– Я знал, что моей жене это было неприятно, – ответил он.– Но ваша жена только что показала, что была рада, что Поль поступает правильно, и засвидетельствовала, что полностью приняла Руби Дюма в свою семью. Разве это было не так, месье?– Она приняла, да.– Но неохотно? – Прежде чем Октавиус успел ответить, месье Поулк быстро задал еще один вопрос: – вы верили, что ребенок от вашего сына?Октавиус не ответил.– Сын говорил вам, что Перл – его ребенок?– Он… говорил, что хочет заботиться о Руби и Перл.– Но он никогда не говорил, что Перл – его ребенок? Сэр?– Мне – нет.– Значит, он сказал это вашей жене, которая потом это вам рассказала? Это так было?– Да, да.– Тогда почему же вы не думали, что он поступает правильно?– Я этого не говорил.– Да, но вы признаете, что не хотели допустить этот брак. В самом деле, месье, все это очень странно. А не было ли другой, более серьезной причины?Октавиус медленно повернул голову в мою сторону, и мы встретились глазами. Мои молили о правде, хотя я знала, какой губительной она была.– Я не знаю, что вы имеете в виду, – вымолвил он.– Пожалуйста! – закричала я. – Пожалуйста, поступите по совести.Судья опять с размаху опустил свой молоток на стол.– Ради Поля, – добавила я.Октавиус вздрогнул, и губы у него задрожали.– Достаточно, мадам. Я вас предупреждал и…– Да, – медленно признался Октавиус. – Была еще одна причина.– Октавиус! – завопила Глэдис Тейт.Судья выпрямился, пораженный такой бурной реакцией обеих сторон.– Вы не находите, что пора назвать эту причину, месье Тейт? – спросил наш адвокат сенаторским тоном.Октавиус кивнул. Он опять взглянул на Глэдис.– Прости, – сказал он, – я не могу больше продолжать это. Я так многим тебе обязан, но то, что ты делаешь – неправильно, моя дорогая жена. Я устал прятаться за ложью и не могу отнять у матери ребенка.Глэдис взвыла. Все головы повернулись в ее сторону, дочери пытались ее успокоить.– Не будете ли вы любезны сообщить суду, какова была эта дополнительная причина, – потребовал месье Поулк.– Очень давно я поддался искушению и совершил акт прелюбодеяния.Публика разом издала глубокий вздох.– И?– В результате родился мой сын. – Октавиус поднял голову и остановил взгляд на мне. – Мой сын и Руби Дюма…– Месье?– Они – наполовину были братом и сестрой, – признался он.Начался бедлам. Во всеобщей суматохе почти не слышно было молотка судьи. Глэдис Тейт упала в обморок, а Октавиус закрыл лицо руками.– Ваша честь, – воскликнул месье Поулк, выступая вперед. – Я думаю, что в интересах суда и всех заинтересованных лиц было бы лучше перейти в ваш кабинет для завершения данного слушания. Судья задумался и затем кивнул.– Жду оппонентов у себя, – объявил он и поднялся.Октавиус не двинулся с места свидетеля. Я быстро встала и подошла к нему. Когда он поднял голову, его щеки были мокры от слез.– Спасибо, – прошептала я.– Я сожалею обо всем, что сделал, – сказал он.– Я знаю. Думаю, теперь вы обретете мир внутри себя.Ко мне подошел Бо и обнял, потом он повел меня, и люди расступались, чтобы дать нам дорогу. Я перекусала ногти почти на всех пальцах, пока мы с Бо ждали перед кабинетом судьи Барроу. У меня тяжело стучало сердце, а в желудке было такое ощущение, как будто там сбивали масло. Первыми появились адвокаты Тейтов с такими каменными лицами, что по ним нельзя было ничего прочитать. В нашу сторону они даже не смотрели. Наконец, к нам вышел месье Поулк и сказал, что судья хочет поговорить с нами наедине.– Что он решил? – судорожно спросила я.– Я только пришел пригласить вас войти, мадам. Пожалуйста.Я вцепилась в руку Бо, ноги готовы были отказать мне в любой момент. Если нам предстоит уехать без нашей дочери…В своем кабинете без судейской мантии судья Барроу был больше похож на доброго старого дедушку. Он жестом пригласил нас сесть на диван напротив него, затем снял свои очки для чтения и наклонился вперед.– Нет надобности говорить, что это – самое необычное дело об опеке за весь мой опыт. Думаю, что правду мы теперь выяснили. В данный момент я не собираюсь произносить обвинения. Многое было вызвано обстоятельствами, которые находились вне вашего контроля, но существует обман, этический и моральный обман, и вам хорошо известно, насколько вы повинны в нем.– Да, – произнесла я голосом, полным раскаяния. С минуту судья Барроу внимательно смотрел на меня, потом кивнул.– Чутье подсказывает мне, что вы руководствовались в своих действиях добрыми мотивами; любовь и тот факт, что вы, рискуя своей репутацией и состоянием, рассказали в суде правду, говорит в вашу пользу. Но закон требует, чтобы я рассудил, следует ли вам иметь право опеки над ребенком и отвечать за ее благополучие и моральное воспитание, или лучше направить ее в государственное учреждение, пока не найдутся достойные приемные родители.– Ваша честь, – начала я, готовая перечислить дюжину причин.Он поднял руку.– Я уже принял решение, и что бы вы ни сказали, это его не изменит, – с твердостью произнес он. А затем улыбнулся и добавил: – Буду ждать приглашения на свадьбу.Я ахнула от радости, но судья Барроу посерьезнел опять.– Вы можете и должны опять стать собой, мадам. Слезы счастья застилали мне глаза. Мы с Бо обнялись.– Я уже отдал распоряжение вернуть вам ребенка. Ее немедленно привезут. Юридические формальности в связи с вашим предыдущим браком, оформление удостоверения личности… Все это я предоставляю вашим высокооплачиваемым адвокатам.– Спасибо, ваша честь, – сказала я сквозь слезы. Бо пожал ему руку, и мы вышли из офиса.Месье Поулк ждал нас в коридоре.– Должен признаться, у меня были сомнения в правдивости вашей истории. Я рад за вас. Удачи.Мы вышли на улицу, чтобы подождать машину, которая привезет Перл. Вокруг еще были люди, присутствовавшие в зале суда, они обсуждали потрясшие всех новости. Я заметила миссис Тибоди, одну из старых подруг бабушки Кэтрин. Теперь она с трудом ходила, но проковыляла к нам и взяла меня за руку.– Я знала, что это ты, – сообщила она. – Я сказала себе, что, может, внучка Кэтрин Лэндри и была близнецом, но она прожила большую часть жизни с Кэтрин и в ней – ее дух. Я посмотрела на твое лицо в зале суда и увидела, как твоя бабушка глядит на меня, и поняла, что все обойдется.– Спасибо, миссис Тибоди.– Благослови тебя Господь, дитя, и не забывай нас.– Ни за что. Мы вернемся, – пообещала я.Она обняла меня, и пока я смотрела, как она уходит, нахлынули воспоминания о том, как бабушка ходила в церковь со своими друзьями.Солнце вынырнуло из-за облаков, похожих на грибы, и обласкаю нас своими теплыми лучами. Подъехала машина с Перл. Сидевшая на переднем сиденье няня открыла дверцу и помогла ей выбраться. Как только Перл увидела меня, глазки ее загорелись.– Мамочка! – закричала она.Это было самое лучшее слово на свете. Ничто еще не наполняло мне душу такой радостью. Я протянула руки навстречу, а потом крепко прижала ее к себе и осыпала личико поцелуями. Бо обнял нас обеих. Люди кругом с улыбкой наблюдали за нами.Когда мы отъезжали от здания суда, я увидела, как удаляется лимузин Тейтов. Окна были темными, но в какой-то момент четко проступил силуэт мадам Тейт. Она, казалось, превратилась в камень.Мне было жаль ее, хотя она и причинила мне много зла, но сегодня она потеряла все, гораздо больше, чем возможность отомстить. Ее выдумка раскололась, как тонкий фарфор. Впереди ее ждали мрачные и беспокойные времена. Я молилась, чтобы они с Октавиусом воссоединились и обрели мир теперь, когда освободились от лжи.– Поехали домой, – сказал Бо.Никогда эти слова не значили для меня так много, как сейчас.– Я хочу остановиться в одном месте, Бо, – попросила я. Ему не было надобности спрашивать где.Некоторое время спустя я стояла у могилы бабушки Кэтрин.«Настоящая знахарка обладает истинно святым духом, – подумала я. – Она остается оберегать любимых, которых покинула». Дух бабушки Кэтрин все еще был здесь. Я чувствовала это, чувствовала, как он витает вокруг. Бриз стал ее шепотом, лаской, поцелуем.Я улыбнулась и посмотрела на голубое небо, усеянное облаками. «Миссис Тибоди права, – подумала я. – Бабушка была со мной сегодня». Я поцеловала пальцы и дотронулась до могильного камня, а затем вернулась в машину к Бо и моей дорогой Перл.Когда мы отъезжали, я смотрела в окно и увидела, как болотный ястреб вспорхнул на ветку кипариса. Он наблюдал за нами, потом взмыл ввысь, качнув ветку, покружил, развернулся и направился в глубь болот.– Прощай, Поль, – прошептала я. – Я вернусь.Я вернусь. ЭПИЛОГ Моим мечтам о блестящей свадьбе все же не суждено было осуществиться. Огласка и шум по поводу слушания дела об опеке продолжали преследовать нас, когда мы вернулись в Новый Орлеан. Бо подумал, что нам лучше обойтись скромной церемонией вдали от этой шумихи, и, поскольку его родители и так не очень хорошо были настроены по этому поводу, я не могла с ним не согласиться.Мы долго обсуждали, стоит ли продавать дом в Гарден Дистрикт и построить новый в пригороде Нового Орлеана. Наконец оба пришли к заключению: мы довольны слугами, и нам не найти более красивого места. Вместо того чтобы переезжать, я решила полностью переоборудовать дом от фундамента до крыши, переделать комнаты, сменить портьеры, настенные украшения и картины, ковры и даже кое-что из арматуры. Меня как будто закружил сумасшедший вихрь желания очистить дом, уничтожить все следы моей мачехи Дафни.Конечно, я сохранила все, что было дорого папе, и ничего не поменяла в комнате, где когда-то обитал дядя Жан. Это стало как бы мемориалом ему, я знала, что папа хотел бы этого. Все, что хоть слегка отдавало Дафни, я сложила на чердаке, спрятав в большие сундуки: одежду, драгоценности, картины, памятные вещи. Потом я собрала вещи Жизель и сдала в комиссионные магазины и благотворительные учреждения.После ремонта, с перекрашенными стенами, новыми портьерами на окнах и иными произведениями искусства, дом приобрел наше с Бо лицо. Конечно, еще, как паутина, таились воспоминания, но мы полагали, что лучший пылесос – время и постепенно эти беспокойные видения станут зыбкими и незначительными.Сделав то, что я хотела, с домом, я опять направила свою энергию на искусство. Одна из первых написанных мною картин изображала молодую женщину, пребывающую в созерцательной задумчивости, с ребенком на руках. Фоном служили дом и сад, как у нас в Гарден Дистрикт. Когда Бо взглянул на картину, он сказал, что это – автопортрет, а потом, несколько недель спустя, я почувствовала первые симптомы беременности и поняла, что вдохновение написать эту картину исходило из глубины моего подсознания.Бо клялся, что это во мне заговорила волшебная сила бабушки Кэтрин.– Почему бы и нет? Ведь твой народ верит, что эта сила передается по наследству, правильно?– Я никогда ничего подобного не чувствовала, Бо, и никогда даже не мечтала исцелять людей. У меня нет такого сверхъестественного видения.Он кивнул, подумал, а потом сказал удивительную вещь:– Иногда, когда я с Перл и она что-то лопочет на своем детском языке, я вижу, как она вдруг останавливает на чем-то свой взгляд, и по ее лицу кажется, что ей гораздо больше четырех. У нее осознанность в глазах. Ты испытываешь нечто подобное, когда ты с ней?– Да, – подтвердила я, – но боялась даже обмолвиться о чем-нибудь таком из страха, что ты станешь надо мной смеяться.– Я не смеюсь. Мне интересно. Знаешь, она даже моими родителями вертит как хочет. Мама пытается не показывать этого, но не может не обожать ее, а мой отец… когда он с ней, он снова превращается в мальчишку.– Она умеет с ними обращаться.– С кем угодно, – заверил Бо. – Думаю, у нее дар. Ну вот. Я это сказал. Только никому из моих друзей не говори, – быстро добавил он. Я расхохоталась. – Не успеешь оглянуться, как я начну верить во все эти ритуалы Вуду, которыми вы раньше занимались с Ниной Джексон.– Не надо насмешек, – предупредила я.Он опять засмеялся, но на второй неделе моего девятого месяца удивил меня чудесным подарком. Он разыскал Нину и привез ее к нам домой повидаться.– У меня для тебя неожиданный посетитель, – сказал Бо, войдя первым в гостиную.– Кто?Тогда он потянулся за дверь и вытащил Нину. Она почти не постарела, только волосы стали совсем седыми.– Нина! – Я с трудом встала на ноги. Я была такая огромная, что чувствовала себя вылезающим из болота гиппопотамом. Мы обнялись.– Все у тебя хорошо, – сказала Нина. – И скоро. Вижу это по твоим глазам.– О Нина, где же ты была все это время?– Путешествовала понемногу вверх-вниз по реке. Нина теперь на покое. Я живу со своей сестрой.Она посидела и поболтала со мной около часа. Я показала ей Перл, и она разохалась и разахалась о том, какой красавицей та становится, и тоже сказала, что она – особый ребенок. А потом добавила, что зажжет голубую свечу для моего нового младенца, чтобы у него была защита и удача.– Надолго, – предсказала она и полезла в карман, вытащив кусок камфары, чтобы я носила его на шее. – Это отгонит болезни от тебя и твоего младенца, – пообещала она. Я поклялась, что не сниму его даже в больнице.– Пожалуйста, не веди себя как чужая. Приходи к нам, Нина.– Уж будь уверена, приду, – сказала она.– Нина, – спросила я, взяв ее руку в свою, – как ты думаешь, та злоба, которую я бросила ветру, когда мы ходили с тобой к Мамаше Доуд из-за Жизель, улетучилась?– Улетучилась из твоего сердца, дитя. Вот что главнее всего.Мы обнялись, и Бо отвез ее домой.– Это был чудесный подарок, Бо, – поблагодарила я его, когда он вернулся. – Спасибо.– Вижу, она кое-что оставила. – Он разглядывал камфару у меня на шее. – Я так и думал. По правде говоря, – признался он, – я на это и надеялся. Не могу рисковать.Мы оба рассмеялись.Четыре дня спустя у меня начались роды. Они были еще более трудными, чем с Перл. Бо не отходил ни на шаг и был со мной даже в родовой палате. Он держал меня за руку и следил за моим дыханием. Думаю, он ощущал каждый приступ моей боли, ибо я видела, как он мучился каждый раз. Наконец отошли воды, и ребенок начал пробиваться в этот мир.– Мальчик! – вскрикнул доктор и заорал: – Подождите!Бо вытаращил глаза.– Еще один мальчик! Близнецы! – добавил врач. – Я предполагал, что это может случиться. Один прятался за другого, перекрывая его сердцебиение собственным.– Поздравляю! – сказал он, и няни подняли на руках двух светловолосых голубоглазых малышей-мальчишек.– Ни одного не отдадим, – пошутил Бо, – не волнуйтесь.«Близнецы, – подумала я. – С первого же дня они будут любить друг друга, с самого первого дня», – заклинала я.Перл была вне себя от счастья, что у нее будет не один братик, а два. Первоочередной задачей было придумать для них имена. Мы уже обсуждали возможность девочки, а потом и мальчика, думая, что мальчика назовем Пьер, в честь папы. Я знала, что мне хотелось сделать, но не была уверена, как отреагирует Бо. Он удивил меня потом в палате, предложив это сам.– Мы должны назвать второго нашего сына Жаном, – сказал он.– О Бо, я думала об этом, но…– Но что? – Он улыбнулся. – Я говорил тебе, теперь я верю. Так было предначертано.«Может быть, – подумала я. – Может быть».В тот день, когда мы принесли домой близнецов, нас уже ждал приглашенный Бо фотограф. Впятером мы сфотографировались. Ничего получилась семейка. Мы взяли няню помогать с близнецами вначале, но Бо подумал, что она может понадобиться нам и потом.– Я не хочу, чтобы ты забросила свое искусство, – настаивал он.– Ничего нет важнее моих детей, Бо. Искусство у меня на втором месте. – Я хотела быть близкой своим мальчикам и сделать все возможное, чтобы они берегли и любили друг друга. Бо меня понимал.Через неделю после моего возвращения с близнецами из больницы я отдыхала в саду с книжкой, Перл была наверху в новой детской, завороженная и заинтригованная своими маленькими братиками.– Извините, мадам. – Обри подошел ко мне. – Но вам только что специальной почтой доставили пакет.– Спасибо, Обри. – Я взяла конверт. Когда я увидела, что это от Жанны, я выпрямилась и дрожащими пальцами открыла его. Внутри была фотография и записка.
Дорогая Руби, мама настаивает, что все, что хоть чуть-чуть напоминает о тебе, нужно выкинуть. У меня не хватило духу выкинуть это. Мне почему-то кажется, что Полю хотелось бы, чтобы это было у тебя. Жанна.
Я взглянула на фотографию. Я не могла вспомнить, кто снимал, кажется, один из школьных друзей Поля. На ней мы были вдвоем в зале «fais do do», куда Поль пригласил меня на танцы. Это было мое первое настоящее свидание, и было это до того, как я узнала правду о нас. Оба мы выглядели такими молодыми, невинными и полными надежд. Впереди не было ничего, кроме счастья и любви.Я не поняла, что плачу, пока слеза не упала на фотографию.– Мамочка! – услышала я, как зовет меня Перл в патио, обернулась и увидела, что она уже бежит ко мне. – Они на меня посмотрели! Они оба посмотрели на меня и улыбнулись!Я быстро вытерла непросохшие слезы и спрятала фотографию с запиской между страницами книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35