Менестрель опустил голову, потом, шагнув к берегу, резким коротким движением швырнул свой венок в воду.— Прости меня, — тихо сказал он.Элхэ не ответила. ЛААН ГЭЛЛОМЭ: Праздник Ирисов от Пробуждения Эльфов год 478-й, июнь
Праздник Ирисов — середина лета. Здесь, на Севере, поздно наступает весна, и теплое время коротко. Праздник Ирисов приходится на пору белых ночей: три дня и три ночи — царствование Королевы Ирисов……Испуганный ребенок закрывает глаза, думая, что так можно спрятаться от того, что внушает страх; но она давно перестала быть ребенком, и — как закрыть глаза души? Видеть и ведать — и не отречешься от этого…Кому стать последней Королевой Ирисов?Сияющие глаза Гэлрэна:— Элхэ, мы решили, Королева — ты!На мгновение замерло сердце — ударило гулко, жаркая кровь прихлынула к щекам.Потому что с той поры, как празднуется День Ирисов, Королева должна называть имя — Короля. Хотя и было так несколько раз: та, чье сердце свободно, называла Королем Учителя или его первого Ученика; может, никто и не подумает…Решение пришло мгновенно, хотя ей показалось — прошла вечность:— Нет, постойте! Я лучше придумала! — Она тихонечко рассмеялась, захлопала в ладоши. — Йолли!Мягкие золотые локоны — предмет особой гордости девочки; глаза будут, наверно, черными — неуловимое ощущение, но сейчас, как у всех маленьких, ясно-серые. Йолли - стебелек, и детское имя — ей, тоненькой, как тростинка, — удивительно подходит. Упрек в глазах Гэлрэна тает: и правда, замечательно придумано!Йолли со взрослой серьезностью принимает, словно драгоценный скипетр, золотисто-розовый рассветный ирис на длинном стебле. Элхэ почтительно ведет маленькую королеву к трону — резное дерево увито плющом и диким виноградом; Гэлрэн идет по другую сторону от Йолли, временами поглядывая на Элхэ.Глаза девушки улыбаются, но голос серьезен и торжествен:— Госпожа наша Йолли, светлая Королева Ирисов, назови нам имя своего Короля.Йолли задумчиво морщит нос, потом светлеет лицом и, подняв цветочный жезл, указывает на…«Ну, конечно. А, согласись, ты ведь и не ждала другого. Так?»— Госпожа королева, — шепотом спрашивает Элхэ; золотые пушистые волосы девочки щекочут губы, — а почему — он?Йолли смущается, смотрит искоса с затаенным недоверием в улыбающееся лицо девушки:— Никому не скажешь?Элхэ отрицательно качает головой.— Наклонись поближе…Та послушно наклоняется, и девочка жарко шепчет ей в самое ухо:— Он дразниться не будет.— А как дразнятся? — тоже шепотом спрашивает Элхэ.Девочка чуть заметно краснеет:— Йутти-йулли…Элхэ с трудом сдерживает смех: горностаюшка-ласочка, вот ведь прозвали! Это наверняка Эйно придумал; острый язычок у мальчишки, похоже, от рождения. Не-ет, на три дня — никаких «йутти-йулли»: Королева есть Королева, и обращаться к ней нужно с должным почтением!Праздник почти предписывает светлые одежды, поэтому в привычном черном очень немногие, из женщин — одна Элхэ. А Гэлрэн — в серебристо-зеленом, цвета полынных листьев. Словно вызов. В черном и нынешний Король Ирисов: только талию стягивает пояс, искусно вышитый причудливым узором из сверкающих искр драгоценных камней.— Госпожа Королева… — низкий почтительный поклон.Девочка склоняет голову, изо всех сил стараясь казаться серьезной и взрослой. Праздник Ирисов — середина лета. Три дня и три ночи — царствование Королевы и Короля Ирисов. И любое желание Королевы — закон для всех. Каково же твое желание, Королева Йолли ? — Я хочу… — лицо вдруг становится не по-детски печальным, словно и ее коснулась крылом тень предвидения, — я хочу, чтобы здесь не было зла.Она с надеждой смотрит на своего Короля; его голос звучит спокойно и ласково, но Элхэ невольно отводит глаза:— Мы все, госпожа моя Королева, надеемся на это.Поднял чашу:— За надежду.Золотое вино пьют в молчании, словно больше нет ни у кого слов. И когда звенящая тишина, которую никто не решается нарушить, становится непереносимой, Король поднимается:— Песню в честь Королевы Ирисов!Гэлрэн шагнул вперед:— Здравствуй, моя королева — Элмэ иэлли-солли,Здравствуй, моя королева — ирис рассветный, Йолли:Сладко вино золотое, ходит по кругу чаша -Да не изведаешь горя, о королева наша!Смейся, моя королева в белом венке из хмеля,Смейся, моя королева, — твой виноградник зелен;Полнится чаша восхода звоном лесных напевов -Дочь ковылей и меда, смейся, моя королева!..Шествуй в цветах, королева, — ветер поет рассвету;Славься, моя королева в звездной короне Лета!В светлом рассветном золоте клонятся к заводи ивы -О ллаис а лэтти-соотэ Йолли аи Элмэ-инни…Здравствуй, моя королева,Смейся, моя королева,Шествуй в цветах, королева, -Славься, моя королева…Пел — для Йолли, но глаз не сводил — с лица своей мэльдэ айхэле. — Ты хотел говорить, Гэлрэн?.. — шепнула сереброволосая. Менестрель не ответил — сжал руку в кулак, разглядев в ее волосах — белый ирис, листья осоки и все тот же можжевельник; все было понятно — слова трав, кэни йоолэй, для того и существуют. И все-таки с надеждой отчаяния провел рукой по струнам лютни:— Гэллиэ-эйлор о лаан коирэ-анти -Льдистые звезды в чаше ладоней долины -Кэнни-эте гэлли-тииа о антъэле тайрэ:В раковине души слова твои — жемчуг;Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м -Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце:Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.Кружево звезд и аир — венок моей песни,нежность и верность…Элхэ побледнела заметно даже в вечерних сумерках — сейчас, перед всеми?!. Но льалль под ее пальцами уже отзывалась тихим летящим звоном:— Андэле-тэи нинни о коирэ лонно,Слезы росы в чаше белого мака — дар мой,Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме -Листья осоки и ветви ивы в ладонях.Йоолэй къонни-ирэй им ваирэлли ойор,Стебли наших путей никогда не сплетутся:Фьелло а элхэ им итэи аили Арта -Вместе вовек не расти тростнику и полыни.Горечь разлуки.Теперь две лютни согласно пели в разговоре струн — она уже понимала, куда выведет их эта песня, начавшаяся, кажется, просто как состязание в мастерстве сплетания трав: — Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м.Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце.— Андэле-тэи, т'айро, сэнниа-лонно…Дар мой прими, о брат мой, — белые маки,милость забвенья.— Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.Кружево звезд и аир — венок моей песни.— Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме…Листья осоки и ивы в моих ладонях:Час расставанья.Низко и горько запела многострунная льолль — предчувствием беды, и затихли все голоса, побледнел, подавшись вперед, Король, и глаза его стали — распахнутые окна в непроглядную тьму.— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ,Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.Астэл-эме эс-алва айлэме-лээ.Недолговечна надежда, как цвет вишневый:ветер развеет…Эйнъе-мэй суулэ-энге дин эртэ Хэле -Ветер-клинок занесен над этой землею:Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?«Зачем ты, т'айро…» — но, откликаясь, зазвенела льалль пронзительной горечью:— Им-мэи Саэрэй-алло, ай гэллиэ-т'айро:— Радости нет в моем сердце, о названый брат мой.Элгъе-мэй суулэ-сотэ ллиэнэ энге,Слышу я ветер заката, поющий разлукусталью звенящей,Эйнъе-мэй эртэ о морнэрэ — ийен о кори'м -Вижу я гневное пламя — боль в моем сердце.Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…И не укрыться сосне на ладони вершины…И снова — две мелодии, как руки в безнадежном жесте несоприкосновения:— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ.Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.— Астэл-эме алва айлэме-лээ, т'айро -Вишни цветущей ветвь — надежда, о брат мой:недолговечна.— Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?— Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…Что защитит сосну на ладони вершины… ЛААН ГЭЛЛОМЭ: Осока от Пробуждения Эльфов год 478-й; Война Могуществ Арды
…И сказал Манве Валар: «Такое совет Илуватара, открывшийся мне в сердце моем: вновь должно нам принять власть над Ардой, сколь бы велика ни была цена, и должно нам избавить Квэнди от мрака Мелькора». Тогда возрадовался Тулкас, но Ауле был опечален, предвидя, что многие раны причинит миру эта борьба. Так говорит «Квэнта Сильмариллион».
Он услышал их.Валинор пришел в Арту — и теперь он слышал их, Изначальных и Сотворенных. Этого не было в Замысле. Это не должно существовать. Он впился пальцами в виски, Вам нужен я. Я приду к вам. Возьмите меня, но пощадите их! Вы сражались со мной — и победили. Я — ваш. Не троньте Детей. Они должны отречься от зла. Или — перестать быть. Выбирай. Он судорожно вздохнул. Вы не можете… вы не посмеете! Это же Дети! Они никому не делали зла — смотрите сами… Мы видели. Он смотрел их глазами, он кричал, задыхаясь — это не так! Неправда!.. Мы видели. И тогда в отчаянии он распахнул им свою память — смотрите же! Смотрите! -…Хэлгээрт в одеждах цвета меда и трав, земли и солнечного камня, ведущие колдовской танец Благодарения Земле в день Нэйрэ; Кэнно йоолэй, сплетающие в венки слова трав в те весенние вечера, когда говорили только травами; Эайнэрэй, видящие-иное, ткущие песни об иных мирах из лучей звезд и радужных нитей; Ллиирэй, говорящие звоном струн и песнями ветра, читающие в сердцах, исцеляющие песнью; Къон-айолэй, бредящие-дорогой; Таальхэй, чья жизнь — в стремительном полете ладьи по речным перекатам, по прозрачному горько-соленому морю; Таннаар, слушающие слова металла, заклинающие огонь кузни…— …смотрите не так, как повелел Эру, — своими глазами!..…внезапно поднялись вокруг тяжелые каменные стены равнодушно замкнувшие его в кольцо безвременья, а откуда-то сверху, показалось, зазвучали голоса, или — один голос, отраженный во множестве зеркал: гулко отдающееся в каменное колодце - Мы видели.. …видели… …видели… — Ортхэннэр!..Белее полотна — искаженное страшное лицо.
— Тано! Что с тобой?!— Иди… скорее… Скажи им — пусть уходят, пусть уходят все. Это…Голос срывается в хрип.— Это… смерть. Скажи им! Спеши…— Но… ты…— Скорее!Ударом в грудь — темный взгляд. Фаэрни стремительно бросается прочь — за его спиной Изначальный медленно сползает на пол со стоном:— Это же Дети… — и снова, с болезненной растерянностью: — Дети…
…но первыми воины Валинора встретили тех самых «охранителей», которых приводил к Мелькору Курумо. Существ, чужих и чуждых миру — настолько, что Валар не увидели в них не подобных себе даже — живых. Искаженных, в чьих руках было оружие. Чужаков, которых отторгали даже Чертоги Мертвых. Конечно, они не могли стать препятствием Валинору. Но Валар увидели достаточно, чтобы больше не верить Мелькору. Ни в чем.
… - Нет, Гортхауэр. Я понимаю вашу тревогу; но Тано ведь сам говорил, что по велению своей любви к миру, ради ах'къалли и файар Изначальные пришли в Арту. Так он сказал, и я верю ему. Изначальные не тронут нас; а мы объясним им все, и они поймут. Мы ведь никому не делаем зла. Взять жизнь можно у зверя, но кому и зачем брать жизнь арта-ири? — Художник пожал плечами и улыбнулся. — Не тревожься, все будет хорошо…
… — Куда же я пойду, Гортхауэр?Под стать друг другу — один Дар, одна жизнь. У Алтарна — карие глаза с веселыми светлыми точечками-искорками, словно блестящая корочка свежеиспеченного ржаного хлеба; у Тъелле — золотисто-карие, как гречишный мед. У мужчины золотые, на солнце выгоревшие волосы перехвачены через лоб кожаным ремешком, волной спадают на плечи; у женщины золотые колокольчики звенят в тяжелых длинных косах…— Посмотри — колосья налились, время жатвы близко: земля говорит — еще день-два, и можно будет убирать рожь…Скользит в руках Алтарна янтарно-золотистый гладкий — тысячами прикосновений отполированное дерево — шест, увенчанный чем-то похожим на цветок горного тюльпана: перехватишь черешок яблока между лепестками — плод легко отделится от ветки, ляжет в чашечку золотого звонкого цветка. Эти яблоки до середины зимы пролежат, а то и поболе — не битые, не успевшие упасть, покрытые тончайшим восковым налетом.— И яблоки уже спелые, — вмешивается в разговор Тъелле: голосок звенит золотыми колокольчиками — за то и прозвали Жаворонком. — Вот, попробуй! Какие-то особенные они в этом году, верно? Подожди, соберем падалицу — ко дню Нэйрэ будет у нас яблочное вино!Она смеется, запрокидывая голову, и смеются золотые колокольчики, тихонько звенят подвески на висках — Хэлгээрт в первые дни сбора урожая надевают лучшие одежды и украшения, чтобы почтить Землю.— Тоже мне, придумали — осенью-то!.. — хмурится Алтарн. — Глупости это все. Никуда я не пойду: хлеб пропадет, жалко ведь… Нашли себе игру! Танцевать с клинками и на празднике можно — пусть бы приходили, там и узнаем, чей поет звонче!…Он чувствовал беду, как дикий зверь, как волк — нюхом. Беда пахла гарью, горьким дымом — не дымом лесного пожара, чем-то еще более жестоким и страшным, сладковато-удушливым. Чувствовал, но не мог объяснить. Не мог убедить.— И вот что я тебе скажу, — неожиданно тяжело проговорил Алтарн, и глаза Тъелле потемнели, затуманились. — Не по нраву это все земле. То, что они пришли, — скверно это. Неправильно.На яблоневой ветви, ломающейся под тяжестью плодов, почему-то зреют самые сладкие яблоки…
…Потом так просто будет спрашивать: что же он не защитил свой народ? Потому что никто уже не сможет представить себе мир, не ведавший войны. Мир, в котором еще не было знающих смерть, а потому невозможно было представить себе, как это — убивать. А ты, еще Изначальный, уже Человек, не знал, не мог понять и догадаться не мог, что Бессмертные не видят в Эллери подобных себе. Что для Валар народ этот — камешек на дороге. Препятствие, которое нужно убрать с пути. Нарушение Замысла, ошибка, которую следует исправить. Не больше. Может быть, он и понял что-то, Великий Охотник Ороме, когда не смог приказать им — не будь, как приказывал горам и рекам, зверям и деревьям. Когда впервые ему пришлось взяться за оружие. Когда впервые Сотворенные стали необходимы ему для того, чтобы он мог исполнить свое предназначение. Но, поняв это, он — не усомнился. Никто не усомнился.
Так легко будет спрашивать: что же он не научил своих учеников сражаться? Потому что никто уже не сможет представить себе людей, для которых отнять жизнь у подобного себе значило — убить себя. И ты убивал себя в том последнем бою, и чтобы вернуться к себе, стать — снова, тебе пришлось умереть самому. Но это — потом. Всё — потом… Потом.
… - Послушай, Гортхауэр, — золотоглазый Странник Гэллаир говорил, чуть растягивая слова, — я видел многие земли и много племен… Ты говоришь — энгор, война; но ни от кого больше я не слышал этого слова. Ты говоришь — жестокость; но нигде я не видел жестокости. Нет, я верю тебе; но думаю, если объяснить им, они поймут. Поверь, я говорил со многими.— Ты говорил с ах'къалли. Они — не ах'къалли и не файар.Странник с улыбкой пожал плечами:— Но Учитель — тоже из народа Изначальных, а ты — фаэрни… Разве вы не похожи на нас? Разве не понимаете нас? Разве вам нужна война?— Но мы хотели стать такими же, как и вы!— А прочие Изначальные? Разве они приняли облик, сходный с обликом арта-ири, не для того, чтобы лучше понять их? Ведь Тано говорил так; ты не веришь ему? — Странник снова улыбнулся. Сжал руку фаэрни, сказал мягко и успокаивающе:— Ничего не случится. Они поймут, Гортхауэр… …Когда вспыхнул первый дом и пламя веселыми язычками взбежало по резной стене, он застыл на мгновение, а потом бросился к ним, вскрикнув с болью и непониманием: — Что вы?.. Зачем вы это делаете?.. Остановитесь, выслушайте… Разве мы делали вам зло ? Некоторое время майяр не обращали на него внимания; потом кто-то потянул из ножен меч. Странник словно оцепенел. — Нет… — Его голос упал до шепота. — Да нет же… Не может быть… Больше он не успел сказать ничего.
…Он смотрел на тех двоих, что недавно пришли сюда, в земли Севера. Такое иногда случалось: эльфы забредали в сумрачные леса, выходили к деревянному городу — да так и оставались Тут, среди ясноглазых и открытых Эллери Ахэ. Брат и сестра, Гэлнор и Гэллот, оба пепельноволосые и сероглазые, стояли, держась за руки. Было что-то детское в их лицах; даже юная Артаис из Слушающих Землю казалась бы сейчас старше. Но в ответ на его молчаливый вопрос они в один голос сказали — нет.— Учитель, — с трудом подбирая слова, прибавил Гэлнор, — мы старались быть достойными того, чтобы зваться твоими учениками. Может, мы многого не понимали из того, что говорил ты; может, часто совершали ошибки. Но скажи, как могли бы мы оставить своих друзей, тебя — в час беды? Да, верно, мы не успели научиться танцу стали. Мы не постигли очень и очень многого, но Путь избран. Прости, мы не уйдем.
… Он знал, что Валар пришли не только за ним. Он мог выйти к Изначальным и повторить — берите меня, я — ваш, но не троньте их… Мог. Но знал, что это бессмысленно: все, чего он достигнет, — они будут умирать в одиночестве. Будут умирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Праздник Ирисов — середина лета. Здесь, на Севере, поздно наступает весна, и теплое время коротко. Праздник Ирисов приходится на пору белых ночей: три дня и три ночи — царствование Королевы Ирисов……Испуганный ребенок закрывает глаза, думая, что так можно спрятаться от того, что внушает страх; но она давно перестала быть ребенком, и — как закрыть глаза души? Видеть и ведать — и не отречешься от этого…Кому стать последней Королевой Ирисов?Сияющие глаза Гэлрэна:— Элхэ, мы решили, Королева — ты!На мгновение замерло сердце — ударило гулко, жаркая кровь прихлынула к щекам.Потому что с той поры, как празднуется День Ирисов, Королева должна называть имя — Короля. Хотя и было так несколько раз: та, чье сердце свободно, называла Королем Учителя или его первого Ученика; может, никто и не подумает…Решение пришло мгновенно, хотя ей показалось — прошла вечность:— Нет, постойте! Я лучше придумала! — Она тихонечко рассмеялась, захлопала в ладоши. — Йолли!Мягкие золотые локоны — предмет особой гордости девочки; глаза будут, наверно, черными — неуловимое ощущение, но сейчас, как у всех маленьких, ясно-серые. Йолли - стебелек, и детское имя — ей, тоненькой, как тростинка, — удивительно подходит. Упрек в глазах Гэлрэна тает: и правда, замечательно придумано!Йолли со взрослой серьезностью принимает, словно драгоценный скипетр, золотисто-розовый рассветный ирис на длинном стебле. Элхэ почтительно ведет маленькую королеву к трону — резное дерево увито плющом и диким виноградом; Гэлрэн идет по другую сторону от Йолли, временами поглядывая на Элхэ.Глаза девушки улыбаются, но голос серьезен и торжествен:— Госпожа наша Йолли, светлая Королева Ирисов, назови нам имя своего Короля.Йолли задумчиво морщит нос, потом светлеет лицом и, подняв цветочный жезл, указывает на…«Ну, конечно. А, согласись, ты ведь и не ждала другого. Так?»— Госпожа королева, — шепотом спрашивает Элхэ; золотые пушистые волосы девочки щекочут губы, — а почему — он?Йолли смущается, смотрит искоса с затаенным недоверием в улыбающееся лицо девушки:— Никому не скажешь?Элхэ отрицательно качает головой.— Наклонись поближе…Та послушно наклоняется, и девочка жарко шепчет ей в самое ухо:— Он дразниться не будет.— А как дразнятся? — тоже шепотом спрашивает Элхэ.Девочка чуть заметно краснеет:— Йутти-йулли…Элхэ с трудом сдерживает смех: горностаюшка-ласочка, вот ведь прозвали! Это наверняка Эйно придумал; острый язычок у мальчишки, похоже, от рождения. Не-ет, на три дня — никаких «йутти-йулли»: Королева есть Королева, и обращаться к ней нужно с должным почтением!Праздник почти предписывает светлые одежды, поэтому в привычном черном очень немногие, из женщин — одна Элхэ. А Гэлрэн — в серебристо-зеленом, цвета полынных листьев. Словно вызов. В черном и нынешний Король Ирисов: только талию стягивает пояс, искусно вышитый причудливым узором из сверкающих искр драгоценных камней.— Госпожа Королева… — низкий почтительный поклон.Девочка склоняет голову, изо всех сил стараясь казаться серьезной и взрослой. Праздник Ирисов — середина лета. Три дня и три ночи — царствование Королевы и Короля Ирисов. И любое желание Королевы — закон для всех. Каково же твое желание, Королева Йолли ? — Я хочу… — лицо вдруг становится не по-детски печальным, словно и ее коснулась крылом тень предвидения, — я хочу, чтобы здесь не было зла.Она с надеждой смотрит на своего Короля; его голос звучит спокойно и ласково, но Элхэ невольно отводит глаза:— Мы все, госпожа моя Королева, надеемся на это.Поднял чашу:— За надежду.Золотое вино пьют в молчании, словно больше нет ни у кого слов. И когда звенящая тишина, которую никто не решается нарушить, становится непереносимой, Король поднимается:— Песню в честь Королевы Ирисов!Гэлрэн шагнул вперед:— Здравствуй, моя королева — Элмэ иэлли-солли,Здравствуй, моя королева — ирис рассветный, Йолли:Сладко вино золотое, ходит по кругу чаша -Да не изведаешь горя, о королева наша!Смейся, моя королева в белом венке из хмеля,Смейся, моя королева, — твой виноградник зелен;Полнится чаша восхода звоном лесных напевов -Дочь ковылей и меда, смейся, моя королева!..Шествуй в цветах, королева, — ветер поет рассвету;Славься, моя королева в звездной короне Лета!В светлом рассветном золоте клонятся к заводи ивы -О ллаис а лэтти-соотэ Йолли аи Элмэ-инни…Здравствуй, моя королева,Смейся, моя королева,Шествуй в цветах, королева, -Славься, моя королева…Пел — для Йолли, но глаз не сводил — с лица своей мэльдэ айхэле. — Ты хотел говорить, Гэлрэн?.. — шепнула сереброволосая. Менестрель не ответил — сжал руку в кулак, разглядев в ее волосах — белый ирис, листья осоки и все тот же можжевельник; все было понятно — слова трав, кэни йоолэй, для того и существуют. И все-таки с надеждой отчаяния провел рукой по струнам лютни:— Гэллиэ-эйлор о лаан коирэ-анти -Льдистые звезды в чаше ладоней долины -Кэнни-эте гэлли-тииа о антъэле тайрэ:В раковине души слова твои — жемчуг;Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м -Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце:Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.Кружево звезд и аир — венок моей песни,нежность и верность…Элхэ побледнела заметно даже в вечерних сумерках — сейчас, перед всеми?!. Но льалль под ее пальцами уже отзывалась тихим летящим звоном:— Андэле-тэи нинни о коирэ лонно,Слезы росы в чаше белого мака — дар мой,Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме -Листья осоки и ветви ивы в ладонях.Йоолэй къонни-ирэй им ваирэлли ойор,Стебли наших путей никогда не сплетутся:Фьелло а элхэ им итэи аили Арта -Вместе вовек не расти тростнику и полыни.Горечь разлуки.Теперь две лютни согласно пели в разговоре струн — она уже понимала, куда выведет их эта песня, начавшаяся, кажется, просто как состязание в мастерстве сплетания трав: — Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м.Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце.— Андэле-тэи, т'айро, сэнниа-лонно…Дар мой прими, о брат мой, — белые маки,милость забвенья.— Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.Кружево звезд и аир — венок моей песни.— Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме…Листья осоки и ивы в моих ладонях:Час расставанья.Низко и горько запела многострунная льолль — предчувствием беды, и затихли все голоса, побледнел, подавшись вперед, Король, и глаза его стали — распахнутые окна в непроглядную тьму.— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ,Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.Астэл-эме эс-алва айлэме-лээ.Недолговечна надежда, как цвет вишневый:ветер развеет…Эйнъе-мэй суулэ-энге дин эртэ Хэле -Ветер-клинок занесен над этой землею:Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?«Зачем ты, т'айро…» — но, откликаясь, зазвенела льалль пронзительной горечью:— Им-мэи Саэрэй-алло, ай гэллиэ-т'айро:— Радости нет в моем сердце, о названый брат мой.Элгъе-мэй суулэ-сотэ ллиэнэ энге,Слышу я ветер заката, поющий разлукусталью звенящей,Эйнъе-мэй эртэ о морнэрэ — ийен о кори'м -Вижу я гневное пламя — боль в моем сердце.Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…И не укрыться сосне на ладони вершины…И снова — две мелодии, как руки в безнадежном жесте несоприкосновения:— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ.Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.— Астэл-эме алва айлэме-лээ, т'айро -Вишни цветущей ветвь — надежда, о брат мой:недолговечна.— Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?— Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…Что защитит сосну на ладони вершины… ЛААН ГЭЛЛОМЭ: Осока от Пробуждения Эльфов год 478-й; Война Могуществ Арды
…И сказал Манве Валар: «Такое совет Илуватара, открывшийся мне в сердце моем: вновь должно нам принять власть над Ардой, сколь бы велика ни была цена, и должно нам избавить Квэнди от мрака Мелькора». Тогда возрадовался Тулкас, но Ауле был опечален, предвидя, что многие раны причинит миру эта борьба. Так говорит «Квэнта Сильмариллион».
Он услышал их.Валинор пришел в Арту — и теперь он слышал их, Изначальных и Сотворенных. Этого не было в Замысле. Это не должно существовать. Он впился пальцами в виски, Вам нужен я. Я приду к вам. Возьмите меня, но пощадите их! Вы сражались со мной — и победили. Я — ваш. Не троньте Детей. Они должны отречься от зла. Или — перестать быть. Выбирай. Он судорожно вздохнул. Вы не можете… вы не посмеете! Это же Дети! Они никому не делали зла — смотрите сами… Мы видели. Он смотрел их глазами, он кричал, задыхаясь — это не так! Неправда!.. Мы видели. И тогда в отчаянии он распахнул им свою память — смотрите же! Смотрите! -…Хэлгээрт в одеждах цвета меда и трав, земли и солнечного камня, ведущие колдовской танец Благодарения Земле в день Нэйрэ; Кэнно йоолэй, сплетающие в венки слова трав в те весенние вечера, когда говорили только травами; Эайнэрэй, видящие-иное, ткущие песни об иных мирах из лучей звезд и радужных нитей; Ллиирэй, говорящие звоном струн и песнями ветра, читающие в сердцах, исцеляющие песнью; Къон-айолэй, бредящие-дорогой; Таальхэй, чья жизнь — в стремительном полете ладьи по речным перекатам, по прозрачному горько-соленому морю; Таннаар, слушающие слова металла, заклинающие огонь кузни…— …смотрите не так, как повелел Эру, — своими глазами!..…внезапно поднялись вокруг тяжелые каменные стены равнодушно замкнувшие его в кольцо безвременья, а откуда-то сверху, показалось, зазвучали голоса, или — один голос, отраженный во множестве зеркал: гулко отдающееся в каменное колодце - Мы видели.. …видели… …видели… — Ортхэннэр!..Белее полотна — искаженное страшное лицо.
— Тано! Что с тобой?!— Иди… скорее… Скажи им — пусть уходят, пусть уходят все. Это…Голос срывается в хрип.— Это… смерть. Скажи им! Спеши…— Но… ты…— Скорее!Ударом в грудь — темный взгляд. Фаэрни стремительно бросается прочь — за его спиной Изначальный медленно сползает на пол со стоном:— Это же Дети… — и снова, с болезненной растерянностью: — Дети…
…но первыми воины Валинора встретили тех самых «охранителей», которых приводил к Мелькору Курумо. Существ, чужих и чуждых миру — настолько, что Валар не увидели в них не подобных себе даже — живых. Искаженных, в чьих руках было оружие. Чужаков, которых отторгали даже Чертоги Мертвых. Конечно, они не могли стать препятствием Валинору. Но Валар увидели достаточно, чтобы больше не верить Мелькору. Ни в чем.
… - Нет, Гортхауэр. Я понимаю вашу тревогу; но Тано ведь сам говорил, что по велению своей любви к миру, ради ах'къалли и файар Изначальные пришли в Арту. Так он сказал, и я верю ему. Изначальные не тронут нас; а мы объясним им все, и они поймут. Мы ведь никому не делаем зла. Взять жизнь можно у зверя, но кому и зачем брать жизнь арта-ири? — Художник пожал плечами и улыбнулся. — Не тревожься, все будет хорошо…
… — Куда же я пойду, Гортхауэр?Под стать друг другу — один Дар, одна жизнь. У Алтарна — карие глаза с веселыми светлыми точечками-искорками, словно блестящая корочка свежеиспеченного ржаного хлеба; у Тъелле — золотисто-карие, как гречишный мед. У мужчины золотые, на солнце выгоревшие волосы перехвачены через лоб кожаным ремешком, волной спадают на плечи; у женщины золотые колокольчики звенят в тяжелых длинных косах…— Посмотри — колосья налились, время жатвы близко: земля говорит — еще день-два, и можно будет убирать рожь…Скользит в руках Алтарна янтарно-золотистый гладкий — тысячами прикосновений отполированное дерево — шест, увенчанный чем-то похожим на цветок горного тюльпана: перехватишь черешок яблока между лепестками — плод легко отделится от ветки, ляжет в чашечку золотого звонкого цветка. Эти яблоки до середины зимы пролежат, а то и поболе — не битые, не успевшие упасть, покрытые тончайшим восковым налетом.— И яблоки уже спелые, — вмешивается в разговор Тъелле: голосок звенит золотыми колокольчиками — за то и прозвали Жаворонком. — Вот, попробуй! Какие-то особенные они в этом году, верно? Подожди, соберем падалицу — ко дню Нэйрэ будет у нас яблочное вино!Она смеется, запрокидывая голову, и смеются золотые колокольчики, тихонько звенят подвески на висках — Хэлгээрт в первые дни сбора урожая надевают лучшие одежды и украшения, чтобы почтить Землю.— Тоже мне, придумали — осенью-то!.. — хмурится Алтарн. — Глупости это все. Никуда я не пойду: хлеб пропадет, жалко ведь… Нашли себе игру! Танцевать с клинками и на празднике можно — пусть бы приходили, там и узнаем, чей поет звонче!…Он чувствовал беду, как дикий зверь, как волк — нюхом. Беда пахла гарью, горьким дымом — не дымом лесного пожара, чем-то еще более жестоким и страшным, сладковато-удушливым. Чувствовал, но не мог объяснить. Не мог убедить.— И вот что я тебе скажу, — неожиданно тяжело проговорил Алтарн, и глаза Тъелле потемнели, затуманились. — Не по нраву это все земле. То, что они пришли, — скверно это. Неправильно.На яблоневой ветви, ломающейся под тяжестью плодов, почему-то зреют самые сладкие яблоки…
…Потом так просто будет спрашивать: что же он не защитил свой народ? Потому что никто уже не сможет представить себе мир, не ведавший войны. Мир, в котором еще не было знающих смерть, а потому невозможно было представить себе, как это — убивать. А ты, еще Изначальный, уже Человек, не знал, не мог понять и догадаться не мог, что Бессмертные не видят в Эллери подобных себе. Что для Валар народ этот — камешек на дороге. Препятствие, которое нужно убрать с пути. Нарушение Замысла, ошибка, которую следует исправить. Не больше. Может быть, он и понял что-то, Великий Охотник Ороме, когда не смог приказать им — не будь, как приказывал горам и рекам, зверям и деревьям. Когда впервые ему пришлось взяться за оружие. Когда впервые Сотворенные стали необходимы ему для того, чтобы он мог исполнить свое предназначение. Но, поняв это, он — не усомнился. Никто не усомнился.
Так легко будет спрашивать: что же он не научил своих учеников сражаться? Потому что никто уже не сможет представить себе людей, для которых отнять жизнь у подобного себе значило — убить себя. И ты убивал себя в том последнем бою, и чтобы вернуться к себе, стать — снова, тебе пришлось умереть самому. Но это — потом. Всё — потом… Потом.
… - Послушай, Гортхауэр, — золотоглазый Странник Гэллаир говорил, чуть растягивая слова, — я видел многие земли и много племен… Ты говоришь — энгор, война; но ни от кого больше я не слышал этого слова. Ты говоришь — жестокость; но нигде я не видел жестокости. Нет, я верю тебе; но думаю, если объяснить им, они поймут. Поверь, я говорил со многими.— Ты говорил с ах'къалли. Они — не ах'къалли и не файар.Странник с улыбкой пожал плечами:— Но Учитель — тоже из народа Изначальных, а ты — фаэрни… Разве вы не похожи на нас? Разве не понимаете нас? Разве вам нужна война?— Но мы хотели стать такими же, как и вы!— А прочие Изначальные? Разве они приняли облик, сходный с обликом арта-ири, не для того, чтобы лучше понять их? Ведь Тано говорил так; ты не веришь ему? — Странник снова улыбнулся. Сжал руку фаэрни, сказал мягко и успокаивающе:— Ничего не случится. Они поймут, Гортхауэр… …Когда вспыхнул первый дом и пламя веселыми язычками взбежало по резной стене, он застыл на мгновение, а потом бросился к ним, вскрикнув с болью и непониманием: — Что вы?.. Зачем вы это делаете?.. Остановитесь, выслушайте… Разве мы делали вам зло ? Некоторое время майяр не обращали на него внимания; потом кто-то потянул из ножен меч. Странник словно оцепенел. — Нет… — Его голос упал до шепота. — Да нет же… Не может быть… Больше он не успел сказать ничего.
…Он смотрел на тех двоих, что недавно пришли сюда, в земли Севера. Такое иногда случалось: эльфы забредали в сумрачные леса, выходили к деревянному городу — да так и оставались Тут, среди ясноглазых и открытых Эллери Ахэ. Брат и сестра, Гэлнор и Гэллот, оба пепельноволосые и сероглазые, стояли, держась за руки. Было что-то детское в их лицах; даже юная Артаис из Слушающих Землю казалась бы сейчас старше. Но в ответ на его молчаливый вопрос они в один голос сказали — нет.— Учитель, — с трудом подбирая слова, прибавил Гэлнор, — мы старались быть достойными того, чтобы зваться твоими учениками. Может, мы многого не понимали из того, что говорил ты; может, часто совершали ошибки. Но скажи, как могли бы мы оставить своих друзей, тебя — в час беды? Да, верно, мы не успели научиться танцу стали. Мы не постигли очень и очень многого, но Путь избран. Прости, мы не уйдем.
… Он знал, что Валар пришли не только за ним. Он мог выйти к Изначальным и повторить — берите меня, я — ваш, но не троньте их… Мог. Но знал, что это бессмысленно: все, чего он достигнет, — они будут умирать в одиночестве. Будут умирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65