Сколько раз он видел худенького старичка с маленьким высохшим лицом, на котором торчали одни скулы и зияли глазницы глубоко запавших глаз. Так ведь это и был Рыза! Обычно он сидел у дверей своего заведения, греясь на солнышке. Говорили, что всеми делами в кабачке «Лунный свет» заправляет его жена.
В классе Халдуна учился один паренёк, который мало интересовался уроками, зато считался знатоком по части всех злачных мест в городе. Он был сыном владельца бара, в котором некогда служила Нериман. От него Халдун узнал, что питейное заведение «Лунный свет» давно называют «Под башмаком у жены».
От наглой и грубой содержательницы кабачка доставалось не только супругу. Редкий вечер проходил без того, чтобы она не затеяла драку с посетителями, ругаясь почище любого пьянчуги. Её удавалось утихомирить только в полицейском участке.
Так вот, оказывается, с какими людьми имела дела его бабушка! Халдун не мог и не хотел более думать обо всём этом и с головой ушёл в занятия.
Наступил день, когда он, закончив с отличием лицей, примчался в дом дяди Нихата. Глава семьи лежал в постели с высокой температурой.
– У него сильный грипп, – сказала тётя, встречая Халдуна на пороге. Они вместе пошли в спальню к больному. Маленькая Нермин сидела у изголовья отца и вытирала платком его вспотевший лоб.
– Ты все спрашивала, когда же приедет Халдун? Вот он закончил лицей и явился, – сказала Хикмет-ханым дочери.
Халдун приложился к дядиной руке, поздоровался с Нермин и сел на предложенный ею стул.
Поздравив его с успешным завершением ученья, Нихат-бей спросил:
– Итак, лицей позади, какие же теперь у тебя планы?
Халдун давно был готов к ответу на этот вопрос.
– Я поступаю на медицинский факультет.
– Отлично. Твой отец всегда мечтал видеть тебя врачом. Но как же ты намерен осуществить своё желание? Быть может, – улыбнулся Нихат-бей, – ты рассчитываешь на стипендию?
– На медицинском факультете нет, к сожалению, стипендий. Поэтому я поступлю в военно-медицинскую академию.
– Значит, ты решил стать военным врачом, поскольку в академии обучают за счёт государства? Против этого трудно возражать. Тем более, – подмигнул дядя, – что из столовой доносятся такие ароматы, которые способны возбудить аппетит даже у больного.
Тётя приготовила в честь Халдуна отличный праздничный ужин. Хозяин дома не желал более обращать внимания на свой грипп. Он поднялся с постели и сел вместе со всеми за стол.
Бутылка ароматного вина подействовала лучше всякого лекарства. Нихат-бей ел с большим удовольствием, оживлённо разговаривал и смеялся. Время от времени он поглядывал на Нермин. Через шесть лет, когда Халдун закончит медицинское образование, ей будет пятнадцать. Ещё три года у Халдуна отнимет военная служба. Таким образом, в общей сложности через девять-десять лет они смогут стать парой. Для Нермин это хорошая перспектива. К тому времени и она закончит лицей. А разве они могли бы найти для своей дочери кого-нибудь лучше Халдуна?
Нихат-бей наполнил вином стакан и залпом осушил его.
Ночью они говорили об этом с женой.
– Сегодня за столом, – сказала Хикмет-ханым, – когда наша дочка щебетала «братик Халдун, братик Халдун!», сердце моё замирало от волнения. Если бы я не боялась смутить нашего мальчика, то тут же сказала бы, что их надо обручить.
– О, здесь надо действовать осторожно. Ты же знаешь, как щепетилен Халдун. Я надеюсь, что мне удастся уговорить его поступить в университет. Но сейчас просто невозможно заговаривать о браке с Нермин. Ведь он мог бы подумать, что я соглашаюсь взять на себя все расходы только потому, что прочу за него свою дочь.
– Делай, что хочешь, но уговори его.
– Попытаюсь, но я не уверен в успехе. Юноша слишком похож на своего отца. А ты не можешь не помнить, как твёрдо придерживался он своих убеждений и принципов. Именно потому Мазхар и покинул этот мир в самом расцвете сил… Да, трудно, очень трудно уговорить Халдуна, не задев его самолюбия.
– Но ты уж постарайся!
Нихат-бей действительно не пожалел сил. К каким только аргументам он не прибегал! Его доводы, словно тысячи ручейков, сбегались в большую реку. В конце концов Халдун дал согласие поступить на медицинский факультет Стамбульского университета.
И всё же Халдун сомневался в правилвности своего решения. Ведь он не был их родным сыном. На его обучение уйдёт немало средств… Чем он мог отплатить им за такую щедрость?..
В то лето они отправились в Стамбул все вместе. В одном из дачных пригородов Нихат снял прелестный, утопавший в зелени коттедж.
Ранним утром все вчетвером шли на пляж, купались в море, после чего старшие возвращались домой.
Нермин особенно любила эти часы. Хотя ни отец, ни мать не препятствовали её играм с братиком Халдуном, всё же без родителей было как-то вольготней. То же чувствовал и девятнадцатилетний Халдун, невольно засматривавшийся на ноги и бёдра не по возрасту развитой Нермин. Но более всего он любовался её золотистыми локонами. Его охватывало чувство глубокого счастья, когда, укрывшись с Нермин в тени деревьев, он брал в свои грубоватые ладони её маленькие руки и начинал рассказывать девочке одну из сказок Андерсена.
Это было чудесное лето! А через год они снова приехали в Стамбул. Им повезло, прошлогодний коттедж ещё не был сдан. И всё было, как прежде, только Халдун отметил про себя, что Нермин похорошела, а в её взгляде появилось что-то новое.
Вечером, когда взошла луна, они спустились в сад. На чистом небе ярко светила луна и сверкали звёзды. Но в гуще деревьев, куда они забрались, было почти темно.
– Как вы думаете, я повзрослела? – спросила Нермин.
– И даже очень.
– Благодарю вас! Но это и только…
– Нет, ты не только повзрослела, – сказал Халдун и, немного помедлив, добавил: – Ты очень похорошела… – Он привлёк Нермин к себе и поцеловал в губы.
Они опустились на траву возле ствола упавшего дерева.
– Я всю зиму думал о тебе, – сказал Халдун.
– Вот как? Почему же вы мне не писали?
Некоторое время они сидели молча. Нермин вспоминала минувшую зиму –дождливую и бесконечно долгую. По ночам слышался глухой рокот моря. И ей было очень тоскливо, а от Халдуна подолгу не приходили письма.
– Но ведь я, хоть и редко, писал твоим родителям, – нарушил наконец тишину Халдун. – Впрочем, и тебе писал не однажды.
– А я ни разу не получала!
– И получать было нечего. Эти письма не отправлялись…
– Почему же?
– Я не мог этого сделать. Боялся оказаться в неловком положении. Ты была ещё слишком мала, чтобы вести самостоятельную переписку.
– А сейчас?
– О, теперь ты стала вполне взрослой девушкой!..
Это лето они провели в прогулках, задушевных беседах и встречах в саду при луне. А расставшись, всю зиму обменивались письмами, полными горячих признаний.
Нермин и не думала прятать послания своего наречённого. Поэтому Хикмет-ханым не стоило особого труда их прочитывать. Её поразили глубина и серьёзность чувств, захвативших юного Халдуна и подраставшую Нермин. Но она не испытывала тревоги, ибо видела, как чиста их расцветавшая любовь.
Вновь пришло лето, и Нихат-бей написал Халдуну, что поручает ему подыскать для них подходящий домик на берегу Босфора. Халдун проявил невероятное усердие, осмотрев чуть ли не все дачные особняки Стамбула. По совету своего приятеля он остановил выбор на прелестном коттедже в предместье Бургазе. Однако его смущала высокая арендная плата. Он написал об этом Нихат-бею.
В ответном письме сообщалось, что его выбор одобрён. Нихат-бей просил также встретить жену и Нермин, поскольку они едут одни.
Через три дня Халдун встретил Хикмет-ханым и ещё более похорошевшую Нермин на вокзале Хайдарпаша. Почему же, однако, не приехал Нихат-бей? Ему ответили, что он по горло занят важными делами.
Хикмет-ханым была в восторге от дачи. Она подробно описывала мужу, как они устроились, и сообщала, что их дочь не может и часа пробыть без Халдуна…
Нихат-бей, углубившийся в чтение письма, не заметил, что кто-то вошёл в контору.
– Как поживаете, отшельник, уйдя от суеты мирской? – услыхал он голос одного из своих приятелей адвокатов, раздавшийся над самым ухом.
– Добро пожаловать, – пригласил Нихат-бей, вставая. – Я очень рад, очень рад!
– Да я, собственно, уже пожаловал, коллега, хоть и не был встречен подобающим церемониалом.
Нихат-бей отодвинул письмо в сторону. Его глаза смеялись.
– Ты прав, дорогой. Я был так увлечён, что пренебрёг элементарными правилами этикета! Что будешь пить, чай, кофе?
– От чашечки кофе я бы не отказался.
Секретарь тотчас был послан в соседнюю кофейню, и разговор возобновился.
– Почему всё-таки ты не поехал отдыхать в Стамбул?
– Слишком дорогое удовольствие!
– Слава аллаху, ты зарабатываешь больше всех нас. Дом у тебя – настоящий дворец! Чего стоит одна мебель!
Всё это было верно. Он не испытывал недостатка ни в чём и, уж конечно, мог позволить себе поездку в Стамбул. Да, деньги у него были. Но Нихат не хотел открывать истинную причину, по которой отказался от поездки. Зачем было рассказывать этому закоренелому холостяку, что он решил не связывать своим присутствием дочь и будущего зятя?
Гость лениво зевнул, посмотрел на часы и сказал:
– Вставай, я сведу тебя в одно местечко.
– А, собственно, куда? – нерешительно спросил Нихат, которому было известно, что его коллега принадлежал к разряду людей, способных во хмелю обнимать даже камни, принимая их за женщин.
– Да так, куда аллах приведёт… Впрочем, я вспомнил, есть один вполне подходящий кабачок, который прозвали «Под башмаком у жены».
Нихат достаточно хорошо знал историю этого заведения.
– Сомнительное местечко! – сказал он.
– Почему же «сомнительное»? После полуночи, правда, там полно рабочих, матросов, грузчиков. Но что нам до них? Сядем где-нибудь в уголке и попросим откупорить пару бутылок. К тому же ведь мы с тобой члены Народной партии, нам положено быть вместе с народом, делать всё ради народа и во имя народа… Ну, вставай, пошли!
За последние недели своей холостяцкой жизни Нихат-бей побывал уже не в одном баре и казино. Он подумал, что ничего не изменится, если к длинному списку этих заведений прибавится кабачок «Под башмаком у жены».
– Что ж, я готов!
Солнце уже опустилось в тихую гладь моря, горы затянуло синей вуалью, но было ещё душно.
На главной улице, по обеим сторонам которой возвышались новые здания, Нихат остановился.
– Прошло уже пятнадцать лет, как я приехал сюда, а кажется, что это было только вчера. В то время город мало чем отличался от большого посёлка. А сейчас?
– То ли ещё будет через пятнадцать лет!
– Да, в самом деле, жизнь несётся вперёд, как горная река!
– А мы в этом потоке не более как щепки…
Нихат рассмеялся:
– Дубовые или грабовые?
– Какие угодно, но всё-таки щепки!
Зажглись уличные фонари. Но по мере того как они приближались к кабачку «Под башмаком у жены», света становилось всё меньше.
Увидев в дверях знакомого посетителя, хозяйка вышла из-за стойки.
– Входите, входите, бей-эфенди, добро пожаловать!
Лицо второго гостя показалось ей тоже знакомым. Где она видела этого человека? Когда, при каких обстоятельствах?.. «Ах, да зачем ломать голову», – подумала Наджие и крикнула гарсону, стоявшему возле стойки:
– Ахмет, отодвинь-ка столик вон в тот угол! А ну, живо!
Длиннорукий, нескладный детина, напоминавший чем-то артиллерийского битюга, выпучил на важных посетителей глаза и не двигался с места.
– Да что ты стоишь, словно пень! – заорала хозяйка кабачка.
Гарсон наконец зашевелился. Оглянувшись вокруг, он выбрал свободный столик и, легко подняв его, понёс в дальний угол. Затем накрыл столик белой бумагой и пододвинул гостям табуреты.
– Пожалуйте, пожалуйте, господа, – суетилась Наджие. – Вы уж извините меня за бедность, плохи у нас дела, совсем плохи. Всё надеюсь, вот-вот поправятся, ан нет, не выходит. Ещё когда здравствовал мой муж, было всё-таки легче. А сейчас прямо с ног валюсь. Надо бы всё здесь устроить по-другому, да где там…
Нихат-бей смотрел на хозяйку кабачка. Трудно было узнать в ней прежнюю Наджие, служившую в доме Мазхара. Совсем высохла, лицо избороздили морщины, ему даже показалось, что она стала немного выше ростом.
– Когда умер твой муж? – спросил Нихат-бей.
«Где я слышала этот голос?» – снова подумала Наджие и пристально посмотрела на гостя.
– Я тебя давно знаю, – засмеялся Нихат. – Да, лет пятнадцать, пожалуй.
На морщинистом лице Наджие появилось подобие улыбки.
– Вы говорите, пятнадцать лет?
– Так и не вспомнила?
– Память совсем отшибло, – вздохнула Наджие.
– А помнишь ты адвоката Мазхар-бея?
– Да! – Она вздрогнула. – И помню, как он погиб, – автомобиль свалился в пропасть.
– Так вот, дорогая, я его друг – адвокат Нихат.
В тусклых глазах Наджие заблестели слёзы.
– Значит, вы и есть адвокат Нихат-бей? А я как увидела вас, сразу подумала: этот господин мне знаком! Эх, сколько времени прошло с тех пор, сколько воды утекло! – Наджие вздохнула. – Как вы поживаете, бей-эфенди, как чувствует себя ханым-эфенди?
– Хорошо.
– А вы знали первую жену Мазхар-бея?
– Назан?
– В газетах писали, что она была арестована – делала фальшивые деньги. А что с ней стало потом, не знаю. Вы что-нибудь слыхали о ней?
Нихат не счёл нужным посвящать хозяйку кабачка в печальные подробности. Ведь Назан была матерью его будущего зятя… Да и сам он толком не знал, где она теперь и что с ней стало. Ему было лишь известно, что на десятом году заключения Назан выпустили из тюрьмы по амнистии…
– Что будем пить? – спросил он коллегу, желая переменить тему разговора.
– Хозяйка сама знает.
Наджие заковыляла на своих тоненьких ножках к стойке и вскоре возвратилась с бутылкой красного вина.
– А куда девалась девица из бара?
– Она вышла замуж.
– Ого! Недаром говорится: «Отрава не лечит, а шлюха не помнит».
– Так что же, по-твоему, ей оставалось делать? Не ложиться же в могилу вместе с Мазхаром?
– Погодите, а куда делся Халдун?
– Он учится в университете, скоро станет доктором.
– Доктором? – вытаращила глаза Наджие. – О-о-о! Слава аллаху!
Нихату уже начал надоедать этот разговор. Он стал смотреть по сторонам. Кое-где на грязных стенах болтались дешёвенькие олеографии, которые много лет назад Рыза повесил своими руками. Они выцвели и потемнели. Столы, табуреты, стойка – всё было старым и ветхим. У стойки толпились завсегдатаи. Это были строители – их легко было узнать по одежде, перепачканной известью и краской; заводской люд в синих комбинезонах; мелкие крикливые чиновники; какие-то забулдыги в широченных брюках клеш, немилосердно коверкавшие слова.
Казалось просто невероятным, что такое запущенное питейное заведение ещё сохранялось в городе. В новых кварталах давно открылись современные увеселительные заведения. Их было даже слишком много для такого города. Однако немало людей предпочитали этот убогий кабачок. Пожилым он напоминал о былых днях, а любителей богемы влекла сюда старина.
Когда Нихат-бей и его приятель принялись за вторую бутылку, в кабачке было уже полным-полно. Он гудел, словно улей. Несколько человек собрались вокруг грубо намалёванной картины и затеяли громкий спор.
Огромный широкоплечий старик с пушистыми усами, опрокинувший уже, наверно, не один стакан вина, сильно куражился.
– Кто, по-вашему, сбросил греков в Сакарью? – шумел он. – Мы сбросили. А в Измире кто столкнул врага прямо в море? Опять-таки мы!
– Подумаешь – «сбросили», «столкнули»! Если понадобится, так и мы сбросим! – запальчиво сказал молодой парень лет двадцати.
Тут все зашумели разом.
– Мы люди старого закала. Мы едали…
– …хлеб, который был выращен ещё при султане Абдул-Хамиде, – съязвил парень.
– А ты как думал?
– Я думаю, – закричал парень, тыча пальцем в картину, – что этот беглец тоже из вашего поколения!
Нихат-бей заинтересовался и подошёл поближе. Картина изображала вступление последнего султана Мехмета VI на английский крейсер.
– Но и этот из нашего! – рассвирепел старик.
Все повернулись к другой картине, под которой виднелась подпись: «Великий избавитель». Художник запечатлел на ней один из самых волнующих эпизодов Освободительной войны: передачу пленённым главнокомандующим греческой армии своего личного кортика в руки Мустафы Кемаля-паши.
– Ты его не присваивай, он наш отец! – не уступал молодой парень.
– Правильно! Но он – моё поколение!
– Согласен – телом он был с вами, но дух его принадлежит молодым!
Стены кабачка дрогнули от взрыва смеха. Зазвенели поднятые стаканы, и наступил мир. Но по всему было видно, что старику хотелось ещё поговорить. Утерев кулаком свои усы, он сказал:
– Мы не видели вас в деле, не испытали – сможет ваше поколение выстоять или нет. А мы выстояли в тяжёлые дни! Бывали такие минуты – не приведи аллах ещё раз пережить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
В классе Халдуна учился один паренёк, который мало интересовался уроками, зато считался знатоком по части всех злачных мест в городе. Он был сыном владельца бара, в котором некогда служила Нериман. От него Халдун узнал, что питейное заведение «Лунный свет» давно называют «Под башмаком у жены».
От наглой и грубой содержательницы кабачка доставалось не только супругу. Редкий вечер проходил без того, чтобы она не затеяла драку с посетителями, ругаясь почище любого пьянчуги. Её удавалось утихомирить только в полицейском участке.
Так вот, оказывается, с какими людьми имела дела его бабушка! Халдун не мог и не хотел более думать обо всём этом и с головой ушёл в занятия.
Наступил день, когда он, закончив с отличием лицей, примчался в дом дяди Нихата. Глава семьи лежал в постели с высокой температурой.
– У него сильный грипп, – сказала тётя, встречая Халдуна на пороге. Они вместе пошли в спальню к больному. Маленькая Нермин сидела у изголовья отца и вытирала платком его вспотевший лоб.
– Ты все спрашивала, когда же приедет Халдун? Вот он закончил лицей и явился, – сказала Хикмет-ханым дочери.
Халдун приложился к дядиной руке, поздоровался с Нермин и сел на предложенный ею стул.
Поздравив его с успешным завершением ученья, Нихат-бей спросил:
– Итак, лицей позади, какие же теперь у тебя планы?
Халдун давно был готов к ответу на этот вопрос.
– Я поступаю на медицинский факультет.
– Отлично. Твой отец всегда мечтал видеть тебя врачом. Но как же ты намерен осуществить своё желание? Быть может, – улыбнулся Нихат-бей, – ты рассчитываешь на стипендию?
– На медицинском факультете нет, к сожалению, стипендий. Поэтому я поступлю в военно-медицинскую академию.
– Значит, ты решил стать военным врачом, поскольку в академии обучают за счёт государства? Против этого трудно возражать. Тем более, – подмигнул дядя, – что из столовой доносятся такие ароматы, которые способны возбудить аппетит даже у больного.
Тётя приготовила в честь Халдуна отличный праздничный ужин. Хозяин дома не желал более обращать внимания на свой грипп. Он поднялся с постели и сел вместе со всеми за стол.
Бутылка ароматного вина подействовала лучше всякого лекарства. Нихат-бей ел с большим удовольствием, оживлённо разговаривал и смеялся. Время от времени он поглядывал на Нермин. Через шесть лет, когда Халдун закончит медицинское образование, ей будет пятнадцать. Ещё три года у Халдуна отнимет военная служба. Таким образом, в общей сложности через девять-десять лет они смогут стать парой. Для Нермин это хорошая перспектива. К тому времени и она закончит лицей. А разве они могли бы найти для своей дочери кого-нибудь лучше Халдуна?
Нихат-бей наполнил вином стакан и залпом осушил его.
Ночью они говорили об этом с женой.
– Сегодня за столом, – сказала Хикмет-ханым, – когда наша дочка щебетала «братик Халдун, братик Халдун!», сердце моё замирало от волнения. Если бы я не боялась смутить нашего мальчика, то тут же сказала бы, что их надо обручить.
– О, здесь надо действовать осторожно. Ты же знаешь, как щепетилен Халдун. Я надеюсь, что мне удастся уговорить его поступить в университет. Но сейчас просто невозможно заговаривать о браке с Нермин. Ведь он мог бы подумать, что я соглашаюсь взять на себя все расходы только потому, что прочу за него свою дочь.
– Делай, что хочешь, но уговори его.
– Попытаюсь, но я не уверен в успехе. Юноша слишком похож на своего отца. А ты не можешь не помнить, как твёрдо придерживался он своих убеждений и принципов. Именно потому Мазхар и покинул этот мир в самом расцвете сил… Да, трудно, очень трудно уговорить Халдуна, не задев его самолюбия.
– Но ты уж постарайся!
Нихат-бей действительно не пожалел сил. К каким только аргументам он не прибегал! Его доводы, словно тысячи ручейков, сбегались в большую реку. В конце концов Халдун дал согласие поступить на медицинский факультет Стамбульского университета.
И всё же Халдун сомневался в правилвности своего решения. Ведь он не был их родным сыном. На его обучение уйдёт немало средств… Чем он мог отплатить им за такую щедрость?..
В то лето они отправились в Стамбул все вместе. В одном из дачных пригородов Нихат снял прелестный, утопавший в зелени коттедж.
Ранним утром все вчетвером шли на пляж, купались в море, после чего старшие возвращались домой.
Нермин особенно любила эти часы. Хотя ни отец, ни мать не препятствовали её играм с братиком Халдуном, всё же без родителей было как-то вольготней. То же чувствовал и девятнадцатилетний Халдун, невольно засматривавшийся на ноги и бёдра не по возрасту развитой Нермин. Но более всего он любовался её золотистыми локонами. Его охватывало чувство глубокого счастья, когда, укрывшись с Нермин в тени деревьев, он брал в свои грубоватые ладони её маленькие руки и начинал рассказывать девочке одну из сказок Андерсена.
Это было чудесное лето! А через год они снова приехали в Стамбул. Им повезло, прошлогодний коттедж ещё не был сдан. И всё было, как прежде, только Халдун отметил про себя, что Нермин похорошела, а в её взгляде появилось что-то новое.
Вечером, когда взошла луна, они спустились в сад. На чистом небе ярко светила луна и сверкали звёзды. Но в гуще деревьев, куда они забрались, было почти темно.
– Как вы думаете, я повзрослела? – спросила Нермин.
– И даже очень.
– Благодарю вас! Но это и только…
– Нет, ты не только повзрослела, – сказал Халдун и, немного помедлив, добавил: – Ты очень похорошела… – Он привлёк Нермин к себе и поцеловал в губы.
Они опустились на траву возле ствола упавшего дерева.
– Я всю зиму думал о тебе, – сказал Халдун.
– Вот как? Почему же вы мне не писали?
Некоторое время они сидели молча. Нермин вспоминала минувшую зиму –дождливую и бесконечно долгую. По ночам слышался глухой рокот моря. И ей было очень тоскливо, а от Халдуна подолгу не приходили письма.
– Но ведь я, хоть и редко, писал твоим родителям, – нарушил наконец тишину Халдун. – Впрочем, и тебе писал не однажды.
– А я ни разу не получала!
– И получать было нечего. Эти письма не отправлялись…
– Почему же?
– Я не мог этого сделать. Боялся оказаться в неловком положении. Ты была ещё слишком мала, чтобы вести самостоятельную переписку.
– А сейчас?
– О, теперь ты стала вполне взрослой девушкой!..
Это лето они провели в прогулках, задушевных беседах и встречах в саду при луне. А расставшись, всю зиму обменивались письмами, полными горячих признаний.
Нермин и не думала прятать послания своего наречённого. Поэтому Хикмет-ханым не стоило особого труда их прочитывать. Её поразили глубина и серьёзность чувств, захвативших юного Халдуна и подраставшую Нермин. Но она не испытывала тревоги, ибо видела, как чиста их расцветавшая любовь.
Вновь пришло лето, и Нихат-бей написал Халдуну, что поручает ему подыскать для них подходящий домик на берегу Босфора. Халдун проявил невероятное усердие, осмотрев чуть ли не все дачные особняки Стамбула. По совету своего приятеля он остановил выбор на прелестном коттедже в предместье Бургазе. Однако его смущала высокая арендная плата. Он написал об этом Нихат-бею.
В ответном письме сообщалось, что его выбор одобрён. Нихат-бей просил также встретить жену и Нермин, поскольку они едут одни.
Через три дня Халдун встретил Хикмет-ханым и ещё более похорошевшую Нермин на вокзале Хайдарпаша. Почему же, однако, не приехал Нихат-бей? Ему ответили, что он по горло занят важными делами.
Хикмет-ханым была в восторге от дачи. Она подробно описывала мужу, как они устроились, и сообщала, что их дочь не может и часа пробыть без Халдуна…
Нихат-бей, углубившийся в чтение письма, не заметил, что кто-то вошёл в контору.
– Как поживаете, отшельник, уйдя от суеты мирской? – услыхал он голос одного из своих приятелей адвокатов, раздавшийся над самым ухом.
– Добро пожаловать, – пригласил Нихат-бей, вставая. – Я очень рад, очень рад!
– Да я, собственно, уже пожаловал, коллега, хоть и не был встречен подобающим церемониалом.
Нихат-бей отодвинул письмо в сторону. Его глаза смеялись.
– Ты прав, дорогой. Я был так увлечён, что пренебрёг элементарными правилами этикета! Что будешь пить, чай, кофе?
– От чашечки кофе я бы не отказался.
Секретарь тотчас был послан в соседнюю кофейню, и разговор возобновился.
– Почему всё-таки ты не поехал отдыхать в Стамбул?
– Слишком дорогое удовольствие!
– Слава аллаху, ты зарабатываешь больше всех нас. Дом у тебя – настоящий дворец! Чего стоит одна мебель!
Всё это было верно. Он не испытывал недостатка ни в чём и, уж конечно, мог позволить себе поездку в Стамбул. Да, деньги у него были. Но Нихат не хотел открывать истинную причину, по которой отказался от поездки. Зачем было рассказывать этому закоренелому холостяку, что он решил не связывать своим присутствием дочь и будущего зятя?
Гость лениво зевнул, посмотрел на часы и сказал:
– Вставай, я сведу тебя в одно местечко.
– А, собственно, куда? – нерешительно спросил Нихат, которому было известно, что его коллега принадлежал к разряду людей, способных во хмелю обнимать даже камни, принимая их за женщин.
– Да так, куда аллах приведёт… Впрочем, я вспомнил, есть один вполне подходящий кабачок, который прозвали «Под башмаком у жены».
Нихат достаточно хорошо знал историю этого заведения.
– Сомнительное местечко! – сказал он.
– Почему же «сомнительное»? После полуночи, правда, там полно рабочих, матросов, грузчиков. Но что нам до них? Сядем где-нибудь в уголке и попросим откупорить пару бутылок. К тому же ведь мы с тобой члены Народной партии, нам положено быть вместе с народом, делать всё ради народа и во имя народа… Ну, вставай, пошли!
За последние недели своей холостяцкой жизни Нихат-бей побывал уже не в одном баре и казино. Он подумал, что ничего не изменится, если к длинному списку этих заведений прибавится кабачок «Под башмаком у жены».
– Что ж, я готов!
Солнце уже опустилось в тихую гладь моря, горы затянуло синей вуалью, но было ещё душно.
На главной улице, по обеим сторонам которой возвышались новые здания, Нихат остановился.
– Прошло уже пятнадцать лет, как я приехал сюда, а кажется, что это было только вчера. В то время город мало чем отличался от большого посёлка. А сейчас?
– То ли ещё будет через пятнадцать лет!
– Да, в самом деле, жизнь несётся вперёд, как горная река!
– А мы в этом потоке не более как щепки…
Нихат рассмеялся:
– Дубовые или грабовые?
– Какие угодно, но всё-таки щепки!
Зажглись уличные фонари. Но по мере того как они приближались к кабачку «Под башмаком у жены», света становилось всё меньше.
Увидев в дверях знакомого посетителя, хозяйка вышла из-за стойки.
– Входите, входите, бей-эфенди, добро пожаловать!
Лицо второго гостя показалось ей тоже знакомым. Где она видела этого человека? Когда, при каких обстоятельствах?.. «Ах, да зачем ломать голову», – подумала Наджие и крикнула гарсону, стоявшему возле стойки:
– Ахмет, отодвинь-ка столик вон в тот угол! А ну, живо!
Длиннорукий, нескладный детина, напоминавший чем-то артиллерийского битюга, выпучил на важных посетителей глаза и не двигался с места.
– Да что ты стоишь, словно пень! – заорала хозяйка кабачка.
Гарсон наконец зашевелился. Оглянувшись вокруг, он выбрал свободный столик и, легко подняв его, понёс в дальний угол. Затем накрыл столик белой бумагой и пододвинул гостям табуреты.
– Пожалуйте, пожалуйте, господа, – суетилась Наджие. – Вы уж извините меня за бедность, плохи у нас дела, совсем плохи. Всё надеюсь, вот-вот поправятся, ан нет, не выходит. Ещё когда здравствовал мой муж, было всё-таки легче. А сейчас прямо с ног валюсь. Надо бы всё здесь устроить по-другому, да где там…
Нихат-бей смотрел на хозяйку кабачка. Трудно было узнать в ней прежнюю Наджие, служившую в доме Мазхара. Совсем высохла, лицо избороздили морщины, ему даже показалось, что она стала немного выше ростом.
– Когда умер твой муж? – спросил Нихат-бей.
«Где я слышала этот голос?» – снова подумала Наджие и пристально посмотрела на гостя.
– Я тебя давно знаю, – засмеялся Нихат. – Да, лет пятнадцать, пожалуй.
На морщинистом лице Наджие появилось подобие улыбки.
– Вы говорите, пятнадцать лет?
– Так и не вспомнила?
– Память совсем отшибло, – вздохнула Наджие.
– А помнишь ты адвоката Мазхар-бея?
– Да! – Она вздрогнула. – И помню, как он погиб, – автомобиль свалился в пропасть.
– Так вот, дорогая, я его друг – адвокат Нихат.
В тусклых глазах Наджие заблестели слёзы.
– Значит, вы и есть адвокат Нихат-бей? А я как увидела вас, сразу подумала: этот господин мне знаком! Эх, сколько времени прошло с тех пор, сколько воды утекло! – Наджие вздохнула. – Как вы поживаете, бей-эфенди, как чувствует себя ханым-эфенди?
– Хорошо.
– А вы знали первую жену Мазхар-бея?
– Назан?
– В газетах писали, что она была арестована – делала фальшивые деньги. А что с ней стало потом, не знаю. Вы что-нибудь слыхали о ней?
Нихат не счёл нужным посвящать хозяйку кабачка в печальные подробности. Ведь Назан была матерью его будущего зятя… Да и сам он толком не знал, где она теперь и что с ней стало. Ему было лишь известно, что на десятом году заключения Назан выпустили из тюрьмы по амнистии…
– Что будем пить? – спросил он коллегу, желая переменить тему разговора.
– Хозяйка сама знает.
Наджие заковыляла на своих тоненьких ножках к стойке и вскоре возвратилась с бутылкой красного вина.
– А куда девалась девица из бара?
– Она вышла замуж.
– Ого! Недаром говорится: «Отрава не лечит, а шлюха не помнит».
– Так что же, по-твоему, ей оставалось делать? Не ложиться же в могилу вместе с Мазхаром?
– Погодите, а куда делся Халдун?
– Он учится в университете, скоро станет доктором.
– Доктором? – вытаращила глаза Наджие. – О-о-о! Слава аллаху!
Нихату уже начал надоедать этот разговор. Он стал смотреть по сторонам. Кое-где на грязных стенах болтались дешёвенькие олеографии, которые много лет назад Рыза повесил своими руками. Они выцвели и потемнели. Столы, табуреты, стойка – всё было старым и ветхим. У стойки толпились завсегдатаи. Это были строители – их легко было узнать по одежде, перепачканной известью и краской; заводской люд в синих комбинезонах; мелкие крикливые чиновники; какие-то забулдыги в широченных брюках клеш, немилосердно коверкавшие слова.
Казалось просто невероятным, что такое запущенное питейное заведение ещё сохранялось в городе. В новых кварталах давно открылись современные увеселительные заведения. Их было даже слишком много для такого города. Однако немало людей предпочитали этот убогий кабачок. Пожилым он напоминал о былых днях, а любителей богемы влекла сюда старина.
Когда Нихат-бей и его приятель принялись за вторую бутылку, в кабачке было уже полным-полно. Он гудел, словно улей. Несколько человек собрались вокруг грубо намалёванной картины и затеяли громкий спор.
Огромный широкоплечий старик с пушистыми усами, опрокинувший уже, наверно, не один стакан вина, сильно куражился.
– Кто, по-вашему, сбросил греков в Сакарью? – шумел он. – Мы сбросили. А в Измире кто столкнул врага прямо в море? Опять-таки мы!
– Подумаешь – «сбросили», «столкнули»! Если понадобится, так и мы сбросим! – запальчиво сказал молодой парень лет двадцати.
Тут все зашумели разом.
– Мы люди старого закала. Мы едали…
– …хлеб, который был выращен ещё при султане Абдул-Хамиде, – съязвил парень.
– А ты как думал?
– Я думаю, – закричал парень, тыча пальцем в картину, – что этот беглец тоже из вашего поколения!
Нихат-бей заинтересовался и подошёл поближе. Картина изображала вступление последнего султана Мехмета VI на английский крейсер.
– Но и этот из нашего! – рассвирепел старик.
Все повернулись к другой картине, под которой виднелась подпись: «Великий избавитель». Художник запечатлел на ней один из самых волнующих эпизодов Освободительной войны: передачу пленённым главнокомандующим греческой армии своего личного кортика в руки Мустафы Кемаля-паши.
– Ты его не присваивай, он наш отец! – не уступал молодой парень.
– Правильно! Но он – моё поколение!
– Согласен – телом он был с вами, но дух его принадлежит молодым!
Стены кабачка дрогнули от взрыва смеха. Зазвенели поднятые стаканы, и наступил мир. Но по всему было видно, что старику хотелось ещё поговорить. Утерев кулаком свои усы, он сказал:
– Мы не видели вас в деле, не испытали – сможет ваше поколение выстоять или нет. А мы выстояли в тяжёлые дни! Бывали такие минуты – не приведи аллах ещё раз пережить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33