Умрут. Искажение не должно существовать. Он пытался сделать другое. Умолял — уходите! Уведите хотя бы детей — если этого не случится, вы вернетесь — я прошу, я заклинаю вас, уходите… И были те, кто послушал его — отцы и матери шли вместе с детьми: ведь должен кто-то позаботиться, охранить их… Потом — Стая Ороме выслеживала маленькие отряды. Детей не убивали. Незачем жечь пергамент: нужно только соскоблить с него письмена. Избравшие Путь должны были отречься — или перестать быть. Их не стало. Но это было — потом…
…Девять стояли в небольшом зале мастерской, глядя растерянно — словно не узнавали Учителя.Лицо — голубоватый лед, глаза — темные в черноту, смотрит поверх голов:— Вы — верите мне?— Да, — тихо ответил Наурэ.— Клятву! — жестко бросил он.— Зачем?— Клянитесь исполнить то, что я вам скажу!— Мэй антъе къелла, — нестройно. И — кто звонко, кто — почти шепотом: — Къелл'дэи Арта. Цепким взглядом скользнул по лицам. Элхэ опустила глаза, остальные смотрели с напряженным вниманием: чего хочет от них Учитель?— Уходите. Немедленно.— Нет! — порывисто проговорила Аллуа. — Мы не оставим тебя.— Вы — приняли — клятву, — размеренно. — Уходите. На восход, за Горы Солнца. Берите только то, что нужно в дороге. Идите к людям. Им нужны ваши знания. Ваша сила.— А как же… — начал Альд.— Во имя Арты! — как удар; юноша отшатнулся, вскинул руки, заслоняясь — то ли от слов этих, то ли от взгляда запавших страшных глаз.— Учитель, — негромко сказал Моро, — я знаю, чего ты хочешь. Но пойми и ты — мы не можем уйти… сейчас. Недоброе грядет, оно на пороге, и мы хотим быть здесь, с теми, кто дорог нам. Позволь…— Во имя Арты!Больше уже никто и ничего не пытался сказать. И тогда Изначальный снова заговорил — с видимым усилием, часто останавливаясь — не хватало дыхания:— Я… знаю, что вы сейчас… не понимаете… меня. Может быть… проклинаете. Я… не прошу вас… понять. И объяснить… не могу. Я… прошу… умоляю вас… поверить мне. Так нужно.Пошатнулся. Глухо, почти неузнаваемым голосом:— Во имя Арты… и тех… кто придет.Молчание.— Я знаю, вы… думаете, что я жесток. Я знаю… какой путь выбираю для вас. Знаю… что вы… быть может… никогда не простите меня. Но вы… должны остаться жить… Во имя Арты… — Голос прервался.— Да что же вы с ним делаете! — отчаянный крик заставил его вздрогнуть. — Вы что, не видите?! Моро! Оннэле!Он поднял глаза. Элхэ стояла спиной к нему, словно заслоняя его от остальных. Стремительно обернулась:— Они поймут, Тано. Не казни себя и не вини их. Они еще дети. Они поймут. Это просто очень тяжело понять. Никто не будет тебя ненавидеть!.. Они поймут. Они еще дети… Изначальный шагнул вперед и тихо проговорил:— Вы — моя надежда. Надежда-над-пропастью. Мир мой в ваших ладонях — кор-эме о анти-нэйе… Долгое, бесконечно длящееся молчание. Потом:— Мэй антъе, — Оннэле ответила тихо, не сразу. И почти одновременно с ней порывисто это — я принимаю - выдохнул Альд.— Мэй антъе… — трудно, выталкивая из горла слова; Моро низко склонил голову, прикрыл глаза рукой.— Мэй антъе. — Дэнэ выпрямился, расправил еще мальчишески узкие угловатые плечи; Айони повторила слова шепотом, почти неразличимо — бледная, на висках бисеринками выступила испарина. Аллуа приобняла девочку за плечи, поддерживая — в последнее время Айони часто нездоровилось, — откликнулась напряженно-звонким голосом:— Мэй антъе.— Мэй антъе, — тяжело повторил следом за ними Наурэ, исподлобья взглянув на Учителя; разумом он, старший из Девяти, конечно, понимал правильность решения, но то, что Учитель лишал их выбора…— Мэй антъе, — прошелестел голос Олло; взгляд Учителя остановился на нем, и юноша как-то виновато улыбнулся, развел руками, словно извиняясь: видишь, как все выходит…— Мэй… антъе, — последней неслышно повторила Элхэ. Глаз она не поднимала.— Еще одно. — Учитель подошел к Наурэ, коснулся браслета из мориона на его запястье — в пересечении лучей искристым очерком обозначилась къатта Эрат.— Так ваши потомки смогут узнать друг друга. А вы сможете черпать силу знаков, связующих Начала. Больше… мне нечего дать вам.Девять знаков. Элхэ вдруг осознала — он касается только камня и металла, не дотрагиваясь до кожи.— Будьте благословенны. Теперь… идите.Они подчинились. Молча. Все девять. Нет, восемь.— Тано, Гэлломэ?..Он еле заметно кивнул.— Тебе нельзя сейчас быть одному. Сядь. Пожалуйста, сядь.Он опустился в кресло.— Ты… тогда сказала…— Я отдала бы все, чтобы это было неправдой.— Нет. Все… так.— Не говори ничего. — Элхэ опустилась на колени рядом с ним, хотела взять за руку — он вздрогнул и отстранился. — Нет-нет, не надо. Я понимаю, почему — но я ведь все равно вижу и… знаю. Не заслоняйся от меня, не надо. А они все поймут.Помолчала; совсем тихо:— Слишком скоро… Кто коснется рук — коснется твоего сердца. А иринэй будут считать тебя всесильным… — Попыталась улыбнуться, но улыбки не вышло — только губы дрогнули горько.— Иринэй…— Разве Смертные — не твои дети?Он промолчал.— Тано, скажи… а вернуться можно? Если уйдешь за Грань?— Не знаю. Наверно… если чего-то не завершил, не окончил — и больше некому… Зачем тебе?— Просто. Чтобы знать…Голос — натянутая до предела тонкая ткань, готовая порваться.— Никого, — раздельно и тихо проговорила вдруг. Застыла, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, закрыв глаза — вздрагивали длинные влажно блестящие ресницы, и вздрагивали горько губы.Он опустился на колени рядом с ней, притянул ее к себе — и, словно тепла этих рук, этой капли сочувствия довольно было, она вздохнула судорожно:— Мама… мамочка… — И слезы пробились из-под ресниц, прочертили влажные дорожки по щекам. — Все, все… все. Уже все. Прости меня, Тано, — она не открыла глаз — просто повернула к нему лицо, осторожно высвободилась и подняла руки ладонями вверх: — Кори'м о анти-эте, Тано: сердце мое — в ладонях твоих.— Именно теперь?..— Именно теперь.— Кор-эме о анти-эте, таирнэ.На этот раз он не сумел отнять рук — тонкими пальцами она оплела его запястья.— Ахэнэ… мэй антъе ахэнэ…Ладонь-к-ладони — расширились, затопив глаза обморочной чернотой, зрачки — черный песок, впитывающий кровь, а он еще пытался разжать тонкие пальцы, не причинив ей боли, удивляясь их нежданной силе, и — не смог, и мир утонул во тьме безмолвного крика — они оба застыли среди тьмы и жгучего огня на едином костре, задыхаясь от горького дыма, — Гэлломэ, Лаан Гэлломэ… - и прикипают друг к другу ладони в невероятном смертном единении боли, и уже не разжать рук — вместе они бредут по сожженной земле, вдыхая жгучий пепел, и раскаленное багровое небо готово обрушиться на них, а они идут, и идут, и идут.Когда этот ужас оборвался, отхлынула раскаленная пелена, они долго еще сидели, не в силах осознать, что все кончено, не в силах разжать рук, не в силах понять даже, что смотрят друг другу в глаза, не понимая, что видят.— Теперь… — заговорила она наконец, облизнув пересохшие потрескавшиеся губы, — теперь я могу идти.— Ты… — без голоса.— Не тревожься. Со мной все… — хорошо, хотела — и не смогла выговорить. — Я пойду, Тано-эме. Теперь ..— Таирнэ — халлэ… — чуть задыхаясь, выговорил он слово благодарности. — Но…— Удивляешься, что позволил мне?.. А ты мог не позволить? — Она все-таки улыбнулась, провела кончиками пальцев по его руке — шагнула к двери — пошатнулась, но выпрямилась, снова улыбнувшись. — Тано-эме, — и выскользнула на лестницу.Добравшись до комнаты, опустилась на пол, прислонилась к стене, запоздало осознав, что дрожит всем телом. Было страшно. И больно было. Очень. И очень холодно в груди — там, где сердце. Потому что все уже кончилось. Потому что она уже все решила. И все равно было, что — потом.— Ты связал нас словом, — сказала почему-то вслух. — Прости меня. Мэй киръе къелла — ломаю аир…Сухо всхлипнула, сжимаясь в комочек.— Ты… прости. Если бы даже не это… я не смогла бы, Тано-эме. Если бы ты знал… Думаешь, ты мог бы не позволить?.. Как же ты… как же я не знала…Она так и сидела — долго, пока небо за окном не начало светлеть, наливаясь ласковым теплым золотом. Потом поднялась, из валявшейся на кровати заплечной сумки вытащила кинжал — очень спокойно, перехватила густые волосы и так же спокойно, без мыслей и сожалений, принялась резать узким клинком непокорные тяжелые пряди. Получалось неровно, но это было неважно. Все было неважно. Страха не было.Кольчуга у нее была в том же заплечнике — тонкая и прочная. И длинная — до колен. Айкъоро делал. Оружейник. Странное слово. Влезла в стальную рубаху, поеживаясь от холодного прикосновения черненого металла. Долго вглядывалась в свое отражение. Покачала головой — непривычно легко было без серебряных, едва не до колен, кос, — и, тихо вздохнув, надела шлем. Теперь никто не узнает ее.— Элхэ!..Аллуа распахнула дверь в комнату. Хрупкий юноша, стоявший к ней спиной, обернулся медленно.— Элхэ?.. — Девушка растерянно остановилась. Юноша снял шлем; Аллуа улыбнулась:— И не узнать тебя… — посерьезнела. — Думаешь, это понадобится в дороге?Элхэ не ответила. Смотрела спокойно и отстранение, чуть склонив голову. Аллуа отчего-то стало не по себе.— Ты… идешь?— Нет, — тихо.— Почему?.. Но ведь… А Учитель — знает?Элхэ покачала головой.— Но нужно сказать… — Аллуа окончательно растерялась.— Ты не скажешь ему. Он не должен знать, — а голос не изменился, звучал так же ровно и спокойно, словно речь шла о чем-то совершенно очевидном и давно известном, и только в глазах появился непривычный холодок.— Элхэ! Ведь это наш долг — исполнить…— Я вернусь, — коротко, как звон клинка.— Послушай, — Аллуа прикрыла дверь, — ведь ты понимаешь…— Да. Я не уйду.— Ты принимала слово…Элхэ сощурилась, стиснув руки — ногти впились в ладони:— Я ломаю аир. Я… теперь — знаю свой Дар. И не могу уйти. Простите меня. Или… — резким движением отбросила назад волосы, — или — не прощайте. Так надо. Я не уйду.Несколько мгновений Аллуа смотрела потрясение, потом закричала:— Ты что? Ты думаешь, нам хочется бежать? Думаешь, нам легко расставаться с теми, кто нам дорог?! Думаешь, ты одна такая? Думаешь…— Ты не понимаешь, — как-то слишком спокойно ответила Элхэ.— Так объясни! Почему ты, ты одна считаешь себя вправе разрушить то, что создаем мы все? Ради чего?!Элхэ покачала головой:— Я вернусь. Верь мне. Я знаю. Вижу.— И это все, что ты можешь сказать?!— Да. Это все.— Не понимаю, — со внезапной беспомощностью проговорила Аллуа. — Не понимаю. Объясни…Элхэ отвернулась.— Потому — что — я — не — оставлю — его, — очень ровно ответила. — Больше я ничего не скажу. А теперь — во имя неба, уходи. Уходи, т'айрэ.И только когда дверь закрылась и затихло эхо шагов, она сдавленно проговорила:— Не надо было тебе приходить, Ллуа… не надо было… Небо… как же страшно…И, в первый и последний раз за все эти дни, разрыдалась, закрывая лицо руками.Золото мое — листья ломкие на ветру,Серебро мое — словно капля росы костру…Кровь с лица сотрет ветра тонкая рука:Завтра не придет -лишь трава разлуки высока… … - Наурэ, я должна сказать тебе. Эленхел догонит нас позже.— Почему она не идет со всеми?— Она нездорова. Учитель велел мне передать, чтобы мы уходили без нее. Дней через двенадцать она найдет нас.— Так пойдем к ней, — недоуменно дернул плечом Альд. — Что мы стоим-то — может, помочь чем надо?— Не надо, — поспешно ответила Аллуа. — Не надо, Учитель о ней позаботится… или ты что, думаешь, из тебя целитель лучше, чем из него?Она даже улыбнулась. Краем глаза заметила, как Моро отвел взгляд. Не поверил. На то и видящий. Это у Элхэ как-то получается — видящих обманывать, подумала беспомощно, а у меня вот — нет. Ну, промолчи, ну, что тебе стоит… Моро?Промолчал.— Ну, если так… — Наурэ вздохнул. — Что же, на рассвете — в дорогу.
«…Скорой была первая победа Воинства Запада, и прислужники Мелькора бежали пред лицом их в Утумно. Тогда Валар прошли по Средиземью, и поставили они стражу у Куивиэнен; и потому Квэнди не ведали ничего о великой Войне Могуществ — только земля содрогалась и стонала под ногами их, и двинулись воды с места своего, а на севере горели огни, словно бы от великих костров. Долгой и тяжкой была осада Утумно, и много было пред вратами этой твердыни битв, о коих неведомо эльфам, ибо лишь молва дошла до них…» Потом, века спустя, прочтя эти слова, записанные Румилом, Отступник скажет ему — благодарю и за эту правду. Потом люди Севера будут обходить стороной развалины Хэлгор, и никто не посмеет сорвать черный мак на Поле Крови. Потом двое видевших смерть будут против воли снова и снова возвращаться памятью к этой битве, перебирая режущие осколки воспоминаний… Потом.
…Он шел вперед, навстречу воинству Валинора. Безоружный.Шел медленно, все еще пытаясь дотянуться, соприкоснуться мыслью, объяснить — остановить то, что должно было произойти сейчас: зная, что бесполезно.Потому что, увидев Искаженных-"охранителей", Изначальные не верили уже более ничему и тех же Искаженных видели сейчас в Эллери.Потому что слово Силы уже летело стремительной стрелой, и за его спиной вскрикнул кто-то, ударила в открытое горло острая боль — он остановился, натолкнувшись на незримую стену. Искажение не должно существовать. Искаженные должны перестать быть. Это Закон.
…Она успела только краем глаза заметить двоих майяр в алых и багряных, цвета незагустевшей крови, одеждах, — двойную вспышку стали, — и тело опередило разум, одним прыжком она оказалась слева от Тано, вскинув руку в отвращающем жесте, — и тяжелый удар отбросил ее назад, следом — второй, она не успела еще осознать боли, когда начала медленно оседать на землю, а с двух сторон рванулись Нээрэ и Ортхэннэр: огненный дух — с бешеным ревом, подобным грохоту обвала, Сотворенный — молча, с перекошенным страшным лицом; сильная рука подхватила ее, падающую…И тогда пришла боль. Разорвалась двумя жгучими комками — под ключицей и слева в груди, и мир заволокла кровавая пелена, а потом из нее выплыло лицо… Дети Звезд называли смерть — Энг. Смерть, как и Любовь, в Арте — мужское начало. Она смотрела в лицо своей Смерти, в Его огромные глаза, сухие и темные, и не было уже сил позвать Его по имени, и только взглядом она молила — подожди, еще немного — подожди, я должна, мне нужно успеть, успеть сказать, подожди… — Ты… не…ранен?Она закашлялась, яркая кровь потекла по подбородку, по груди.— Зачем ты, — беспомощно выдохнул Изначальный, — зачем, я же просил…— Больно… — простонала она.— Зачем…— Файэ… файэ-мэи, — с трудом выговорила, — и, склонившись к самым ее губам, он не услышал — ощутил — последним дыханием: — …мэл кори…Золото мое — ковылем да сухой травой,Серебро мое разменяли на сталь и боль;Струны не звенят, ветер бьется в небесах…Не тревожь меня -лишь ладонью мне закрой глаза……боль.И гнев.…иссиня-белые молнии срываются с ладоней, хлещут ледяной плетью, оплетают воинов Валинора, обращая в лед, в холодный прах тех, кто стоит перед тобой; и яростнее молний — глаза, черные, нестерпимо черные, как кипящая смола, со дна которых поднимается страшное багровое пламя, и губы, изломанные чудовищной усмешкой-оскалом, горячими горькими сгустками крови выплевывают слова, которых нет ни в одном языке — меч Силы ложится в руки…А они идут. Сквозь молнии и лед, размеренно, неотвратимо — идут, повинуясь воле Могуществ: бессмертные, несущие гибель.Ярость.И боль……стремительный смерч, волна огня, оставляющая за собой спекшуюся выжженную землю и тонкую невесомую пыль — горячую пыль, в которой смешался прах Сотворенных с пеплом сгоревшего лилового и белого вереска… Потом, через десятилетия, на пустоши снова вырастет вереск. Он будет пурпурным и темно-красным, и соцветия его будут как стылая кровь. Потом… А они идут. Сквозь темное пламя и огненный дождь, ступая по стылому праху — они идут, солдаты Валинора, идут — и нет силы, которая может остановить их, пока есть те, кто посылает их в бой.…ярость.И Смерть.Не та смерть, которая есть путь к возрождению, обновлению и новой жизни: Смерть, не оставляющая за собой ничего, кроме спекшейся от чудовищного жара земли, невозможный, невероятный вихрь огня и льда, — Смерть, которая стремится дотянуться не до Сотворенных — до Сотворивших. Сила — клинок, готовый обрушиться на этот мир: потому что — зачем быть миру, где бессмертные убивают детей, твоих детей, тех, кто посмел выбрать, — тех, кто беззащитен перед Могучими?!.Боль.Смерть.Клинок……и ты стоишь в безвременье с занесенным мечом, готовым обрушиться на этот мир, — потому что, уничтожив Изначальных, ты обратишь в ничто и сотворенное ими, — потому что, только уничтожив мир, можно уничтожить Силы мира: Землю, Камень, Воды, Воздух, Сны и Память, Закон…Себя самого.Потому что сейчас ты — ледяной ветер, плавящийся камень и горящая земля, вода, ставшая жгучим паром, небо, пролившееся дождем серным и огненным, — Закон, обернувшийся карой, Сон, ставший кошмаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
…Девять стояли в небольшом зале мастерской, глядя растерянно — словно не узнавали Учителя.Лицо — голубоватый лед, глаза — темные в черноту, смотрит поверх голов:— Вы — верите мне?— Да, — тихо ответил Наурэ.— Клятву! — жестко бросил он.— Зачем?— Клянитесь исполнить то, что я вам скажу!— Мэй антъе къелла, — нестройно. И — кто звонко, кто — почти шепотом: — Къелл'дэи Арта. Цепким взглядом скользнул по лицам. Элхэ опустила глаза, остальные смотрели с напряженным вниманием: чего хочет от них Учитель?— Уходите. Немедленно.— Нет! — порывисто проговорила Аллуа. — Мы не оставим тебя.— Вы — приняли — клятву, — размеренно. — Уходите. На восход, за Горы Солнца. Берите только то, что нужно в дороге. Идите к людям. Им нужны ваши знания. Ваша сила.— А как же… — начал Альд.— Во имя Арты! — как удар; юноша отшатнулся, вскинул руки, заслоняясь — то ли от слов этих, то ли от взгляда запавших страшных глаз.— Учитель, — негромко сказал Моро, — я знаю, чего ты хочешь. Но пойми и ты — мы не можем уйти… сейчас. Недоброе грядет, оно на пороге, и мы хотим быть здесь, с теми, кто дорог нам. Позволь…— Во имя Арты!Больше уже никто и ничего не пытался сказать. И тогда Изначальный снова заговорил — с видимым усилием, часто останавливаясь — не хватало дыхания:— Я… знаю, что вы сейчас… не понимаете… меня. Может быть… проклинаете. Я… не прошу вас… понять. И объяснить… не могу. Я… прошу… умоляю вас… поверить мне. Так нужно.Пошатнулся. Глухо, почти неузнаваемым голосом:— Во имя Арты… и тех… кто придет.Молчание.— Я знаю, вы… думаете, что я жесток. Я знаю… какой путь выбираю для вас. Знаю… что вы… быть может… никогда не простите меня. Но вы… должны остаться жить… Во имя Арты… — Голос прервался.— Да что же вы с ним делаете! — отчаянный крик заставил его вздрогнуть. — Вы что, не видите?! Моро! Оннэле!Он поднял глаза. Элхэ стояла спиной к нему, словно заслоняя его от остальных. Стремительно обернулась:— Они поймут, Тано. Не казни себя и не вини их. Они еще дети. Они поймут. Это просто очень тяжело понять. Никто не будет тебя ненавидеть!.. Они поймут. Они еще дети… Изначальный шагнул вперед и тихо проговорил:— Вы — моя надежда. Надежда-над-пропастью. Мир мой в ваших ладонях — кор-эме о анти-нэйе… Долгое, бесконечно длящееся молчание. Потом:— Мэй антъе, — Оннэле ответила тихо, не сразу. И почти одновременно с ней порывисто это — я принимаю - выдохнул Альд.— Мэй антъе… — трудно, выталкивая из горла слова; Моро низко склонил голову, прикрыл глаза рукой.— Мэй антъе. — Дэнэ выпрямился, расправил еще мальчишески узкие угловатые плечи; Айони повторила слова шепотом, почти неразличимо — бледная, на висках бисеринками выступила испарина. Аллуа приобняла девочку за плечи, поддерживая — в последнее время Айони часто нездоровилось, — откликнулась напряженно-звонким голосом:— Мэй антъе.— Мэй антъе, — тяжело повторил следом за ними Наурэ, исподлобья взглянув на Учителя; разумом он, старший из Девяти, конечно, понимал правильность решения, но то, что Учитель лишал их выбора…— Мэй антъе, — прошелестел голос Олло; взгляд Учителя остановился на нем, и юноша как-то виновато улыбнулся, развел руками, словно извиняясь: видишь, как все выходит…— Мэй… антъе, — последней неслышно повторила Элхэ. Глаз она не поднимала.— Еще одно. — Учитель подошел к Наурэ, коснулся браслета из мориона на его запястье — в пересечении лучей искристым очерком обозначилась къатта Эрат.— Так ваши потомки смогут узнать друг друга. А вы сможете черпать силу знаков, связующих Начала. Больше… мне нечего дать вам.Девять знаков. Элхэ вдруг осознала — он касается только камня и металла, не дотрагиваясь до кожи.— Будьте благословенны. Теперь… идите.Они подчинились. Молча. Все девять. Нет, восемь.— Тано, Гэлломэ?..Он еле заметно кивнул.— Тебе нельзя сейчас быть одному. Сядь. Пожалуйста, сядь.Он опустился в кресло.— Ты… тогда сказала…— Я отдала бы все, чтобы это было неправдой.— Нет. Все… так.— Не говори ничего. — Элхэ опустилась на колени рядом с ним, хотела взять за руку — он вздрогнул и отстранился. — Нет-нет, не надо. Я понимаю, почему — но я ведь все равно вижу и… знаю. Не заслоняйся от меня, не надо. А они все поймут.Помолчала; совсем тихо:— Слишком скоро… Кто коснется рук — коснется твоего сердца. А иринэй будут считать тебя всесильным… — Попыталась улыбнуться, но улыбки не вышло — только губы дрогнули горько.— Иринэй…— Разве Смертные — не твои дети?Он промолчал.— Тано, скажи… а вернуться можно? Если уйдешь за Грань?— Не знаю. Наверно… если чего-то не завершил, не окончил — и больше некому… Зачем тебе?— Просто. Чтобы знать…Голос — натянутая до предела тонкая ткань, готовая порваться.— Никого, — раздельно и тихо проговорила вдруг. Застыла, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, закрыв глаза — вздрагивали длинные влажно блестящие ресницы, и вздрагивали горько губы.Он опустился на колени рядом с ней, притянул ее к себе — и, словно тепла этих рук, этой капли сочувствия довольно было, она вздохнула судорожно:— Мама… мамочка… — И слезы пробились из-под ресниц, прочертили влажные дорожки по щекам. — Все, все… все. Уже все. Прости меня, Тано, — она не открыла глаз — просто повернула к нему лицо, осторожно высвободилась и подняла руки ладонями вверх: — Кори'м о анти-эте, Тано: сердце мое — в ладонях твоих.— Именно теперь?..— Именно теперь.— Кор-эме о анти-эте, таирнэ.На этот раз он не сумел отнять рук — тонкими пальцами она оплела его запястья.— Ахэнэ… мэй антъе ахэнэ…Ладонь-к-ладони — расширились, затопив глаза обморочной чернотой, зрачки — черный песок, впитывающий кровь, а он еще пытался разжать тонкие пальцы, не причинив ей боли, удивляясь их нежданной силе, и — не смог, и мир утонул во тьме безмолвного крика — они оба застыли среди тьмы и жгучего огня на едином костре, задыхаясь от горького дыма, — Гэлломэ, Лаан Гэлломэ… - и прикипают друг к другу ладони в невероятном смертном единении боли, и уже не разжать рук — вместе они бредут по сожженной земле, вдыхая жгучий пепел, и раскаленное багровое небо готово обрушиться на них, а они идут, и идут, и идут.Когда этот ужас оборвался, отхлынула раскаленная пелена, они долго еще сидели, не в силах осознать, что все кончено, не в силах разжать рук, не в силах понять даже, что смотрят друг другу в глаза, не понимая, что видят.— Теперь… — заговорила она наконец, облизнув пересохшие потрескавшиеся губы, — теперь я могу идти.— Ты… — без голоса.— Не тревожься. Со мной все… — хорошо, хотела — и не смогла выговорить. — Я пойду, Тано-эме. Теперь ..— Таирнэ — халлэ… — чуть задыхаясь, выговорил он слово благодарности. — Но…— Удивляешься, что позволил мне?.. А ты мог не позволить? — Она все-таки улыбнулась, провела кончиками пальцев по его руке — шагнула к двери — пошатнулась, но выпрямилась, снова улыбнувшись. — Тано-эме, — и выскользнула на лестницу.Добравшись до комнаты, опустилась на пол, прислонилась к стене, запоздало осознав, что дрожит всем телом. Было страшно. И больно было. Очень. И очень холодно в груди — там, где сердце. Потому что все уже кончилось. Потому что она уже все решила. И все равно было, что — потом.— Ты связал нас словом, — сказала почему-то вслух. — Прости меня. Мэй киръе къелла — ломаю аир…Сухо всхлипнула, сжимаясь в комочек.— Ты… прости. Если бы даже не это… я не смогла бы, Тано-эме. Если бы ты знал… Думаешь, ты мог бы не позволить?.. Как же ты… как же я не знала…Она так и сидела — долго, пока небо за окном не начало светлеть, наливаясь ласковым теплым золотом. Потом поднялась, из валявшейся на кровати заплечной сумки вытащила кинжал — очень спокойно, перехватила густые волосы и так же спокойно, без мыслей и сожалений, принялась резать узким клинком непокорные тяжелые пряди. Получалось неровно, но это было неважно. Все было неважно. Страха не было.Кольчуга у нее была в том же заплечнике — тонкая и прочная. И длинная — до колен. Айкъоро делал. Оружейник. Странное слово. Влезла в стальную рубаху, поеживаясь от холодного прикосновения черненого металла. Долго вглядывалась в свое отражение. Покачала головой — непривычно легко было без серебряных, едва не до колен, кос, — и, тихо вздохнув, надела шлем. Теперь никто не узнает ее.— Элхэ!..Аллуа распахнула дверь в комнату. Хрупкий юноша, стоявший к ней спиной, обернулся медленно.— Элхэ?.. — Девушка растерянно остановилась. Юноша снял шлем; Аллуа улыбнулась:— И не узнать тебя… — посерьезнела. — Думаешь, это понадобится в дороге?Элхэ не ответила. Смотрела спокойно и отстранение, чуть склонив голову. Аллуа отчего-то стало не по себе.— Ты… идешь?— Нет, — тихо.— Почему?.. Но ведь… А Учитель — знает?Элхэ покачала головой.— Но нужно сказать… — Аллуа окончательно растерялась.— Ты не скажешь ему. Он не должен знать, — а голос не изменился, звучал так же ровно и спокойно, словно речь шла о чем-то совершенно очевидном и давно известном, и только в глазах появился непривычный холодок.— Элхэ! Ведь это наш долг — исполнить…— Я вернусь, — коротко, как звон клинка.— Послушай, — Аллуа прикрыла дверь, — ведь ты понимаешь…— Да. Я не уйду.— Ты принимала слово…Элхэ сощурилась, стиснув руки — ногти впились в ладони:— Я ломаю аир. Я… теперь — знаю свой Дар. И не могу уйти. Простите меня. Или… — резким движением отбросила назад волосы, — или — не прощайте. Так надо. Я не уйду.Несколько мгновений Аллуа смотрела потрясение, потом закричала:— Ты что? Ты думаешь, нам хочется бежать? Думаешь, нам легко расставаться с теми, кто нам дорог?! Думаешь, ты одна такая? Думаешь…— Ты не понимаешь, — как-то слишком спокойно ответила Элхэ.— Так объясни! Почему ты, ты одна считаешь себя вправе разрушить то, что создаем мы все? Ради чего?!Элхэ покачала головой:— Я вернусь. Верь мне. Я знаю. Вижу.— И это все, что ты можешь сказать?!— Да. Это все.— Не понимаю, — со внезапной беспомощностью проговорила Аллуа. — Не понимаю. Объясни…Элхэ отвернулась.— Потому — что — я — не — оставлю — его, — очень ровно ответила. — Больше я ничего не скажу. А теперь — во имя неба, уходи. Уходи, т'айрэ.И только когда дверь закрылась и затихло эхо шагов, она сдавленно проговорила:— Не надо было тебе приходить, Ллуа… не надо было… Небо… как же страшно…И, в первый и последний раз за все эти дни, разрыдалась, закрывая лицо руками.Золото мое — листья ломкие на ветру,Серебро мое — словно капля росы костру…Кровь с лица сотрет ветра тонкая рука:Завтра не придет -лишь трава разлуки высока… … - Наурэ, я должна сказать тебе. Эленхел догонит нас позже.— Почему она не идет со всеми?— Она нездорова. Учитель велел мне передать, чтобы мы уходили без нее. Дней через двенадцать она найдет нас.— Так пойдем к ней, — недоуменно дернул плечом Альд. — Что мы стоим-то — может, помочь чем надо?— Не надо, — поспешно ответила Аллуа. — Не надо, Учитель о ней позаботится… или ты что, думаешь, из тебя целитель лучше, чем из него?Она даже улыбнулась. Краем глаза заметила, как Моро отвел взгляд. Не поверил. На то и видящий. Это у Элхэ как-то получается — видящих обманывать, подумала беспомощно, а у меня вот — нет. Ну, промолчи, ну, что тебе стоит… Моро?Промолчал.— Ну, если так… — Наурэ вздохнул. — Что же, на рассвете — в дорогу.
«…Скорой была первая победа Воинства Запада, и прислужники Мелькора бежали пред лицом их в Утумно. Тогда Валар прошли по Средиземью, и поставили они стражу у Куивиэнен; и потому Квэнди не ведали ничего о великой Войне Могуществ — только земля содрогалась и стонала под ногами их, и двинулись воды с места своего, а на севере горели огни, словно бы от великих костров. Долгой и тяжкой была осада Утумно, и много было пред вратами этой твердыни битв, о коих неведомо эльфам, ибо лишь молва дошла до них…» Потом, века спустя, прочтя эти слова, записанные Румилом, Отступник скажет ему — благодарю и за эту правду. Потом люди Севера будут обходить стороной развалины Хэлгор, и никто не посмеет сорвать черный мак на Поле Крови. Потом двое видевших смерть будут против воли снова и снова возвращаться памятью к этой битве, перебирая режущие осколки воспоминаний… Потом.
…Он шел вперед, навстречу воинству Валинора. Безоружный.Шел медленно, все еще пытаясь дотянуться, соприкоснуться мыслью, объяснить — остановить то, что должно было произойти сейчас: зная, что бесполезно.Потому что, увидев Искаженных-"охранителей", Изначальные не верили уже более ничему и тех же Искаженных видели сейчас в Эллери.Потому что слово Силы уже летело стремительной стрелой, и за его спиной вскрикнул кто-то, ударила в открытое горло острая боль — он остановился, натолкнувшись на незримую стену. Искажение не должно существовать. Искаженные должны перестать быть. Это Закон.
…Она успела только краем глаза заметить двоих майяр в алых и багряных, цвета незагустевшей крови, одеждах, — двойную вспышку стали, — и тело опередило разум, одним прыжком она оказалась слева от Тано, вскинув руку в отвращающем жесте, — и тяжелый удар отбросил ее назад, следом — второй, она не успела еще осознать боли, когда начала медленно оседать на землю, а с двух сторон рванулись Нээрэ и Ортхэннэр: огненный дух — с бешеным ревом, подобным грохоту обвала, Сотворенный — молча, с перекошенным страшным лицом; сильная рука подхватила ее, падающую…И тогда пришла боль. Разорвалась двумя жгучими комками — под ключицей и слева в груди, и мир заволокла кровавая пелена, а потом из нее выплыло лицо… Дети Звезд называли смерть — Энг. Смерть, как и Любовь, в Арте — мужское начало. Она смотрела в лицо своей Смерти, в Его огромные глаза, сухие и темные, и не было уже сил позвать Его по имени, и только взглядом она молила — подожди, еще немного — подожди, я должна, мне нужно успеть, успеть сказать, подожди… — Ты… не…ранен?Она закашлялась, яркая кровь потекла по подбородку, по груди.— Зачем ты, — беспомощно выдохнул Изначальный, — зачем, я же просил…— Больно… — простонала она.— Зачем…— Файэ… файэ-мэи, — с трудом выговорила, — и, склонившись к самым ее губам, он не услышал — ощутил — последним дыханием: — …мэл кори…Золото мое — ковылем да сухой травой,Серебро мое разменяли на сталь и боль;Струны не звенят, ветер бьется в небесах…Не тревожь меня -лишь ладонью мне закрой глаза……боль.И гнев.…иссиня-белые молнии срываются с ладоней, хлещут ледяной плетью, оплетают воинов Валинора, обращая в лед, в холодный прах тех, кто стоит перед тобой; и яростнее молний — глаза, черные, нестерпимо черные, как кипящая смола, со дна которых поднимается страшное багровое пламя, и губы, изломанные чудовищной усмешкой-оскалом, горячими горькими сгустками крови выплевывают слова, которых нет ни в одном языке — меч Силы ложится в руки…А они идут. Сквозь молнии и лед, размеренно, неотвратимо — идут, повинуясь воле Могуществ: бессмертные, несущие гибель.Ярость.И боль……стремительный смерч, волна огня, оставляющая за собой спекшуюся выжженную землю и тонкую невесомую пыль — горячую пыль, в которой смешался прах Сотворенных с пеплом сгоревшего лилового и белого вереска… Потом, через десятилетия, на пустоши снова вырастет вереск. Он будет пурпурным и темно-красным, и соцветия его будут как стылая кровь. Потом… А они идут. Сквозь темное пламя и огненный дождь, ступая по стылому праху — они идут, солдаты Валинора, идут — и нет силы, которая может остановить их, пока есть те, кто посылает их в бой.…ярость.И Смерть.Не та смерть, которая есть путь к возрождению, обновлению и новой жизни: Смерть, не оставляющая за собой ничего, кроме спекшейся от чудовищного жара земли, невозможный, невероятный вихрь огня и льда, — Смерть, которая стремится дотянуться не до Сотворенных — до Сотворивших. Сила — клинок, готовый обрушиться на этот мир: потому что — зачем быть миру, где бессмертные убивают детей, твоих детей, тех, кто посмел выбрать, — тех, кто беззащитен перед Могучими?!.Боль.Смерть.Клинок……и ты стоишь в безвременье с занесенным мечом, готовым обрушиться на этот мир, — потому что, уничтожив Изначальных, ты обратишь в ничто и сотворенное ими, — потому что, только уничтожив мир, можно уничтожить Силы мира: Землю, Камень, Воды, Воздух, Сны и Память, Закон…Себя самого.Потому что сейчас ты — ледяной ветер, плавящийся камень и горящая земля, вода, ставшая жгучим паром, небо, пролившееся дождем серным и огненным, — Закон, обернувшийся карой, Сон, ставший кошмаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65