Иногда от тоски и со скуки мы с Полидоро шли в мою постель, предаваясь утехам в неурочный час и избегая смотреть друг на друга: знали, что между нами всегда ты. И нам не хватало смелости отказаться от твоего присутствия.
И с неожиданной нежностью отпустила Каэтану. Это был жест неизъяснимого самоотречения. Тела двух женщин, так привлекавшие Полидоро, изменились: им не хватало порочной страсти. Отойдя в угол, Джоконда отвернулась от Каэтаны, закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись от рыданий.
Каэтана испугалась: она привыкла к драме, переживаемой на сцене, которая только и могла потрясти ее, и отвергала перипетии чем-то нарушенной жизни. Она жила только на сцене, вне ее все казалось ей фальшивым, ненастоящим, проявлением дурного вкуса.
– Почему ты плачешь?
Слова выходили из ее груди в виде законченной музыкальной фразы. Каэтана прислушивалась к себе, старалась говорить в нужной тональности, и теперь осталась довольна тем, что при всем волнении не сфальшивила, на лице ее заиграла улыбка. Она – прирожденная актриса. Повседневная жизнь не сумела низвести ее до своего уровня, значит, пусть идет своим чередом деградация Джоконды, покусившейся на ее душу.
– Теперь я тебе говорю: хватит драмы. Я дала тебе это имя не для того, чтобы ты, забыв о сцене, плакала втихомолку. Единственный способ проглотить подступающий к горлу горький комок – снискать аплодисменты толпы.
Джоконда утерла лицо рукавом, размазав краску. Она хотела снова обрести твердость, одеться в броню, которая позволяла ей спать с местными мужчинами и собирать жалкие монеты.
– Извини, что побеспокоила тебя, – сухо сказала она. В дрожащем голосе снова послышались гордые нотки, но это не впечатляло.
Джоконда пошла к двери, но Каэтана задержала ее.
– И куда же ты идешь с таким обиженным лицом? Хочешь похвастаться им как победным трофеем? – крикнула она, не заботясь о том, что ее могут услышать в коридоре.
– Я хозяйка своей судьбы, – ответила Джоконда по-прежнему гордо. – Ты больше мною не командуешь. Ты потеряла право определять мое будущее.
Реплика получилась закругленной, не оставляла никаких сомнений. Искренность намерений Джоконды придала ее словам неброскую красоту.
Каэтана позавидовала внезапно проявившемуся чувству собственного достоинства Джоконды. Свежеиспеченная соперница на время отобрала у нее роль, завладев ее мантией. Испугавшись сценического воровства, Каэтана стала между Джокондой и дверью.
– Ни у тебя, ни у Полидоро никогда не было величия, потому вы и остались в Триндаде дожидаться меня, не зная, куда пойти. У вас не хватило смелости бродить по белу свету, спать на сене, есть рападуру, от которой теряешь зубы. Когда я вспоминала вас, ничего, кроме жалости, не испытывала, – заявила Каэтана и облегченно вздохнула.
– Никогда мы не просили у тебя жалости, – смело возразила Джоконда: ощущение потери придавало ей сил для сопротивления.
– Вспомни тот вечер, когда я натерла пальцы чесноком и получила от тебя и Полидоро явные доказательства любви или вожделения. Полидоро испугался, не хотел повторить эту проверку при тебе, раскаивался, что уступил в первый раз. Он хотел всего лишь доставлять мне наслаждение в постели, а моя страсть только увядала от его стараний. Ты – другое дело. Ты питала несбыточную мечту понравиться мне, однако не знала, где доступ к моему сердцу. То ли в оранжерее, где цветут орхидеи, то ли на широкой постели среди измятых простынь. Вы ревновали меня друг к другу, бились за мою привязанность, но вам неведом был мир иллюзий. А для меня иллюзия была сильней страсти. Страсть точно камень, брошенный в речку: он теряется среди гальки на дне, а след его размывают быстрые струи.
Каэтана хотела продолжать в том же духе, но Джоконда прервала ее.
– Какие же доказательства я не представила? В чем мы с Полидоро промахнулись? Почему ты сразу не сказала?
Спокойствие ее истощилось: теперь она боролась за то, чтобы восстановить тропинки давно прошедших лет. Может, еще не поздно помечтать, несмотря на то что прежние прелести затянуло жиром.
– Я сказала вам в шутку: поцелуйте мои натертые чесноком пальцы, хочу, чтобы в миг поцелуя от ваших языков несло чесноком. Вы смеялись. Не могли понять, что я просила о помощи, хотела, чтобы вы избавили меня от безудержного воображения или чтобы вошли в его мир и отправились со мной скитаться по дорогам. Тогда я хотела повести вас по всей стране.
Каждое слово Каэтаны било по ущербной памяти Джоконды, неспособной собрать воедино разрозненные прожитыми годами события.
– Почему ты тогда не сказала нам правду? – Джоконда от огорчения растрепала прическу: смысл ее жизни, будучи сведен к мечтам другого человека, обрекал ее на заточение и изгнание.
– Вы не выдержали бы тягот бродячей жизни. Оба мечтали о постели, столе, кастрюле на плите, а моим домом было открытое поле. Без вас меня ожидала вся Бразилия. Никогда я не удивлялась нищете и мечтательности нашей страны, я шла по дорогам худая и оборванная, но неистощимая на выдумки. Дядюшка Веспасиано согласился, чтобы мы удрали из Триндаде тайком, подобно ворам, не попрощавшись и не порвав в клочья свои чувства. Может быть, тем самым мы избавили тебя и Полидоро от колючих собственнических чувств, которые жаждут отмщения и пожинают одни лишь потери.
– А теперь уже поздно, правда? – спросила безутешная Джоконда.
Каэтана уклонилась от ответа. Они обе зашли слишком далеко: не имеет смысла ломать хребет собственным мечтам – только они позволяли изо дня в день хранить достоинство.
Каэтана отвлеклась, посмотрела на туалетный столик. Балиньо принес в «Ирис» разные вещички, чтобы создать у нее ощущение долговременности пребывания здесь, зародить в ее воображении мечту, которую Триндаде не пробуждал. Она щелкнула пальцами, точно кастаньетами. В дверях показался Балиньо: это был знак, что разговор с Джокондой закончен.
– Вернемся в гостиницу? – И Балиньо взялся за плащ, висевший на гвозде за дверью. – Ни за что нам не очистить «Ирис» от накопившейся за столько лет пыли, – сказал он, подавая Каэтане плащ. Ему пришлось обхватить ее руками, так как он был ниже ростом.
– Что же мне теперь делать? – спросила Джоконда, глядя перед собой.
– Оставайтесь все на ночь в «Ирисе». Вам полезно вдохнуть атмосферу театра. Вы подумали об артистах, отдававших свою кровь этой сцене?
Джоконда не обратила внимания на последние слова, она думала о другом.
– Значит, мы прощаемся? Каэтана пошла к двери.
– Я давно уже с вами всеми распростилась. Подождала, пока Балиньо откроет дверь. Распрямив спину, Каэтана обрела величественный вид; перед тем как шагнуть за порог, еще раз посмотрела на Джоконду.
– Посмотри на мои пальцы. Я с тех пор никогда не натирала их чесноком.
И, не подумав собирать осколки разбитого сердца Джоконды, вышла из комнаты в сопровождении Балиньо.
Полидоро срочно позвали к выходу. Он не хотел открывать дверь, точно кинотеатр был его крепостью. Но дочь убедила его покинуть убежище.
– Что тебе понадобилось в такое время, дочка? Тебе давно пора лежать с мужем в постели.
У подъезда стояла машина, и он поехал к отцу. Жоакин испускал дух, после того как поел фасоли с вяленым мясом. В знак неподчинения судьбе он потребовал королевскую порцию на прощание.
– Эту еду я не верну земле в виде дерьма, унесу с собой в желудке на тот свет.
Никто не поверил, что Жоакин покидает их. Неповторимый тошнотворный запах мускуса выдавал присутствие в доме Додо.
– За доктором послали? – Сонный голос Полидоро не выдавал волнения в минуту прощания с отцом. Ему показалось вдруг, будто отец давно уже ушел от них, только забыл захватить с собой свой остов.
В полутемной, освещаемой двумя серебряными канделябрами комнате братья Полидоро ожидали дальнейших событий пред лицом приближающейся смерти.
– Значит, пришел час, Полидоро.
Братья по-прежнему завидовали ему. Они тоже предпочли бы изображать из себя артистов, а не гоняться за коровами на пастбищах.
– Отец, вы меня слышите? – спросил Полидоро под осуждающим взглядом Додо.
– Конечно, слышу, только говорить не хочется, – ответил старик.
То, что Жоакин таким путем прекратил разговоры, оживило присутствующих. Теперь они сменяли друг друга, переходя из комнаты старика в пустую столовую и обратно. Жоакин сам распорядился, чтобы все украшения убрали в подвал.
– Чем больше добра они увидят, тем сильнее будут желать, чтобы я поскорей умер, – изрек он.
Стол был уставлен сладостями, закусками, а посередине лежал на блюде только что принесенный свиной окорок.
Додо вышла вслед за мужем в огород. Полидоро перед рассветом изучал воздействие лунного света на человеческое нутро. В мочевом пузыре появилась резь, и он опорожнил его тут же, не обращая внимания на жену.
– Хоть так-то я вижу, что ты мужчина, – язвительно заметила Додо, желая задеть мужа.
Полидоро тотчас отвернулся: не любил, когда нарушали его уединение в подобные минуты.
– Ты недовольна, Додо?
– С тобой я никогда не была довольна. Отдохну только после твоей смерти.
Додо подошла к мужу. Хотела рассмотреть его вблизи при свете луны.
– Мы каждую минуту стареем, хотим мы этого или нет. И твоя актриса никогда еще такой старой не выглядела, – с удовольствием отметила Додо.
– Уважай хотя бы умирающего отца.
Полидоро двигался на редкость элегантно. Пододвинул плетеный стул, чтобы сесть. Утренний ветерок поднял его тонус. Он наслаждался тем, что живет, хотя рядом бродит смерть.
– Никуда не убежишь, Полидоро. Час отмщения близок. На этот раз боги окажутся на моей стороне. Особенно Пресвятая Дева Явленная.
Полидоро встревожился, хотя и был укрыт щитом спокойствия. Ему показалось, что выкрашенные красным лаком ногти Додо растут, тянутся к нему.
– Ну давай, я жду. Я тоже применю свое оружие, – тихонько сказал он, но щеки его тряслись. Вместо пояса из выделанной кожи, последнего подарка матери, он носил подтяжки. Оттягивал их пальцами и тут же отпускал. Они щелкали по груди, выражая сдерживаемую ярость.
– Гляди, не потеряй штаны, – сказала жена домашним голосом, к которому он привык как к символу утверждения давно установленного незыблемого порядка.
Невестка принесла ему бутерброд с ветчиной. Он надкусил его и подумал, что отцу уже не придется насладиться останками свиньи, павшей в неравной борьбе.
– Спасибо, Жунка, Я, оказывается, проголодался и сам того не заметил. – Этой фразой он хотел спровадить невестку и остаться наедине с Додо. Может, она откроет ему планы своей борьбы против Каэтаны.
– Чего ты хочешь, в конце концов?
– Вернуть свое, – ответила Додо.
Полидоро встал со стула. Пальцы его засалились, он вызывающим жестом яростно вытер их о брюки.
– Мало тебе богатства? Всех земель и коров? Или проклятого золота, которым набит твой матрас? – Он намекал на ее отчаянное одиночество, на бездействующее, никому не нужное тело.
Додо не пала духом, решив вернуть мужа в дом любой ценой. Хотя тело ее давно остудило душу, дух воительницы не иссяк. Полидоро побаивался ее решимости и приготовился к схватке.
Услышав голос из окна кухни, оба онемели.
– Идите скорей, сеу Жоакин умер.
Эту весть сообщила им та же невестка, которая принесла бутерброд.
Полидоро побежал к двери, ведущей в дом. Додо на секунду задержала его.
– Бежать бесполезно, даже под предлогом смерти: с нынешнего дня я буду подстерегать тебя на каждом углу.
Облицованная изразцами кухня в июне казалась еще холодней. Полидоро вздрогнул, почувствовав, как скрипят его суставы. В первый раз он увидит отца недвижным, что через годы ждет и его самого. Оглянулся.
– Да будет так, – сказал он и исчез в доме.
Поднялась общая суматоха. Сбежались соседи свершать ночное бдение у тела покойного. Полидоро в нарушение традиции предлагал похоронить отца сразу же: либо утром, либо в полдень.
Ко всеобщему изумлению, Додо воспротивилась.
– Тело еще не остыло, а ты уже торопишься закопать его в землю? Это оскорбило бы память сеу Жоакина.
Он сделал ей знак рукой, чтобы она помолчала, слегка покраснев оттого, что жена на людях командует им. У Додо, однако, была сила, которой не хватало женам остальных наследников Жоакина. Войдя в их сельскую компанию, она принесла золото и свои заветные мечты, поэтому братья Полидоро благоразумно не вмешивались в спор.
– Я с дочерьми пойду на кладбище не раньше четырех пополудни, когда начнет смеркаться. А до этого гроб не вынесут из этого дома.
Забыв о печальных обстоятельствах, Полидоро посмотрел на часы. Его обеспокоило появление сбежавшего из «Ириса» Эрнесто.
Желая унизить жену, Полидоро изобразил равнодушие. Как будто спор его не касался.
– Как там дела в «Ирисе»? Все, наверно, удивились, что я не вернулся? – озабоченно спросил он у аптекаря.
Эрнесто посмотрел на бледное лицо Додо. Унижение при родственниках отозвалось болью во всем ее теле, и Эрнесто ничего не ответил Полидоро, тем более что явилась Вивина и обняла Додо за плечи.
Аптекарь боялся, что под влиянием смерти отца, который лежал чуточку посиневший в гробу, Полидоро мог, не подумав, произнести имя Каэтаны. Впрочем, того же опасались Додо и ее дочери. Сгрудившись посреди гостиной у гроба, они образовали живую чащу, нетерпеливо вздымавшую ветви.
– Ты самый старший и самый богатый, но смертью ты не командуешь, – взял слово младший из братьев. – Похоронная процессия пройдет к тому месту, где лежит мать, как только зайдет солнце. Додо права. Не надо мешать пот со слезами.
Полидоро в последний раз посмотрел на отца, но мысли его были далеко. Несмотря на его отсутствие, жизнь в «Ирисе» идет своим чередом. Так и с отцом. Он только что умер, а все кругом движется по заведенному порядку.
– Встретимся на похоронах. Час я назначу сам, – раздраженно сказал он, не глядя на Додо.
На кладбище Нарсисо избегал его, даже не подошел выразить соболезнование. При виде Полидоро как будто смущался. Руки у него дрожали, и он прятал их в карманы, надвинув фуражку так, чтобы не видно было его глаз.
– Ах он Иуда, – сказал Полидоро стоявшему рядом Эрнесто.
Полидоро сожалел, что нет Виржилио, занятого в «Ирисе»: чутьем историка он угадал бы причину такого предательства.
– С ума ты сошел, Полидоро. Не хватало тебе еще мании преследования. Нарсисо всегда выказывал дружелюбие, к тому же он пачкает штаны от страха перед тобой.
Полидоро забыл об отце. Пристально глядел на Додо, не пропускал ни одного ее движения. Из-за платка, смоченного лживыми слезами, который он прижимал к груди, он заметил, как она передала начальнику полиции пачку банкнот. Этот блюститель закона всегда любил тайные сделки, заслуживающие общественного порицания. Так он и остался простолюдином, подумал Полидоро, огорченный предательством бывшего союзника. Как это он ничего не заподозрил, когда речь шла о сговоре между Додо и Нарсисо? Теперь он думал, что дружба между этими двумя завязалась давно. Возможно, они не раз встречались по вечерам и не поддавались соблазну вступить в связь только потому, что оба изливали свои жалобы: Додо обвиняла мужа во всех смертных грехах, а Нарсисо со своей стороны плакался, что семья его в Рио не понимает, какой тяжкий крест он несет, не говоря уже о том, что его могут перевести из Триндаде к черту на рога.
Могильщики шустро работали лопатами, забрасывали гроб землей, кладя конец церемонии, к удовольствию родственников: с кладбища они пойдут пить пиво в какой-нибудь из баров.
– Я знаю, как Додо подкупила начальника полиции, – шепнул Эрнесто на ухо Полидоро. Он тоже держал платок, изображая скорбь, которой не испытывал. В последние годы Жоакин и аптекарь все больше раздражались друг на друга, чуть ли не ссорились.
– Нарсисо собирается предать меня не потому, что влюбился, – стоял на своем Полидоро. – Я даже подозреваю, не пустой ли он фантик: давно уже не был в доме Джоконды.
– Ради Бога, Полидоро, мы же на похоронах. Вот уже выстраивается очередь выражающих соболезнование.
Полидоро пощупал грудь там, где сердце. Не то чтобы он чувствовал неладное – ему захотелось, чтобы Каэтана, уединившись с ним, впивалась зубами в его соски в безумном экстазе, как это делают пылкие проститутки. Пусть рвала бы его плоть, чтобы он, изнемогая, все же показал ей, что не умер для проявлений страсти.
– Спасибо, – говорил он, обнимаясь с очередным соболезнующим, не испытывавшим, как и все остальные, добрых чувств к нему: ведь он был самым богатым и могущественным из сыновей Жоакина.
Додо подошла после всех, будто чужая.
– Я предупредила, чтобы ты поостерегся, Полидоро, если не попросишь у меня прощения.
Прежде чем он мог бы выразить на людях свое неудовольствие, дочери окружили Додо, встали на ее защиту. Юбочное войско иногда укрощало мужской нрав.
Полидоро снова посмотрел на часы. Пойти домой или в кинотеатр со всеми вытекающими отсюда последствиями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43