Об этом болтала и Наджие».
Она вытерла лицо и руки и вышла из кухни.
– Значит, вы не хотите, чтобы меня выставили за дверь? – улыбаясь, спросила Назан, тронутая тем, что свекровь неожиданно проявила к ней нечто похожее на сочувствие.
– Сумасшедшая! Ты, верно, считаешь, что у меня нет совести?
– Спасибо вам!..
– Как бы там ни было, дочка, а в доме должна быть невестка – ты ли, другая…
«Она назвала меня дочкой? Да, «дочкой»! Я не ослышалась», – с трепетом думала Назан. А Хаджер-ханым продолжала:
– На язык я резкая. Но в сердце у меня зла нисколечко! Разве я враг тебе?
– Нет, вы мне мать, даже больше чем мать!
– Конечно, дитя моё! Поэтому ты слушай, что я говорю: не давай мужу отдалиться от себя. Мало ли есть на свете средств, чтобы удержать мужа. Для этого всё годится – даже колдовство. Издавна так повелось, дитя моё.
Назан словно опьянела. Ей никогда не доводилось слышать от свекрови такие слова. «А не сказать ли ей об амулете?»
– В доме должен быть мир и покой, – продолжала Хаджер-ханым. – Это нужно прежде всего для счастья Халдуна.
Назан больше не могла сдерживаться. Да, да, надо доказать свекрови, что она не такая уж беспомощная. Вытащив спрятанный под сундуком крошечный амулет, она положила его на ладонь и протянула старухе.
– Что это? – спросила Хаджер-ханым.
– Амулет. Вот увидите, он крепко привяжет ко мне мужа. Он заговорённый.
– Где ты его взяла?
– Достала.
– Значит, и ты кое-что смыслишь в этом деле? Ну молодец! Да кто же заговорил эту штуку?
Назан не знала, что ответить. Она немного помолчала и неуверенно проговорила:
– Один мой знакомый… разносчик товаров.
В глазах у Хаджер-ханым стало двоиться. Выходит, эта женщина, которую все считают простушкой, не так уж глупа? Да вот поди ж ты – водится с теми, кто видит сквозь землю и умеет привораживать сердца!..
– Молодец, Назан! – вновь и вновь повторяла Хаджер-ханым. – Не думала я, что ты так ловка. К чему скрывать от рабы божьей то, что известно аллаху: ходишь ты неряха-неряхой, чулки всегда спущены… Женщина ты безответная, кто захочет, даст подзатыльник и кусок изо рта вырвет… А вот оказывается…
Назан была очень взволнована. Какая радость – свекровь не считает её дурочкой! Она решила прихвастнуть:
– О, я могу достать и заговорённую воду… и землю… Всё что хотите… А вы тоже думаете, что мне теперь без колдовства не обойтись?
– Конечно, дитя моё. Ведь у тебя ребёнок. Если ты не хочешь, чтобы разрушили твоё гнездо, чтобы муж твой стал рабом другой женщины, можно пойти на всё…
Между тем время шло, Хаджер-ханым проголодалась и начала проявлять нетерпение.
– У меня внутри всё ходуном ходит от голода. Чем бы это заморить червячка? – сказала она.
Повеселевшая Назан помчалась в кухню. Положив на тарелку далмы, она поставила её перед свекровью.
– А луку принести, мамочка?
– Принеси, дитя моё.
Назан снова побежала в кухню, разрезала на четыре части головку лука и понесла свекрови. «О, аллах! Как мало знала я эту женщину! Видела её злое лицо и не разглядела доброе сердце!»
Повязывая Халдуну салфетку, Назан украдкой наблюдала за свекровью. «Да, теперь я буду её очень любить, очень…»
Их взгляды встретились. Хаджер-ханым через силу заставила себя улыбнуться. А чтобы Назан невзначай не прочла её мысли, опустила глаза в тарелку.
«…Ишь, расхвасталась! Выходит, моя невестка – это ничтожество – колдунья! Надо поскорее избавиться от неё, а то как бы она своим колдовством и амулетами не перевернула весь дом… Сразу после обеда пойду разыскивать сына…»
Хаджер-ханым вымыла руки, прополоскала рот и, кое-как подкрасив губы, торопливо пробормотала:
– Я схожу к приятельнице. Скоро вернусь.
Выйдя из дому, она быстро засеменила к конторе сына.
Мазхар всё ещё был под впечатлением недавней встречи с Жале. Увидев мать, он стал нервно перебирать лежавшие на столе бумаги и раздражённо спросил:
– Что там опять стряслось?
Хаджер-ханым с шумом шлёпнулась на стул.
– Где это ты пропадал со вчерашнего вечера, чёрт тебя подери?
– В аду!
– Пёс паршивый! Опять начал кусаться! А моё бедное сердце всю ночь кровью обливалось!
– Да что же случилось?
– Из-за твоих штучек у меня со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было.
– Ну и зря!
– Не все же могут быть такими безразличными, как твоя жена. Дрыхла всю ночь до утра, будто и не о чем тревожиться. Ей и в голову не пришло подумать, куда пропал муж, не стряслась ли с ним какая беда. А посмотри на меня. За одну ночь побледнела и осунулась, на покойницу стала похожа. Ох-хо-хо! Уж лучше быть камнем в мостовой, чем матерью…
Сделав вид, что вытирает глаза краем чаршафа, Хаджер-ханым украдкой наблюдала за сыном. Нет, её слова не произвели на него никакого впечатления.
– Вот и носи дитя в чреве своём, роди его в муках, расти, выбиваясь из сил, чтобы сделать из него человека. А потом…
– Ну, а что потом? – улыбнулся Мазхар.
– Вот как тресну тебя по башке, неблагодарный!
– Лучше оставь свои глупости и прямо скажи, зачем пришла? Какая у тебя цель?
– Да нет никакой цели! А чего это ты торопишься меня выпроводить? Опять кого-нибудь поджидаешь?
Мазхар с беспокойством посмотрел на мать. Взгляды их встретились, и Хаджер-ханым подмигнула ему:
– Уж не та ли ханым должна пожаловать?
Он сделал вид, что не понял:
– Какая ханым?
– Да та самая, надушенная дама, в элегантном сером костюме. Ну, одним словом, эта… как её… госпожа Жале.
– Тебе известно, мать, я адвокат, ко мне приходит много разных женщин.
– И все они приходят для того, чтобы разводиться со своими мужьями?
– Они бывают по разным делам – у кого развод, у кого имущественный иск. Мало ли что…
– И всегда скрывают свои настоящие имена?
– Что ты хочешь этим сказать? – вскинул голову Мазхар.
– Н-н-ничего! Просто спрашиваю.
– А разве Жале, по-твоему, скрыла своё настоящее имя?
– Вы вместе скрыли! Ведь на самом деле её зовут Нериман. Так, что ли? Она, как мне известно, служит в баре. А ты проводишь с ней все вечера.
Мазхар покраснел до корней волос. В мозгу его молнией пронеслась догадка.
– Уж не этот ли пёс Рыза наболтал тебе?
– О нет! Не поднимай руку на невинного, не вводи себя в грех. Ты, верно, думаешь, что вокруг одни слепцы да глухие. А все, кого бы я ни встретила спрашивают: «Это правда, ханым-эфенди, что ваш сын, Мазхар-бей, бросает Назан-ханым ради девицы из бара?» И все очень сожалеют об этом. От таких разговоров я скоро разума лишусь… «Откуда вы это взяли? – спрашиваю я у людей. – Мне ровно ничего не известно. Да и зачем ему бросать свою жену, этот цветочек?» Но люди только смеются в лицо.
Мазхар то бледнел, то краснел.
– Моя личная жизнь никого не касается! И я не собираюсь ни перед кем отчитываться за свои поступки.
– Так-то оно так, да только рот не торба, шнурком не затянешь.
– А мне плевать, что болтают…
– Как тебе угодно, но не делай ты этого, сын мой!
– Чего не делать?
– Не вздумай бросать жену.
– Пока об этом нечего говорить…
Хаджер-ханым пристально поглядела на сына и вдруг громко заревела. Мазхар был ошеломлён. Он подошёл к матери и, преодолевая накипевшее раздражение, обнял её. Необходимо было утихомирить старуху и выпроводить из конторы. Ведь с минуты на минуту мог войти какой-нибудь клиент.
– Дорогая мамочка! Почему ты принимаешь так близко к сердцу судьбу Назан? Не думаю, что от большой любви к ней. Нет? Но тогда к чему эти терзания и слёзы? Тем более что пока для них нет никаких оснований.
Хаджер-ханым посмотрела на сына влажными глазами.
– Я беспокоюсь вовсе не о Назан. Пусть она провалится хоть в тартарары! Да и тебе незачем о ней беспокоиться. Допустим, что завтра ты дашь ей развод, думаешь, она пропадёт? Ничего подобного! Поедет к своей тётке, найдёт себе такого же, как сама, неотёсанного, мужика и выйдет за него. Да и ты, пожалуй, можешь неплохо устроиться – сегодня с одной, завтра с другой. Ты ведь не собираешься приводить кого-нибудь в наш дом?
– Ну, разумеется.
– Вот видишь, и об этом нечего беспокоиться…
– Тогда что же тебя тревожит?
– Халдун! Я думаю только о Халдуне.
– О чём, собственно?
– Как о чём? А вдруг Назан заберёт сына с собой.
Мазхар вспылил.
– Халдуна? Да пока я жив, никакая сила не вырвет Халдуна из моих рук!
У Хаджер-ханым отлегло от сердца.
– Вот это другой разговор. Мне, сынок, люди все уши прожужжали: «Назан-ханым не пара Мазхар-бею! Не достойна она поливать ему воду на руки!» Я, конечно, всем отвечаю, что мне жаль бедняжку. Ведь у неё никого нет на свете, да и как-никак она мать твоего ребёнка. Но если хочешь знать, я напрасно за неё заступаюсь. За твоей женой столько грехов водится, что давно пора вышвырнуть её на улицу.
– Это какие же за ней водятся грехи?
– Нет, дитя моё, нет! – поднялась Хаджер-ханым. – Не заставляй меня рассказывать. Узнают люди добрые и будут говорить: «Да как же свекровь не углядела? Чтоб у неё глаза повылазили!»
Она направилась к двери, но Мазхар преградил ей дорогу:
– Нет, скажешь, сейчас же скажешь, будь я проклят!
Хаджер-ханым испуганно посмотрела на сына:
– И как только открывается рот для этаких слов? Ладно, скажу, но с одним условием: всё останется между нами. Мне об этом по секрету сообщила мать начальника финансового отдела. Но я поклялась ей сохранить всё в тайне. Смотри же, не проговорись…
Она взяла его за руки и с таинственным видом зашептала:
– Назан купила у разносчика товаров заговорённый амулет… Хочет зашить его в подкладку твоего пиджака.
По лицу Мазхара пробежала гримаса отвращения.
– Да, да! Ты уже мне говорила о чём-то подобном…
– Так ведь душа болит за тебя, дитя мое. Думаешь, легко быть матерью? Нет, я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Поступай, как знаешь. У тебя своя голова на плечах, и законы ты получше других знаешь. Не будет Назан, так появится другая, а потом, может, и третья. Для меня всё едино… Ну, я пошла…
Когда дверь за Хаджер-ханым закрылась, Мазхар ощутил такую острую ненависть к Назан, что ему захотелось тотчас бежать домой и вышвырнуть её на улицу. Но он был вынужден сдержаться. Надо было закончить кое-какие дела в конторе, а потом ехать в суд, где сегодня рассматривалось дело об убийстве, которое он вёл.
Мазхар в изнеможении опустился на стул, стоявший у письменного стола, и поглядел в окно. Погода испортилась: небо заволокло тучами, послышались удары грома. Надвигалась гроза.
9
Когда Мазхар выходил из здания суда по особо тяжким преступлениям, дождь лил словно из ведра. Он прыгнул в один из фаэтонов, мокнувших у подъезда в ожидании седоков.
Выглянув из-под накинутой на голову чёрной клеёнки, извозчик спросил:
– Вас домой, бей-эфенди?
– Нет! – Слово «дом» больно кольнуло его в самое сердце. Он не знал, куда теперь ехать. А может, напротив, хорошо знал. Только ему почему-то хотелось, чтобы извозчик сам назвал заветное место. «Ну и человек ты, – укорял себя Мазхар. – Твоя связь с Жале стала уже притчей во языцех. Мудрено ли извозчику догадаться?» И он сказал решительным голосом:
– Отвези меня в контору, а сам поезжай за Жале.
Извозчик щёлкнул бичом, и лошади побежали, подгоняемые косыми струями дождя.
Мазхар всё ещё продолжал думать о деле, которое только что слушалось в суде. Убийство вызвали распри из-за земельных наделов. Оно было не первым и, конечно, будет не последним. Мазхар это хорошо понимал. Сейчас всё складывалось так, что он, наверное, выиграет этот процесс. Казалось бы, надо быть довольным. Но его буквально преследовали полные ненависти глаза ответчиков-крестьян. Когда он проходил мимо этих людей в неуклюжих чёрных штанах и грубых йемени, он слышал за спиной их ропот. А сколько презрения было в их взглядах!
Он закурил сигарету. Казалось, его совесть могла быть спокойной. Закон – на стороне истцов, а он стоял на страже закона. И доказательства, которыми он располагал, были вполне достаточны для того, чтобы выиграть дело и добиться решения о возврате самовольно захваченной крестьянами земли. Всё это так. Но, выиграв дело, он оставит без хлеба и работы многих людей. Значит, решение суда только распалит гнев и ненависть тех, кого силой заставят возвратить землю. Он знал всё это и не мог подавить в себе сочувствия к беднякам крестьянам.
Резким движением Мазхар стряхнул пепел сигареты. Сегодня ему пришлось немало потрудиться. Он добился снятия ареста, наложенного на имущество одних, и наложения ареста на имущество других. Подготовил кассационную жалобу по одному проигранному делу и отправил её на почту. Занимался и какими-то купчими. Одним словом, он чувствовал себя очень усталым и считал, что вправе отдохнуть.
Возле конторы он вышел из фаэтона. Дождь немного утих.
– Ну а теперь поезжай за Жале! – приказал Мазхар.
– Слушаюсь, эфенди.
Жале лежала на кровати и, покуривая сигарету, болтала со своей товаркой Несрин. Болезненная, туберкулёзная Несрин наставляла Жале, словно была её матерью:
– Как бы там ни было, а мы люди пропащие. Но зачем же губить других?
Она упрекала Жале за то, что её связь с Мазхаром зашла так далеко, и взывала к совести подруги.
– А другие прислушивались к голосу своей совести, когда губили меня? Скажи, Несрин? Говорила в них совесть?
Несрин закашлялась. Прижимая ко рту платочек, она пыталась остановить приступ кашля, но это никак не удавалось. Наконец, выплюнув мокроту, она смогла ответить:
– Нет! Нет! Но…
– Значит, по-твоему, я должна поступать не так, как другие? Но за кого же ты меня принимаешь, скажи, ради аллаха? Не думаешь ли ты, что я собираюсь стать столь же чистой и непорочной, как сам пророк?
– Нет, я не об этом говорила тебе…
– Не об этом! Ты говоришь о долге, а разве у меня нет сердца? Разве я не могу когда-нибудь полюбить? Разве я не смею желать, чтобы любимый человек всегда был рядом со мной? Кстати, этот человек разделяет подобное мнение. Кстати, ему опротивела жена – простая, невежественная женщина. А во мне он нашёл то, чего не мог найти в ней. Но на моём месте может оказаться и другая. Поручишься ли ты, что у той, другой, заговорит совесть?..
Жале не договорила. Раскрылась дверь, и в комнату вошёл улыбающийся Рыза.
– Готовься, Жале-ханым! Твой час пробил!
Жале с нескрываемым раздражением, чего с ней обычно не бывало, посмотрела на гарсона.
– Что ещё там?
– За тобой прислан фаэтон.
Она повернулась к Несрин:
– Вот, пожалуйста! Я даже ничего не знала. Да кто же кого сводит с ума, он меня или я его?
Несрин ничего не ответила.
Жале вышла умыться, а Рыза, почуяв, что у них происходил какой-то важный разговор, вкрадчиво спросил:
– Что у вас тут опять было?
Несрин грустно посмотрела на него.
– Да так… Ничего.
– Значит, скрываете?
– Нет, дорогой! Нам нечего скрывать. Мы всё о том же…
– О связи Жале с адвокатом? Посмотрела бы ты на него – мрачнее тучи! Дома совсем не показывается. И правильно делает! У него такая вредная мать, так и норовит заварить какую-нибудь кашу…
Жале вытерла лицо и руки полотенцем, швырнула его на кровать и, не обращая ни малейшего внимания на присутствие Рызы, стянула с себя ночную рубашку. Подойдя к зеркалу, она позвала:
– Рыза!
– Слушаю, сестрица!
– Затяни-ка мне корсет!
– Да вознаградит тебя аллах за такую милость!
Он подбежал и увидел в зеркале из-за спины молодой женщины полные груди, с которых соскользнул розовый бюстгальтер.
– Чего глазеешь? Затягивай!
– А как? Где тут концы?.. – он шарил руками по обнажённому телу, ничего не в силах сообразить.
– Рыза! – прикрикнула на него Жале.
– Что поделаешь, сестрица, я не виноват…
Она обернулась:
– Ах ты, пёс паршивый! Возьми концы и затяни покрепче. Вот так! А теперь завяжи.
У Рызы тряслись руки. Он туго затянул шнуры и крепко завязал их.
– Крикни-ка извозчику, чтобы перестал клаксонить, – приказала Жале. – Подождет, успеется!
Рыза распахнул окно:
– Чего расшумелся? Ханым собирается. Думаешь, это просто? Что такое? Дела, говоришь, у тебя есть какие-то? Ну и дуралей! Дела! Бахшиш получишь, забудешь о своих делах! – И он с шумом захлопнул окно.
– Кто там на козлах, араб Хасан? – спросила Несрин.
– Как ты догадалась?
– Да он любит поскандалить.
Наконец Жале была готова, но, прежде чем покинуть комнату, подошла к подруге и чмокнула её в щеку.
– А меня? – проговорил, глотая слюну, Рыза.
– Пошёл отсюда, обезьянья рожа! – огрызнулась Жале и вышла.
Когда они остались вдвоём, Несрин сказала:
– Мне очень жаль жену адвоката, Рыза.
Присев на край кровати, Рыза закурил.
– Если бы ты её видела! Сущий ангел. Но не везёт бедняжке! У неё такая свекровь, не приведи аллах! Женщине далеко за пятьдесят, но, лопни мои глаза, если вру, старуха делает мне авансы. А я думаю: «Погоди. Сначала надо прикинуть, что это мне может дать». Жена у меня, Несрин, злая как собака. Я ей говорю: «Чего бранишься, неужели думаешь, я разведусь с тобой и возьму эту старуху? Денег у неё полно, вот о чём подумай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Она вытерла лицо и руки и вышла из кухни.
– Значит, вы не хотите, чтобы меня выставили за дверь? – улыбаясь, спросила Назан, тронутая тем, что свекровь неожиданно проявила к ней нечто похожее на сочувствие.
– Сумасшедшая! Ты, верно, считаешь, что у меня нет совести?
– Спасибо вам!..
– Как бы там ни было, дочка, а в доме должна быть невестка – ты ли, другая…
«Она назвала меня дочкой? Да, «дочкой»! Я не ослышалась», – с трепетом думала Назан. А Хаджер-ханым продолжала:
– На язык я резкая. Но в сердце у меня зла нисколечко! Разве я враг тебе?
– Нет, вы мне мать, даже больше чем мать!
– Конечно, дитя моё! Поэтому ты слушай, что я говорю: не давай мужу отдалиться от себя. Мало ли есть на свете средств, чтобы удержать мужа. Для этого всё годится – даже колдовство. Издавна так повелось, дитя моё.
Назан словно опьянела. Ей никогда не доводилось слышать от свекрови такие слова. «А не сказать ли ей об амулете?»
– В доме должен быть мир и покой, – продолжала Хаджер-ханым. – Это нужно прежде всего для счастья Халдуна.
Назан больше не могла сдерживаться. Да, да, надо доказать свекрови, что она не такая уж беспомощная. Вытащив спрятанный под сундуком крошечный амулет, она положила его на ладонь и протянула старухе.
– Что это? – спросила Хаджер-ханым.
– Амулет. Вот увидите, он крепко привяжет ко мне мужа. Он заговорённый.
– Где ты его взяла?
– Достала.
– Значит, и ты кое-что смыслишь в этом деле? Ну молодец! Да кто же заговорил эту штуку?
Назан не знала, что ответить. Она немного помолчала и неуверенно проговорила:
– Один мой знакомый… разносчик товаров.
В глазах у Хаджер-ханым стало двоиться. Выходит, эта женщина, которую все считают простушкой, не так уж глупа? Да вот поди ж ты – водится с теми, кто видит сквозь землю и умеет привораживать сердца!..
– Молодец, Назан! – вновь и вновь повторяла Хаджер-ханым. – Не думала я, что ты так ловка. К чему скрывать от рабы божьей то, что известно аллаху: ходишь ты неряха-неряхой, чулки всегда спущены… Женщина ты безответная, кто захочет, даст подзатыльник и кусок изо рта вырвет… А вот оказывается…
Назан была очень взволнована. Какая радость – свекровь не считает её дурочкой! Она решила прихвастнуть:
– О, я могу достать и заговорённую воду… и землю… Всё что хотите… А вы тоже думаете, что мне теперь без колдовства не обойтись?
– Конечно, дитя моё. Ведь у тебя ребёнок. Если ты не хочешь, чтобы разрушили твоё гнездо, чтобы муж твой стал рабом другой женщины, можно пойти на всё…
Между тем время шло, Хаджер-ханым проголодалась и начала проявлять нетерпение.
– У меня внутри всё ходуном ходит от голода. Чем бы это заморить червячка? – сказала она.
Повеселевшая Назан помчалась в кухню. Положив на тарелку далмы, она поставила её перед свекровью.
– А луку принести, мамочка?
– Принеси, дитя моё.
Назан снова побежала в кухню, разрезала на четыре части головку лука и понесла свекрови. «О, аллах! Как мало знала я эту женщину! Видела её злое лицо и не разглядела доброе сердце!»
Повязывая Халдуну салфетку, Назан украдкой наблюдала за свекровью. «Да, теперь я буду её очень любить, очень…»
Их взгляды встретились. Хаджер-ханым через силу заставила себя улыбнуться. А чтобы Назан невзначай не прочла её мысли, опустила глаза в тарелку.
«…Ишь, расхвасталась! Выходит, моя невестка – это ничтожество – колдунья! Надо поскорее избавиться от неё, а то как бы она своим колдовством и амулетами не перевернула весь дом… Сразу после обеда пойду разыскивать сына…»
Хаджер-ханым вымыла руки, прополоскала рот и, кое-как подкрасив губы, торопливо пробормотала:
– Я схожу к приятельнице. Скоро вернусь.
Выйдя из дому, она быстро засеменила к конторе сына.
Мазхар всё ещё был под впечатлением недавней встречи с Жале. Увидев мать, он стал нервно перебирать лежавшие на столе бумаги и раздражённо спросил:
– Что там опять стряслось?
Хаджер-ханым с шумом шлёпнулась на стул.
– Где это ты пропадал со вчерашнего вечера, чёрт тебя подери?
– В аду!
– Пёс паршивый! Опять начал кусаться! А моё бедное сердце всю ночь кровью обливалось!
– Да что же случилось?
– Из-за твоих штучек у меня со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было.
– Ну и зря!
– Не все же могут быть такими безразличными, как твоя жена. Дрыхла всю ночь до утра, будто и не о чем тревожиться. Ей и в голову не пришло подумать, куда пропал муж, не стряслась ли с ним какая беда. А посмотри на меня. За одну ночь побледнела и осунулась, на покойницу стала похожа. Ох-хо-хо! Уж лучше быть камнем в мостовой, чем матерью…
Сделав вид, что вытирает глаза краем чаршафа, Хаджер-ханым украдкой наблюдала за сыном. Нет, её слова не произвели на него никакого впечатления.
– Вот и носи дитя в чреве своём, роди его в муках, расти, выбиваясь из сил, чтобы сделать из него человека. А потом…
– Ну, а что потом? – улыбнулся Мазхар.
– Вот как тресну тебя по башке, неблагодарный!
– Лучше оставь свои глупости и прямо скажи, зачем пришла? Какая у тебя цель?
– Да нет никакой цели! А чего это ты торопишься меня выпроводить? Опять кого-нибудь поджидаешь?
Мазхар с беспокойством посмотрел на мать. Взгляды их встретились, и Хаджер-ханым подмигнула ему:
– Уж не та ли ханым должна пожаловать?
Он сделал вид, что не понял:
– Какая ханым?
– Да та самая, надушенная дама, в элегантном сером костюме. Ну, одним словом, эта… как её… госпожа Жале.
– Тебе известно, мать, я адвокат, ко мне приходит много разных женщин.
– И все они приходят для того, чтобы разводиться со своими мужьями?
– Они бывают по разным делам – у кого развод, у кого имущественный иск. Мало ли что…
– И всегда скрывают свои настоящие имена?
– Что ты хочешь этим сказать? – вскинул голову Мазхар.
– Н-н-ничего! Просто спрашиваю.
– А разве Жале, по-твоему, скрыла своё настоящее имя?
– Вы вместе скрыли! Ведь на самом деле её зовут Нериман. Так, что ли? Она, как мне известно, служит в баре. А ты проводишь с ней все вечера.
Мазхар покраснел до корней волос. В мозгу его молнией пронеслась догадка.
– Уж не этот ли пёс Рыза наболтал тебе?
– О нет! Не поднимай руку на невинного, не вводи себя в грех. Ты, верно, думаешь, что вокруг одни слепцы да глухие. А все, кого бы я ни встретила спрашивают: «Это правда, ханым-эфенди, что ваш сын, Мазхар-бей, бросает Назан-ханым ради девицы из бара?» И все очень сожалеют об этом. От таких разговоров я скоро разума лишусь… «Откуда вы это взяли? – спрашиваю я у людей. – Мне ровно ничего не известно. Да и зачем ему бросать свою жену, этот цветочек?» Но люди только смеются в лицо.
Мазхар то бледнел, то краснел.
– Моя личная жизнь никого не касается! И я не собираюсь ни перед кем отчитываться за свои поступки.
– Так-то оно так, да только рот не торба, шнурком не затянешь.
– А мне плевать, что болтают…
– Как тебе угодно, но не делай ты этого, сын мой!
– Чего не делать?
– Не вздумай бросать жену.
– Пока об этом нечего говорить…
Хаджер-ханым пристально поглядела на сына и вдруг громко заревела. Мазхар был ошеломлён. Он подошёл к матери и, преодолевая накипевшее раздражение, обнял её. Необходимо было утихомирить старуху и выпроводить из конторы. Ведь с минуты на минуту мог войти какой-нибудь клиент.
– Дорогая мамочка! Почему ты принимаешь так близко к сердцу судьбу Назан? Не думаю, что от большой любви к ней. Нет? Но тогда к чему эти терзания и слёзы? Тем более что пока для них нет никаких оснований.
Хаджер-ханым посмотрела на сына влажными глазами.
– Я беспокоюсь вовсе не о Назан. Пусть она провалится хоть в тартарары! Да и тебе незачем о ней беспокоиться. Допустим, что завтра ты дашь ей развод, думаешь, она пропадёт? Ничего подобного! Поедет к своей тётке, найдёт себе такого же, как сама, неотёсанного, мужика и выйдет за него. Да и ты, пожалуй, можешь неплохо устроиться – сегодня с одной, завтра с другой. Ты ведь не собираешься приводить кого-нибудь в наш дом?
– Ну, разумеется.
– Вот видишь, и об этом нечего беспокоиться…
– Тогда что же тебя тревожит?
– Халдун! Я думаю только о Халдуне.
– О чём, собственно?
– Как о чём? А вдруг Назан заберёт сына с собой.
Мазхар вспылил.
– Халдуна? Да пока я жив, никакая сила не вырвет Халдуна из моих рук!
У Хаджер-ханым отлегло от сердца.
– Вот это другой разговор. Мне, сынок, люди все уши прожужжали: «Назан-ханым не пара Мазхар-бею! Не достойна она поливать ему воду на руки!» Я, конечно, всем отвечаю, что мне жаль бедняжку. Ведь у неё никого нет на свете, да и как-никак она мать твоего ребёнка. Но если хочешь знать, я напрасно за неё заступаюсь. За твоей женой столько грехов водится, что давно пора вышвырнуть её на улицу.
– Это какие же за ней водятся грехи?
– Нет, дитя моё, нет! – поднялась Хаджер-ханым. – Не заставляй меня рассказывать. Узнают люди добрые и будут говорить: «Да как же свекровь не углядела? Чтоб у неё глаза повылазили!»
Она направилась к двери, но Мазхар преградил ей дорогу:
– Нет, скажешь, сейчас же скажешь, будь я проклят!
Хаджер-ханым испуганно посмотрела на сына:
– И как только открывается рот для этаких слов? Ладно, скажу, но с одним условием: всё останется между нами. Мне об этом по секрету сообщила мать начальника финансового отдела. Но я поклялась ей сохранить всё в тайне. Смотри же, не проговорись…
Она взяла его за руки и с таинственным видом зашептала:
– Назан купила у разносчика товаров заговорённый амулет… Хочет зашить его в подкладку твоего пиджака.
По лицу Мазхара пробежала гримаса отвращения.
– Да, да! Ты уже мне говорила о чём-то подобном…
– Так ведь душа болит за тебя, дитя мое. Думаешь, легко быть матерью? Нет, я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Поступай, как знаешь. У тебя своя голова на плечах, и законы ты получше других знаешь. Не будет Назан, так появится другая, а потом, может, и третья. Для меня всё едино… Ну, я пошла…
Когда дверь за Хаджер-ханым закрылась, Мазхар ощутил такую острую ненависть к Назан, что ему захотелось тотчас бежать домой и вышвырнуть её на улицу. Но он был вынужден сдержаться. Надо было закончить кое-какие дела в конторе, а потом ехать в суд, где сегодня рассматривалось дело об убийстве, которое он вёл.
Мазхар в изнеможении опустился на стул, стоявший у письменного стола, и поглядел в окно. Погода испортилась: небо заволокло тучами, послышались удары грома. Надвигалась гроза.
9
Когда Мазхар выходил из здания суда по особо тяжким преступлениям, дождь лил словно из ведра. Он прыгнул в один из фаэтонов, мокнувших у подъезда в ожидании седоков.
Выглянув из-под накинутой на голову чёрной клеёнки, извозчик спросил:
– Вас домой, бей-эфенди?
– Нет! – Слово «дом» больно кольнуло его в самое сердце. Он не знал, куда теперь ехать. А может, напротив, хорошо знал. Только ему почему-то хотелось, чтобы извозчик сам назвал заветное место. «Ну и человек ты, – укорял себя Мазхар. – Твоя связь с Жале стала уже притчей во языцех. Мудрено ли извозчику догадаться?» И он сказал решительным голосом:
– Отвези меня в контору, а сам поезжай за Жале.
Извозчик щёлкнул бичом, и лошади побежали, подгоняемые косыми струями дождя.
Мазхар всё ещё продолжал думать о деле, которое только что слушалось в суде. Убийство вызвали распри из-за земельных наделов. Оно было не первым и, конечно, будет не последним. Мазхар это хорошо понимал. Сейчас всё складывалось так, что он, наверное, выиграет этот процесс. Казалось бы, надо быть довольным. Но его буквально преследовали полные ненависти глаза ответчиков-крестьян. Когда он проходил мимо этих людей в неуклюжих чёрных штанах и грубых йемени, он слышал за спиной их ропот. А сколько презрения было в их взглядах!
Он закурил сигарету. Казалось, его совесть могла быть спокойной. Закон – на стороне истцов, а он стоял на страже закона. И доказательства, которыми он располагал, были вполне достаточны для того, чтобы выиграть дело и добиться решения о возврате самовольно захваченной крестьянами земли. Всё это так. Но, выиграв дело, он оставит без хлеба и работы многих людей. Значит, решение суда только распалит гнев и ненависть тех, кого силой заставят возвратить землю. Он знал всё это и не мог подавить в себе сочувствия к беднякам крестьянам.
Резким движением Мазхар стряхнул пепел сигареты. Сегодня ему пришлось немало потрудиться. Он добился снятия ареста, наложенного на имущество одних, и наложения ареста на имущество других. Подготовил кассационную жалобу по одному проигранному делу и отправил её на почту. Занимался и какими-то купчими. Одним словом, он чувствовал себя очень усталым и считал, что вправе отдохнуть.
Возле конторы он вышел из фаэтона. Дождь немного утих.
– Ну а теперь поезжай за Жале! – приказал Мазхар.
– Слушаюсь, эфенди.
Жале лежала на кровати и, покуривая сигарету, болтала со своей товаркой Несрин. Болезненная, туберкулёзная Несрин наставляла Жале, словно была её матерью:
– Как бы там ни было, а мы люди пропащие. Но зачем же губить других?
Она упрекала Жале за то, что её связь с Мазхаром зашла так далеко, и взывала к совести подруги.
– А другие прислушивались к голосу своей совести, когда губили меня? Скажи, Несрин? Говорила в них совесть?
Несрин закашлялась. Прижимая ко рту платочек, она пыталась остановить приступ кашля, но это никак не удавалось. Наконец, выплюнув мокроту, она смогла ответить:
– Нет! Нет! Но…
– Значит, по-твоему, я должна поступать не так, как другие? Но за кого же ты меня принимаешь, скажи, ради аллаха? Не думаешь ли ты, что я собираюсь стать столь же чистой и непорочной, как сам пророк?
– Нет, я не об этом говорила тебе…
– Не об этом! Ты говоришь о долге, а разве у меня нет сердца? Разве я не могу когда-нибудь полюбить? Разве я не смею желать, чтобы любимый человек всегда был рядом со мной? Кстати, этот человек разделяет подобное мнение. Кстати, ему опротивела жена – простая, невежественная женщина. А во мне он нашёл то, чего не мог найти в ней. Но на моём месте может оказаться и другая. Поручишься ли ты, что у той, другой, заговорит совесть?..
Жале не договорила. Раскрылась дверь, и в комнату вошёл улыбающийся Рыза.
– Готовься, Жале-ханым! Твой час пробил!
Жале с нескрываемым раздражением, чего с ней обычно не бывало, посмотрела на гарсона.
– Что ещё там?
– За тобой прислан фаэтон.
Она повернулась к Несрин:
– Вот, пожалуйста! Я даже ничего не знала. Да кто же кого сводит с ума, он меня или я его?
Несрин ничего не ответила.
Жале вышла умыться, а Рыза, почуяв, что у них происходил какой-то важный разговор, вкрадчиво спросил:
– Что у вас тут опять было?
Несрин грустно посмотрела на него.
– Да так… Ничего.
– Значит, скрываете?
– Нет, дорогой! Нам нечего скрывать. Мы всё о том же…
– О связи Жале с адвокатом? Посмотрела бы ты на него – мрачнее тучи! Дома совсем не показывается. И правильно делает! У него такая вредная мать, так и норовит заварить какую-нибудь кашу…
Жале вытерла лицо и руки полотенцем, швырнула его на кровать и, не обращая ни малейшего внимания на присутствие Рызы, стянула с себя ночную рубашку. Подойдя к зеркалу, она позвала:
– Рыза!
– Слушаю, сестрица!
– Затяни-ка мне корсет!
– Да вознаградит тебя аллах за такую милость!
Он подбежал и увидел в зеркале из-за спины молодой женщины полные груди, с которых соскользнул розовый бюстгальтер.
– Чего глазеешь? Затягивай!
– А как? Где тут концы?.. – он шарил руками по обнажённому телу, ничего не в силах сообразить.
– Рыза! – прикрикнула на него Жале.
– Что поделаешь, сестрица, я не виноват…
Она обернулась:
– Ах ты, пёс паршивый! Возьми концы и затяни покрепче. Вот так! А теперь завяжи.
У Рызы тряслись руки. Он туго затянул шнуры и крепко завязал их.
– Крикни-ка извозчику, чтобы перестал клаксонить, – приказала Жале. – Подождет, успеется!
Рыза распахнул окно:
– Чего расшумелся? Ханым собирается. Думаешь, это просто? Что такое? Дела, говоришь, у тебя есть какие-то? Ну и дуралей! Дела! Бахшиш получишь, забудешь о своих делах! – И он с шумом захлопнул окно.
– Кто там на козлах, араб Хасан? – спросила Несрин.
– Как ты догадалась?
– Да он любит поскандалить.
Наконец Жале была готова, но, прежде чем покинуть комнату, подошла к подруге и чмокнула её в щеку.
– А меня? – проговорил, глотая слюну, Рыза.
– Пошёл отсюда, обезьянья рожа! – огрызнулась Жале и вышла.
Когда они остались вдвоём, Несрин сказала:
– Мне очень жаль жену адвоката, Рыза.
Присев на край кровати, Рыза закурил.
– Если бы ты её видела! Сущий ангел. Но не везёт бедняжке! У неё такая свекровь, не приведи аллах! Женщине далеко за пятьдесят, но, лопни мои глаза, если вру, старуха делает мне авансы. А я думаю: «Погоди. Сначала надо прикинуть, что это мне может дать». Жена у меня, Несрин, злая как собака. Я ей говорю: «Чего бранишься, неужели думаешь, я разведусь с тобой и возьму эту старуху? Денег у неё полно, вот о чём подумай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33