На сей же раз я его задел весьма основательно, ручаюсь, и кровь в следующий миг залила его здоровый глаз.
Феникс наконец-то понял, что между мной и Тэситом происходит нечто странное, даже пугающее. Он с протестующим криком взмахнул могучими крыльями. Это движение вызвало чуть ли не ураган. Пепел сгоревшего феникса, предшественника нашего малютки, так и взвился к небесам. Но я еще кое-что заметил: крылья у новорожденного окрепли настолько, что он теперь вполне мог бы подняться в воздух. Фениксы — существа сверхъестественные, и процессы взросления и возмужания, на которые у обычных птиц уходят долгие месяцы, длятся у них считанные минуты. Словно в ответ на мои мысли, малыш, помедлив, начал взлетать.
Одновременно с ним и Тэсит стал подниматься с земли. Ноги у него дрожали и подкашивались, и мне ничего не стоило боковым ударом посоха снова его свалить. Падая, он произнес мое имя. Я услыхал, как он не без труда выговорил: «Невпопад!» — голосом, в котором звучали злость, и жажда мести, и наряду с этим — все еще не покидавшее его недоумение. По крайней мере, мне показалось, что он именно это пробормотал: «Невпопад». При выбитых зубах и почти наверняка сломанной челюсти его выговор, как вы догадываетесь, отличался исключительной внятностью.
И тогда я снова привел в действие посох. Но на сей раз не стал заносить руку для удара, а просто выбросил ее вперед, словно копьем орудовал, и рукоятка угодила
Тэситу прямехонько в лоб. Из жалости к поверженному противнику я не стал нажимать на кнопку, чтобы высвободить четырехдюймовое лезвие. Оно бы наверняка пробило ему черепную кость и вонзилось в мозг. Ведь как-никак, я был Тэситу многим, очень многим обязан. Даже этот посох был когда-то вырезан из прочного дерева его руками. Вот я, пусть и частично, но возвратил ему долг: оставил его в живых.
Тэсит опрокинулся на спину. На лбу у него рядом с нанесенной мною раной вздувалась огромная шишка. Невидящим, лишенным всякого выражения взором он уставился в небо, и я с испугом и сожалением подумал, не запоздал ли я, часом, со своим великодушным порывом, не умер ли он, чего доброго. Но времени подтвердить или опровергнуть это ужасное предположение у меня не было: гигантская птица оторвалась от земли. Потрясенный и испуганный жестокостью и насилием, свидетелем которых он стал в первые минуты своей жизни, феникс спешил убраться от нас с Тэситом подальше.
Но я не собирался так просто его отпустить. В мои планы входило навязать ему свою компанию. Я огромными скачками помчался за ним вслед, а догнав его, оттолкнулся от земли посохом и подбросил свое тело вверх. Руки и плечи — единственная по-настоящему развитая и чрезвычайно сильная часть моего тела — блестяще справились с задачей. Но на миг мне показалось, что я не смогу допрыгнуть до широкой спины птицы. К счастью, я все же смог взгромоздиться на испуганного, вскрикнувшего от неожиданности феникса, и, хотя очутился почти у самого хвоста, мне удалось удержаться в этом положении: я что было сил уцепился за перья на его спине.
Птица заметалась в воздухе, пытаясь меня стряхнуть. Мы успели уже подняться футов на двадцать над землей. Падение с такой высоты могло доставить мне массу неприятностей. При очередном рывке феникса несколько его перьев остались у меня в кулаке. Я на секунду его разжал, и они закружились в воздухе, плавно опускаясь вниз. В следующий миг я с ловкостью, которой прежде никогда не обладал, скользнул вперед по гигантской спине и переместился к могучей шее. Обхватив ее одной рукой, я почувствовал себя гораздо уверенней. Теперь можно было не опасаться падения. Я перевел дух.
Тридцать, сорок футов над поверхностью земли. Подъем все продолжался. И тут феникс стал нырять и кружиться в воздухе, ложась попеременно то на одно, то на другое крыло. У меня потемнело в глазах. Негодная правая нога и прежде-то никогда не была для меня опорой, левая эту опору вмиг потеряла. От падения меня спасала только сила и цепкость левой руки, которой я обхватил шею птицы. В правой я сжимал посох. При желании я мог бы выпростать жало из рукоятки и убить строптивую тварь, но торопливый взгляд вниз, на землю, заставил меня отказаться от этого намерения. Если феникс погибнет на такой высоте, я его переживу всего на каких-нибудь пару секунд.
Я выбросил вперед правую руку с зажатым в ней посохом, прижал его к шее птицы, с невероятными усилиями дотянулся левой ладонью до рукоятки моего оружия и крикнул что было мочи:
— А ну прекрати кувыркаться, чертов попугай-переросток! Ты теперь мой, понятно?
Держась обеими руками за посох, я изловчился поднять левую ногу и кое-как уцепиться ею за нижнюю часть могучей шеи. Теперь наконец можно было не опасаться, что феникс меня стряхнет со спины во время своих отчаянных маневров. Разве что у меня самого от его воздушных пируэтов голова закружится и я разожму руки. Следовало положить конец его упражнениям. Я с силой рванул посох на себя, словно поводья натягивал, усмиряя норовистую лошадь. Не для того, разумеется, чтобы сделать фениксу больно, просто должен же он был понять, кто из нас главный.
— Ты мой! — Я это повторил громко и внятно, в надежде, что если птица и не понимает человеческой речи, то по тону моему догадается, о чем я ей толкую.
Феникс протестующе завопил и снова резко дернулся, так, что меня подбросило. Вот чертова птица! Ведет себя, как необъезженная лошадь. Разве что степень риска для наездника совсем иная: выпасть из седла и свалиться с высоты пятидесяти футов — это не одно и то же, согласитесь.
— Ты мой и полетишь, куда мне надо. Ясно? А ну-ка! — При помощи посоха я с величайшим трудом повернул голову феникса вниз и вперед. Он хотя и покорился, но продолжал свои попытки от меня избавиться. Впрочем, его сопротивление стало заметно слабее.
Полагаю, феникс пребывал в состоянии растерянности и недоумения. И я его в этом не винил. Он явно осознавал, на доступном ему уровне, что является неотъемлемой частью некоего грандиозного плана. И, вероятно, понимал не хуже Тэсита, что должен сыграть отведенную ему роль, выполнить веление судьбы, причем незамедлительно. Но благодаря моему вмешательству в ход событий эта великолепная схема развалилась на мелкие кусочки, и птица забеспокоилась, не в силах понять, почему все происходит не так, как было задумано.
Что же до меня, то я плевать хотел на все веления судьбы, на то, соответствуют ли им мои поступки. У меня в мыслях было только одно: с самого рождения я был обделен всем тем, чего у прочих имелось в избытке. Боже, как я жаждал, алкал обрести хоть что-нибудь, что уравнивало бы меня с другими, ставило бы на одну ступень с большинством. Мне всегда хотелось вырваться из тесных пут безотрадной повседневности, которые меня душили — сперва в трактире Строкера, потом в крепости. Теперь же сама судьба решила обозначить границы, за которые я не должен был и носа высовывать, указать мне мое место. Согласно ее планам, я весь свой век принужден был оставаться Невпопадом из Ниоткуда. Короче, полным ничтожеством.
А тем временем наш несравненный Тэсит готовился сделать решающий шаг к славе и почестям, которые судьбе было угодно ему преподнести.
По-моему, расклад был чудовищно, просто вопиюще несправедлив. Я вовсе не склонен был признать Тэсита лучше, достойнее меня. Для меня он был просто человеком, в избытке наделенным всем тем, чего мне отчаянно недоставало, о чем я мог только мечтать. Он сам, кстати, вскользь об этом упомянул в своей дурацкой балладе. И теперь в душе моей поселилась надежда, что, умыкнув феникса, этот символ величия и славы, который судьба предназначала Тэситу, я стану другим, выпрыгну из шкуры изгоя и неудачника, сделаюсь хозяином собственной жизни, и она из пустой, скудной и никчемной превратится в достойную, изобильную и успешную.
Если мне удастся занять место Тэсита в этой «истории из будущего»… то я превращусь в героя!
Вот так! Все очень даже просто. Я помешаю осуществлению планов, которые составила сама судьба, я посмеюсь над автором и перепишу за него конец повествования! Я все поставлю с ног на голову! Вверх тормашками! Не желаю я быть Невпопадом, лишь по чистой случайности угодившим на страницы, третьестепенным персонажем, которого после одного-двух выходов драматург взашей гонит со сцены. Я сам поведу рассказ. И не куда-нибудь, а именно в том направлении, которое сам выберу.
Вот каков был мой план, осуществление которого на данном этапе зависело от того, сумею ли я обуздать строптивую птицу.
Феникс будто в ответ на мои мысли вновь попытался меня сбросить, но я крепко держался за посох, сдавливающий его шею, и бедняга этим рывком лишь причинил себе боль. Он парил в воздухе, то и дело меняя направление, нырял вниз и поднимался вверх, и все это без какой-либо цели, ну, разве что от меня избавиться. Вообще же похоже было, что он просто наслаждается первым в жизни полетом.
Я отдавал себе отчет в том, насколько высока ставка, знал, что в столь решительный для меня момент я должен цепко ухватиться за бразды судьбы и пришпорить ее, пусть скачет галопом, куда мне будет угодно. Но, не будучи настоящим героем, в качестве самозванца я просто не представлял себе, каким должен быть мой следующий шаг. Я присвоил себе роль, которую не удосужился не то что выучить, но даже прочитать, вот в чем была загвоздка. Тэсит, тот, поди, вытвердил все назубок, каждое словечко, каждый жест.
Несколько мучительных секунд я провел в состоянии, близком к панике. Мне даже стало казаться, что я напрасно занял чужое место, что ничего хорошего для меня из этого не выйдет. Словом, совсем было пал духом.
Феникс, возможно почувствовав мою неуверенность, с пронзительным криком, от которого мне уши заложило, нырнул вниз. От неожиданности я тоже дико заверещал, совсем по-девчоночьи, но никто этого, к счастью, не слыхал: птица, голос которой был куда громче моего, все еще орала, когда я замолчал, устыдившись своей трусости.
Тэситу, как пить дать, понравился бы этот сумасшедший полет. Он насладился бы обществом птицы, которую мало кому из смертных довелось видеть, своей властью над ней, ее покорностью. Что же до меня, то я с трудом удерживал в желудке свой скудный завтрак, так мне было тошно. Ни о каком наслаждении путешествием по воздуху, разумеется, и речи быть не могло. Еле живой от страха, я только о том и помышлял, как бы заставить проклятую птицу слушаться узды, то есть моего посоха. Иначе она рано или поздно все же стряхнет меня, полуживого от усталости, со своей спины.
Я бросил осторожный взгляд на далекую землю и вдруг заметил стаю гарпов.
Феникс тоже их увидал: он склонил голову набок и стал с любопытством наблюдать за странными созданиями. Гарпы передвигались по деревьям у самых вершин, перелетая на своих небольших и слабых крыльях от одной ветки к другой и отталкиваясь от них руками, что придавало им дополнительную скорость. Я напряг зрение и не без труда разглядел полускрытую листвой Энтипи. В сравнении с карликами гарпами принцесса выглядела просто великаншей. Она ни на секунду не прекращала борьбу. Ее тонкое тело отчаянно извивалось в руках четырех уродцев, каждый из которых крепко ее держал за руку или за ногу.
«Вот ведь молодчина! — подумал я. — Не желает сдаваться до последнего. Мне бы такую отвагу…»
И тут я понял, что за героический поступок мне следовало бы попытаться совершить для начала: спасти принцессу. Наверняка именно это в первую очередь и собирался предпринять Тэсит. А ведь у него на уме могло быть только то, что угодно судьбе, чему она благоволит. Значит, этому суждено свершиться. События, заранее предопределенные, просто не могут не произойти. И коли уж я присвоил себе роль героя, придется мне ее играть и… нести за все ответственность.
В теории все выходило складно. На практике же я просто обмирал от страха при мысли о новой встрече с гарпами. Вымолив у них пощаду, я почитал себя бесконечно счастливым. В другой раз мне могло повезти гораздо меньше.
Но у моего феникса было на этот счет иное мнение. Напомню, он ведь был новорожденным существом, а младенцы, как вам известно, до ужаса прожорливы. Согласно бытовавшему мнению, на людей фениксы никогда еще не нападали. Зато всякие пернатые, летающие существа меньшего, чем они сами, размера являлись довольно значительной составляющей их меню.
Таким образом, приметив у верхушек деревьев стаю карликов гарпов, мой феникс не иначе как решил впервые в жизни поохотиться ради пропитания. Не знаю, помнил ли он о том, что я находился у него на спине. Но даже если и помнил, в любом случае я мало что для него значил. В общем, не долго думая он сложил крылья и спикировал прямехонько на гарпов, которые все еще не чаяли над собой беды.
Айлерон, как и подобало вожаку, двигался впереди остальных. Он-то первым и увидел феникса. Повинуясь охотничьему инстинкту, оголодавший младенец мчался вниз в глубоком молчании, чтобы не спугнуть свой обед. Айлерон не иначе как нутром почувствовал опасность и задрал вверх уродливую голову, увенчанную короной. Увидев феникса с растопыренными когтями, падавшего на него сверху со скоростью пушечного ядра, гарп издал тревожный вопль, чтобы предупредить подданных об опасности. Феникс же, поняв, что дичь насторожилась, заверещал так пронзительно, что у меня от ужаса дыбом встали волосы, а ладони едва сами собой не разжались. Вероятно, посредством таких вот боевых кличей эти гигантские птицы пригвождают свои жертвы к месту.
Именно так все и получилось: несколько ублюдков гарпов задрали вверх головы и, услыхав оглушительный крик феникса, буквально окаменели от неожиданности и ужаса. Их круглые красные глаза едва не вывалились из орбит. Мы приблизились к ним уже настолько, что мне это было хорошо видно.
— Стре-е-е-е-е-е-е-лы! — скомандовал Айлерон, и некоторые из гарпов, хотя далеко не все, стряхнув с себя оцепенение, подчинились приказу. Но пока они вынимали стрелы из колчанов и натягивали луки, феникс снизился к самым верхушкам деревьев и, паря на могучих крыльях, разорвал всех стрелков на части острыми когтями с такой же восхитительной легкостью, с какой нож кромсает сырную голову.
Энтипи принялась с удвоенной энергией отбиваться от своих похитителей. Те замерли в растерянности, поначалу не в силах понять, что им теперь делать и куда смотреть. Но видя, как двое или трое их товарищей в считанные секунды оказались мертвы, как другие вынимали стрелы из колчанов, чтобы обороняться от чудовищной птицы, они быстро приняли решение: бросили принцессу и пустились наутек. Принцесса, оставшись без какой-либо опоры, камнем полетела вниз. Но полет ее был, к счастью, совсем недолгим и закончился благополучно: густые ветви средней части дерева, спружинив, приняли на себя ее тело. Она попыталась, извернувшись, ухватиться за ветки, чтобы слезть на землю, но только платье себе изорвала. Дерево крепко держало ее в своих объятиях и не собиралось выпускать. Энтипи взвыла от досады, сообщив всем, кто мог ее слышать, что они вскорости пожалеют о том дне, когда появились на свет.
Айлерона упомянутый день мало заботил. В значительно большей степени вожака гарпов заинтересовал ваш покорный слуга, вцепившийся мертвой хваткой в посох, чтобы не свалиться со спины феникса. Заметив меня, Айлерон с ненавистью гаркнул: «Невпопа-а-а-а-а-а-д!» — а несколько его подданных тем временем осыпали нас с фениксом градом стрел.
Феникс хоть и был существом проворным, но все ж не настолько, чтобы от них увернуться. Слишком мало было расстояние между ним и лучниками. Стрелы гарпов угодили ему в нижнюю часть живота. Младенец-великан заверещал, это был крик боли и гнева, и лично мне в нем послышалось: «Ох, ну и задам же я вам сейчас! Еще не так вас отделаю, всех поубиваю!»
Выпалив это (если только я правильно истолковал его вопль), феникс незамедлительно перешел от слов к делу.
Он сделал глубокий вздох, напрягся изо всех сил, и стрелы, все до единой, стремительно выпростались из его плоти, развернулись в воздухе и полетели в тех, кто их выпустил из луков! Гарпы бросились врассыпную. Некоторым удалось уйти невредимыми. Другим повезло меньше, они попадали с деревьев, пронзенные собственными стрелами, убитые наповал или раненые.
Ярость, в которую впал при виде этого Айлерон, не поддается описанию. Он вытащил бог весть откуда кривой кинжал и, размахивая им, взвыл:
— Ты-ы-ы-ы-ы умре-е-е-е-е-е-шь! — Из пасти у него вылетали клочья пены, глаза налились кровью и стали багровыми. Но тут он заметил Энтипи, которая по-прежнему безуспешно пыталась найти опору для рук и ног, чтобы слезть с дерева. — Но она-а-а-а-а умре-е-е-е-е-т пе-е-е-е-рвая!
Фениксу не было никакого дела до меня и моих проблем. Его интересовали только гарпы — свежая и сытная еда. Он только что прикончил одного из ублюдков легким взмахом когтистой лапы, подбросил вверх, поймал клювом, как иные забавы ради ловят ртом подкинутую в воздух виноградину, тряхнул головой, словно кот, треплющий в зубах мышонка, и без видимых усилий перекусил ублюдочного карлика пополам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76