Роза все еще улыбалась, хотя глаза ее посерьезнели.— На этот раз мы снимем их совсем, Джонас.Я смотрел, как она берет со столика ножницы. Протянув руку, я остановил ее. Внезапно я испугался того, что повязки снимут. Я чувствовал себя в них в безопасности, как в коконе, защищающем меня от любопытных глаз мира.— А не слишком быстро? Все будет в порядке?Роза поняла мои чувства.— Лицо еще будет болеть некоторое время, — сказала она, начиная разматывать кокон. — Боль даже усилится, когда начнут работать лицевые мускулы. Но это пройдет. Ведь не можешь же ты все время прятаться под маской, правда?Это говорил уже врач, а не женщина. Когда Роза сняла последние бинты, я почувствовал себя голым, как новорожденный младенец. Щекам было холодно. Я попытался по выражению глаз Розы определить свое состояние, но они были профессионально спокойны и бесстрастны. Ее пальцы ощупали мои щеки, подбородок, убрали волосы с висков.— Закрой глаза, — потребовала Роза.Я закрыл, и ее пальцы легонько ощупали веки.— Открой.Я открыл. Лицо ее по-прежнему было спокойным и бесстрастным.— Улыбнись, — сказала она. — Вот так. — Лицо ее расплылось в широкой неестественной улыбке.Я улыбнулся и улыбался до тех пор, пока не начали болеть щеки.— Отлично, — сказала Роза и улыбнулась уже по-настоящему. — Хватит.Я убрал с лица улыбку и посмотрел на Розу.— Ну и как, доктор? Очень страшно?— Не так плохо, — коротко ответила она. — Ты же знаешь, что и раньше красавцем не был. — Она взяла со столика зеркало и протянула мне. — Вот, можешь сам убедиться.Я не стал смотреть в зеркало, я еще не был готов к этому.— Можно сначала сигарету, доктор?Роза молча положила зеркало обратно на столик, достала из кармана пачку сигарет, присела на край кровати и вложила сигарету мне в губы, предварительно прикурив ее. Затянувшись, я почувствовал сладкий привкус губной помады.— Ты очень здорово порезался, когда Эймос выталкивал тебя в окно, но к счастью...— Откуда знаешь? — перебил я ее. — Я имею в виду, откуда ты знаешь об Эймосе?— От тебя. Ты говорил об этом, находясь наркозом. Мы собрали всю историю по обрывкам, таким же маленьким, как и осколки стекла, которые вытащили из твоего лица. К счастью, один из основных мускулов серьезно не пострадал. С лицом, конечно, пришлось много повозиться, но нам удалось быстро сделать необходимую пересадку кожи. И я должна сказать, что все прошло довольно удачно.Я протянул руку.— А теперь дай мне зеркало.Роза взяла у меня сигарету и протянула зеркало. Я поднял его и, взглянув на себя, почувствовал, как по телу пробежала дрожь. — Доктор, — хрипло выдавил я, — я выгляжу точно как мой отец.Роза забрала у меня зеркало.— Разве, Джонас? Но ведь ты всегда так выглядел, — улыбнулась она. * * * Позже Робер принес мне газеты. Все они пестрели статьями о капитуляции Японии. Я мельком просмотрел их и отложил в сторону.— Принести еще что-нибудь почитать, мистер Корд?— Нет, спасибо, что-то не тянет.— Тогда, может быть, немного поспите, мистер Джонас? — спросил Робер направился к двери.— Робер! — окликнул я его.— Да, мистер Джонас?— Разве я... — я замялся, автоматически ощупывая пальцами щеку, — разве я всегда так выглядел?Робер обнажил улыбке ровные белые зубы.— Да, мистер Джонас.— Как отец?— Вы вылитый он.Я молчал. Странно все-таки, всю жизнь старался ни на кого не походить и вдруг обнаружил в собственной внешности несмываемый отпечаток крови, которая текла в моих жилах.— Что-нибудь еще, мистер Джонас?Я покачал головой.— Попробую теперь уснуть.Откинувшись на подушку, я закрыл глаза. Шум с улицы начал постепенно отдаляться. Казалось, что я сплю очень долго, словно хочу отоспаться за те несколько сот лет, в которые недосыпал. Но мне этого не удалось, потому что я почувствовал, что в комнате кто-то есть. Я открыл глаза. Рядом с кроватью стояла Дженни и смотрела на меня. Увидев, что я проснулся, она улыбнулась.— Привет, Джонас.— Я спал, — пролепетал я, словно невзначай разбуженный ребенок. — Мне снилась какая-то чушь, как будто мне не одна сотня лет.— Значит, это счастливый сон. Я рада, счастливые сны помогут тебе быстрее поправиться.Я приподнялся на локте, и, когда потянулся за сигаретами, лежавшими на столике, растяжки заскрипели. Дженни быстро взбила подушку и подложила мне ее под спину. Я затянулся, табачный дым окончательно прогнал сон.— Через несколько недель твою ногу освободят, и ты сможешь поехать домой.— Надеюсь, что так, Дженни.Вдруг я понял, что на ней нет белого больничного халата.— Я первый раз вижу тебя в черном, Дженни. Это что, какая-то специальная одежда?— Нет, Джонас. Я всегда ношу эту одежду, за исключением тех дней, когда дежурю в больнице.— Значит, у тебя сегодня выходной?— На службе Господа не бывает выходных, — просто ответила она. — Нет, Джонас, я пришла попрощаться.— Попрощаться? Но я не понимаю. Ты же сказала, что я только через несколько недель...— Я уезжаю, Джонас.— Уезжаешь?— Да, — тихо сказала она. — Я работала здесь в ожидании транспорта на Филиппины. Мы восстанавливаем там больницу, которая была разрушена во время бомбежки. Теперь я улетаю самолетом.— Но ты не можешь так поступить, Дженни. Ты не можешь отказаться от близких людей и от языка, на котором говоришь. Ты будешь чужая там, тебе будет одиноко.Дженни дотронулась пальцами до распятия, висевшего у нее на груди на черном кожаном шнурке. Ее глубокие серые глаза смотрели спокойно.— Я никогда не буду одинока. Он всегда со мной.— Ты не должна делать этого, Дженни, — сказал я и, взяв брошюру, которую обнаружил на столике, открыл ее. — Ты просто дала временный обет и можешь отказаться от него, когда захочешь. Ведь перед пострижением существует трехгодичный испытательный срок. Это не для тебя, Дженни, ты сделала это от боли и злости. Ты слишком молода и прекрасна, чтобы похоронить свою жизнь под этой черной одеждой. — Дженни молчала. — Ты что, не понимаешь меня, Дженни? Я хочу, чтобы ты снова вернулась к жизни.Она медленно закрыла глаза, а когда открыла их, они были затуманены слезами. Но когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась твердость и убежденность в своей вере.— Это ты не понимаешь, Джонас. В той жизни нет места, куда мне хотелось бы вернуться. Мое место в доме Божьем.Я снова начал говорить, но она остановила меня, подняв руку.— Ты думаешь, что я пришла к Нему от боли и злости? Ты ошибаешься. Никто не бежит от жизни к Богу, к Богу стремятся для жизни. Все свои годы я думала о Нем, не понимая, что ищу Его. Любовь, которую я знала, была просто насмешкой по сравнению с тем, какой действительно должна быть любовь. Милосердие, которое я проявляла, было гораздо меньше того, что я получала от Него, мое сострадание было ничто по сравнению с Его состраданием. Здесь, в Его доме и в Его делах, я нашла самую большую любовь, которую когда-либо знала. Через Его любовь я обрела спокойствие, удовлетворение и счастье.Некоторое время Дженни молчала, разглядывая распятие, которое держала в руках. Когда она снова подняла голову, глаза ее были чистыми и безмятежными.— Джонас, разве в этом мире кто-нибудь может дать мне больше, чем Бог? — спросила она.Я молчал.Дженни медленно протянула мне левую руку. На среднем пальце я увидел массивное серебряное кольцо.— Он пригласил меня в свой дом, — мягко сказала она. — Я приняла и ношу Его кольцо, поэтому Он никогда не оставит меня своей милостью.Я взял ее руку и прижался к кольцу губами. Дженни ласково погладила меня по голове и направилась к двери, но через несколько шагов обернулась.— Я буду думать о тебе, друг мой, — ласково сказала она, — и буду молиться за тебя.Я молча смотрел на нее, никогда еще ее глаза не были так прекрасны.— Спасибо, сестра, — тихо ответил я.Она молча повернулась и вышла. Я смотрел на то место, где она только что стояла и где ее больше не было.Уткнув лицо в подушку, я заплакал. 7 Меня выписали из больницы в начале сентября. Я сидел в кресле-каталке, наблюдая, как Робер собирает в чемодан вещи. В это время открылась дверь.— Привет, малыш.— Невада! Что тебя принесло сюда?— Приехал забрать тебя домой.Я рассмеялся. Странно, как можно многие годы едва помнить о человеке, и так обрадоваться, увидев его.— Твоя помощь не нужна, Робер прекрасно сам справится.— Это я попросил его приехать, мистер Джонас, — сказал Робер. — Я подумал, что хорошо бы все устроить, как в старые добрые времена, чтобы вам не было одиноко на ранчо.— А я решил, что воспользуюсь отпуском, — сказал Невада. — Война закончилась, шоу закрыто до зимы. А Марте очень нравится ухаживать за инвалидами, она уже здесь и готовится к нашему приезду.— Вы ведь сговорились, да? — улыбнулся я.— Ну конечно, — ответил Невада и подошел сзади к креслу. — Готов?Робер закрыл чемодан и щелкнул замками.— Да, мистер Невада.— Тогда поехали. — Невада покатил кресло к двери.— Только нам надо заехать в Бербанк, — сказал я, поворачивая голову к Неваде. — У Макаллистера накопилась куча бумаг, которые мне, надо подписать. — Пока я разлеживался в больнице, дела шли своим чередом.В аэропорту нас ждал специальный самолет, который прислал Баз Дальтон. В два часа дня мы приземлились в Бербанке. Когда мы вкатились в кабинет Макаллистера, он поднялся из-за стола и поспешил к нам навстречу.— Знаешь, Джонас, по-моему, я впервые вижу тебя на приколе.Я рассмеялся.— Тогда торопись, чтобы насладиться этим зрелищем. Доктора сказали, что через несколько недель, я буду двигаться лучше прежнего.— Ну так я воспользуюсь твоим положением. Ребята, подкатите его к столу, а я приготовлю ручку.Было уже почти четыре, когда я закончил подписывать последнюю стопку бумаг. Это утомило меня.— Ну, что еще новенького? — спросил я.Взглянув на меня, Макаллистер подошел к столу, стоящему возле стены.— Вот это, — сказал он, снимая накидку с какого-то предмета, напоминавшего радиоприемник с окошком.— Что это?— Это первая продукция компании «Корд Электроникс», — гордо произнес Макаллистер. — Мы основали ее на базе радарного цеха. Это телевизор.— Телевизор? — переспросил я.— Изображение передается по волнам, по принципу радио, прямо на экран. Получается домашнее кино.— А-а, это та штука, над которой Дюмон работал перед войной. Но она не работает.— Работает, — сказал Макаллистер. — Сейчас этим занимаются все самые крупные радио и электронные компании. Хочешь посмотреть, как он работает?— Конечно.Макаллистер подошел к столу и взял телефонную трубку.— Дайте мне студию, — он прикрыл микрофон рукой, — сейчас скажу им, чтобы запустили что-нибудь.Вернувшись к телевизору, Макаллистер повернул ручку. Экран вспыхнул, и замелькали круги и линии, потом появились буквы: «Корд Электронике представляет». А за буквами — сцена из боевика: мужчина на лошади скакал прямо в объектив камеры. Когда лицо мужчины показали крупным планом, я увидел, что это Невада. Сцену я тоже узнал, это был эпизод из «Предателя». Минут пять мы молча смотрели на экран.— Черт меня побери, — произнес Невада, когда просмотр закончился.Я взглянул на Робера, на лице его было написано восхищение и изумление.— Вот это я понимаю чудо, мистер Джонас, — тихо сказал Робер, — теперь я смогу смотреть кино дома, а не сидеть на галерке с неграми.— Так вот почему все хотят купить мои старые фильмы, — сказал Невада.Я посмотрел на него.— Что ты имеешь в виду?— Ты помнишь те дополнительные девяносто фильмов, которые я сделал и которые теперь принадлежат мне? — Я кивнул. — Меня обхаживают, чтобы я продал их, предлагают хорошие деньги, по пять тысяч за картину.— В кинобизнесе я уяснил одну вещь, — сказал я. — Никогда не следует продавать права на то, с чего можно получать проценты.— Ты имеешь в виду сдавать их в прокат, как в кинотеатры?— Конечно, я знаю эти вещательные компании. Если они покупают вещь за пять тысяч, значит, собираются выжать из нее пятьдесят.— Я не силен в таких сделках, — сказал Невада. — Мак, может быть ты мне поможешь?— Не знаю, Невада, я ведь не агент.— Займись этим, Мак, — сказал я. — Вспомни, как ты учил меня брать на заметку все, что стоит денег.Макаллистер неожиданно улыбнулся.— Хорошо, Невада.Я почувствовал резкую усталость и откинулся на спинку кресла. Робер моментально подскочил ко мне.— Вы в порядке, мистер Джонас?— Просто притомился немного.— Так может быть, лучше заночевать здесь, а на ранчо отправимся завтра утром?Я посмотрел на Робера. Идея лечь в постель была очень привлекательной, от этого кресла у меня болела задница.— Я вызову машину, — сказал Макаллистер, поднимая телефонную трубку. — А по пути в город забросите меня на студию, мне надо закончить там кое-какие дела.Всю дорогу до студии я напряженно размышлял, и когда машина остановилась у ее ворот, мне сразу все стало ясно.— И все-таки нам надо искать замену Боннеру, — сказал Макаллистер, вылезая из машины. — Вряд ли выйдет что-нибудь хорошее, если студией будет руководить адвокат. Я ничего не смыслю в кино.Я задумчиво посмотрел на него. Конечно, он был прав. Но кому же доверить студию? Меня это дело больше не волновало. В моем воображении не осталось ни одного сюжета, который я хотел бы воплотить на экране и показать миру. Тем более что в том кабинете, из которого я только что вышел, стоял небольшой ящичек с экраном, который скоро будет в каждом доме. Богатом и бедном. И этот ящичек завладеет всеми фильмами, чего никогда не смогут сделать кинотеатры. Словом, фильмы меня больше не интересовали.Даже будучи ребенком, если уж я и расставался с игрушкой, то расставался с ней навсегда, чтобы больше никогда к ней не возвращаться.— Продай кинотеатра, — прошептал я Макаллистеру.— Что? — воскликнул он, не поверив своим ушам. — Ведь только они и приносят какие-то деньги.— Продай кинотеатры, — повторил я. — Через десять лет в них уже никто не будет ходить, во всяком случае не столько народа, сколько сейчас. Люди смогут смотреть кино прямо дома.— А что делать со студией? — В голосе Макаллистера прозвучал легкий сарказм. — Тоже продать?— Да, — тихо ответил я. — Но не сейчас. Лучше всего через десять лет. Когда людям, которые будут делать фильмы для этих маленьких ящичков, будет не хватать помещений. Вот тогда и продай.— А до этого времени что с ней делать? Пусть гниет, пока мы будем платить за нее налоги?— Нет, — ответил я, — пусть приносит доход, как это сделал старый Голдвин. Если мы даже и потеряем немного на этом, я не буду в претензии.— Ты действительно этого хочешь?Да, — ответил я, переводя взгляд с Макаллистера на крышу здания. Я только сейчас по-настоящему разглядел ее. Из-за гудрона она была черная и безобразная.— Мак, ты видишь эту крышу? — спросил я, и Макаллистер посмотрел вверх, щурясь на заходящее солнце. — Прежде всего, — сказал я, — выкраси ее в белый цвет.Я спрятал голову назад в машину. Невада бросил на меня странный взгляд, голос его прозвучал почти печально:— Ничего не изменилось да малыш?— Да, — тихо ответил я. — Ничего не изменилось. 8 Я сидел на крыльце, щурясь на полуденное солнце. Из дома вышел Невада и сел в кресло. Он вытащил из кармана плитку жевательного табака, откусил кусок, и сунул плитку обратно в карман. Из другого кармана он достал кусок дерева, перочинный нож и начал строгать.Я посмотрел на него. На нем были потертые голубые джинсы. Широкую грудь и плечи обтягивала рубашка из оленьей кожи, уже довольно потрепанная, вокруг шеи был повязан красно белый платок. Если не считать белых волос, он выглядел так, каким я помнил его мальчишкой.Невада поднял голову, и, посмотрев на меня, сказал:— Два старых забытых искусства.— Каких?— Жевать табак и вырезать по дереву.Я промолчал.Невада посмотрел на кусок дерева, который держал в руке.— Много вечеров я провел здесь с твоим отцом, жуя табак и вырезая.— Да?Он повернулся и сплюнул через перила, потом снова обратился ко мне.— Помню один вечер. Мы с твоим отцом сидели как раз вот здесь. День был трудный, и мы порядком устали. Внезапно он посмотрел на меня и сказал: «Невада, если со мной что-нибудь случится, то ты присмотришь за Джонасом, понял? Джонас хороший мальчик. Иногда он замахивается на то, что ему не по силам, но он хороший мальчик, и в один прекрасный день он превзойдет своего отца. Я люблю этого мальчика, Невада. Это все, что у меня есть».— Он никогда не говорил мне этого, — сказал я, глядя на Неваду. — Никогда, ни разу.Глаза Невады сверкнули.— Люди, подобные твоему отцу, не любят много говорить о таких вещах.Я засмеялся.— Но он не только никогда не говорил мне об этом, он никогда не дал мне почувствовать это. Только все время наказывал то за одно, то за другое.Невада буквально сверлил меня глазами.— Но он всегда приходил к тебе на помощь. Он мог ругаться, но он никогда не бросал тебя в беде.— Он женился на моей девушке, — раздраженно бросил я.— Наверное, это и к лучшему. Может быть, он и сделал это потому, что понял, что она действительно не для тебя.— Зачем ты мне сейчас об этом говоришь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69