Инструкция на упаковке. Главное - вскипятить, не снимая целлофана.
Накануне они встречались с Торнами и Хейнема, и Гарольд, еще не до конца отойдя после выпивки, согласился повозиться дома, прощаясь с летом: свернуть дырявое пластиковое дно бассейна, смотать шланг, отсоединить разбрызгиватели. Джонатан вытащил из стенного шкафа мяч, и они с отцом лениво пинали его, пока не появился партнер, толстяк Фрэнки Эпплби, со своей мамашей. На Джанет были синие джинсы в обтяжку, голубая блузка в оранжевую полоску и незастегнутый шерстяной жакет цвета персика.
- Где Марсия? - спросила она, как только мальчишки убежали.
- Встречается в городе с Айрин. А Фрэнк?
- Сказал, что хочет постричься. Франклина он с собой взять не пожелал вдруг заглянет куда-нибудь поболтать о политике? Как бы сынок не заскучал. Она скептически фыркнула, притопнула каблуком.
Сентябрьский день был восхитительно прозрачен, вид открывался на много миль кругом, до самого застроенного полуострова Ист-Матер и чаши радара, повернутой на север. Джанет была бледна, глаза запали, она нервно перебирала пальцами.
- Ты уверена, что он лжет, - определил Гарольд.
- Конечно, лжет. Нам обязательно торчать на солнцепеке?
- Я думал, что ты любишь солнышко. Une amoureuse du soleif".
- Не сегодня. Мне неприятно, но я должна сделать гадость. -Кому?
- Тебе.
Гарольд впустил ее в дом, на нижний ярус, где спали дети и стиралось белье. В комнате для стирки пахло цементом, мылом и грязным бельем, наваленным вокруг сушилки. Вдоль противоположной стены был расставлен садовый инвентарь, ведра с краской, мешки с семенами и удобрениями. От косилки тянуло бензином. Но обстановка для Джанет ничего не значила.
- Пока вы были в Мэне, у моей машины полетела трансмиссия, и мне пришлось поехать за покупками на машине Фрэнка. На обратном пути лейстаунский "фараон", знаешь, этот зануда с золотыми зубами, остановил меня за проезд на красный свет. Чертов светофор у музея кружев! Ну и взбесил он меня! Я уже почти доехала до Тарбокса, а дома своих не останавливают. В общем, полезла я в бардачок за документами, а там, под картами, лежало вот это...
И она достала из сумочки свернутый вчетверо белый листок. Гарольд узнал фиолетовый обрез писчей бумаги Марсии. Тетушка из Саутгемптона подарила ей на свадьбу толстую пачку такой бумаги с монограммой ее новой фамилии на каждом листе. Тогда Марсия посмеялась, сочтя подарок дурацким, воплощением всего того, от чего она торопилась сбежать, выходя за Гарольда. Она так редко пользовалась этой бумагой, что и теперь, по прошествии двенадцати лет, пачка оставалась едва начатой. Гарольд не удивился бы, если бы оказалось, что Джанет украла несколько листков, настолько Марсия не любила на них писать.
- Ты уверен, что хочешь это прочесть?
- Конечно.
- После этого у тебя не останется никаких сомнений.
- Проклятье! Давай сюда! Она подчинилась.
- Ну, держись! Узнаваемый почерк Марсии.
Дорогой Фрэнк, я хотела бы назвать тебя ненаглядным!
Только что вернулась с пляжа. Черкну тебе пару строк, чтобы у тебя осталась обо мне память, пока я буду в Мэне. Я возила детей на пляж. Я изжарилась на солнце, чтобы от меня запахло тобой, и я подумала: это он. Я понюхала ладони и снова почуяла тебя. Тогда я закрыла глаза и растянулась на солнце. Айрин и Бернадетт болтали, дети кричали в волнах - нынче потрясающий прибой. Чувствую, что сегодня я оставила тебя грустным. Жаль, что зазвонил телефон - это было, как холодный душ, - и что я тебя дразнила, требуя побыть еще. Яне нарочно. Прости меня и поверь, что мне очень дороги наши встречи, как они ни коротки, и что ты должен принимать меня такой, какая я есть, без тревоги и претензий к себе. Любовь удовлетворяет не только телесно. Думай обо мне, пока я буду в Мэне, представляй, что мы вместе, и пока что довольствуйся этим, моя "птица шалуньи"*.
Тороплюсь, но люблю.
М.
"М" тоже было ее - угловатое, резкое. Само письмо было сочинено как бы на одном дыхании, словно она писала в трансе. Он не присматривался к ее почерку уже много лет. Он оторвал глаза от бумаги. Джанет, судя по выражению лица, была напугана за двоих. Он еще не успел испугаться.
- Интересно... - пробормотал он. - То-то мне всегда было любопытно, о чем мечтают женщины, когда загорают!
- Гарольд! - крикнула она. - Видел бы ты сейчас свое лицо!
И она кинулась в его неподготовленные объятия с такой стремительностью, что он был вынужден выронить письмо Марсии, чтобы оно не смялось. Листок с фиолетовым обрезом медленно опустился на цементный пол. Все его чувства разом обострились, в нос ударил щекочущий запах цемента и стирального порошка "Тайд". Залитая солнцем лужайка, отражаясь в окне, заливала его желтизной. Грудь и бедра Джанет, отягощенные горем, прижали его к эмалированному краю сушилки, холодные слезы и жаркое дыхание не давали ему шелохнуться. Тогда он стал целовать ее разинутый рот, слизывать комки пудры со щек, влагу с крепко зажмуренных глаз. Они тянули друг друга вниз, в кучу нестиранного белья. Майки и пижамные штаны разлетелись при их падении, цементный пол не был периной, но и на цементном полу она, всхлипывая, задрала блузку и, сердито покопавшись, расстегнула лифчик, вывалив, как белье из сдвоенной корзины, белые до синевы груди с нашлепками сосков и подводной зеленью вен, здоровенные, не помещающиеся в ладонях, увлекаемые вниз собственным весом. Но его рот оказался проворнее ладоней. Она помогала ему, растягивая пальцами уголки его рта, иногда задевая ногтями его язык. Гарольд успел стрельнуть глазами в окно, но стекло по-прежнему заливало золотом, подглядывающих детей не обнаружилось - голоса перекликались на безопасном удалении, на пристани. Он тонул в грязном белье, издающем запах родного семейства - Джонатана и Джулии, Генриетты и самой Марсии. Джанет уже потянулась к его ширинке, но тут раздался противный звук - язычок "молнии" зацепился за толстый шов джинсовой штанины. Это звук обоих отрезвил.
- Нет, - сказала она - Нельзя. Не здесь.
- Еще один поцелуй! - заканючил он.
У нее был мокрый рот, груди вытекали из его рук, не поддаваясь дрессировке языком. Она решительно встала.
- Сумасшествие! - Стоя на коленях, она заправила груди в намордники из черных кружев, напомнив ему почему-то куклу из бабушкиного дома в Тарритауне. Это с бабкиной стороны в семью пришли рассказы о Тедди Рузвельте, товарища деда по охоте.
- Не хватало только, чтобы нас застукали дети, - сказала Джанет, опуская блузку. - Вдруг Марсия появится?
- Не появится. Совокупление с Фрэнком на свалке - длительное дело.
- Думаешь, они и сегодня этим заняты?
- Почему нет? Счастливая встреча после ссылки в Мэн в обществе мерзкого развратника. Avec le соисои". Нас же предупредили, что это надолго. Стрижка! Комитет по борьбе с дискриминацией при аренде!
Она снова накинула на плечи жакет и отряхнула колени. Он все еще валялся в ворохе белья. Она внимательно на него посмотрела, как на новое приобретение, выглядевшее в магазине лучше, чем дома.
- Ты действительно не подозревал ее до сегодняшнего дня?
- Нет. Не думал, что у нее хватит смелости. Когда я на ней женился, она была запуганной мышкой. Что ж, вот моя малютка и выросла.
- Ты не шокирован?
- Огорчен, конечно. Но поговорим лучше о тебе. Она продолжала приводить в порядок свою одежду.
- Это было необдуманно. Можешь на меня не рассчитывать.
- Не могу. Я тебя обожаю. Tapoitrine, elle est magnifique'. Она сняла с жакета ворсинку, словно это был приставший
к ней комплимент.
- Теперь она обвисла. Видел бы ты меня в девятнадцать лет!
- Чудо, а не грудь! Пойдем наверх. Пожалуйста!
Он рассудил, что, обращаясь к леди с просьбой, валяться негоже, а посему поднялся, оставив от мгновения их любви всего лишь примятую груду грязного белья. Доводов у него не осталось, он был целиком в ее власти.
- Нельзя, - ответила Джанет. - Дети... - Неубедительный жест вместо других, не более веских аргументов.
- Но потом мы встретимся?
- А как же Марсия и Фрэнк?
- При чем тут они? Какой нам от них вред? Если честно, разве мы может дать им то, что они дают друг другу?
- Я не так рассудительна, Гарольд. Я ревнивая моралистка. Я хочу, чтобы они понесли наказание.
- Рано или поздно всех нас постигнет кара. Таково уж правило жизни: люди обречены на кару. За все: и за плохое, и за хорошее. Один мой коллега всю жизнь глотал витамины, а две недели назад упал в лифте и испустил дух. С ним в кабине ехали здоровяки-выпивохи. Монашки мрут от рака матки, потому что не живут половой жизнью. Почему ты так со мной поступаешь? Я думал, у тебя есть ко мне предложение...
- Было, но...
- Предложение принимается.
- Ты уж меня прости, Гарольд. Сама не знаю, что на меня нашло. И подумать не могу о таком разврате! Ты предлагаешь все им рассказать и составить скользящий график?
- Не ожидал от тебя такой неромантичности! Зачем рассказывать? Пусть сначала появится предмет для разговора. Давай встретимся и посмотрим, что из этого выйдет. Разве тебе не любопытно? Это ты заставила меня тебя захотеть, ты преследовала меня по раскаленным бостонским улицам в своем сексуальном летнем платьице! Неужели я сам тебе совершенно безразличен? Что, я - всего лишь способ заполучить обратно Фрэнка?
Он провел тыльной стороной ладони сначала по ее левой груди, потом по правой. Видя, как она меняется в лице, он понял, что избрал верный путь. Не прерывать ласку! Ее обвисшие груди жаждут прикосновения. Не давать ей времени сомневаться, она все знает, ненавидит это знание, время ей противопоказано. Не останавливаться!
Медленно, трогая кончиком языка небо и теребя по очереди все пуговицы на его рубашке, начиная с верхней, она проговорила:
- В начале следующей недели Фрэнк будет в Нью-Йорке.
- Quelle coincidence*. То-то Марсия лепетала, что хочет поехать во вторник на выступление Бостонского симфонического оркестра, а в среду творить добрые дела на благо Молодежной лиги и, возможно, переночевать в городе. По-моему, ей не надо мешать, тебе не кажется?
Джанет смотрела через его плечо. Ее длинная вздернутая верхняя губа как будто была позаимствована у кого-то другого, настолько не соответствовала короткой и пухлой нижней. Сейчас, в прикушенном состоянии, нижняя совсем исчезла.
- Неужели до этого дошло? Они что же, вместе ночуют?
- Не надо возмущаться. - "Не останавливайся!" - напомнил он себе. - Это же такая роскошь - уснуть рядом с любимым! Но ты не завидуй... - Он продолжал ее оглаживать.
- Знаешь, - сказала Джанет, - мне нравится Марсия. Всегда веселая, не лезет за словом в карман. Она часто поднимает мне настроение. Меня коробит не столько Фрэнк - в конце концов, в постели у нас с ним давно уже не очень-то получается, пусть порадуется, - сколько она. Как она могла так со мной поступить?
- Ты слышала, что я тебе сказал про вечер вторника?
- Слышала.
- Кто из нас наймет няньку?
Итак, той осенью у Гарольда и Джанет началась любовная связь. Фрэнк и Марсия ни о чем не догадывались. Сначала любовница отставала: Гарольд достигал оргазма раньше времени, поощряемый ее роскошным телом. Лишь на шестой раз, урвав часок в гостевой комнате Эпплби, под полкой с китайскими сувенирами и свитками, унаследованными Фрэнком от отца, Джанет вулканически кончила, едва не погубив при этом Гарольда, так что он потом со смехом удивлялся, что вообще выжил, побывав былинкой, затянутой в клокочущее жерло. Он любил ее разглядывать, любил ее наготу с бесчисленными переливами кремового, розового, сиреневого, желтизну подошв, зеленые водоросли вен, алебастр живота. Он обнаружил в ней неожиданную застенчивость и уклончивость, усиливавшие его привязанность к ней, потому что ему нравилась роль наставника, знатока. Он любил сидеть с ней рядом и рассматривать ее тело, пока она, устав смущаться, не стала относиться к этому, как к позированию художнику. Он учил ее, ощущая в ее красоте, которой она уже давно пренебрегала, красоту пятнадцатилетней давности, когда она дала бы фору даже памятной мулатке из Сент-Луиса. Гарольд считал, что красота расцветает от близости, что это отчасти след былого, поэтому при всех недостатках ее раздавшегося, утратившего лакомые формы тела искренне находил ее более привлекательной, чем неопытных девчонок, на которых ей все еще хотелось походить. Великодушие приносило ему щедрые плоды: лежа рядом с Джанет, он впитывал ее похвалы и ласку и чувствовал, что обретает бессмертие.
Осенью 1962 года близость в обеих парах приобрела экстатичность, даже скандальность. Фрэнк и Марсия наслаждались возможностью часто бывать вместе, даже ничего ради этого не предпринимая. Джанет и Гарольд посмеивались над наивной тактикой второй парочки. Постепенно эти шутки стали звучать и тогда, когда они встречались вчетвером. К ритуальным воскресным вечеринкам добавились вечеринки по будням, совместные ужины, выраставшие из простых предлогов, вроде необходимости перевозить туда-сюда детей (хотя Фрэнки-младший и Джонатан терпеть друг друга не могли, а Кэтрин была еще слишком мала, чтобы испытывать благодарность к Джулии и Генриетте, неловко разыгрывавших нянек). Пока женщины готовили, суетились и прихорашивались, Фрэнк с Гарольдом с пьяной въедливостью обсуждали Шекспира, историю, музыку, неспокойный рынок, монополии, постепенное слияние бизнеса и власти, вездесущность федеральных властей, возню Кеннеди с Кубой и сталью, сходство и различия их происхождения и происхождения президента, свое прошлое, отцов, свое
отношение к отцам - неприязнь, сменившуюся впоследствии признательностью, даже любовью, страх перед матерями, секс, отношение к миру как к месту, где приходится выполнять глупую работу, чтобы предаваться кратким удовольствиям.
- Зрелость - вот ответ, - провозглашал порой Фрэнк, когда тишина простирала наконец крыла над всей четверкой, опьяненной всеохватной дружбой, какой они не испытывали с детства.
Иногда Джанет, чувствуя, что от нее ждут какой-нибудь выходки, заявляла что-нибудь вроде:
- Не пойму, что дурного в кровосмешении? Почему это считается табу? Мне, например, часто хотелось переспать с родным братом. Уверена, он тоже был бы не против. Мы вместе мылись, и я смотрела, как у него встает. Он прижимался к моему животу и... я думала, что он писает. А теперь он заправляет производством антибиотиков на отцовской фабрике в Буффало, и нам с ним уже не до того.
- Дорогая, - отвечал ей Гарольд через обтянутый кожей кофейный столик в гостиной Эпплби, освещаемый низко свисающим фонарем, - ты сама назвала причину табу. Этого всем хочется - вот в чем причина! Всем, кроме меня. У меня целых три сестры, так что две точно стояли бы над нами и критиковали. Нет, trois soeurs est trap beaucoup*.
Марсия резко выпрямилась.
- Я как раз читаю про Птолемеев - ну, знаете, египетских фараонов... Так вот, там братья и сестры женились направо и налево - и никакого вырождения. Так что, по-моему, страх инбридинга - это отрыжка пуританизма. Серьги Марсии сверкнули в подтверждение сказанного.
- Взять хоть кошек, - подхватил Фрэнк. - Кошки из одного помета всегда спариваются.
- Но всегда ли спаривающиеся кошки принадлежат к одному помету? спросила Джанет.
- Как-то раз я разговорился с одним банкиром, ведущим дела с сектантами-аманитами из Пенсильвании, - заговорил Гарольд, которого тянуло поссориться с Марсией. - Он сказал, что они все как на подбор недомерки. Tres, tres petits**.
Мельчают с каждым поколением. Вот тебе и инбридинг, Марсия. Они теперь не выше тебя.
- Почему же, росточек у нее в самый раз, - вступился за Марсию Фрэнк.
- Я согласна с тобой, - сказала Марсия, обращаясь к одной Джанет. - Мой младший брат был такой мечтатель, пацифист, играл на гобое! Вот здорово было бы выйти за него и никому не объяснять, почему я такая, а не другая. Человек, знающий наизусть все семейные шутки и совпадающий с тобой по фазам! Не то, что эти два тупицы.
- Все наоборот! - не отставал Гарольд. - Знаешь, почему американцы становятся все крупнее, да еще с такой скоростью? Питание - не объяснение. Все дело в экзогамии. Люди находят партнеров для брака далеко за пределами родной деревни. Летят за женами и мужьями через весь континент - в Денвер, в Сент-Луис!
- При чем тут Сент-Луис? - возмутилась Марсия. - Я еще понимаю Денвер...
Гарольд покраснел от своей оплошности, но не прикусил язык (женщины про мулатку не знали, зато Фрэнк знал все подробности).
- Свежие гены! Перекрестное оплодотворение - вот в чем фокус. Так что заповедь "люби соседа" - тот еще совет, с биологической точки зрения. Как, впрочем, и многие другие Его заповеди.
- Он заповедовал любить, и не обязательно соседа, - вставила Джанет.
- Хочу к брату-мечтателю, - проговорила Марсия, подлила себе бурбон и поморщилась, изображая безутешность.
- Зрелость - вот ответ, - повторил свой приговор Фрэнк, помолчав.
Бывало и по-другому: четырехугольный кофейный столик в гостиной Литтл-Смитов, свет от невидимых светильников, мелькающие в воздухе руки Гарольда, дирижирующего без палочки вагнеровским "Тристаном", моцартовской "Волшебной флейтой", "Военным реквиемом" Бриттена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36