Что все вокруг не годятся тебе в подметки!
- Не повышай голос. Терпеть не могу, когда ты переходишь на крик.
- Конечно, иначе и быть не может. Ты ненавидишь меня, вместе с голосом.
- Я тебя не ненавижу.
- Не можешь не ненавидеть. Я, например, уже с трудом тебя выношу.
- Вот ты себя и выдал.
- Я несерьезно. Ты великолепна. Но слишком уж погружена в себя. Ты понятия не имеешь, что происходит у меня в душе...
- Намекаешь, что у тебя роман, и хочешь, чтобы я угадала, с кем?
- Ничего такого я не говорил...
- С Фокси Уитмен.
- Что за выдумки? Она беременна, обожает своего ледяного муженька и, главное, создает мне слишком много профессиональных проблем.
- Конечно. Но почему меня посетила такая мысль? Знаю, это нервы, но, возвращаясь оттуда, ты всегда так нежен со мной и с детьми, что трудно не решить, что ты с ней спишь. Я в нее вглядываюсь и чувствую, что она хранит какую-то тайну. Уж как она со мной ласкова, как весела! Она знает меня как облупленную, хотя они живут тут только с марта.
- Ты ей симпатична. Вдруг она тоже лесбиянка?
- Я не настаиваю на Фокси. Это могла бы быть Джанет, Марсия, даже Джорджина - я безумно ревнива. И чем больше я ревную, тем труднее мне себя заставить заниматься с тобой любовью. Все это грустно. Нет, отвратительно! Вчера твой телефон был занят целых полчаса, и я уже в одиннадцать часов утра сделала себе коктейль, представив, что ты любезничаешь с женщиной...
Судя по выражению лица, она опять была близка к слезам, но взяла себя в руки и вместо плача издала смешок. Пайт опустил глаза и увидел ее босые ноги: розовые мизинцы не прикасались к линолеуму. Бедная, незрячая, преданная Анджела: по какому праву он разлучил ее со всемогущим отцом? За час до конца рабочего дня старик Гамильтон прохаживался бы по лужайке, обкуривая из трубки подстриженные под "стол" кусты, угощал бы виски работников.
- У меня нет таких денег, как у Эпплби. Я не могу себе этого позволить, - сказал он вслух.
- Может быть, мне тоже попробовать зарабатывать? - предложила она. Осенью я могла бы поехать в Бостон, подтвердить диплом и поступить преподавателем в частную школу. В первом классе Нэнси будет отсутствовать целый день. Надо ведь как-то занять время! Это не помешало бы мне дважды в неделю посещать психотерапевта. Я стала бы прекрасной женой, Пайт! Я бы все-все узнала!
Пайту были тягостны ее просьбы, ее попытки планировать наперед. Ей хотелось оставаться для него полезной, совершенствоваться, а на самом деле она была для него исчерпана, превратилась в затхлый лабиринт, который надо быстрее преодолеть, чтобы добраться до свежего воздуха, до Фокси. Спящая Фокси, озаряемая лунным светом... Стоило ему представить эту картину, как замирало сердце, намокал лоб, немели кончики пальцев и язык. Серебристая дорожка под звездами... И преграда на пути - Анджела.
- Нет! - вырвалось у него. Паника охватывала его все больше: время убегало на всех парах, дома, деревья, упущенные возможности - все пролетало мимо, превращалось в вытянутую, гудящую туманность. - Нет, милая! Ты не видишь, что ты со мной делаешь? Отпусти меня!
От его крика она побледнела, лишилась надежды, опустила глаза.
- Хорошо, ступай. Куда ты отправишься, позволь спросить?
Пайт уже открыл рот, чтобы ответить, но секрет врос в лед и отказывался оттаивать.
Анджела отвернулась, не зная, как еще поступить.
- Твои фокусы становятся все менее смешными.
- Папа, проснись! Ребеночек Джекки Кеннеди умер, потому что родился слишком маленьким!
Лицо Нэнси взошло на горизонте его сна, как луна. От изумления ее глаза были небесно ясны. Красные дорожки слез на щеках. На долю секунды ему приснилась куриная бойня. Недоношенный Кеннеди два дня балансировал между жизнью и смертью. Нэнси, должно быть, услышала новость по телевизору.
- Жаль, - сказал Пайт густым со сна голосом. В августе его всегда мучила сенная лихорадка. Поразительно, как президентскую чету не отпускают беды. Богатство, красота почести не уберегают от трагедий. Страдание дергает королей за мантию. Как нестойки наши боги!
- Папа? - М-м...
- Ребеночку было страшно?
Сквозь аромат детской кожи пробивался запах страха, резкий, как кошачья струя. Теперь ему снился брат. Брат замерз за стеклом, и Пайт оправдывался, почему не остался помогать ему в теплице, почему не пошел к нему в партнеры. Is het koud, JoopT Замерз от усердия, собирая эдельвейсы. Пайт обернулся и объяснил присутствующим: "Mijn breeder is dood"**. В этом же сне присутствовала и Фокси, только невидимая: как дуновение счастья, звон ручья под покровом сна, хрупкая, мимолетная жизнь...
- Ребенок был еще слишком маленький, чтобы испугаться. Он еще ничего не знал и не понимал. У него еще не было мозга.
- Он хочет к маме! - возразила Нэнси, топая ножкой. - Плачет, а его никто не слышит. Все довольны, что он поранился.
- Никто не доволен, - ответил Пайт, опять падая щекой на подушку. Ребенок прав: никто не слышит. Окно, на фоне которого он рассматривал по ночам свою руку, сейчас, на заре, стало чудовищным и рогатым, так много в него лезло веток. Он притянул Нэнси к себе, в задумчивое тепло, еще оставшееся от сна. Она сопротивлялась, чувствуя, что он хочет просто сгладить то, что так нестерпимо ее мучило, сердито щурилась. Этим летом ее носик усыпали маленькие веснушки - напрасно они думали, что она унаследовала от матери чистую кожу брюнетки. Дочь совмещала безмятежность материнской формы и хаос отцовского нутра. Даже в ее синих глазах были серые крапинки как живые создания в водяной толще, свет, обретающий форму, превращающийся потом в мысль, в душу и обрывающийся смертью.
- Где мама?
- Вставай, папа.
- Ступай к маме, поговори с ней о ребенке Кеннеди, пока папа будет одеваться. - Ночью он попытался соблазнить Анджелу и, хотя она не поддалась, уснул голым. Не хватало только испугать ребенка своей наготой! - Иди вниз. Папа неважно себя чувствует.
- Ты пьяный? - Она выучила это слово и побаивалась его. Однажды Фрэнк Эпплби забрался к ней в манеж и раздавил пластмассовую уточку. На следующий день ей объяснили, что он сделал это спьяну.
- Нет. Был пьяный и теперь жалею. Голова болит. И ребеночка Кеннеди жалко.
- Мамочка говорит, что я никогда не умру, пока не стану старушкой с серьгами.
- Вот это правильно.
- Но... - Она недоговорила. От острого желания справить малую нужду Пайт машинально отбросил одеяло. При виде его голого тела ее глаза наполнились слезами.
- Ты хочешь сказать, что ребеночек был даже меньше тебя? Она беспомощно кивнула.
Пайт встал на колени, обнял ее и почувствовал ее дрожь - ту же самую, которую часто высекал из ее матери.
- Ребенок поспешил родиться, - заговорил он торопливо. - Это ошибка, Бог не собирался даровать ему жизнь - не то, что тебе, большой девочке.
Собственная нагота и прикосновение маленького тела вызвали у него эрекцию. Нэнси высвободилась из отцовских объятий и крикнула с верхней ступеньки лестницы:
- Бог должен был научить ребенка не выходить!
- Пайт, ты проснулся? - раздался голос Анджелы.
- Спущусь через три минуты. - Он начал одеваться, побрился, оделся полностью. Он собирался провести этот день в конторе, за письменным столом. Сверху лужайка выглядела выжженной. Лето выдалось засушливым. Изменение розы ветров, таяние снежных шапок, гибель лесов. Стройка на Индейском холме тонула в пыли. Клены краснели раньше времени, сверчки стрекотали громче положенного. Зато затопляемая в прилив низина, раскинувшаяся под окном у Фокси Уитмен, не нуждалась в дождях и оставалась зелена, как весной, только соленые промоины белели ярче обычного. Иногда в прилив море затапливало все, и Пайту казалось, что Луна притягивает саму землю. Континент Атлантида. Гора Арарат.
Лестница вела к самой входной двери, которая, открываясь, ударялась о перила. Справа, в гостиной, куда не пропускала свет сирень за окном и где на подлокотниках кресел и прямо на мебели остались стоять, как часовые, пустые стаканы, из которых накануне вечером пили Литтл-Смиты, Солцы и Герины, замерли перед телеэкраном Нэнси и Рут. Британский почтовый служащий (нечеткая картинка, передаваемая спутником) рассказывал о вчерашнем похищении семи миллионов долларов из лондонского почтового поезда, крупнейшем ограблении в истории - "не считая, естественно, политических экспроприации. Насколько мы понимаем, грабители не преследовали политических целей". Телевидение переносило их во внешний мир. Маленький ледяной экран намекал на существование целой вселенной глубокого холода за пределами теплого круга - Тарбокса, друзей, семьи. Существовали и другие обитаемые земли - Нью-Йорк, Лос-Анджелес; остальное - необитаемое пространство. С экрана на детские личики наползала ядовитая синева. Этот яд и был жизнью их страны. После Кореи Пайт перестал интересоваться новостями. Новости касались других, не его.
Слева, в залитой солнцем кухне, Анджела ставила тарелки на четыре прямоугольные салфетки. Тарелка, стакан, ложка, нож. Под ночной рубашкой темнели соски. Она блаженно плыла по кухне, распустив волосы. Пайту казалось, что она становится все красивее, ускользает от него в неземное царство красоты.
- Бедная Нэнси, - обратился он к жене. - Как она переживает!
- Она спросила меня, не отправился ли ребенок Кеннеди в рай, где крутит колесо наш хомяк. Честное слово, Пайт, я не знаю, приносит ли религия пользу, не правильнее ли было бы сказать всю правду: что мы ложимся в землю, что сначала нас нет, а потом мы возвращаемся в виде травы.
- И нас поедают коровы... Не пойму, почему смерть кажется этим твоим стоикам таким здоровым явлением. Еще немного - и ты залезешь в теплую ванну со вскрытыми венами, чтобы доказать их правоту.
- А тебя греет эта мысль!
В кухне появилась всхлипывающая Нэнси.
- Рут сказала... Рут сказала... Старшая дочь не заставила себя ждать.
- Я сказала, что Бог отсталый. - прикрикнула Анджела.
- Отсталый? - переспросил Пайт. Поколение Рут называло этим словом всех, кто не желал поддаваться нажиму. "Отсталый учитель задержал нас после урока". "Отсталая ручка, не пишет!" "Фрэнки отсталый!"
- Конечно! Позволяет малышам умирать, кошкам есть птичек и все такое. Не пойду этой осенью петь в церковном хоре!
- Теперь Бог крепко задумается, - съязвил Пайт.
- Не понимаю, зачем заставлять ребенка петь по воскресеньям в хоре, вмешалась Анджела, наклоняясь к Нэнси, шмыгающей ей в подол. Ее волосы окутали малышке голову. Материнская нежность. Муж ей ни к чему. Дочь она любит больше, чем его. У них симбиоз.
- По той же самой причине, - ответил Пайт Анджеле, - что я вынужден жить в окружении хнычущих женщин.
Завтракать пришлось в оглушительной тишине. Тем не менее, он был убежден, что хорошо поступил, вырвав Нэнси из лап смерти. Лучше злость, чем страх. Лучше убить, чем быть убитым.
Он поехал на работу. На улице Надежды нашлось местечко для парковки - в последнее время это было редкостью. Пора установить на углу улицы Божества светофор, хотя для приезжих это будет головная боль. Слишком много машин и людей. Может, рецепт - гомосексуализм? Или противозачаточные пилюли? Галлахер разговаривал по телефону, утрируя свой ирландский акцент.
- У вас тридцать две комнаты, сестра. Убрав длинную перегородку, мы получим просторную трапезную ..
Пайт вскипятил воду и налил себе чашку растворимого кофе. "Максвелл". Фарадей. Он уселся за стол и попробовал сосредоточиться. Доска, $769,82, платеж просрочен, просьба перевести деньги... У него щипало в носу, слезились глаза. Невыносимый август1 Фокси далеко. Пройдет еще несколько часов, прежде чем он услышит ее смех, положит руку ей на... Спокойствие! "Ты каждый день навещаешь маленькую принцессу"... Звонок телефона.
- Здравствуй, дорогуша. - Они не разговаривали целый месяц.
- Алло. - Тон занятого подрядчика.
- Ты не один? Рядом Мэтт?
- Нет. Да. - Недавно они установили в загроможденном кабинете перегородку из рифленого стекла, отделившую Галлахера и подчеркнувшую его положение главы фирмы. Однако перегородка была тонкая, к тому же Галлахер открывал дверь, когда у него не было посетителей, чтобы создать сквозняк. Без сквозняка у него мялась сорочка, а в его отсеке не было окна. Зато были электрические часы, фордовский календарь, цветная карта кварталов Тарбокса, аэрофотосъемка центра города и прибрежной полосы, карта округа Плимут, оранжевый справочник улиц Тарбокса, бледно-голубые папки - отчеты Городского совета начиная с 1958 года, тонкая красная книжица "Оценка собственности" и затрепанный черный молитвенник. Когда Пайт работал, его желтый дубовый стол, стоявший раньше в школе, был завален образцами материалов и каталогами поставщиков; стол Галлахера из серой армейской стали, наоборот, всегда пустовал, если не считать ручки в зеленой мраморной подставке, книги записей, фотографий Терри и Томми в рамках и двух телефонов. За его головой висела на стене лицензия Регистрационной палаты. Недавно он приобрел для фирмы пятьдесят с чем-то акров земли и тридцать с чем-то комнат - имение в Лейстауне с железным оленем на лужайке. Сначала он собирался распродать землю по кускам, но потом узнал о намерении одного женского монашеского ордена прикупить нечто в этом роде. Орден не собирался долго торговаться. Пока, правда, на их маленькой фирме висела закладная в сотню тысяч долларов. Ситуация выглядела рискованной, но Галлахер был игроком, к тому же любил расти вширь. Пайт боялся, что голос Джорджины долетит до слуха партнера, поэтому покрепче прижал трубку к уху.
- Не бойся, я отвлеку тебя всего на минутку, - сказала она. - Просто вдруг приспичило узнать, как ты поживаешь. Самонадеянно, да? Но у меня еще остались кое-какие права. Все-таки у нас с тобой кое-что было...
- Понимаю тебя, - сказал Пайт.
- Не можешь говорить?
- Так вроде бы и есть.
- Звонил бы мне хотя бы изредка, я бы тебя не беспокоила. Говорят, ты устроил вчера вечеринку? Я обиделась, что нас не пригласили. Я поняла Айрин так, что ты это сделал нарочно.
- В это время года поступает мало заказов, - пробубнил Пайти первое, что пришло в голову. - Правительство покупает много хвойной древесины с Западного побережья.
- Пайт, я так по тебе тоскую, прямо умираю! Может, заедешь как-нибудь по пути выпить кофе? Хоть сегодня! Это совершенно безопасно: Уитни в летнем лагере, Марта и Джуди на пляже с Айрин. Я сказала ей, что жду водопроводчика. Это правда, у нас упал напор. Жить на холме - одно горе. Так ты заедешь? Просто поговорить. Обещаю не нажимать. У Онгов я вела себя как настоящая стерва.
- Перспективы неблагоприятные.
- Мне очень плохо, Пайт! Не могу больше жить с этим человеком. Он становится все хуже. Я совершенно перестаю ощущать себя женщиной.
- Я думал, он хорошо поработал. Джорджина неискренне засмеялась.
- Уверена, Мэтт все понимает. Какие у вас дурацкие игры! Нет, если хочешь знать, он работает хуже некуда. В постели Фредди никуда не годится ты ведь это хочешь услышать? И всегда хотел. Знай, я тебе врала, хотела его защитить. Он ни на что не годен, пока не выпьет, а пьяный засыпает. Он совсем ослабел. Ты хоть понимаешь, о чем я тебе толкую?
- Мы говорим о вертикальных опорах.
- Как все это грустно! Я сгораю от стыда. Все валится из рук. Вчера мы с Терри проиграли Бернадетт и Анджеле: шесть-два, шесть-три. Наверное, она поспешила тебе похвастаться?
-Нет.
- Пожалуйста, приезжай! Я так опечалена! Честное слово, я не буду совать нос в твои дела. Знаю, у тебя кто-то есть, но мне уже все равно. Разве я была требовательной? Разве не принимала тебя таким, какой ты есть?
-Да.
Галлахер громко пошуршал бумажками, с грохотом задвинул ящик стола.
- Ненавижу собственный голос! Ненавижу просить. Я несколько недель набиралась сил, чтобы тебе позвонить. Тебе не придется со мной спать. Просто удели мне полчаса. Хотя бы пятнадцать минут.
- Боюсь, мы уже выбились из графика.
- Приезжай, не то я все расскажу Фредди. Фредди и Анджеле. Нет, не Анджеле - Фокси! Заявлюсь к ней, плюхнусь в кресло и выложу, с каким мерзавцем она спуталась.
- Пожалуй, я перезвоню. Только сверюсь со своим расписанием.
Она заплакала. Джорджина редко плакала, звук был неприятный, очень глупый. Пайт испугался, что он заполнит весь кабинет, как уже заполнил его череп.
- Я не знала, - всхлипывала она, - что мне будет так тебя недоставать, не знала, что это так глубоко... А ты знал, знал! Что ты со мной делаешь, мерзавец! Ты заставляешь меня страдать, потому что у тебя погибли родители. Это не я их убила, Пайт! Когда это случилось, я была в Филадельфии, я их не знала, я и тебя не знала... Ох, прости, я сама не знаю, что несу.
- Пока что, - сказал ей Пайт, прежде чем повесить трубку, - следите за подземными водами.
Чувствуя спиной вопросительную тишину, он пролепетал:
- Би Герин. Боится, что их дом дает осадку. Не доверяет своим кедровым опорам, потому что Уитменам мы поставили стальные. Женская истерика! Родить - вот что ей нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
- Не повышай голос. Терпеть не могу, когда ты переходишь на крик.
- Конечно, иначе и быть не может. Ты ненавидишь меня, вместе с голосом.
- Я тебя не ненавижу.
- Не можешь не ненавидеть. Я, например, уже с трудом тебя выношу.
- Вот ты себя и выдал.
- Я несерьезно. Ты великолепна. Но слишком уж погружена в себя. Ты понятия не имеешь, что происходит у меня в душе...
- Намекаешь, что у тебя роман, и хочешь, чтобы я угадала, с кем?
- Ничего такого я не говорил...
- С Фокси Уитмен.
- Что за выдумки? Она беременна, обожает своего ледяного муженька и, главное, создает мне слишком много профессиональных проблем.
- Конечно. Но почему меня посетила такая мысль? Знаю, это нервы, но, возвращаясь оттуда, ты всегда так нежен со мной и с детьми, что трудно не решить, что ты с ней спишь. Я в нее вглядываюсь и чувствую, что она хранит какую-то тайну. Уж как она со мной ласкова, как весела! Она знает меня как облупленную, хотя они живут тут только с марта.
- Ты ей симпатична. Вдруг она тоже лесбиянка?
- Я не настаиваю на Фокси. Это могла бы быть Джанет, Марсия, даже Джорджина - я безумно ревнива. И чем больше я ревную, тем труднее мне себя заставить заниматься с тобой любовью. Все это грустно. Нет, отвратительно! Вчера твой телефон был занят целых полчаса, и я уже в одиннадцать часов утра сделала себе коктейль, представив, что ты любезничаешь с женщиной...
Судя по выражению лица, она опять была близка к слезам, но взяла себя в руки и вместо плача издала смешок. Пайт опустил глаза и увидел ее босые ноги: розовые мизинцы не прикасались к линолеуму. Бедная, незрячая, преданная Анджела: по какому праву он разлучил ее со всемогущим отцом? За час до конца рабочего дня старик Гамильтон прохаживался бы по лужайке, обкуривая из трубки подстриженные под "стол" кусты, угощал бы виски работников.
- У меня нет таких денег, как у Эпплби. Я не могу себе этого позволить, - сказал он вслух.
- Может быть, мне тоже попробовать зарабатывать? - предложила она. Осенью я могла бы поехать в Бостон, подтвердить диплом и поступить преподавателем в частную школу. В первом классе Нэнси будет отсутствовать целый день. Надо ведь как-то занять время! Это не помешало бы мне дважды в неделю посещать психотерапевта. Я стала бы прекрасной женой, Пайт! Я бы все-все узнала!
Пайту были тягостны ее просьбы, ее попытки планировать наперед. Ей хотелось оставаться для него полезной, совершенствоваться, а на самом деле она была для него исчерпана, превратилась в затхлый лабиринт, который надо быстрее преодолеть, чтобы добраться до свежего воздуха, до Фокси. Спящая Фокси, озаряемая лунным светом... Стоило ему представить эту картину, как замирало сердце, намокал лоб, немели кончики пальцев и язык. Серебристая дорожка под звездами... И преграда на пути - Анджела.
- Нет! - вырвалось у него. Паника охватывала его все больше: время убегало на всех парах, дома, деревья, упущенные возможности - все пролетало мимо, превращалось в вытянутую, гудящую туманность. - Нет, милая! Ты не видишь, что ты со мной делаешь? Отпусти меня!
От его крика она побледнела, лишилась надежды, опустила глаза.
- Хорошо, ступай. Куда ты отправишься, позволь спросить?
Пайт уже открыл рот, чтобы ответить, но секрет врос в лед и отказывался оттаивать.
Анджела отвернулась, не зная, как еще поступить.
- Твои фокусы становятся все менее смешными.
- Папа, проснись! Ребеночек Джекки Кеннеди умер, потому что родился слишком маленьким!
Лицо Нэнси взошло на горизонте его сна, как луна. От изумления ее глаза были небесно ясны. Красные дорожки слез на щеках. На долю секунды ему приснилась куриная бойня. Недоношенный Кеннеди два дня балансировал между жизнью и смертью. Нэнси, должно быть, услышала новость по телевизору.
- Жаль, - сказал Пайт густым со сна голосом. В августе его всегда мучила сенная лихорадка. Поразительно, как президентскую чету не отпускают беды. Богатство, красота почести не уберегают от трагедий. Страдание дергает королей за мантию. Как нестойки наши боги!
- Папа? - М-м...
- Ребеночку было страшно?
Сквозь аромат детской кожи пробивался запах страха, резкий, как кошачья струя. Теперь ему снился брат. Брат замерз за стеклом, и Пайт оправдывался, почему не остался помогать ему в теплице, почему не пошел к нему в партнеры. Is het koud, JoopT Замерз от усердия, собирая эдельвейсы. Пайт обернулся и объяснил присутствующим: "Mijn breeder is dood"**. В этом же сне присутствовала и Фокси, только невидимая: как дуновение счастья, звон ручья под покровом сна, хрупкая, мимолетная жизнь...
- Ребенок был еще слишком маленький, чтобы испугаться. Он еще ничего не знал и не понимал. У него еще не было мозга.
- Он хочет к маме! - возразила Нэнси, топая ножкой. - Плачет, а его никто не слышит. Все довольны, что он поранился.
- Никто не доволен, - ответил Пайт, опять падая щекой на подушку. Ребенок прав: никто не слышит. Окно, на фоне которого он рассматривал по ночам свою руку, сейчас, на заре, стало чудовищным и рогатым, так много в него лезло веток. Он притянул Нэнси к себе, в задумчивое тепло, еще оставшееся от сна. Она сопротивлялась, чувствуя, что он хочет просто сгладить то, что так нестерпимо ее мучило, сердито щурилась. Этим летом ее носик усыпали маленькие веснушки - напрасно они думали, что она унаследовала от матери чистую кожу брюнетки. Дочь совмещала безмятежность материнской формы и хаос отцовского нутра. Даже в ее синих глазах были серые крапинки как живые создания в водяной толще, свет, обретающий форму, превращающийся потом в мысль, в душу и обрывающийся смертью.
- Где мама?
- Вставай, папа.
- Ступай к маме, поговори с ней о ребенке Кеннеди, пока папа будет одеваться. - Ночью он попытался соблазнить Анджелу и, хотя она не поддалась, уснул голым. Не хватало только испугать ребенка своей наготой! - Иди вниз. Папа неважно себя чувствует.
- Ты пьяный? - Она выучила это слово и побаивалась его. Однажды Фрэнк Эпплби забрался к ней в манеж и раздавил пластмассовую уточку. На следующий день ей объяснили, что он сделал это спьяну.
- Нет. Был пьяный и теперь жалею. Голова болит. И ребеночка Кеннеди жалко.
- Мамочка говорит, что я никогда не умру, пока не стану старушкой с серьгами.
- Вот это правильно.
- Но... - Она недоговорила. От острого желания справить малую нужду Пайт машинально отбросил одеяло. При виде его голого тела ее глаза наполнились слезами.
- Ты хочешь сказать, что ребеночек был даже меньше тебя? Она беспомощно кивнула.
Пайт встал на колени, обнял ее и почувствовал ее дрожь - ту же самую, которую часто высекал из ее матери.
- Ребенок поспешил родиться, - заговорил он торопливо. - Это ошибка, Бог не собирался даровать ему жизнь - не то, что тебе, большой девочке.
Собственная нагота и прикосновение маленького тела вызвали у него эрекцию. Нэнси высвободилась из отцовских объятий и крикнула с верхней ступеньки лестницы:
- Бог должен был научить ребенка не выходить!
- Пайт, ты проснулся? - раздался голос Анджелы.
- Спущусь через три минуты. - Он начал одеваться, побрился, оделся полностью. Он собирался провести этот день в конторе, за письменным столом. Сверху лужайка выглядела выжженной. Лето выдалось засушливым. Изменение розы ветров, таяние снежных шапок, гибель лесов. Стройка на Индейском холме тонула в пыли. Клены краснели раньше времени, сверчки стрекотали громче положенного. Зато затопляемая в прилив низина, раскинувшаяся под окном у Фокси Уитмен, не нуждалась в дождях и оставалась зелена, как весной, только соленые промоины белели ярче обычного. Иногда в прилив море затапливало все, и Пайту казалось, что Луна притягивает саму землю. Континент Атлантида. Гора Арарат.
Лестница вела к самой входной двери, которая, открываясь, ударялась о перила. Справа, в гостиной, куда не пропускала свет сирень за окном и где на подлокотниках кресел и прямо на мебели остались стоять, как часовые, пустые стаканы, из которых накануне вечером пили Литтл-Смиты, Солцы и Герины, замерли перед телеэкраном Нэнси и Рут. Британский почтовый служащий (нечеткая картинка, передаваемая спутником) рассказывал о вчерашнем похищении семи миллионов долларов из лондонского почтового поезда, крупнейшем ограблении в истории - "не считая, естественно, политических экспроприации. Насколько мы понимаем, грабители не преследовали политических целей". Телевидение переносило их во внешний мир. Маленький ледяной экран намекал на существование целой вселенной глубокого холода за пределами теплого круга - Тарбокса, друзей, семьи. Существовали и другие обитаемые земли - Нью-Йорк, Лос-Анджелес; остальное - необитаемое пространство. С экрана на детские личики наползала ядовитая синева. Этот яд и был жизнью их страны. После Кореи Пайт перестал интересоваться новостями. Новости касались других, не его.
Слева, в залитой солнцем кухне, Анджела ставила тарелки на четыре прямоугольные салфетки. Тарелка, стакан, ложка, нож. Под ночной рубашкой темнели соски. Она блаженно плыла по кухне, распустив волосы. Пайту казалось, что она становится все красивее, ускользает от него в неземное царство красоты.
- Бедная Нэнси, - обратился он к жене. - Как она переживает!
- Она спросила меня, не отправился ли ребенок Кеннеди в рай, где крутит колесо наш хомяк. Честное слово, Пайт, я не знаю, приносит ли религия пользу, не правильнее ли было бы сказать всю правду: что мы ложимся в землю, что сначала нас нет, а потом мы возвращаемся в виде травы.
- И нас поедают коровы... Не пойму, почему смерть кажется этим твоим стоикам таким здоровым явлением. Еще немного - и ты залезешь в теплую ванну со вскрытыми венами, чтобы доказать их правоту.
- А тебя греет эта мысль!
В кухне появилась всхлипывающая Нэнси.
- Рут сказала... Рут сказала... Старшая дочь не заставила себя ждать.
- Я сказала, что Бог отсталый. - прикрикнула Анджела.
- Отсталый? - переспросил Пайт. Поколение Рут называло этим словом всех, кто не желал поддаваться нажиму. "Отсталый учитель задержал нас после урока". "Отсталая ручка, не пишет!" "Фрэнки отсталый!"
- Конечно! Позволяет малышам умирать, кошкам есть птичек и все такое. Не пойду этой осенью петь в церковном хоре!
- Теперь Бог крепко задумается, - съязвил Пайт.
- Не понимаю, зачем заставлять ребенка петь по воскресеньям в хоре, вмешалась Анджела, наклоняясь к Нэнси, шмыгающей ей в подол. Ее волосы окутали малышке голову. Материнская нежность. Муж ей ни к чему. Дочь она любит больше, чем его. У них симбиоз.
- По той же самой причине, - ответил Пайт Анджеле, - что я вынужден жить в окружении хнычущих женщин.
Завтракать пришлось в оглушительной тишине. Тем не менее, он был убежден, что хорошо поступил, вырвав Нэнси из лап смерти. Лучше злость, чем страх. Лучше убить, чем быть убитым.
Он поехал на работу. На улице Надежды нашлось местечко для парковки - в последнее время это было редкостью. Пора установить на углу улицы Божества светофор, хотя для приезжих это будет головная боль. Слишком много машин и людей. Может, рецепт - гомосексуализм? Или противозачаточные пилюли? Галлахер разговаривал по телефону, утрируя свой ирландский акцент.
- У вас тридцать две комнаты, сестра. Убрав длинную перегородку, мы получим просторную трапезную ..
Пайт вскипятил воду и налил себе чашку растворимого кофе. "Максвелл". Фарадей. Он уселся за стол и попробовал сосредоточиться. Доска, $769,82, платеж просрочен, просьба перевести деньги... У него щипало в носу, слезились глаза. Невыносимый август1 Фокси далеко. Пройдет еще несколько часов, прежде чем он услышит ее смех, положит руку ей на... Спокойствие! "Ты каждый день навещаешь маленькую принцессу"... Звонок телефона.
- Здравствуй, дорогуша. - Они не разговаривали целый месяц.
- Алло. - Тон занятого подрядчика.
- Ты не один? Рядом Мэтт?
- Нет. Да. - Недавно они установили в загроможденном кабинете перегородку из рифленого стекла, отделившую Галлахера и подчеркнувшую его положение главы фирмы. Однако перегородка была тонкая, к тому же Галлахер открывал дверь, когда у него не было посетителей, чтобы создать сквозняк. Без сквозняка у него мялась сорочка, а в его отсеке не было окна. Зато были электрические часы, фордовский календарь, цветная карта кварталов Тарбокса, аэрофотосъемка центра города и прибрежной полосы, карта округа Плимут, оранжевый справочник улиц Тарбокса, бледно-голубые папки - отчеты Городского совета начиная с 1958 года, тонкая красная книжица "Оценка собственности" и затрепанный черный молитвенник. Когда Пайт работал, его желтый дубовый стол, стоявший раньше в школе, был завален образцами материалов и каталогами поставщиков; стол Галлахера из серой армейской стали, наоборот, всегда пустовал, если не считать ручки в зеленой мраморной подставке, книги записей, фотографий Терри и Томми в рамках и двух телефонов. За его головой висела на стене лицензия Регистрационной палаты. Недавно он приобрел для фирмы пятьдесят с чем-то акров земли и тридцать с чем-то комнат - имение в Лейстауне с железным оленем на лужайке. Сначала он собирался распродать землю по кускам, но потом узнал о намерении одного женского монашеского ордена прикупить нечто в этом роде. Орден не собирался долго торговаться. Пока, правда, на их маленькой фирме висела закладная в сотню тысяч долларов. Ситуация выглядела рискованной, но Галлахер был игроком, к тому же любил расти вширь. Пайт боялся, что голос Джорджины долетит до слуха партнера, поэтому покрепче прижал трубку к уху.
- Не бойся, я отвлеку тебя всего на минутку, - сказала она. - Просто вдруг приспичило узнать, как ты поживаешь. Самонадеянно, да? Но у меня еще остались кое-какие права. Все-таки у нас с тобой кое-что было...
- Понимаю тебя, - сказал Пайт.
- Не можешь говорить?
- Так вроде бы и есть.
- Звонил бы мне хотя бы изредка, я бы тебя не беспокоила. Говорят, ты устроил вчера вечеринку? Я обиделась, что нас не пригласили. Я поняла Айрин так, что ты это сделал нарочно.
- В это время года поступает мало заказов, - пробубнил Пайти первое, что пришло в голову. - Правительство покупает много хвойной древесины с Западного побережья.
- Пайт, я так по тебе тоскую, прямо умираю! Может, заедешь как-нибудь по пути выпить кофе? Хоть сегодня! Это совершенно безопасно: Уитни в летнем лагере, Марта и Джуди на пляже с Айрин. Я сказала ей, что жду водопроводчика. Это правда, у нас упал напор. Жить на холме - одно горе. Так ты заедешь? Просто поговорить. Обещаю не нажимать. У Онгов я вела себя как настоящая стерва.
- Перспективы неблагоприятные.
- Мне очень плохо, Пайт! Не могу больше жить с этим человеком. Он становится все хуже. Я совершенно перестаю ощущать себя женщиной.
- Я думал, он хорошо поработал. Джорджина неискренне засмеялась.
- Уверена, Мэтт все понимает. Какие у вас дурацкие игры! Нет, если хочешь знать, он работает хуже некуда. В постели Фредди никуда не годится ты ведь это хочешь услышать? И всегда хотел. Знай, я тебе врала, хотела его защитить. Он ни на что не годен, пока не выпьет, а пьяный засыпает. Он совсем ослабел. Ты хоть понимаешь, о чем я тебе толкую?
- Мы говорим о вертикальных опорах.
- Как все это грустно! Я сгораю от стыда. Все валится из рук. Вчера мы с Терри проиграли Бернадетт и Анджеле: шесть-два, шесть-три. Наверное, она поспешила тебе похвастаться?
-Нет.
- Пожалуйста, приезжай! Я так опечалена! Честное слово, я не буду совать нос в твои дела. Знаю, у тебя кто-то есть, но мне уже все равно. Разве я была требовательной? Разве не принимала тебя таким, какой ты есть?
-Да.
Галлахер громко пошуршал бумажками, с грохотом задвинул ящик стола.
- Ненавижу собственный голос! Ненавижу просить. Я несколько недель набиралась сил, чтобы тебе позвонить. Тебе не придется со мной спать. Просто удели мне полчаса. Хотя бы пятнадцать минут.
- Боюсь, мы уже выбились из графика.
- Приезжай, не то я все расскажу Фредди. Фредди и Анджеле. Нет, не Анджеле - Фокси! Заявлюсь к ней, плюхнусь в кресло и выложу, с каким мерзавцем она спуталась.
- Пожалуй, я перезвоню. Только сверюсь со своим расписанием.
Она заплакала. Джорджина редко плакала, звук был неприятный, очень глупый. Пайт испугался, что он заполнит весь кабинет, как уже заполнил его череп.
- Я не знала, - всхлипывала она, - что мне будет так тебя недоставать, не знала, что это так глубоко... А ты знал, знал! Что ты со мной делаешь, мерзавец! Ты заставляешь меня страдать, потому что у тебя погибли родители. Это не я их убила, Пайт! Когда это случилось, я была в Филадельфии, я их не знала, я и тебя не знала... Ох, прости, я сама не знаю, что несу.
- Пока что, - сказал ей Пайт, прежде чем повесить трубку, - следите за подземными водами.
Чувствуя спиной вопросительную тишину, он пролепетал:
- Би Герин. Боится, что их дом дает осадку. Не доверяет своим кедровым опорам, потому что Уитменам мы поставили стальные. Женская истерика! Родить - вот что ей нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36