К тому же, по имеющимся данным, во Франции наблюдается сильное брожение, с которым Директория совладать не в силах… И тому подобные новости.
И ко всему прочему, изложение парижских слухов о том, что Директория так легко согласилась на заморский поход, потому что хотела убрать его подальше от своей внутренней политики, а что касается Барраса, то он санкционировал эту акцию лишь для того, чтобы беспрепятственно трахать Жозефину Бонапарт…
В отношении последнего сообщения Наполеон не проявил сколько-нибудь бурной реакции, но вот все прочие вызвали дикую ярость. Он топал ногами, рвал на себе волосы и кричал, что все загублено, все напрасно, все пропало…
Собственно, на что он рассчитывал? Он ведь неплохо знал историю, достаточно неплохо, чтобы понять всю бессмысленность военных походов, результаты которых исчезают так же легко и неизбежно, как следы на песчаном пляже во время прилива. Знал, но не хотел осознать. Такое бывает…
КСТАТИ:
«Бывают люди, которым знание латыни не мешает быть ослами».
Мигель де Сервантес Сааведра
Он помчался во Францию, совершил государственный переворот, разогнав Директорию и Совет пятисот вместе с Советом старейшин, и 19 брюмера 1799 года стал Гражданином Первым Консулом, а фактически — полновластным диктатором Франции.
Вот так закончился «Бал Сатаны» — революция, которая никогда не бывает народной и которую, по известному выражению Бисмарка, подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы…
КСТАТИ:
«Солдата можно заставить умирать и за медную пуговицу — была бы идея».
Наполеон Первый, император
Все так просто, что попросту скучно…
P.S. А господам просветителям, философам, политикам-популистам и прочим «друзьям народа» надо бы вытатуировать на левой руке старую мудрость: «Не всегда говори то, что думаешь, но всегда думай, что говоришь».
Почему именно на левой руке? Да потому, что правой они мастурбируют.
Век Золота, или Золотой Век
«В чем состоит наша сила и слабость по сравнению с людьми XVIII века: они жили накануне исполнения своих чаяний, а мы живем на следующий день после их крушения».
Жюль и Эдмон Гонкуры
Если добиваться исполнения своих чаяний недостойными, порочными средствами, теми, которые принято называть «любыми», то не следует негодовать на судьбу, если в итоге приходится пожинать горькие плоды посеянного.
Свобода — очень непростое и уж совсем не однозначное понятие, совершенно извращенно трактуемое большинством, которое путает свободу с вольницей, с беспрепятственной возможностью удовлетворения всех своих природных наклонностей, с тем, что принято называть беспределом.
Множество людей желает свободы, но очень немногие из желающих имеют необходимые данные для рационального ее применения. Для тех, кто не обладает такими данными, свобода попросту губительна, что самым убедительным образом доказала История человечества.
Североамериканцы, доблестно сражаясь за свою независимость в 1775—1783 годах, преследовали цель создания своего государства, то есть устройства, жестко ограничивающего личную свободу (в расхожем понимании этого слова), а вот их союзники в этой затее — французы — действовали в прямо противоположном направлении и, благополучно развалив свое абсолютистское государство, которое, видите ли, ущемляло их свободу (вернее то, что подразумевалось под этим словом), пожали все горькие плоды, какие только можно было пожать в этом случае.
И что же? Их не устраивал безвольный губошлеп Людовик XVI, потом не устраивал коллективный дурак Конвент, потом — пятеро воровитых демагогов, называемых Директорией… И еще много чего продолжало бы не устраивать требовательных и до маниакальности свободолюбивых французов, если бы не появился маленький, неприветливый, жестокий, циничный, но чрезвычайно харизматичный человек, который сказал им: «Цыц! Стоять! Я знаю, что вам нужно, но не собираюсь это с вами обсуждать! „Марсельезу“ запевай! Шагом марш!»
И пошли, и запели, да еще как громко!
КСТАТИ:
«Там, где все поют на один мотив, слова не имеют значения».
Станислав Ежи Лец
А к чему слова? Слова требуют понимания, которое в подобных случаях совершенно излишне…
То ли дело мелодия! Она всем понятна, она интернациональна, так что ее на протяжении XIX века мурлыкали за милую душу и в Италии, и в Испании, и в Германии, и Австрии, не говоря уже о Франции, где эта мелодия неоднократно исполнялась «на бис», совсем как в том случае, когда человек наступает несколько раз на одну и ту же швабру, и в подтверждение известной истины: «Умные учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих». Уж сколько раз твердили миру эту простую истину, а толку — чуть…
Ключевой девиз этой эпохи выражен в знаменитом афоризме Бенджамина Франклина: «Время — деньги».
Товарно-денежные отношения превалируют над всеми прочими, что в конце концов делает сморкающегося в рукав купчину тем, кого принято называть persona grata , а это уже означает, что такой человек может не исподтишка, как раньше, а совершенно легально заказывать музыку, включая и «Марсельезу», потому что, как известно, кто платит, тот и…
В связи с этим многие абсолютные монархии стали поспешно перекрашиваться в конституционные, чтоб не так стыдно было зависеть от «денежных мешков».
А куда без них? Надо же было кому-то субсидировать научно-техническую революцию, которая подарила Истории величайшие изобретения светлейших умов человечества! Правда, субсидии очень скоро окупили себя не десятками, не сотнями, а многими тысячами процентов прибыли, в особенности если какое-либо изобретение имело военное значение.
Прибыль стала возводиться в некий абсолют, что породило великое множество проблем, включая экологические. Если какой-нибудь граф рассматривал леса, реки и озера в своих владениях как ценнейшее достояние, нуждающееся в заботе и охране, то арендовавший часть этих владений промышленник рассматривал их лишь как средство достижения прибыли, скажем, кожевенного производства, и его никак не волновало, останется ли живой в реке рыба после слива туда жидких отходов.
Проблема, с которой предыдущие эпохи если и сталкивались, то в неизмеримо меньшей степени, XIX век столкнулся довольно ощутимо, но все же не придал должного значения, как, если по правде, и двадцатый…
И при этом — золотой век литературы, музыки, живописи, архитектуры, чего, правда, уже не скажешь о философии, гораздо менее богатой знаменитыми именами, чем любая из предыдущих эпох, и это, конечно же, не случайно.
Ну а все прочее — как всегда…
КСТАТИ:
«Отличительное свойство человека — желать непременно все начинать сначала…»
Иоганн Вольфганг Гете
Да, действительно, как будто бы не было предыдущих веков, эпох, горьких уроков, бессмысленно загубленных жизней, океанов пролитых слез, в том числе и слез раскаяния… как будто ничего такого не было, как будто каждый новый эпизод Истории начинается с чистого листа… tabula rasa.
Даже не верится подчас, что такое возможно, но факты — упрямая вещь.
Сага о корсиканском чудовище
Первые пятнадцать лет XIX века по праву называются «Эпохой Наполеона», потому что именно он, как это ни странно, ни парадоксально, ни ужасно, в конце концов, был в этот период времени центральной фигурой Истории. Можно сколько угодно вопрошать: «А, собственно, кто он вообще такой?», но это ничего не значит. Этот вопрос был, наверное, на устах у всех здравомыслящих людей начала XIX века, но он оставался без ответа.
Ответ, конечно, был, но предать его гласности — это означало оскорбить примерно 75% всех французов и достаточно значительный процент представителей других наций, которые бурно восхищались «великим человеком».
Бесспорно, он был велик в определенных аспектах, но это величие — если все же пренебречь стереотипами — ассоциируется с цирком, с балаганом, где демонстрируется человек, способный проглотить шпажный клинок, выпить ведро воды или перекусить пеньковый канат. Зрители приходят в восторг не потому, что перекушен канат (собственно, зачем портить полезную вещь?), а потому, что это удалось человеку, который, в принципе, ничем не отличается от любого из них. Такой вот неуклюжий с виду мужичонка, и надо же…
Вспоминается один «бородатый» анекдот.
Цирковое представление. Укротитель демонстрирует дрессированного крокодила. По его команде животное то становится на задние лапы, то ловит мяч, то кувыркается… И вот грохочет барабанная дробь, как всегда бывает перед исполнением особо опасного трюка…
Укротитель торжественно расстегивает брюки, достает член и сует его прямо в пасть крокодила. Страшные челюсти осторожно смыкаются. Укротитель бьет крокодила по голове резиновой дубинкой, и тот послушно раскрывает пасть. Укротитель показывает потрясенным зрителям совершенно невредимый член.
Укротитель: Три тысячи долларов тому, кто повторит этот трюк! Ну, господа, есть желающие?
Девушка из третьего ряда: Я! Я могу это сделать, только, пожалуйста, не бейте по голове!
Да, что-то общее прослеживается.
Трюкачество, не более того. Пошел в Италию, завоевал ее, ограбил, вернулся, а там все осталось прежним, как поверхность воды после того, как улягутся круги от брошенного камня. То же самое — Египет и Сирия. Разогнал толпу, штурмующую здание Конвента. Да, но это удалось бы любому, у кого хватило бы должной жестокости применить артиллерию в этих условиях.
Бесспорно, он талантлив как полководец. У него потрясающая харизма. Он — хитрый и беспринципный политик. Он тверд, напорист и целеустремлен. Но что такого уникального в этих данных? То, что он оказался в нужное время в нужном месте? Да, это так, но по воле случая, судьбы, чего угодно, а не вследствие особой одаренности или усердия.
Еще одно. Он был феноменально беспринципен, ему было абсолютно наплевать, кто и кому противостоит в обществе, которое он глубоко презирал, не делая различий между собственно обществом и толпой. Когда восторженная толпа бежала за каретой, в которой он ехал 10 брюмера, после удачного государственного переворота, Наполеон сказал сидящей напротив Жозефине: «Если бы меня везли на эшафот, эта сволочь радовалась бы ничуть не меньше».
В принципе, он, конечно, прав, но не как главное действующее лицо им же срежиссированных событий: это называется в таком варианте двойной игрой, которая рано или поздно из тайной превратится в явную, и тогда обманутые в своих искренних (хоть и не слишком глубоких и благородных) чувствах очень оперативно сменят свое раболепное почитание на презрительную ненависть.
Здесь, конечно, нельзя списывать со счетов и корсиканский реванш, потому что ненависть к захватчикам его родной земли — французам никак не могла вдруг угаснуть с получением чина офицера французской армии. Не следует забывать о том, что Корсика — именно та местность, где вендетта (кровная месть) считается едва ли не самым богоугодным делом из всех вероятных.
Следует отметить, что к такому понятию, как «дело» Наполеон относился очень ответственно, вкладывая в это отношение ту долю самоуважения, которая отличает только людей творческих и внутренне свободных.
КСТАТИ:
«Самая большая из всех безнравственностей — это браться за дела, которые не умеешь делать».
Наполеон I
Он не знал никакого иного дела, кроме военного, и тем не менее брался за абсолютно все дела в перевернутом с ног на голову государстве, компенсируя свое невежество фразой, ставшей крылатой: «Большие батальоны всегда правы». Он во многом напоминает Остапа Бендера, но если тот действовал на свой страх и риск, то за этим стояли нерассуждающие гренадеры, к тому же большими батальонами, и если Остап, проигрывая шахматистам-любителям сеанс одновременной игры, не нашел ничего лучшего, чем ударить шахматной доской по единственной электрической лампочке, освещавшей ристалище, а затем бежать со всех ног от возмездия за аферу, то Наполеон, делая, по сути, то же самое, не только не бежал, а еще и обвинял всех окружающих в некомпетентности, непатриотичности, тупости, отсталости и т.п.
Когда он в первые дни и месяцы своего диктаторского консульства вел переговоры с опытными политиками, финансистами, правоведами и другими специалистами, те попросту приходили в ужас от вопиющего невежества первого лица государства и при этом от его категорического нежелания выслушивать чьи-либо советы.
Так было при экстренной разработке новой конституции, призванной закрепить его права, так было при решении проблемы свободы прессы, когда Наполеон приказал закрыть сначала 60 газет из существующих 73-х, а затем еще девять. Оставшиеся четыре газеты были отданы под суровый надзор министра полиции.
Однако его непреклонная решительность в деле ликвидации разбойничьих шаек, контролировавших практически все дороги Франции, может быть упомянута лишь в хвалебном тоне. Такого рода организованную преступность он ликвидировал меньше чем за полгода, и это неоспоримый факт. Исходя из этого, остается только саркастически усмехаться в ответ на разглагольствования нынешних министров внутренних дел «о заметных достижениях» в борьбе с организованной преступностью. Они, как правило, часто сменяют друг друга, эти министры, и каждый новый непременно произносит знакомый текст о «заметных достижениях».
Вспоминая о блистательном решении этого вопроса Наполеоном и не менее блистательном решении проблемы итальянской мафии диктатором Муссолини, приходишь к неутешительным выводам о том, что наши «силовые министры» либо некомпетентны, либо, что гораздо хуже, непосредственно заинтересованы в неэффективности решений своих основных задач.
Их аргументы типа: «Так то ж диктатура, а у нас…» — просто стыдно слушать. Разбойник — не член общества, поэтому общественное устройство не имеет никакого значения в войне с ним. Никакого. На войне действуют законы войны, и в вооруженного противника следует стрелять, не интересуясь мнением прокурора на этот счет. Или не нужно называть происходящее войной.
А в то время Наполеон, произнеся очередную историческую фразу: «На войне как на войне», послал специальные отряды на войну с разбойниками. Командирам этих отрядов приказано было пленных не брать, ликвидировать, не вникая в подробности, и самих разбойников, и тех, кто дает им пристанище, и тех, кто скупает награбленное, и тех полицейских, которые пособничают, и т.п. Уже через месяц-полтора дороги Франции стали в принципе безопасны, а через шесть месяцев стали пригодны для пикников и леса.
КСТАТИ:
«Справедливость — это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то Бог, ангел или, наконец, человек».
Шарль де Монтескье
Пожалуй, отношение к преступникам было единственным безусловно справедливым проявлением характера Наполеона. Если и не все, то подавляющее большинство всех прочих проявлений его характера было окрашено в какие угодно цвета, но только не в тот, что мог бы символизировать взвешенную справедливость.
Это был деспот в чистом виде. Он даже не брал на себя труд играть, подобно Сталину, роль «отца» своих подданных. Этот человек вел себя подобно солдату, изнасиловавшему глуповатую бабенку, которая после случившегося всячески заискивает перед ним, терпит побои и бывает счастлива, когда он соблаговолит хотя бы шлепнуть ее по заднице.
После победы над австрийцами в битве при деревне Маренго (14 июня 1800 года) огромная, несметная толпа парижан простояла весь день перед Тюильрийским дворцом, приветственными криками вызывая Наполеона. Он так и не вышел на балкон. Зачем?..
КСТАТИ:
«Чтобы хорошо вести дела, нужно только всех удовлетворить. А для того чтобы всех удовлетворить, нужно всех очаровать, а для того чтобы всех очаровать, нужно — не то чтобы лгать, а так объясняться, чтобы никто ничего не понимал, а всякий бы облизывался».
Михаил Салтыков-Щедрин
Инструктируя разработчиков своей конституции, он сказал: «Пишите так, чтобы было кратко и неясно».
Наполеону удалось очаровать в числе прочих и российского императора Павла Первого, но их дружба, едва начавшись, оборвалась внезапной смертью Павла, в чем Наполеон усматривал «руку Лондона». Известно, что, узнав о трагедии в Петербурге, он топал ногами и кричал: «Англичане промахнулись по мне в Париже (имелось в виду неудавшееся покушение роялистов), но они не промахнулись в Петербурге!»
Пожалуй, англичане были единственными в мире людьми, которых он не собирался очаровывать и мирные отношения с которыми признал бы действительными только после их поражения в войне. Война с Англией была состоянием его души.
В числе прочих мотивов его англофобии было ясное осознание того, что эта страна, в отличие от многих и многих, никогда, ни при каких обстоятельствах не признает в нем законного правителя Франции, как, собственно, должно было бы сделать правительство любой страны в ответ на притязания узурпатора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
И ко всему прочему, изложение парижских слухов о том, что Директория так легко согласилась на заморский поход, потому что хотела убрать его подальше от своей внутренней политики, а что касается Барраса, то он санкционировал эту акцию лишь для того, чтобы беспрепятственно трахать Жозефину Бонапарт…
В отношении последнего сообщения Наполеон не проявил сколько-нибудь бурной реакции, но вот все прочие вызвали дикую ярость. Он топал ногами, рвал на себе волосы и кричал, что все загублено, все напрасно, все пропало…
Собственно, на что он рассчитывал? Он ведь неплохо знал историю, достаточно неплохо, чтобы понять всю бессмысленность военных походов, результаты которых исчезают так же легко и неизбежно, как следы на песчаном пляже во время прилива. Знал, но не хотел осознать. Такое бывает…
КСТАТИ:
«Бывают люди, которым знание латыни не мешает быть ослами».
Мигель де Сервантес Сааведра
Он помчался во Францию, совершил государственный переворот, разогнав Директорию и Совет пятисот вместе с Советом старейшин, и 19 брюмера 1799 года стал Гражданином Первым Консулом, а фактически — полновластным диктатором Франции.
Вот так закончился «Бал Сатаны» — революция, которая никогда не бывает народной и которую, по известному выражению Бисмарка, подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы…
КСТАТИ:
«Солдата можно заставить умирать и за медную пуговицу — была бы идея».
Наполеон Первый, император
Все так просто, что попросту скучно…
P.S. А господам просветителям, философам, политикам-популистам и прочим «друзьям народа» надо бы вытатуировать на левой руке старую мудрость: «Не всегда говори то, что думаешь, но всегда думай, что говоришь».
Почему именно на левой руке? Да потому, что правой они мастурбируют.
Век Золота, или Золотой Век
«В чем состоит наша сила и слабость по сравнению с людьми XVIII века: они жили накануне исполнения своих чаяний, а мы живем на следующий день после их крушения».
Жюль и Эдмон Гонкуры
Если добиваться исполнения своих чаяний недостойными, порочными средствами, теми, которые принято называть «любыми», то не следует негодовать на судьбу, если в итоге приходится пожинать горькие плоды посеянного.
Свобода — очень непростое и уж совсем не однозначное понятие, совершенно извращенно трактуемое большинством, которое путает свободу с вольницей, с беспрепятственной возможностью удовлетворения всех своих природных наклонностей, с тем, что принято называть беспределом.
Множество людей желает свободы, но очень немногие из желающих имеют необходимые данные для рационального ее применения. Для тех, кто не обладает такими данными, свобода попросту губительна, что самым убедительным образом доказала История человечества.
Североамериканцы, доблестно сражаясь за свою независимость в 1775—1783 годах, преследовали цель создания своего государства, то есть устройства, жестко ограничивающего личную свободу (в расхожем понимании этого слова), а вот их союзники в этой затее — французы — действовали в прямо противоположном направлении и, благополучно развалив свое абсолютистское государство, которое, видите ли, ущемляло их свободу (вернее то, что подразумевалось под этим словом), пожали все горькие плоды, какие только можно было пожать в этом случае.
И что же? Их не устраивал безвольный губошлеп Людовик XVI, потом не устраивал коллективный дурак Конвент, потом — пятеро воровитых демагогов, называемых Директорией… И еще много чего продолжало бы не устраивать требовательных и до маниакальности свободолюбивых французов, если бы не появился маленький, неприветливый, жестокий, циничный, но чрезвычайно харизматичный человек, который сказал им: «Цыц! Стоять! Я знаю, что вам нужно, но не собираюсь это с вами обсуждать! „Марсельезу“ запевай! Шагом марш!»
И пошли, и запели, да еще как громко!
КСТАТИ:
«Там, где все поют на один мотив, слова не имеют значения».
Станислав Ежи Лец
А к чему слова? Слова требуют понимания, которое в подобных случаях совершенно излишне…
То ли дело мелодия! Она всем понятна, она интернациональна, так что ее на протяжении XIX века мурлыкали за милую душу и в Италии, и в Испании, и в Германии, и Австрии, не говоря уже о Франции, где эта мелодия неоднократно исполнялась «на бис», совсем как в том случае, когда человек наступает несколько раз на одну и ту же швабру, и в подтверждение известной истины: «Умные учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих». Уж сколько раз твердили миру эту простую истину, а толку — чуть…
Ключевой девиз этой эпохи выражен в знаменитом афоризме Бенджамина Франклина: «Время — деньги».
Товарно-денежные отношения превалируют над всеми прочими, что в конце концов делает сморкающегося в рукав купчину тем, кого принято называть persona grata , а это уже означает, что такой человек может не исподтишка, как раньше, а совершенно легально заказывать музыку, включая и «Марсельезу», потому что, как известно, кто платит, тот и…
В связи с этим многие абсолютные монархии стали поспешно перекрашиваться в конституционные, чтоб не так стыдно было зависеть от «денежных мешков».
А куда без них? Надо же было кому-то субсидировать научно-техническую революцию, которая подарила Истории величайшие изобретения светлейших умов человечества! Правда, субсидии очень скоро окупили себя не десятками, не сотнями, а многими тысячами процентов прибыли, в особенности если какое-либо изобретение имело военное значение.
Прибыль стала возводиться в некий абсолют, что породило великое множество проблем, включая экологические. Если какой-нибудь граф рассматривал леса, реки и озера в своих владениях как ценнейшее достояние, нуждающееся в заботе и охране, то арендовавший часть этих владений промышленник рассматривал их лишь как средство достижения прибыли, скажем, кожевенного производства, и его никак не волновало, останется ли живой в реке рыба после слива туда жидких отходов.
Проблема, с которой предыдущие эпохи если и сталкивались, то в неизмеримо меньшей степени, XIX век столкнулся довольно ощутимо, но все же не придал должного значения, как, если по правде, и двадцатый…
И при этом — золотой век литературы, музыки, живописи, архитектуры, чего, правда, уже не скажешь о философии, гораздо менее богатой знаменитыми именами, чем любая из предыдущих эпох, и это, конечно же, не случайно.
Ну а все прочее — как всегда…
КСТАТИ:
«Отличительное свойство человека — желать непременно все начинать сначала…»
Иоганн Вольфганг Гете
Да, действительно, как будто бы не было предыдущих веков, эпох, горьких уроков, бессмысленно загубленных жизней, океанов пролитых слез, в том числе и слез раскаяния… как будто ничего такого не было, как будто каждый новый эпизод Истории начинается с чистого листа… tabula rasa.
Даже не верится подчас, что такое возможно, но факты — упрямая вещь.
Сага о корсиканском чудовище
Первые пятнадцать лет XIX века по праву называются «Эпохой Наполеона», потому что именно он, как это ни странно, ни парадоксально, ни ужасно, в конце концов, был в этот период времени центральной фигурой Истории. Можно сколько угодно вопрошать: «А, собственно, кто он вообще такой?», но это ничего не значит. Этот вопрос был, наверное, на устах у всех здравомыслящих людей начала XIX века, но он оставался без ответа.
Ответ, конечно, был, но предать его гласности — это означало оскорбить примерно 75% всех французов и достаточно значительный процент представителей других наций, которые бурно восхищались «великим человеком».
Бесспорно, он был велик в определенных аспектах, но это величие — если все же пренебречь стереотипами — ассоциируется с цирком, с балаганом, где демонстрируется человек, способный проглотить шпажный клинок, выпить ведро воды или перекусить пеньковый канат. Зрители приходят в восторг не потому, что перекушен канат (собственно, зачем портить полезную вещь?), а потому, что это удалось человеку, который, в принципе, ничем не отличается от любого из них. Такой вот неуклюжий с виду мужичонка, и надо же…
Вспоминается один «бородатый» анекдот.
Цирковое представление. Укротитель демонстрирует дрессированного крокодила. По его команде животное то становится на задние лапы, то ловит мяч, то кувыркается… И вот грохочет барабанная дробь, как всегда бывает перед исполнением особо опасного трюка…
Укротитель торжественно расстегивает брюки, достает член и сует его прямо в пасть крокодила. Страшные челюсти осторожно смыкаются. Укротитель бьет крокодила по голове резиновой дубинкой, и тот послушно раскрывает пасть. Укротитель показывает потрясенным зрителям совершенно невредимый член.
Укротитель: Три тысячи долларов тому, кто повторит этот трюк! Ну, господа, есть желающие?
Девушка из третьего ряда: Я! Я могу это сделать, только, пожалуйста, не бейте по голове!
Да, что-то общее прослеживается.
Трюкачество, не более того. Пошел в Италию, завоевал ее, ограбил, вернулся, а там все осталось прежним, как поверхность воды после того, как улягутся круги от брошенного камня. То же самое — Египет и Сирия. Разогнал толпу, штурмующую здание Конвента. Да, но это удалось бы любому, у кого хватило бы должной жестокости применить артиллерию в этих условиях.
Бесспорно, он талантлив как полководец. У него потрясающая харизма. Он — хитрый и беспринципный политик. Он тверд, напорист и целеустремлен. Но что такого уникального в этих данных? То, что он оказался в нужное время в нужном месте? Да, это так, но по воле случая, судьбы, чего угодно, а не вследствие особой одаренности или усердия.
Еще одно. Он был феноменально беспринципен, ему было абсолютно наплевать, кто и кому противостоит в обществе, которое он глубоко презирал, не делая различий между собственно обществом и толпой. Когда восторженная толпа бежала за каретой, в которой он ехал 10 брюмера, после удачного государственного переворота, Наполеон сказал сидящей напротив Жозефине: «Если бы меня везли на эшафот, эта сволочь радовалась бы ничуть не меньше».
В принципе, он, конечно, прав, но не как главное действующее лицо им же срежиссированных событий: это называется в таком варианте двойной игрой, которая рано или поздно из тайной превратится в явную, и тогда обманутые в своих искренних (хоть и не слишком глубоких и благородных) чувствах очень оперативно сменят свое раболепное почитание на презрительную ненависть.
Здесь, конечно, нельзя списывать со счетов и корсиканский реванш, потому что ненависть к захватчикам его родной земли — французам никак не могла вдруг угаснуть с получением чина офицера французской армии. Не следует забывать о том, что Корсика — именно та местность, где вендетта (кровная месть) считается едва ли не самым богоугодным делом из всех вероятных.
Следует отметить, что к такому понятию, как «дело» Наполеон относился очень ответственно, вкладывая в это отношение ту долю самоуважения, которая отличает только людей творческих и внутренне свободных.
КСТАТИ:
«Самая большая из всех безнравственностей — это браться за дела, которые не умеешь делать».
Наполеон I
Он не знал никакого иного дела, кроме военного, и тем не менее брался за абсолютно все дела в перевернутом с ног на голову государстве, компенсируя свое невежество фразой, ставшей крылатой: «Большие батальоны всегда правы». Он во многом напоминает Остапа Бендера, но если тот действовал на свой страх и риск, то за этим стояли нерассуждающие гренадеры, к тому же большими батальонами, и если Остап, проигрывая шахматистам-любителям сеанс одновременной игры, не нашел ничего лучшего, чем ударить шахматной доской по единственной электрической лампочке, освещавшей ристалище, а затем бежать со всех ног от возмездия за аферу, то Наполеон, делая, по сути, то же самое, не только не бежал, а еще и обвинял всех окружающих в некомпетентности, непатриотичности, тупости, отсталости и т.п.
Когда он в первые дни и месяцы своего диктаторского консульства вел переговоры с опытными политиками, финансистами, правоведами и другими специалистами, те попросту приходили в ужас от вопиющего невежества первого лица государства и при этом от его категорического нежелания выслушивать чьи-либо советы.
Так было при экстренной разработке новой конституции, призванной закрепить его права, так было при решении проблемы свободы прессы, когда Наполеон приказал закрыть сначала 60 газет из существующих 73-х, а затем еще девять. Оставшиеся четыре газеты были отданы под суровый надзор министра полиции.
Однако его непреклонная решительность в деле ликвидации разбойничьих шаек, контролировавших практически все дороги Франции, может быть упомянута лишь в хвалебном тоне. Такого рода организованную преступность он ликвидировал меньше чем за полгода, и это неоспоримый факт. Исходя из этого, остается только саркастически усмехаться в ответ на разглагольствования нынешних министров внутренних дел «о заметных достижениях» в борьбе с организованной преступностью. Они, как правило, часто сменяют друг друга, эти министры, и каждый новый непременно произносит знакомый текст о «заметных достижениях».
Вспоминая о блистательном решении этого вопроса Наполеоном и не менее блистательном решении проблемы итальянской мафии диктатором Муссолини, приходишь к неутешительным выводам о том, что наши «силовые министры» либо некомпетентны, либо, что гораздо хуже, непосредственно заинтересованы в неэффективности решений своих основных задач.
Их аргументы типа: «Так то ж диктатура, а у нас…» — просто стыдно слушать. Разбойник — не член общества, поэтому общественное устройство не имеет никакого значения в войне с ним. Никакого. На войне действуют законы войны, и в вооруженного противника следует стрелять, не интересуясь мнением прокурора на этот счет. Или не нужно называть происходящее войной.
А в то время Наполеон, произнеся очередную историческую фразу: «На войне как на войне», послал специальные отряды на войну с разбойниками. Командирам этих отрядов приказано было пленных не брать, ликвидировать, не вникая в подробности, и самих разбойников, и тех, кто дает им пристанище, и тех, кто скупает награбленное, и тех полицейских, которые пособничают, и т.п. Уже через месяц-полтора дороги Франции стали в принципе безопасны, а через шесть месяцев стали пригодны для пикников и леса.
КСТАТИ:
«Справедливость — это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то Бог, ангел или, наконец, человек».
Шарль де Монтескье
Пожалуй, отношение к преступникам было единственным безусловно справедливым проявлением характера Наполеона. Если и не все, то подавляющее большинство всех прочих проявлений его характера было окрашено в какие угодно цвета, но только не в тот, что мог бы символизировать взвешенную справедливость.
Это был деспот в чистом виде. Он даже не брал на себя труд играть, подобно Сталину, роль «отца» своих подданных. Этот человек вел себя подобно солдату, изнасиловавшему глуповатую бабенку, которая после случившегося всячески заискивает перед ним, терпит побои и бывает счастлива, когда он соблаговолит хотя бы шлепнуть ее по заднице.
После победы над австрийцами в битве при деревне Маренго (14 июня 1800 года) огромная, несметная толпа парижан простояла весь день перед Тюильрийским дворцом, приветственными криками вызывая Наполеона. Он так и не вышел на балкон. Зачем?..
КСТАТИ:
«Чтобы хорошо вести дела, нужно только всех удовлетворить. А для того чтобы всех удовлетворить, нужно всех очаровать, а для того чтобы всех очаровать, нужно — не то чтобы лгать, а так объясняться, чтобы никто ничего не понимал, а всякий бы облизывался».
Михаил Салтыков-Щедрин
Инструктируя разработчиков своей конституции, он сказал: «Пишите так, чтобы было кратко и неясно».
Наполеону удалось очаровать в числе прочих и российского императора Павла Первого, но их дружба, едва начавшись, оборвалась внезапной смертью Павла, в чем Наполеон усматривал «руку Лондона». Известно, что, узнав о трагедии в Петербурге, он топал ногами и кричал: «Англичане промахнулись по мне в Париже (имелось в виду неудавшееся покушение роялистов), но они не промахнулись в Петербурге!»
Пожалуй, англичане были единственными в мире людьми, которых он не собирался очаровывать и мирные отношения с которыми признал бы действительными только после их поражения в войне. Война с Англией была состоянием его души.
В числе прочих мотивов его англофобии было ясное осознание того, что эта страна, в отличие от многих и многих, никогда, ни при каких обстоятельствах не признает в нем законного правителя Франции, как, собственно, должно было бы сделать правительство любой страны в ответ на притязания узурпатора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67