Дивайн» ради чего-то подобного? Наш тираж уже перевалил за полмиллиона! Одно лишь мое жалованье…
– Оно будет на уровне! – Глаза Говарда сверкнули. – Я вкладываю в это дело каждый пенни, каким обладаю. Я не ищу выгоды, начиная с тобой. И у тебя будет возможность, как ты решила, заниматься авангардом.
Корал одним глотком допила свое вино и неожиданно рассердилась. Она резко освободила ногу из его ладони, встала и начала расхаживать по пустой гостиной.
– Говард, давай никогда не будем смешивать удовольствие с бизнесом…
Говард, сузив глаза, наблюдал за ней. Потом дотянулся до своей рубашки, надел ее и стал застегивать пуговицы. Корал обернулась и посмотрела на него.
– Ты не осознаешь, каким весом пользуется «Дивайн»! Если я хочу сфотографировать Барбару Стрейзанд в платье от Шанель, мне достаточно просто поднять трубку. Если я хочу, чтобы бесподобная Диана Росс позировала для новой американской коллекции, я звоню ее агенту, который от этого только приходит в восторг. Ты полагаешь, они станут это делать для… как там будет называться твоя газета?
– «Лейблз», – мрачно ответил Говард. Он уже надел ботинки и выглядел таким расстроенным и злым, что Корал кинулась к нему. Она положила ладонь на его руку, но он отстранился и стал завязывать галстук.
– Это прекрасное название, – постаралась она смягчить свой отказ. – Я уверена, что она будет пользоваться большим успехом. Но просто… Я редактор издания мод номер один в этой стране, а возможно, и в мире. Ты не можешь замахиваться так высоко.
Он обернулся и взглянул на нее с перекошенным от гнева ртом. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы.
– Я очень сожалею, дорогой… Прощаешь? Он мрачно взглянул на нее.
– Большую часть своего времени я расходую на то, чтобы прощать тебя. Я предлагаю тебе новую, волнующую работу, а ты отбрасываешь ее, швыряешь мне в лицо. Вриленд, или Нэнси Вайт запрыгали бы от такого предложения.
– Нет. – Она лучезарно улыбнулась ему. – Не обманывай себя, Говард. Ты просто не найдешь редактора такого калибра. Но я попробую порекомендовать тебе кого-нибудь. На «Дивайн» работает несколько блестящих молодых ребят. А теперь расскажи мне о «Лейблз» – ты в самом деле рассчитываешь воткнуть перо «Уименз Уэр»?
Теперь уже полностью одетый, Говард нетерпеливо обернулся к ней:
– Не имеет значения, Корал. Это тебя по-настоящему не интересует. Ты думаешь, что «Дивайн» превыше всего и навсегда. А я заинтересован в репортажах другого рода.
– Я извинилась, – сказала она, прижимаясь к нему всем телом и касаясь губами уголка его рта. – Ты ведь не уйдешь от меня в таком раздражении?
Он ничего не ответил, но позволил ей поцеловать себя. На него действовала сексуальная отрава, осознал он, независимо от того, нравилось ему это или нет. Она ласкала его сквозь брюки, и из губ его вырвался стон. Он снова обхватил ее руками, они слились и приткнулись к стене.
– Сними одежду, – хрипло прошептала она, – и снова займемся этим…
Он вырвался от нее, лицо его потемнело и горело.
– Я должен идти.
Он стал искать свой пиджак и нашел его в белой прихожей. Ему неожиданно стало неприятно: быть униженным, позволить чьему-то телу взять верх над твоей гордостью.
Она дотронулась до его плеча, и он обернулся, уже держа пальцы на дверной ручке.
– Скоро я снова увижу тебя? – спросила она. Он бросил на нее безучастный взгляд.
– Я должен начать оберегать себя, Корал. Ты обладаешь удивительной способностью заводить меня. Поэтому – нет.
Она с треском захлопнула за ним дверь. Наливая себе еще один бокал шампанского, подумала: он вернется. Сексуальная отрава, подобная той, что они испили, попадается не каждую неделю…
– Мама? Это я. У тебя все в порядке? – Через неделю после того, как Маккензи ушла из дома, она позвонила матери.
– Маккензи? О Маккензи, как ты могла так поступить со мной?
– Я же оставила тебе записку, разве не так? Я написала тебе, что позвоню, как только найду, где жить. А сейчас я подыскала квартиру.
– Да? Это близко?
– Я живу в Виллидж, ма. Я снимаю квартиру еще с тремя очень симпатичными ребятами.
Эстер Голдштайн начала хныкать.
– Я никогда не думала, что моя дочь станет бродягой. Ни номера телефона, ни адреса! Если мы свалимся и умрем, ты даже не узнаешь о дне похорон…
– Ладно, ты не умерла, так, может быть, запишешь мой номер?
Эстер завозилась в поисках карандаша. Маккензи назвала матери адрес и номер телефона. Потом спросила:
– Есть для меня какая-нибудь почта?
– Несколько писем. Я захвачу их с собой в воскресенье, когда зайду навестить тебя по дороге к тете Фанни. Тогда и посмотрю, как ты живешь.
Маккензи окинула взглядом хаос в своей комнате. В открытую дверь был виден один из ее соседей, Люк, который в одних кальсонах, скрестив ноги, играл на флейте.
– Нет, – ответила она. – Я сама приду в воскресенье на бранч. Копченый лосось будет?
– А тебе что, нужно особое приглашение? Это все еще твой дом.
– Спасибо, ма, и помни: я по-прежнему люблю тебя больше всех.
Она повесила трубку и вздохнула. Она провела у Элистера три ночи, отражая все его притязания. Наконец она отыскала себе пристанище, куда можно было переехать.
Там уже жили две девушки и один парень, приблизительно одного с ней возраста. Лаура, разрисовывающая галстуки и майки, Лоретта, художница по макраме, торгующая по выходным на рынках цветочными подставками и кашпо, и Люк, тихий, погруженный в себя мальчик с длинными прямыми белокурыми волосами; он занимался тем, что играл на флейте и размешивал овощи в кастрюльке на плите. Они буднично приняли Маккензи в свою жизнь, и она сделалась частичкой населения Виллидж – энергичной, эксцентрично одетой девушкой, которую часто видели в шесть часов вечера бегущей по улице на работу в бар.
Дом Голдштайнов был погружен во мрак со дня побега Маккензи. Серия сцен, которые устроила Эстер, оказала свое воздействие на всех домашних.
– Я не могу представить, что мой ребенок где-то там живет сам по себе, – плакалась Эстер каждому, кто мог слышать. – Она такая невинная! А что будет, если ее соблазнит какой-нибудь мужчина?
Реджи и Макс могли только обмениваться взглядами и хрюкать, подавляя смех.
– Она сможет научить его одной или двум штучкам, ма, – сказал Реджи.
– Я не буду счастлива, пока она не вернется обратно, – заявила она Эйбу в их спальне однажды ночью. – Дорогой, дай ей работу, она не должна находиться в баре!
– Она не желает получить работу от меня, – закричал Эйб, – мои магазины недостаточно хороши для нее! Ей подавай модные! Она хочет, чтобы скелеты носили сумасшедшие платья…
– Если ты дашь ей ее собственный магазин, – попросила Эстер, – то мы по крайней мере будем знать, где она!
– Ее собственный магазин? Ты что, хочешь, чтобы я потерял все сбережения, которые сколачивал всю свою жизнь?
– А может быть, ты получишь состояние? Она выиграла тот конкурс, Эйб. У нее есть талант.
– Да-да… я видел альбом ее набросков, – фыркнул он.
Но по мере того, как проходили месяцы, даже Эйб Голдштайн вынужден был заметить, что что-то происходит в мире моды. Он помнил недавний эксперимент с дешевой молодежной одеждой «Карнэби-стрит», в результате которого в его магазины нагрянули возбужденные тинэйджеры и расхватали всю эту ерунду.
– Сходи и навести свою сестру в уик-энд. Я дам тебе выходной, – сказал он Реджи. – Взгляни, как она живет. Я все еще хочу вовлечь ее в бизнес Голдштайнов. Не годится, что она работает на чужих. Я дам ей ее собственный магазин. Они их теперь называют «бутиками». Так что мы снимем ей где-нибудь помещение – это будет ваше собственное предприятие. И даже если вы прогорите, я буду счастлив. Слушай, оно того будет стоить, хотя бы для сохранения здоровья вашей матери.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Их первый учебный год в «Макмилланз» закончился в последние дни июня. Майя, Дэвид и Маккензи оказались в первой дюжине студентов своего курса. Во время последнего семестра они обязаны были сделать два предмета одежды. Дэвид поразил всех сногсшибательными законченными изделиями: пальто и костюмом, оба были великолепно скроены и сшиты. Майя проявила подлинный талант, вдохнув жизнь в классические формы: она изготовила костюм, сделав его потрясающе современным за счет того, что укоротила юбку и изменила покрой рукавов и карманов. Уникальная отделка деталей придала изделию новый, свежий вид.
Хотя мистер Невил, глава отделения дизайна, старательно обходил Маккензи, другие преподаватели приветствовали оригинальность и пышность ее диких, ультрасовременных одежд. Немного одобрения – только и нужно было Маккензи, чтобы расцвести. Она создала пару черных кружевных брючек, украшенных блестками и дополненных подобием майки навыпуск с короткими рукавчиками и круглым вырезом на шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Полегче… – она отстранилась от него, – я не хочу суеты…
Она опустилась перед ним на колени и быстро расстегнула молнию на его брюках. Он задохнулся, когда она извлекла его член из одежды, поцеловала его, потом взяла головку между губ и начала вылизывать языком самые чувствительные точки. Он наклонился, взял в ладони ее маленькие груди, и стал теребить пальцами соски, пока они не набрякли и не отвердели, а тогда, зажав между указательными и большими пальцами, стал ласкать их еще более интенсивно. Она опустила его брюки до пола, терлась лицом о волосы на его теле, сжимая ему ягодицы. Потом он отвел ее в спальню, где на проигрывателе вертелась пластинка какой-то итальянской поп-группы, исполнявшей романтическую песню. Подрагивали огоньки свечей, распространяя заманчивый аромат; она нежно раздела его, бросив одежду у ножки кровати, а он, выпрямившись, стал над ней.
– О Господи, – прошептала она. Корал испытала чувство, в которое невозможно было поверить. Она вдруг поняла, что значит секс, когда, наконец, смогла пережить всю полноту ощущений. Она хотела сказать ему, что марихуана сбила все запреты, сокрушила ее самозащиту, но она не хотела воплощать это в слова и отрывать от него свои губы. Дым и мысли кружили ей голову. Музыка была такой расслабляющей и романтичной, и ее тело говорило ему все, что ему нужно было знать. Ей хотелось, чтобы соприкоснулись все части их тел, от языка до кончиков пальцев на ногах. Теперь она скрестила ноги за его спиной, ощупывала руками его грудь, терлась о нее сосками. Он наклонился, чтобы сосать ее груди, часто водя по ним языком, заставив снова встать соски, причиняя им почти боль. Она чувствовала, что едва не плачет от наслаждения. Не было произнесено ни одного слова. Царила тишина, все вокруг было напоено только их страстью, их наслаждением. Новые танцы так похожи на это, подумала она, вращая бедрами под ним в такт музыке.
– Войди в меня, – прошептала она, наконец, – теперь войди в меня…
– О бэби, – его член упирался в нее, – это как раз то место, где я хочу быть…
Она взяла его член в руку и помогла нежно, медленно ввести в себя, ее крики возбуждения становились все громче и громче, пронзительнее, изумленнее, по мере того как он все глубже погружался в нее. Когда он вошел в нее до самого основания, они на мгновение замерли, ощущая вместе наслаждение от слияния.
– О нет, – простонала она, – лучше быть не может… Но могло быть лучше и стало, когда он начал медленно двигаться в ней. Она ощутила, как почти невесомо ее тело, когда она начала отвечать ему, подниматься и опускаться под его твердым, как камень членом. О Господи!
Она закусила губу, чтобы не наговорить ему слишком много. Это чувство! Оно стоило всего на свете.
– Подожди! – вскричала Корал. Он придержал ее тело рукой, и они остановились. Она ощущала, как его член пульсирует внутри нее, когда он сдерживал себя, не двигаясь, сжимая зубы над ее ухом.
Через несколько долгих мгновений он прошептал ей:
– Извини, но ты сказала, что хочешь продлить…
Потом он брал ее все снова и снова, останавливаясь прежде, чем чувствовал, что может кончить, и каждый раз она ощущала, что подходит к моменту наслаждения, который сулит еще больший восторг. Иногда он отстранялся от нее, чтобы лизать языком ее гладкое, благоухающее тело. Она нежно покусывала те его места, куда могла добраться – ухо, плечо, даже его соски. А его руки непрерывно ласкали ее, нежно двигались по всему ее телу, пока оно, казалось, не стало размываться от волны удовольствия. Марихуана усиливала, обостряла наслаждение, все ощущения, отбрасывала прочь напряжение и чувство вины, заставляла ее расслабиться и упиваться им.
Наконец, похоже, их тела решили сами слиться в одном аккорде, посчитав, что наступил момент довести наслаждение до вершины. Говард неожиданно стиснул ее сильно, его рот плотно прижался к ее губам. Она вцепилась в него, кинула свое тело навстречу его толчкам, и по мере того, как они лихорадочно бились друг о друга, сначала она, а затем он стали исторгать крики, затем они вскричали одновременно, когда ощутили невероятно прекрасный оргазм; Корал задохнулась, Говард издал вопль, изумленный тем, что его тело способно испытывать такое огромное удовольствие. Она чувствовала, что может вспорхнуть с постели в какую-то новую стратосферу переживаний и чувств, поэтому с силой вцепилась в его плечи, словно в нем было заключено все земное притяжение, словно он был ее опорным камнем, ее якорем, удерживающим в мире.
– Сливки? – спросила Корал, наливая кофе.
– Да, пожалуйста.
На ней был почти прозрачный, достигающий лишь колен черный шелковый халатик от Диора. Говард надел брюки, но, оставаясь голым по пояс, валялся на ковре и щекотал ее колено.
– Ты изменилась, – сказал он, когда она подала ему чашку.
– Как? – спросила она, присаживаясь рядом с ним за столик из нержавеющей стали.
– На этот раз ты мягче, нежнее.
Она рассмеялась, подняв маленькую сигарету-самокрутку.
– За это ты должен благодарить ее. Отхлебнув кофе, он поднял брови:
– Элегантная Корал Стэнтон пустилась во все тяжкие?
– Я стянула свои маленькие белые перчатки, Говард, – сказала она, сделав глоток вина. Наслаждение, которое он доставил ей, еще отдавалось в ее теле, окутывало своим теплом. – Мне нравится секс! Мне нравится ощущать тебя в себе! Ты осознаешь, как невероятно для меня даже просто говорить тебе об этом?
– Значит, ты превратила себя в… во что? В новую женщину?
– Мода изменчива, дорогой. Я сожалею, что Мэйнард застряла в двадцатых годах. Черт меня побери, если я приклеюсь к мрачным пятидесятым.
– Значит, все эти истории в «Уименз Уэр» о твоих вечеринках с рок-концертами, этими ужинами с Миком Джаггером и Мариан Фейфул…
Она кивнула:
– Сущая правда. «Роллинг Стоунз», «Битлз» – это они формируют сегодняшний стиль жизни. Я обязана познать их. На их собственном уровне. И это, – она подняла сигарету, – один из ключей. Когда они в первый раз встретились со мной, то не знали, как вести себя с таким человеком, как я. Они не понимали, что такое элегантность. Я должна была пойти им навстречу.
– У меня чувство, что я уже старомоден…
– О нет, для твоего вкуса всегда найдется место. Твое имя может стать одним из самых громких имен в Америке, ты знаешь это.
Говард медленно покачал головой, нежно поглаживая ее колено.
– Я думаю, что ты опоздала. Я хочу сказать тебе об этом раньше, чем ты прочитаешь в «Уименз Уэр». Я получил невероятное предложение моей фирме. Свыше миллиона. Я собираюсь принять его и покончить с торговлей тряпками.
Корал выпрямилась, сверкнув глазами.
– Но почему? У тебя такой талант!
Он запустил руку в свои темные, вьющиеся волосы.
– Я пристально вгляделся в свою жизнь после нашего маленького… эпизода в Саутхэмптоне. И это меня по-настоящему потрясло. Ты говорила мне, что ты должна была постоянно выбирать между любовью и миром моды. Возможно, я неисправимый романтик, но я каждый раз выбираю любовь. А сегодня вечером я имею реальную возможность предложить тебе и то, и другое…
– Что ты имеешь в виду?
– Я хотел просить тебя работать на меня.
– Ты смеешься? В каком же качестве?
– В том же, что и сейчас: главного редактора.
– Ты основываешь журнал? Под чьим патронажем?
– Моим собственным, у меня теперь есть деньги. Мне ни перед кем не нужно будет отчитываться. Я хочу делать полновесный, любящий посплетничать о мире моды еженедельник, вызов «Уименз Уэр». Я уже провел свое исследование, для рекламы есть огромные возможности. Мы начнем со ста тысяч экземпляров – все для розничной продажи. Позднее подумаем о привлечении подписчиков…
Его прервал смех Корал:
– И ты ожидаешь, что я оставлю редакторство в «Дивайн» ради чего-то подобного? Наш тираж уже перевалил за полмиллиона! Одно лишь мое жалованье…
– Оно будет на уровне! – Глаза Говарда сверкнули. – Я вкладываю в это дело каждый пенни, каким обладаю. Я не ищу выгоды, начиная с тобой. И у тебя будет возможность, как ты решила, заниматься авангардом.
Корал одним глотком допила свое вино и неожиданно рассердилась. Она резко освободила ногу из его ладони, встала и начала расхаживать по пустой гостиной.
– Говард, давай никогда не будем смешивать удовольствие с бизнесом…
Говард, сузив глаза, наблюдал за ней. Потом дотянулся до своей рубашки, надел ее и стал застегивать пуговицы. Корал обернулась и посмотрела на него.
– Ты не осознаешь, каким весом пользуется «Дивайн»! Если я хочу сфотографировать Барбару Стрейзанд в платье от Шанель, мне достаточно просто поднять трубку. Если я хочу, чтобы бесподобная Диана Росс позировала для новой американской коллекции, я звоню ее агенту, который от этого только приходит в восторг. Ты полагаешь, они станут это делать для… как там будет называться твоя газета?
– «Лейблз», – мрачно ответил Говард. Он уже надел ботинки и выглядел таким расстроенным и злым, что Корал кинулась к нему. Она положила ладонь на его руку, но он отстранился и стал завязывать галстук.
– Это прекрасное название, – постаралась она смягчить свой отказ. – Я уверена, что она будет пользоваться большим успехом. Но просто… Я редактор издания мод номер один в этой стране, а возможно, и в мире. Ты не можешь замахиваться так высоко.
Он обернулся и взглянул на нее с перекошенным от гнева ртом. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы.
– Я очень сожалею, дорогой… Прощаешь? Он мрачно взглянул на нее.
– Большую часть своего времени я расходую на то, чтобы прощать тебя. Я предлагаю тебе новую, волнующую работу, а ты отбрасываешь ее, швыряешь мне в лицо. Вриленд, или Нэнси Вайт запрыгали бы от такого предложения.
– Нет. – Она лучезарно улыбнулась ему. – Не обманывай себя, Говард. Ты просто не найдешь редактора такого калибра. Но я попробую порекомендовать тебе кого-нибудь. На «Дивайн» работает несколько блестящих молодых ребят. А теперь расскажи мне о «Лейблз» – ты в самом деле рассчитываешь воткнуть перо «Уименз Уэр»?
Теперь уже полностью одетый, Говард нетерпеливо обернулся к ней:
– Не имеет значения, Корал. Это тебя по-настоящему не интересует. Ты думаешь, что «Дивайн» превыше всего и навсегда. А я заинтересован в репортажах другого рода.
– Я извинилась, – сказала она, прижимаясь к нему всем телом и касаясь губами уголка его рта. – Ты ведь не уйдешь от меня в таком раздражении?
Он ничего не ответил, но позволил ей поцеловать себя. На него действовала сексуальная отрава, осознал он, независимо от того, нравилось ему это или нет. Она ласкала его сквозь брюки, и из губ его вырвался стон. Он снова обхватил ее руками, они слились и приткнулись к стене.
– Сними одежду, – хрипло прошептала она, – и снова займемся этим…
Он вырвался от нее, лицо его потемнело и горело.
– Я должен идти.
Он стал искать свой пиджак и нашел его в белой прихожей. Ему неожиданно стало неприятно: быть униженным, позволить чьему-то телу взять верх над твоей гордостью.
Она дотронулась до его плеча, и он обернулся, уже держа пальцы на дверной ручке.
– Скоро я снова увижу тебя? – спросила она. Он бросил на нее безучастный взгляд.
– Я должен начать оберегать себя, Корал. Ты обладаешь удивительной способностью заводить меня. Поэтому – нет.
Она с треском захлопнула за ним дверь. Наливая себе еще один бокал шампанского, подумала: он вернется. Сексуальная отрава, подобная той, что они испили, попадается не каждую неделю…
– Мама? Это я. У тебя все в порядке? – Через неделю после того, как Маккензи ушла из дома, она позвонила матери.
– Маккензи? О Маккензи, как ты могла так поступить со мной?
– Я же оставила тебе записку, разве не так? Я написала тебе, что позвоню, как только найду, где жить. А сейчас я подыскала квартиру.
– Да? Это близко?
– Я живу в Виллидж, ма. Я снимаю квартиру еще с тремя очень симпатичными ребятами.
Эстер Голдштайн начала хныкать.
– Я никогда не думала, что моя дочь станет бродягой. Ни номера телефона, ни адреса! Если мы свалимся и умрем, ты даже не узнаешь о дне похорон…
– Ладно, ты не умерла, так, может быть, запишешь мой номер?
Эстер завозилась в поисках карандаша. Маккензи назвала матери адрес и номер телефона. Потом спросила:
– Есть для меня какая-нибудь почта?
– Несколько писем. Я захвачу их с собой в воскресенье, когда зайду навестить тебя по дороге к тете Фанни. Тогда и посмотрю, как ты живешь.
Маккензи окинула взглядом хаос в своей комнате. В открытую дверь был виден один из ее соседей, Люк, который в одних кальсонах, скрестив ноги, играл на флейте.
– Нет, – ответила она. – Я сама приду в воскресенье на бранч. Копченый лосось будет?
– А тебе что, нужно особое приглашение? Это все еще твой дом.
– Спасибо, ма, и помни: я по-прежнему люблю тебя больше всех.
Она повесила трубку и вздохнула. Она провела у Элистера три ночи, отражая все его притязания. Наконец она отыскала себе пристанище, куда можно было переехать.
Там уже жили две девушки и один парень, приблизительно одного с ней возраста. Лаура, разрисовывающая галстуки и майки, Лоретта, художница по макраме, торгующая по выходным на рынках цветочными подставками и кашпо, и Люк, тихий, погруженный в себя мальчик с длинными прямыми белокурыми волосами; он занимался тем, что играл на флейте и размешивал овощи в кастрюльке на плите. Они буднично приняли Маккензи в свою жизнь, и она сделалась частичкой населения Виллидж – энергичной, эксцентрично одетой девушкой, которую часто видели в шесть часов вечера бегущей по улице на работу в бар.
Дом Голдштайнов был погружен во мрак со дня побега Маккензи. Серия сцен, которые устроила Эстер, оказала свое воздействие на всех домашних.
– Я не могу представить, что мой ребенок где-то там живет сам по себе, – плакалась Эстер каждому, кто мог слышать. – Она такая невинная! А что будет, если ее соблазнит какой-нибудь мужчина?
Реджи и Макс могли только обмениваться взглядами и хрюкать, подавляя смех.
– Она сможет научить его одной или двум штучкам, ма, – сказал Реджи.
– Я не буду счастлива, пока она не вернется обратно, – заявила она Эйбу в их спальне однажды ночью. – Дорогой, дай ей работу, она не должна находиться в баре!
– Она не желает получить работу от меня, – закричал Эйб, – мои магазины недостаточно хороши для нее! Ей подавай модные! Она хочет, чтобы скелеты носили сумасшедшие платья…
– Если ты дашь ей ее собственный магазин, – попросила Эстер, – то мы по крайней мере будем знать, где она!
– Ее собственный магазин? Ты что, хочешь, чтобы я потерял все сбережения, которые сколачивал всю свою жизнь?
– А может быть, ты получишь состояние? Она выиграла тот конкурс, Эйб. У нее есть талант.
– Да-да… я видел альбом ее набросков, – фыркнул он.
Но по мере того, как проходили месяцы, даже Эйб Голдштайн вынужден был заметить, что что-то происходит в мире моды. Он помнил недавний эксперимент с дешевой молодежной одеждой «Карнэби-стрит», в результате которого в его магазины нагрянули возбужденные тинэйджеры и расхватали всю эту ерунду.
– Сходи и навести свою сестру в уик-энд. Я дам тебе выходной, – сказал он Реджи. – Взгляни, как она живет. Я все еще хочу вовлечь ее в бизнес Голдштайнов. Не годится, что она работает на чужих. Я дам ей ее собственный магазин. Они их теперь называют «бутиками». Так что мы снимем ей где-нибудь помещение – это будет ваше собственное предприятие. И даже если вы прогорите, я буду счастлив. Слушай, оно того будет стоить, хотя бы для сохранения здоровья вашей матери.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Их первый учебный год в «Макмилланз» закончился в последние дни июня. Майя, Дэвид и Маккензи оказались в первой дюжине студентов своего курса. Во время последнего семестра они обязаны были сделать два предмета одежды. Дэвид поразил всех сногсшибательными законченными изделиями: пальто и костюмом, оба были великолепно скроены и сшиты. Майя проявила подлинный талант, вдохнув жизнь в классические формы: она изготовила костюм, сделав его потрясающе современным за счет того, что укоротила юбку и изменила покрой рукавов и карманов. Уникальная отделка деталей придала изделию новый, свежий вид.
Хотя мистер Невил, глава отделения дизайна, старательно обходил Маккензи, другие преподаватели приветствовали оригинальность и пышность ее диких, ультрасовременных одежд. Немного одобрения – только и нужно было Маккензи, чтобы расцвести. Она создала пару черных кружевных брючек, украшенных блестками и дополненных подобием майки навыпуск с короткими рукавчиками и круглым вырезом на шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59