— Смотри.Поднял руку; на его ладони вспыхнула искорка — разгорелась — пламя взлетело жгутами, переплетаясь с какими-то тонкими хрустально-светлыми нитями, вбирая их в себя… сплетенные пальцы рук — пламя и тьма, и ветер, и песнь — вечно изменчивая, распадающаяся на тысячи голосов, шорохов, шелестов — снова сплетающаяся, сливающаяся в одно — ветер, поющий в сломанном стебле тростника, — звон металла — звон струн — танец огня…Внезапно майя почувствовал странное: словно бы Изначальный держал сейчас в ладони его душу — смятенную, еще не обретшую себя, лишенную цельности, лишенную имени — суть рождающейся души. Он разделился надвое — был здесь, в поющем подземном зале, а его я билось беспокойным огнем в ладони Изначального; и было это странно, непонятно — и правильно, словно именно так и должно было быть от начала…— Подожди!..Пламя сжалось в единственную алую искру — и угасло; Изначальный медленно опустил руку и так же медленно поднял глаза, сейчас — задумчиво-серые.— Ты создал меня?Сталь во взгляде:— Ты только это хотел знать?Майя ощутил какую-то затягивающую холодную пустоту внутри; и этот, самый главный вопрос, который собирался задать с самого начала, показался вдруг неважным. Говорить с ним — как по клинку ступать… Скажешь — «да», и не останется ничего иного, кроме как уйти. А этого уже не могу. Не знаю, не понимаю, почему — не могу… И — с силой почти отчаянной:— Хочу остаться с тобой — позволь! Возьми — это все, что есть, — снял с пояса кинжал, протянул — резко, порывисто. — Только — прими к себе!Сталь и темное золото. Сталь и медь. Светлые льдистые искры на темном железе.— Дар не нужен, фаэрни, - неожиданно мягко, как первое прикосновение рук Создателя, запомнившееся навсегда. — Я… ждал тебя.Прозрачная золотисто-зеленая волна радости поднимает высоко — выше — и душа готова сорваться с пенного гребня вверх, распахнув крылья.— Камни — твоя песнь?— Видел — огонь. Хотел сохранить. Не застывшее — живое. Вот… — майя неловко развел руками.— А что Ауле?— Сказал: твой замысел — мой замысел. Иного в тебе нет. Непонятно. Я ведь сам увидел…Чуткие пальцы Изначального скользнули по рукояти кинжала — двум сплетенным змеям, серебряной и черненой, с отливом в синеву:— Это?..— Не знаю. Не мое. Не его. Другая песнь. Услышал. Красиво. Словно — знак. Сделал — а понять не могу.— Почему решил отдать мне? — Изначальный все еще разглядывал клинок.— Ты поймешь. У тебя руки творца. А еще — хотел остаться. Примешь?Изначальный медленно провел рукой по клинку — железо вспыхнуло льдистым бледным пламенем, потом чуть потускнело, словно остывая, но свет, холодный и прозрачный, остался внутри самого металла, — и коротким движением протянул кинжал майя.— Отвергаешь?— Нет. Это — твоя первая песнь. Пусть останется у тебя. Идем…
… — Смотри, — тихо сказал Изначальный.Но слова уже были не нужны — и без того майя не мог бы оторвать глаз от неба, где, ослепительным светом заполняя глаза, горело — раскаленное, огненное, сияющее… Майя тихо вскрикнул и прикрыл глаза рукой:— Что это? Откуда?— Сай-эрэ.— Твоя песнь…— Нет. Оно было раньше, прежде Арты. Смотри.И майя смотрел и видел, как огненный шар, темнея — словно остывал кипящий металл, — скрылся за горизонтом. И стала тьма, но теперь он ясно видел в ней свет — искры, мерцающие холодным светом капли.— Что это?— Гэлли. Тоже — сай-эрэй, как то, что видел ты. Только они очень далеко. Там — иные миры…— Тоже — песнь Единого? Как и Твердь-в-Ничто?— Многие были и до Эру; и он не единственный творец…Изначальный надолго замолчал, потом проговорил тихо:— Ты станешь моим таирни, если таково твое решение.Это был миг рождения слова, но майя понял.— Тано… — только и сумел выговорить он, — благодарю, Тано… И почему-то ему показалось, что привычное это слово — «Мастер» — сейчас обрело иной смысл: в нем было все, что успел испытать майя, — тревога и ожидание, страх и радость — огромная, невероятная, и счастливое изумление — словно вот тут, на его глазах, с ним — произошло необъяснимое нежданное чудо.— А имя твое — Ортхэннэр. — Изначальный улыбнулся светло и спокойно. — Тебе многое предстоит узнать, ученик…
Слова для Народа Валар — то же, что одежды плоти для Изначальных; они не нужны — можно просто соприкоснуться мыслью. Потому майя недоумевал немного — почему Ступающий-во-Тьме выбрал говорить словами? Но теперь это казалось ему правильным; то, что в Земле-без-Тьмы было игрой с гармониями новых звуков, здесь обретало какой-то особенный смысл, и он уже не мог понять, как прежде обходился без слов.Тано говорил — йоолэй-суулэ, и в этом было все сразу — горьковатый сухой запах, и шепот, и голубовато-серебряные волны трав, и призрачные облака, бледная луна, ночь, и прохладное прикосновение ветра-вздоха, и одна тихая протяжная нота — неясная печаль: травы ветра…Он учился словам: гэлли - это серебряная россыпь поющих бубенцов в бархатно-черной торжественной вышине — Орэ; а одна — гэлэ - искра света, она может лечь в ладонь и нашептывать видения… Сай-эрэ - это высокое и ясное пламя в прозрачно-синем, звонком — айантэ; ласковое, золотисто-зеленое, с шорохом набегающее на песчаный берег, соленая глубина, колышущиеся блики — тэлле. Водяная кисея, сплетение тончайших прохладных нитей — тилле… — Откуда берутся имена сущему, Тано?Изначальный улыбнулся — и в душе Ортхэннэра поднялась теплая солнечная волна:— Разве ты сам не слышишь?..Шепот осыпающегося песка — тхэсс. Дыхание ветра в сломанном стебле тростника — суул. Глубокая чаша долины, наполненная туманом, — лаан. Легкий вздох в сумраке — хэа. Свобода и полет, душа, распахнутая ветрам, — раэнэ… — Почему тогда у тебя и у других Изначальных разные имена сущему?— Разве все ветра поют одним голосом?Изначальный помолчал; его глаза в тени длинных ресниц казались сейчас почти черными:— А я давно один…Ортхэннэр помолчал, не сразу решившись задать вопрос:— Ты сказал странно: фаэрни. Почему?Неуловимая ускользающая улыбка, золотые искры в зеленых озерах глаз:— Потому что — не майя. Не рука моя, не орудие в руке. Иной, чем я. Новый. Идущий своим путем. Фаэрни.
… — И чему ты думаешь научиться?— Всему. Всему, что не знает Ауле.— Зачем тебе это?— Как это — зачем? — недоуменно поднял брови фаэрни. — Чтобы создавать новое. Чтобы знать. Почему ты спрашиваешь?— Я не хочу, чтобы ты торопился. Сначала разберись в себе. Убедись, что не употребишь знания во зло.— Но разве знание может быть злом?— Конечно. Вот смотри.Изначальный поднял руку, и Ортхэннэр увидел на его запястье странный черно-золотой браслет. Нет, не браслет — гибкое, прекрасное существо обвивало руку Учителя.— Что это?— Ллисс.— Я не знал, что такое бывает…— Рукоять твоего клинка — помнишь?— Да… Но мне казалось — я просто услышал. Как видение Ткущего-Туманы. А тут — живое…— Протяни руку.Ортхэннэр повиновался, и чешуйчатое холодное тело змеи обвилось вокруг его запястья.— Красивая… Твоя песня?— Да… Ты говоришь — красивая? И все же она опасна.— Разве такое может быть опасным?— Да. Ее яд — энгэ.Новое слово отозвалось в душе тяжелым звоном, глухим и темным.— Что это, Тано?— Ты знаешь, что такое одиночество? Фаэрни сдвинул брови и глуховато ответил:— Да.— А страх? Забвение?— Я видел страх… Забвение — меня пытались заставить забыть…— Представь себе, что ты — одинок. Ты — душа без защиты тела, обнаженная и беспомощная. И ты знаешь, что можешь утратить память обо всем, что пережил, что знал и умел, что видел — кем был; ты — один на один с собой, со страхом перед забвением, страхом потерять себя… мне тяжело это объяснить, таирни. Ведь я сам — Бессмертный…— Кажется, я понял, — задумчиво проговорил Ортхэннэр. И, вспыхнув радостной, какой-то детской улыбкой: — Но и я бессмертен! Значит, я никогда не забуду тебя…Смутился, опустил глаза. Мелькор положил руку ему на плечо.— Ты говорил, Тано…— Да. Этот же яд может продлить жизнь — если знать, как использовать его; нам это не нужно — но пригодится Детям… Двойственность. Потому во многих мирах существа, подобные этому, — знак знания: оно равно может нести и жизнь, и смерть. И так же опасно оно в неопытных руках, ибо может обернуться злом. Первым твоим творением был клинок. Потому я и спросил.
… — Знаешь, Тано… иногда почему-то кажется — мир так хрупок…— Потому я и хочу, чтобы ты был осторожен, таирни. В тебе — сила; одно неверное движение, шаг с пути — и ты начнешь разрушать.— Я понимаю, — фаэрни обернулся к Мелькору — и замер.«Крылья?!»Изначальный смотрел на ночное небо, тихо улыбаясь — то ли своим мыслям, то ли чему-то не слышимому пока для Ортхэннэра.Огромные черные крылья за спиной.«Конечно… если Валар могут принимать любой облик, кому же и быть крылатым, как не ему?..»— Почему… — тихо, почти шепотом, боясь спугнуть видение, — почему в твоей песне нет крылатых?Изначальный улыбнулся тихо каким-то своим мыслям; задумчиво ответил:— Это не только мой мир. Я жду…Помолчал.— Иди. Теперь иди — смотри на мир сам. Своими глазами. Потом возвращайся. Я… буду ждать, таирни.
Таирни… Словно солнечная птица в груди расправляет крылья, и не удержать ее — как, пламя в раскрытых руках; грудь разрывается, и недостает места в сердце — этой невероятной, неправдоподобной радости - Таирни. Светлое, беззащитно-счастливое чувство, щемящее, радостно-изумленное: как это ? что это ? почему со мной — так ? .. Звонкая и хрупкая хрустальная чаша в ладонях. Слово-вздох пронизанной солнцем прозрачной золотисто-зеленой волны, слово-полет, распахнутые — весь мир обнять — крылья: таирни. Ученик. Мой ученик. …как это — слышать: «Скажи, Учитель…» И глаза эти — светлые, удивленные, отчаянные — как жил прежде, не видя их? Как мог быть без этого — «Тано»… Каждое расставание — словно бы на века. Каждая встреча — радость, мешающаяся с тревогой: скажешь ли снова — Тано ? Или — все это было наваждением, видением, слишком счастливым и ясным, чтобы быть правдой - Таирни?.. Словно бы и не было ничего до того — словно бы и не было жизни, и мир вокруг — иной, новый, звенящий и юный — чище и острее чувства, до хрустального звона паутинных нитей, и все, что видел и знал, рождается заново — вот тут, прямо на глазах — все — впервые: первый рассвет, и туман над озером, и — серебряным клинком — полет сокола в высокой голубизне, и травы ветра — серебром волн под луной, и чудо росной капли, и нити дождя, и медленное падение-полет корично-золотого листа — кор-эме о анти-эте, — мир мой в ладонях твоих - Таирни. СОТВОРЕННЫЕ: Друг Век Тьмы; Век Дерев Света
…Под защитой скал плясал огонь.Они и прежде видели огонь — когда молния ударяла в сухое дерево. Но самим им никогда не приходило в голову разжечь костер; да и зачем?А сейчас огонь плясал под защитой скал, и кто-то был у костра — тень в ночи. Он пел — как поют ковыли, или луна, или тростник под ветром; и двое остановились, пытаясь понять, кто это и почему он здесь — где нет больше никого, кроме них…Песня умолкла, колыхнулась черная тень, вздохнул ветер — и вот уже нет никого у костра.Они подошли ближе, присели у огня. На плоском черном камне лежало что-то мерцающее и легкое — Весенний Лист нерешительно протянула руку и осторожно взяла вещь: легкое переплетение серебряных цепочек, искорки камешков, зеленых и золотистых, как медвяные капли, и россыпь маленьких колокольчиков… Весенний Лист завороженно разглядывала поясок. Анде-тэи. — Это ты сказал?Ищущий-следы пожал плечами:— Нет, ничего я не говорил… а что?Весенний Лист, внезапно решившись, обвила пояском талию; колокольчики запели чистыми тихими голосами.— Погоди, это же не наше!Она рассмеялась, закружилась, вскинув руки:— А-ах, ты не понял, не понял… это подарок, он же сказал — дарю тебе… правда, чудо?— Чей подарок? Кто он?Весенний Лист остановилась.— Н-не знаю… — проговорила задумчиво. — Кто-то ведь был здесь?Ищущий-следы держал в руках странную штуковину — несколько тростниковых стеблей, переплетенных тонкими серебряными нитями. Разобравшись, что к чему, поднес к губам, дунул — стебли отозвались приглушенной печальной нотой ветра.— А это — тебе. И вот это, — очень уверенно заявила Весенний Лист, подняв с земли два удлиненных невзрачных камешка.— Зачем? — Ищущий-следы отложил свирель, взял камешки, повертел в пальцах — прислушался — и резким движением чиркнул одним по другому. На мгновение вспыхнула яркая искорка. Тхайрэт. — Кто здесь? — сторожко оглянулся Ищущий-следы.— Ветер… ты понял, зачем они?— Кажется — чтобы призывать огонь. Тхайрэт, камень-рождающий-искру.— Ты сам придумал слово?— Ветер сказал, — сам словно бы удивляясь своим словам, ответил Ищущий-следы. — Ветер…Весенний Лист задумалась, сдвинула брови, потом вдруг, просияв, указала тонким пальчиком на поющую вещь из тростника:— Ты сумеешь сыграть на этом? Для ветра?— Попробую, — пожал плечами Ищущий-следы. — Но кто это все-таки?— Ветер, — улыбнулась Весенний Лист. — Тень. Ночь. Моро. Я не знаю. Разве обязательно знать ответы на все вопросы? Сыграй, я хочу танцевать!…Получалось у него поначалу не слишком хорошо; но протяжные ноты-вздохи и перепев крохотных колокольчиков сами собой сложились в незатейливую мелодию, в перезвон весенней капели — Весенний Лист кружилась в танце сорвавшимся с ветви листом, птицей, лепестком снежного цветка, и как-то так получилось — слилось это все, и танец, и ветреная песнь, и тихий перезвон, и ночь, и веселое пламя — в одну музыку, в тихую волшебную сказку, какие еще будут когда-нибудь рассказывать на этой земле: о добром боге и юной богине леса.Потом они долго сидели, глядя на раскрывавшийся ярким цветком живой огонь, зажженный неведомо чьей рукой.— Может, он такой же, как мы, — проговорила Весенний Лист. — Может, это Артано. Ты помнишь Артано?Ищущий-следы сдвинул брови; задумался:— Говорят, он ушел к Тому, кто во Тьме…— Говорят. Мы же не знаем. Эй, — задорно крикнула Весенний Лист в ночь, — тебе понравилось?Ветер рассмеялся.— Ты думаешь — это правда? — снова спросила Весенний Лист. — То, что мы знали о Ступающем-во-Тьме — там?— Теперь уже не знаю. Не видел я ни злых тварей, ни наваждений…Они переглянулись. Потом Весенний Лист неуверенно проговорила шепотом:— Думаешь, это может быть он?— Кто?— М-моро… — с запинкой, растерянно.— Не знаю. Я не знаю.
… — Почему тыне откроешься им, Тано ? — Если захотят — придут сами. — Тебя что-то печалит ? Вала ответил не сразу: — Нет. Нет, таирни. Для них это… игра. Помнишь, как. для тебя было — узнавать имена сущему?..
Золотоокий спал, но сон его был не совсем сном. Ибо казалось ему, что он в Арде — везде и повсюду одновременно, в Валиноре и в Сирых Землях; и видит, и слышит все, что творится… А потом он увидел над собой прекрасное лицо Айо, понимая, что это сон. Но Айо был властен входить в любые сны, и сейчас он выводил из сна Золотоокого. Все, что ты видел, — истина, - тихо говорил Айо. — Но ты должен забыть об этом, если останешься здесь. И должен уйти, если не хочешь забывать. Тот огненный цветок, о котором ты пел, — его свет заполнил твои глаза. Золотоокий опустил ресницы. Потом вскинул взгляд на Айо: Значит, я уйду. ..Но ты, Айо, — твои глаза теперь как чаши, полные серебром ночи… Айо улыбнулся: Ты прав. И потому я пойду с тобой. ВОПЛОЩЕННЫЕ: Дети Звезд Век Дерев Света: Пробуждение Эльфов
Озеро было похоже на око, на темный сапфир в черненой оправе. Вода в Озере была прохладно-прозрачной, а по берегам его росли душистые нежные цветы ночи, и вековые деревья, как колонны, поддерживали невесомый фиолетово-черный купол небес, усыпанный ясными каплями звезд, и тонкие ветви ив склонялись к самой глади Озера…Такой была Ночь Пробуждения. Таким был мир, в который вступили Старшие Дети, первые из Воплощенных. Они не знали, что бессмертны, эти Дети, рожденные взрослыми. Не знали, что судьбы их неразрывно связаны с судьбой мира. Мир был для Детей странным, чудесным, огромным подарком, и все в мире было удивлением и радостью, открытием и откровением.Они подняли глаза вверх и увидели там, в вышине, Свет, мерцающий и ласковый. Свет отражался в водах Озера, и Дети пытались зачерпнуть его ладонями, но Свет ускользал — в горсти оставалось только прозрачное теплое колыхание. И Дети пили воду, не зная, что это вода, и вдыхали аромат цветов, не зная, что это цветы, и гладили, удивляясь, шелковистую мягкую траву, не зная, что это трава. Они не спешили уходить от берегов Озера: вокруг поднимался лес, и Свет не мог пробиться сквозь переплетение ветвей, не мог рассеять густые черные тени. Вокруг было Неведомое. А Свет в вышине был надеждой, и тогда один из Детей протянул руки к звездному небу, словно ждал, что Свет каплями упадет в его ладони, и тихо позвал:— Эле! То было первое Слово в новом мире — мире Детей. Потом разные народы и племена будут по-своему перепевать его — эл, элен, гэлэ, гилъа, гимил, ниллэ, тинве, тигилиндэ… И звездочеты будут вычерчивать небесные карты, населят небо диковинными зверями, поместят среди звезд Венец, Меч и Чашу, нарекут имена созвездиям и движущимся звездам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
… — Смотри, — тихо сказал Изначальный.Но слова уже были не нужны — и без того майя не мог бы оторвать глаз от неба, где, ослепительным светом заполняя глаза, горело — раскаленное, огненное, сияющее… Майя тихо вскрикнул и прикрыл глаза рукой:— Что это? Откуда?— Сай-эрэ.— Твоя песнь…— Нет. Оно было раньше, прежде Арты. Смотри.И майя смотрел и видел, как огненный шар, темнея — словно остывал кипящий металл, — скрылся за горизонтом. И стала тьма, но теперь он ясно видел в ней свет — искры, мерцающие холодным светом капли.— Что это?— Гэлли. Тоже — сай-эрэй, как то, что видел ты. Только они очень далеко. Там — иные миры…— Тоже — песнь Единого? Как и Твердь-в-Ничто?— Многие были и до Эру; и он не единственный творец…Изначальный надолго замолчал, потом проговорил тихо:— Ты станешь моим таирни, если таково твое решение.Это был миг рождения слова, но майя понял.— Тано… — только и сумел выговорить он, — благодарю, Тано… И почему-то ему показалось, что привычное это слово — «Мастер» — сейчас обрело иной смысл: в нем было все, что успел испытать майя, — тревога и ожидание, страх и радость — огромная, невероятная, и счастливое изумление — словно вот тут, на его глазах, с ним — произошло необъяснимое нежданное чудо.— А имя твое — Ортхэннэр. — Изначальный улыбнулся светло и спокойно. — Тебе многое предстоит узнать, ученик…
Слова для Народа Валар — то же, что одежды плоти для Изначальных; они не нужны — можно просто соприкоснуться мыслью. Потому майя недоумевал немного — почему Ступающий-во-Тьме выбрал говорить словами? Но теперь это казалось ему правильным; то, что в Земле-без-Тьмы было игрой с гармониями новых звуков, здесь обретало какой-то особенный смысл, и он уже не мог понять, как прежде обходился без слов.Тано говорил — йоолэй-суулэ, и в этом было все сразу — горьковатый сухой запах, и шепот, и голубовато-серебряные волны трав, и призрачные облака, бледная луна, ночь, и прохладное прикосновение ветра-вздоха, и одна тихая протяжная нота — неясная печаль: травы ветра…Он учился словам: гэлли - это серебряная россыпь поющих бубенцов в бархатно-черной торжественной вышине — Орэ; а одна — гэлэ - искра света, она может лечь в ладонь и нашептывать видения… Сай-эрэ - это высокое и ясное пламя в прозрачно-синем, звонком — айантэ; ласковое, золотисто-зеленое, с шорохом набегающее на песчаный берег, соленая глубина, колышущиеся блики — тэлле. Водяная кисея, сплетение тончайших прохладных нитей — тилле… — Откуда берутся имена сущему, Тано?Изначальный улыбнулся — и в душе Ортхэннэра поднялась теплая солнечная волна:— Разве ты сам не слышишь?..Шепот осыпающегося песка — тхэсс. Дыхание ветра в сломанном стебле тростника — суул. Глубокая чаша долины, наполненная туманом, — лаан. Легкий вздох в сумраке — хэа. Свобода и полет, душа, распахнутая ветрам, — раэнэ… — Почему тогда у тебя и у других Изначальных разные имена сущему?— Разве все ветра поют одним голосом?Изначальный помолчал; его глаза в тени длинных ресниц казались сейчас почти черными:— А я давно один…Ортхэннэр помолчал, не сразу решившись задать вопрос:— Ты сказал странно: фаэрни. Почему?Неуловимая ускользающая улыбка, золотые искры в зеленых озерах глаз:— Потому что — не майя. Не рука моя, не орудие в руке. Иной, чем я. Новый. Идущий своим путем. Фаэрни.
… — И чему ты думаешь научиться?— Всему. Всему, что не знает Ауле.— Зачем тебе это?— Как это — зачем? — недоуменно поднял брови фаэрни. — Чтобы создавать новое. Чтобы знать. Почему ты спрашиваешь?— Я не хочу, чтобы ты торопился. Сначала разберись в себе. Убедись, что не употребишь знания во зло.— Но разве знание может быть злом?— Конечно. Вот смотри.Изначальный поднял руку, и Ортхэннэр увидел на его запястье странный черно-золотой браслет. Нет, не браслет — гибкое, прекрасное существо обвивало руку Учителя.— Что это?— Ллисс.— Я не знал, что такое бывает…— Рукоять твоего клинка — помнишь?— Да… Но мне казалось — я просто услышал. Как видение Ткущего-Туманы. А тут — живое…— Протяни руку.Ортхэннэр повиновался, и чешуйчатое холодное тело змеи обвилось вокруг его запястья.— Красивая… Твоя песня?— Да… Ты говоришь — красивая? И все же она опасна.— Разве такое может быть опасным?— Да. Ее яд — энгэ.Новое слово отозвалось в душе тяжелым звоном, глухим и темным.— Что это, Тано?— Ты знаешь, что такое одиночество? Фаэрни сдвинул брови и глуховато ответил:— Да.— А страх? Забвение?— Я видел страх… Забвение — меня пытались заставить забыть…— Представь себе, что ты — одинок. Ты — душа без защиты тела, обнаженная и беспомощная. И ты знаешь, что можешь утратить память обо всем, что пережил, что знал и умел, что видел — кем был; ты — один на один с собой, со страхом перед забвением, страхом потерять себя… мне тяжело это объяснить, таирни. Ведь я сам — Бессмертный…— Кажется, я понял, — задумчиво проговорил Ортхэннэр. И, вспыхнув радостной, какой-то детской улыбкой: — Но и я бессмертен! Значит, я никогда не забуду тебя…Смутился, опустил глаза. Мелькор положил руку ему на плечо.— Ты говорил, Тано…— Да. Этот же яд может продлить жизнь — если знать, как использовать его; нам это не нужно — но пригодится Детям… Двойственность. Потому во многих мирах существа, подобные этому, — знак знания: оно равно может нести и жизнь, и смерть. И так же опасно оно в неопытных руках, ибо может обернуться злом. Первым твоим творением был клинок. Потому я и спросил.
… — Знаешь, Тано… иногда почему-то кажется — мир так хрупок…— Потому я и хочу, чтобы ты был осторожен, таирни. В тебе — сила; одно неверное движение, шаг с пути — и ты начнешь разрушать.— Я понимаю, — фаэрни обернулся к Мелькору — и замер.«Крылья?!»Изначальный смотрел на ночное небо, тихо улыбаясь — то ли своим мыслям, то ли чему-то не слышимому пока для Ортхэннэра.Огромные черные крылья за спиной.«Конечно… если Валар могут принимать любой облик, кому же и быть крылатым, как не ему?..»— Почему… — тихо, почти шепотом, боясь спугнуть видение, — почему в твоей песне нет крылатых?Изначальный улыбнулся тихо каким-то своим мыслям; задумчиво ответил:— Это не только мой мир. Я жду…Помолчал.— Иди. Теперь иди — смотри на мир сам. Своими глазами. Потом возвращайся. Я… буду ждать, таирни.
Таирни… Словно солнечная птица в груди расправляет крылья, и не удержать ее — как, пламя в раскрытых руках; грудь разрывается, и недостает места в сердце — этой невероятной, неправдоподобной радости - Таирни. Светлое, беззащитно-счастливое чувство, щемящее, радостно-изумленное: как это ? что это ? почему со мной — так ? .. Звонкая и хрупкая хрустальная чаша в ладонях. Слово-вздох пронизанной солнцем прозрачной золотисто-зеленой волны, слово-полет, распахнутые — весь мир обнять — крылья: таирни. Ученик. Мой ученик. …как это — слышать: «Скажи, Учитель…» И глаза эти — светлые, удивленные, отчаянные — как жил прежде, не видя их? Как мог быть без этого — «Тано»… Каждое расставание — словно бы на века. Каждая встреча — радость, мешающаяся с тревогой: скажешь ли снова — Тано ? Или — все это было наваждением, видением, слишком счастливым и ясным, чтобы быть правдой - Таирни?.. Словно бы и не было ничего до того — словно бы и не было жизни, и мир вокруг — иной, новый, звенящий и юный — чище и острее чувства, до хрустального звона паутинных нитей, и все, что видел и знал, рождается заново — вот тут, прямо на глазах — все — впервые: первый рассвет, и туман над озером, и — серебряным клинком — полет сокола в высокой голубизне, и травы ветра — серебром волн под луной, и чудо росной капли, и нити дождя, и медленное падение-полет корично-золотого листа — кор-эме о анти-эте, — мир мой в ладонях твоих - Таирни. СОТВОРЕННЫЕ: Друг Век Тьмы; Век Дерев Света
…Под защитой скал плясал огонь.Они и прежде видели огонь — когда молния ударяла в сухое дерево. Но самим им никогда не приходило в голову разжечь костер; да и зачем?А сейчас огонь плясал под защитой скал, и кто-то был у костра — тень в ночи. Он пел — как поют ковыли, или луна, или тростник под ветром; и двое остановились, пытаясь понять, кто это и почему он здесь — где нет больше никого, кроме них…Песня умолкла, колыхнулась черная тень, вздохнул ветер — и вот уже нет никого у костра.Они подошли ближе, присели у огня. На плоском черном камне лежало что-то мерцающее и легкое — Весенний Лист нерешительно протянула руку и осторожно взяла вещь: легкое переплетение серебряных цепочек, искорки камешков, зеленых и золотистых, как медвяные капли, и россыпь маленьких колокольчиков… Весенний Лист завороженно разглядывала поясок. Анде-тэи. — Это ты сказал?Ищущий-следы пожал плечами:— Нет, ничего я не говорил… а что?Весенний Лист, внезапно решившись, обвила пояском талию; колокольчики запели чистыми тихими голосами.— Погоди, это же не наше!Она рассмеялась, закружилась, вскинув руки:— А-ах, ты не понял, не понял… это подарок, он же сказал — дарю тебе… правда, чудо?— Чей подарок? Кто он?Весенний Лист остановилась.— Н-не знаю… — проговорила задумчиво. — Кто-то ведь был здесь?Ищущий-следы держал в руках странную штуковину — несколько тростниковых стеблей, переплетенных тонкими серебряными нитями. Разобравшись, что к чему, поднес к губам, дунул — стебли отозвались приглушенной печальной нотой ветра.— А это — тебе. И вот это, — очень уверенно заявила Весенний Лист, подняв с земли два удлиненных невзрачных камешка.— Зачем? — Ищущий-следы отложил свирель, взял камешки, повертел в пальцах — прислушался — и резким движением чиркнул одним по другому. На мгновение вспыхнула яркая искорка. Тхайрэт. — Кто здесь? — сторожко оглянулся Ищущий-следы.— Ветер… ты понял, зачем они?— Кажется — чтобы призывать огонь. Тхайрэт, камень-рождающий-искру.— Ты сам придумал слово?— Ветер сказал, — сам словно бы удивляясь своим словам, ответил Ищущий-следы. — Ветер…Весенний Лист задумалась, сдвинула брови, потом вдруг, просияв, указала тонким пальчиком на поющую вещь из тростника:— Ты сумеешь сыграть на этом? Для ветра?— Попробую, — пожал плечами Ищущий-следы. — Но кто это все-таки?— Ветер, — улыбнулась Весенний Лист. — Тень. Ночь. Моро. Я не знаю. Разве обязательно знать ответы на все вопросы? Сыграй, я хочу танцевать!…Получалось у него поначалу не слишком хорошо; но протяжные ноты-вздохи и перепев крохотных колокольчиков сами собой сложились в незатейливую мелодию, в перезвон весенней капели — Весенний Лист кружилась в танце сорвавшимся с ветви листом, птицей, лепестком снежного цветка, и как-то так получилось — слилось это все, и танец, и ветреная песнь, и тихий перезвон, и ночь, и веселое пламя — в одну музыку, в тихую волшебную сказку, какие еще будут когда-нибудь рассказывать на этой земле: о добром боге и юной богине леса.Потом они долго сидели, глядя на раскрывавшийся ярким цветком живой огонь, зажженный неведомо чьей рукой.— Может, он такой же, как мы, — проговорила Весенний Лист. — Может, это Артано. Ты помнишь Артано?Ищущий-следы сдвинул брови; задумался:— Говорят, он ушел к Тому, кто во Тьме…— Говорят. Мы же не знаем. Эй, — задорно крикнула Весенний Лист в ночь, — тебе понравилось?Ветер рассмеялся.— Ты думаешь — это правда? — снова спросила Весенний Лист. — То, что мы знали о Ступающем-во-Тьме — там?— Теперь уже не знаю. Не видел я ни злых тварей, ни наваждений…Они переглянулись. Потом Весенний Лист неуверенно проговорила шепотом:— Думаешь, это может быть он?— Кто?— М-моро… — с запинкой, растерянно.— Не знаю. Я не знаю.
… — Почему тыне откроешься им, Тано ? — Если захотят — придут сами. — Тебя что-то печалит ? Вала ответил не сразу: — Нет. Нет, таирни. Для них это… игра. Помнишь, как. для тебя было — узнавать имена сущему?..
Золотоокий спал, но сон его был не совсем сном. Ибо казалось ему, что он в Арде — везде и повсюду одновременно, в Валиноре и в Сирых Землях; и видит, и слышит все, что творится… А потом он увидел над собой прекрасное лицо Айо, понимая, что это сон. Но Айо был властен входить в любые сны, и сейчас он выводил из сна Золотоокого. Все, что ты видел, — истина, - тихо говорил Айо. — Но ты должен забыть об этом, если останешься здесь. И должен уйти, если не хочешь забывать. Тот огненный цветок, о котором ты пел, — его свет заполнил твои глаза. Золотоокий опустил ресницы. Потом вскинул взгляд на Айо: Значит, я уйду. ..Но ты, Айо, — твои глаза теперь как чаши, полные серебром ночи… Айо улыбнулся: Ты прав. И потому я пойду с тобой. ВОПЛОЩЕННЫЕ: Дети Звезд Век Дерев Света: Пробуждение Эльфов
Озеро было похоже на око, на темный сапфир в черненой оправе. Вода в Озере была прохладно-прозрачной, а по берегам его росли душистые нежные цветы ночи, и вековые деревья, как колонны, поддерживали невесомый фиолетово-черный купол небес, усыпанный ясными каплями звезд, и тонкие ветви ив склонялись к самой глади Озера…Такой была Ночь Пробуждения. Таким был мир, в который вступили Старшие Дети, первые из Воплощенных. Они не знали, что бессмертны, эти Дети, рожденные взрослыми. Не знали, что судьбы их неразрывно связаны с судьбой мира. Мир был для Детей странным, чудесным, огромным подарком, и все в мире было удивлением и радостью, открытием и откровением.Они подняли глаза вверх и увидели там, в вышине, Свет, мерцающий и ласковый. Свет отражался в водах Озера, и Дети пытались зачерпнуть его ладонями, но Свет ускользал — в горсти оставалось только прозрачное теплое колыхание. И Дети пили воду, не зная, что это вода, и вдыхали аромат цветов, не зная, что это цветы, и гладили, удивляясь, шелковистую мягкую траву, не зная, что это трава. Они не спешили уходить от берегов Озера: вокруг поднимался лес, и Свет не мог пробиться сквозь переплетение ветвей, не мог рассеять густые черные тени. Вокруг было Неведомое. А Свет в вышине был надеждой, и тогда один из Детей протянул руки к звездному небу, словно ждал, что Свет каплями упадет в его ладони, и тихо позвал:— Эле! То было первое Слово в новом мире — мире Детей. Потом разные народы и племена будут по-своему перепевать его — эл, элен, гэлэ, гилъа, гимил, ниллэ, тинве, тигилиндэ… И звездочеты будут вычерчивать небесные карты, населят небо диковинными зверями, поместят среди звезд Венец, Меч и Чашу, нарекут имена созвездиям и движущимся звездам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65