Замок диктатора виднелся впереди. По крайней мере, верхушки башен отчетливо вырисовывались на фоне неба, край которого в этот предзакатный час окрасился в нежно-розовые и оранжевые тона. Вся массивная нижняя часть строения оказалась скрыта за высокой каменной стеной, которая опоясывала замок со всех сторон.
Я сперва даже не понял, о чем это она. А поскольку ее слова никак не могли относиться к замку, в котором мы оба еще ни разу не были, то я решил, она имеет в виду трактир «У кромки леса». Ну что я мог на это ответить? Решительно ничего. Несколько минут мы ехали в молчании, которое нарушалось лишь глухим стуком копыт нашего коня по утоптанной снежной дорожке.
— Монастырь. Где жили благочестивые жены. Я его не поджигала.
Не знаю, что меня в тот момент больше удивило — неожиданность обращения Энтипи к данному вопросу либо смысл ее утверждения.
— Так-таки и не поджигали? — с сарказмом спросил я.
— Разумеется, нет! Зачем бы я стала вас обманывать?
— А вот благочестивые жены, как мне кажется, нисколько не сомневались, что это именно ваших рук дело, — возразил я, вспомнив злорадную ухмылку, которая мелькнула на губах девчонки, когда мать-настоятельница послала ее на… Ну, в общем, ясно куда. Я еще подумал тогда, ну и намучаемся же мы с этим дьявольским отродьем, пока не передадим ее с рук на руки папаше! Да такая, того и гляди, ножом в спину пырнет, коли зазеваешься. Люди, способные так улыбаться, еще и чего похлеще могут отмочить.
Принцесса передернула плечами:
— Пускай себе думают, что им угодно! Да и вас я не могу заставить мне верить.
— Но рассказать-то, как все было, можете?
— А вам не скучно будет слушать?
— Скажете тоже… Вовсе нет. — Усмехнувшись про себя, я прибавил: — Надо же как-то скоротать время. Рассказывайте, ваше высочество, сделайте милость.
Она помолчала, очевидно, раздумывая, стоит ли посвящать меня в подробности того кошмара. Или придумывала ложь поубедительней. Кто ее разберет?
— Я не поджигала обитель, — заявила она наконец. — А просто… не стала гасить огонь, хотя могла бы это сделать. Терпеть не могу благочестивых жен!
— За что?
— За то, что они меня ненавидели!
— Чем же это вы сумели вызвать их ненависть?
— Тем, что я лучше них. Люди всегда ненавидят тех, кто их в чем-то превосходит.
Ай да Энтипи! Угодила мне, что называется, не в бровь, а в глаз! Но я сделал вид, что у меня и в мыслях нет принять последнее ее утверждение на свой счет, и, смеясь, возразил:
— Но тогда, если следовать вашей логике, и вы сами их ненавидели за то, что они в чем-то вас превосходили. То есть были лучше вас. По крайней мере, это одно из возможных объяснений.
Принцесса помотала головой:
— Да нет же! Иногда людей можно жутко возненавидеть только за то, что они кретины!
— А-а-а, понятно. И вы легко можете отличить один вид ненависти от другого?
— Разумеется. И вы тоже. Нет ничего проще.
— Ну, будет об этом, с вашего позволения, — поспешно произнес я. Надо было срочно переменить тему, которая, признаться, стала меня изрядно нервировать. — Значит, вы и благочестивые жены питали друг к другу ненависть. Но обитель вы не поджигали.
— Я ведь уже сказала вам, нет, не поджигала! Просто молила богиню о помощи.
— К которой же именно из небожительниц вы взывали?
— К Гекате.
Имя это было мне хорошо известно. Я поежился.
— Геката, если я не ошибаюсь, богиня, покровительствующая черной магии?
— Ну-у, так про нее говорят… — беспечно ответила Энтипи, пожав плечами.
Вот, значит, как обстояли дела! Не поджоги, так черная магия. Час от часу не легче. Мне стало как-то неуютно рядом с ней в седле.
— Так вы кроме всего прочего еще и колдовству обучались? — осторожно спросил я.
— Нет. Магия меня не интересует. Разве что как способ кому-то досадить, заставить страдать того, кто мне неприятен.
Трудно сказать, говорила ли она все это всерьез либо просто шутила, поддразнивая меня. Во всяком случае, за уточнениями я к ней обращаться не стал.
Энтипи погрузилась в выжидательное молчание, а поскольку молчал и я, через некоторое время весьма неохотно прибавила:
— Я молила Гекату, чтобы та меня вызволила от благочестивых жен. Она дважды отозвалась на мои призывы. Сперва Тэсита мне послала. Он ведь мог бы меня похитить из обители, ему это было вполне под силу. Но Геката немного просчиталась. У Тэсита слишком чистая душа, он не в состоянии никому причинить вред. Никому из достойных людей. К числу таковых он и благочестивых жен относил. И уговорил меня остаться, пока за мной не пришлют эскорт. Впрочем, вам это и так уже известно. — Принцесса печально вздохнула. — Тэсит меня уверял, что ему известно, в чем состоит его предназначение, говорил, что умеет предугадывать будущее, веления судьбы. — Последнюю фразу она произнесла с плохо скрываемой досадой. В голосе ее мне почудилось даже некоторое пренебрежение. Впервые на моей памяти Энтипи отозвалась о своем герое без былого восторга, без всякого энтузиазма, без патетики. Это меня здорово обрадовало, хотя уж кому как не мне было знать, что бывший мой друг был абсолютно прав, что ему и в самом деле были открыты тайные планы наших судеб и что он не смог осуществить предначертанное единственно из-за моего вмешательства. — Но после Геката во второй раз снизошла к моим мольбам, — продолжала Энтипи. — Я стояла в классной комнате и молилась. У окна на столе горели свечи в высоких подсвечниках. Вдруг откуда ни возьмись налетел сильный ветер, ставни распахнулись, подсвечники попадали на пол. Все это иначе как чудом не назовешь. Порыв ветра не мог быть настолько сильным, чтобы даже прочные запоры на ставнях ему поддались. А свечи во время падения непременно должны были погаснуть. Но они продолжали гореть. Вот что значит божественное вмешательство в привычный ход вещей! — убежденно заключила принцесса.
— Бросьте, — усмехнулся я. — В жизни столько бывает самых невероятных, немыслимых совпадений. Я сам не раз становился свидетелем удивительных событий, но ни одно из них не склонен приписывать вмешательству высших сил.
— Но почему вы в этом так уверены?
Я озадаченно замолчал. В самом деле, откуда мне знать, не Божьим ли промыслом являлось все то странное и загадочное, что я привык считать цепью простых случайностей… А если порыться в памяти, не приходилось ли мне в трудные минуты с ужасом осознавать, что боги против меня ополчились?
Приняв мое молчание за выражение безмолвной поддержки, Энтипи продолжила свой рассказ:
— Я стояла неподвижно и наблюдала, как пламя свечи коснулось толстого ворса ковра, как оно пробежало по ковру и взметнулось вверх по шторам. Стоило мне тогда поднять тревогу, и благочестивые жены наверняка успели бы погасить пожар. Но я молчала. И с радостью наблюдала за разраставшимся пламенем. Монахини в конце концов учуяли дым. Они вбежали в классную, которая почти вся была объята огнем, и увидели там меня. Одна из них указала на меня пальцем и завизжала: «Смотрите! Смотрите все! У нее в глазах пляшут дьявольские огни!» Сомневаюсь, что так и было: пламя отражалось в моих зрачках, только и всего. Но для этих кретинок я вмиг сделалась чуть ли не порождением ада. Знаете, я до сих пор не могу понять, почему они меня не бросили в пылающей классной. Одна из них схватила меня на руки, перебросила через плечо и вытащила наружу. А остальные помчались за ведрами, стали поливать комнату водой. Но было поздно: огонь взобрался на второй этаж. А над классной словно нарочно помещалась библиотека. Все книги вспыхнули, как сухой хворост. Монастырь был обречен.
— И монахини решили, что это вы подожгли обитель?
— Конечно. Любой бы на их месте так подумал.
— И вы даже не попытались их в этом разуверить?
— Я глубоко убеждена, любезный оруженосец, — весело и жизнерадостно произнесла принцесса, — что намного выгодней предоставить людям считать вас способной на большее зло, чем вы в действительности можете им причинить, нежели на меньшее. Стоит расположить к себе людей, и вы добьетесь только того, что они попытаются вами помыкать. Но заставьте себя бояться… Тогда вас станут уважать. И бояться, кстати, тоже.
— Ясно. Выходит, вы будете жестокой правительницей, когда унаследуете трон. Станете воздействовать на подданных страхом, а не убеждением.
— О, разумеется, — усмехнулась она. — А как же иначе?
— А вам не приходило в голову, что правители-тираны зачастую принимают смерть от рук наемного убийцы?
Я почувствовал, как Энтипи за моей спиной снова пренебрежительно передернула плечами. Если ей и случалось размышлять о подобных перспективах, они ее явно пока не заботили.
— Там видно будет. А в случае чего я всегда могу воззвать к Гекате. Правда, я слыхала, что она выполняет не более трех желаний каждого, кто к ней обращается с молитвой. А я уже два раза получала от нее помощь. Так что буду по-прежнему ей молиться, чтобы она меня не позабыла, а к помощи ее прибегну только в самом крайнем случае, если мне срочно понадобится умертвить кого-то из врагов или добиться еще что-нибудь в этом же роде.
Меня аж передернуло при мысли о том, что может подразумевать под выражением «что-нибудь в этом роде» существо столь свирепое, как наша августейшая принцесса. Ради поддержания разговора я ее спросил:
— Но почему вы мне все это рассказываете? Или вам безразлично, что мое мнение о вашей персоне может перемениться к худшему?
— Да бросьте вы! — усмехнулась принцесса. — Вы из тех, кто всегда, с юности и до смерти, придерживается самого невысокого мнения о себе самих, а заодно и обо всех окружающих без исключения. Так что мне терять совершенно нечего!
Я был очень доволен, что у нас с Энтипи состоялся этот разговор. Иначе я рисковал бы, проникнувшись к ней чем-то вроде уважения, некоторой даже приязнью, утратить бдительность, едва ли даже не довериться ей. До чего же здорово вышло, что она сама меня лишний раз и очень вовремя предупредила: с ней надо быть постоянно начеку, потому как никогда не знаешь, чего ждать от этакой злодейки. В общем, поверьте, я не столкнул ее тогда с седла под копыта коня по одной лишь причине — жаль было терять лишние девять соверенов. Право же, в нашем положении мы не могли себе позволить бросаться такими суммами.
Веселье в замке было в полном разгаре. Мы с Энтипи, как нам было велено, оставили своего коня в замковой конюшне и поспешили доложить о себе дворецкому. В просторных помещениях было жарко натоплено, и я с удовольствием втянул ноздрями теплый воздух, напоенный ароматами изысканных яств. Контраст со студеным влажным ветром, всю дорогу бившим нам в лицо, был просто потрясающий! Из верхних помещений до нас долетали смех и звуки развеселой музыки, слышался топот множества ног. Меня это удивило и озадачило: суммируя все, что рассказывали о диктаторе Шенке, я привык считать его настоящим чудовищем, олицетворением зла, этаким дьяволом во плоти. Веселый гомон, доносившийся сверху, никак не вязался у меня с этим жутким образом и противоречил моему представлению о том, что должны собой являть его пиршества, а также и те люди, которые званы к диктатору в гости. Вероятно, при всем своем злодействе он любил праздники и в организации и проведении таковых следовал заведенным обычаям.
Весь во власти подобных соображений, я предстал перед дворецким. Тот с гримасой недовольства смерил меня взглядом и процедил:
— Что так поздно заявились?
— Так плутали долго, искали дорогу, — с подобострастным поклоном ответил я.
— Ты калека. Урод.
— Да. — Возразить на его замечание мне было нечего.
— Работать можешь?
— Вполне, если только работа не предполагает прыжков в длину, бега наперегонки и выполнения сложных балетных па.
Дворецкий почесал за ухом:
— Чего-чего?
— Да. Работать могу.
— Так бы сразу и сказал, — поморщился тупица. — Значит, ступайте оба сей же час наверх. И попробуйте только что-нибудь сожрать из закусок для господского стола! Хлеба можете пожевать, коли охота.
Наверху шум стоял просто оглушительный. Это свидетельствовало об одном: чудовище Шенк пировать умел, будь он неладен. Перед большими двустворчатыми дверьми, что вели в парадный зал, мы замедлили шаги. Я кивком предложил принцессе на мгновение остановиться. Мне надо было собраться с духом. Сердце едва не выпрыгивало из груди. Шутка сказать — ради не столь уж и огромной суммы в девять соверенов я сейчас окажусь во вражеском логове, подвергнув свою жизнь серьезному риску. Мне всегда казалось, что она дороже стоит. Но что, если это было всего лишь заблуждение? Может статься, я себя здорово переоценил.
С этим мысленным напутствием я толчком распахнул двери. Свет множества огней нас буквально ослепил, а шум, который стоял в зале, даже глухого заставил бы зажать уши! Каждый из гостей, а их тут собралось невероятное количество, что-то говорил другому, все старались друг друга перекричать высокими, пронзительными голосами. Вероятно, эти женщины и мужчины успели уже хорошо набраться. А посередине зала, на подиуме вовсю надрывался оркестр, состоявший из нескольких флейт, барабана и лиры. Некоторые из собравшихся приплясывали в такт музыке, они держались у самого подиума, образовав вокруг него что-то вроде хоровода. Мне показалось довольно странным это топтание по кругу. Ну какой в нем смысл, если каждый из танцоров все время возвращался на свое прежнее место? Проще было, по моему разумению, на нем и оставаться.
Но все это промелькнуло у меня в голове как-то мимоходом, танцоры и их дурацкое кружение лишь ненадолго привлекли мое внимание. Что меня по-настоящему потрясло, так это убранство зала! Стиль, в котором он был декорирован, иначе как «ранневарварским» назвать было невозможно! Высохшие кости, полагаю бывших врагов хозяина, украшали собой стены и даже заменяли некоторые детали предметов обстановки! Ножки огромного обеденного стола когда-то и в самом деле были чьими-то ногами. Ручки кресел… Ну, вы и сами догадаетесь, из чего они были сделаны. Гобелены, развешанные на стенах, пестрели сценами жестоких убийств и всевозможных злодеяний: на них были изображены женщины, подвергающиеся гнусному насилию, дети, которых швыряют в костер, распинаемые на кресте мужчины, отрубленные головы, и кровь, кровь, кровь… И тут я наконец понял, что празднество у Шенка нисколько не походит на пиры в любом ином замке и дворце, устраиваемые нормальными людьми, а не кровожадными злодеями. Оттуда, из пиршественных залов обыкновенных вельмож и королей, вам не захотелось бы бежать без памяти — только давай бог ноги унести, со слезами ужаса и воплями о помощи…
Воображение мое под воздействием этих устрашающих картин разыгралось вовсю. Я себе зримо представил, как меня разоблачают, выводят на чистую воду, обнаруживают, что я — оруженосец на службе короля Рунсибела, телохранитель его дочери, находящейся здесь же и стоящей по правую руку от меня. Принцессу немедленно помещают в узилище, а меня… Я содрогнулся от ужаса, вообразив свою увечную ногу в виде канделябра, а голову… О господи! Если б еще не этот слепящий свет, если бы здесь царил полумрак, который скрыл бы все ужасные приметы интерьера… Я покосился на Энтипи. Интересно, какое впечатление произвело это убранство на нее?
Никакого. Поверьте, лицо ее высочества оставалось совершенно бесстрастным. С потрясающей невозмутимостью она разглядывала один из гобеленов, а поймав на себе мой взгляд, изрекла:
— Если кого-то убить подобным способом, крови будет гораздо больше, чем они тут изобразили. Поэтому вся сцена выглядит недостоверной.
— А девицы, милующиеся с единорогами, это, по-вашему, достоверно? — с сарказмом спросил я.
— Конечно. Вполне.
— Никаких единорогов на свете нет! — разозлился я. — Кроме тех, которые якобы воспитали вашего героя Тэсита. Пусть эта ложь останется на его совести. А если б они и существовали, то никакую девицу близко бы к себе не подпустили. Или попытались бы ее прикончить, как поступают все мифические существа. — Я кивком указал ей на дальний конец стола, возле которого не видно было никого из слуг. — Похоже, гостям, что там сидят, пора переменить тарелки. Вперед!
Мы принялись со всей возможной осторожностью проталкиваться сквозь кольцо танцующих. Очутившись среди подвыпивших и потому настроенных весьма игриво светских дам, я почувствовал себя намного бодрее и увереннее, чем прежде. Они все как одна были роскошно одеты, тела их источали пряный аромат дорогих благовоний. У меня даже голова закружилась, стоило представить себе любую из них в моих объятиях… Но, к сожалению, я был нанят для оказания гостям Шенка, в том числе и этим красоткам, услуг совсем иного рода.
Мы с Энтипи подошли к боковому столику у стены, где были выставлены сочный окорок величиной с двухлетнего ребенка, несколько сырных голов и пышный каравай пшеничного хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76