В результате такого обучения Петр до конца своих дней писал с ужасающими орфографическими ошибками. Правда, нужно отметить, что Зотову удалось привить будущему реформатору интерес к Истории, это оказало весьма положительное влияние на его мировосприятие.
Второй наставник Петра, некий Артамон Матвеев, также приложил руку к формированию мировосприятия Петра, но в несколько ином ключе… Он отвел юного царя в Немецкую слободу, прибежище не только честных ремесленников, но и весьма сомнительных личностей со всей Европы. Нравы там царили «по-европейски» вольные. В действительности эта вольность нравов была не столько «европейской», сколько интернационально-трущобной, но восемнадцатилетний повелитель огромной страны не вдавался в подобные тонкости, жадно коллекционируя все новые и новые впечатления.
Его другом и гидом в этом мире утех стал иностранец Франц Лефорт, долговременный «гость Москвы», который оперативно организовал посвящение Петра в мужчины с помощью хорошенькой дочери ювелира Боттихера, а затем подложил под него весь цвет местных Дев, тем самым значительно расширив сексуальный кругозор самодержца, о котором вскоре лейб-медик скажет: «В теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия».
В завершение этого эпизода биографии Петра преданный друг Лефорт подарил ему свою любовницу, признанную королеву красоты Немецкой слободы, дочь виноторговца и ювелира (хорошее сочетание) Иоганна Монса — Анну.
Правда, «подарил» — не совсем верное определение. Гораздо более точным было бы: «передал в периодическое пользование», потому что отныне Анна Монс занималась любовью попеременно то с с царем, то с ним, Лефортом, и все трое были этим вполне довольны.
Т. Роулендсон. Под столом
При этом Петр успевал проводить учения со своими «потешными» полками, изучать основы корабельного дела и осваивать различные ремесла. В 1689 году он женился на Евдокии Лопухиной, которая родила ему сына, названного в честь деда Алексеем. Охладел к ней Петр до неприличия скоро, все свободное время проводя в обществе своих любимцев: Франца Лефорта, князя Федора Ромодановского и сына придворного конюха Алексашки Меншикова, с которым он будет дружить долгие годы, осыпет всеми возможными наградами и титулами, а также сделает его своим пассивным гомосексуальным партнером.
Разумеется, не обходил царь своим вниманием красавицу Анну Монс и других женщин, возможно, не столь красивых, но пылких и азартно-бесстыдных, что особенно привлекало столь же азартного Петра.
Он не был равнодушен к военной славе, и летом 1695 года перешел от потешных баталий к натуральным, возглавив поход на Азов, где обосновались турки. Поход закончился жестоким фиаско, но к чести Петра нужно отдать должное его целеустремленности — в течение всего одного года на верфях Воронежа был построен флот, с помощью которого летом 1696 года Азов был взят.
На берегу Азовского моря спешно началось строительство базы для флота и крепости Таганрог.
А затем в западном направлении отправилось так называемое Великое посольство, состоящее из 250 человек. Петр пребывал в составе посольства инкогнито, под именем некоего Петра Михайлова. Очень скоро его инкогнито было раскрыто дотошными иностранцами, но это мало что изменило в планах молодого царя. В Брандебурге он осваивал артиллерийское дело, в Амстердаме — корабельное, в Лондоне знакомился с финансовыми и торговыми премудростями, ну и конечно же, не пропускал мимо себя озорных служанок, чопорных пасторских жен, деловитых бюргерш и просто портовых шлюх, без которых поездка по Западной Европе была бы излишне заформализованной, а вот этого Петр терпеть не мог…
Приятную во всех, отношениях поездку омрачило сообщение о стрелецком бунте в Москве, и царь помчался туда. Когда он приехал в столицу, бунт был уже подавлен. 57 его зачинщиков были казнены, четыре тысячи участников сосланы в Сибирь. Петр счел эти меры недостаточными и начал новое следствие. Число казненных теперь уже достигло тысячи, покалеченных и сосланных — не счесть.
В казнях он принимал самое непосредственное участие.
ФАКТЫ:
«Царь, Лефорт и Меншиков взяли каждый по топору. Петр приказал раздать топоры своим министрам и генералам. Когда же все были вооружены, всякий принялся за свою работу и отрубал головы. Меншиков приступил к делу так неловко, что царь надавал ему пощечин и показал, как должно рубить головы…»
Из Отчета Саксонского Посланника Георга Гельбига
Вот так. И нечего пожимать плечами относительно того, что «время такое было». 1698 год. Сто двадцать — сто тридцать лет назад Иван Грозный отдавал жуткие приказы, кой в кого и лично вонзал то остро отточенный наконечник царского посоха, то кинжал, но чтоб вот такое…
Время тут ни при чем. Время вообще ни при чем, учитывая жестокости XX века, коим просто нет аналогов в истории человечества. Дело вовсе не во времени, а в явной психопатологии. Этот человек был серьезно болен, и только данное обстоятельство хоть в какой-то мере способно смягчить естественную реакцию на его конкретные поступки, никак не вписывающиеся в тот роскошныйимидж, которым его снабдила ультрапатриотическая пропаганда.
Во время дополнительного расследования стрелецкого бунта Петр принимал самое активное участие в допросах, пытках и казнях подозреваемых. Именно подозреваемых , потому что их вину никто не брал на себя труд доказывать.
В это же время он отправляет в монастырь свою жену, царицу Евдокию, причем не выделив ни копейки на ее содержание. И отнюдь не по причине забывчивости.
Уж что-что, а память у него была без изъяна…
Нельзя сказать, что он вернулся из Западной Европы «другим человеком», нет, потому что в его поведении не выявилось никаких принципиально иных, чем раньше, новых качеств или наклонностей, но все они как-то обострились, обрели статус черт характера, а не случайных вспышек.
Натешившись пытками, казнями, отчаянием брошенной жены и пылкими ласками Анны Монс, Петр приступил к реформации русского уклада жизни, желая подстроить его под западноевропейский. Зачастую он делал это совершенно бездумно, из слепого упрямства или капризного принципа. Заставить вполне самодостаточного человека полностью сменить стиль одежды, сбрить традиционную бороду, надеть пышный парик и принимать участие в многолюдных собраниях рука об руку со своей супругой, которая до этого не заходила за порог женской половины дома, — это вовсе не означает реформировать внутреннюю политику огромной страны, к тому же постоянно расширяющейся ради самого процесса расширения, просто так, почему бы и нет….
На Западе практика сожжения людей на кострах к концу XVII века если не исчезла вовсе, то шла на убыль, а Петр активно внедрил ее в своей реформированной державе, которую он так страстно желал избавить от «дикости».
Во Франции того времени смертная казнь предусматривалась за 115 видов преступлений. При царе Алексее Михайловиче, отце Петра, наказывали смертью за 60 видов злодеяний, а вот Петр повелел карать лишением жизни за 200 видов… даже не преступлений, а так, нарушений запретов, если угодно. Например, за изготовление седла отечественного образца. Так вот…
Бороды, по примеру Иисуса Христа и его апостолов, носили все православные мужчины, считая при этом еретиками тех, кто не носил этого волосяного покрова на лице. Истинно это или ложно, не стоит даже ставить такой вопрос, потому что он попросту глуп, но почему же он так жестко ставился Петром Первым?
Принцип ради самого принципа, не более того, а последствия были достаточно серьезными, абсолютно неадекватными породившим их причинам.
По возвращении с Запада Петр начал настойчиво насаждать в России протестантские идеи, причем никак не считаясь ни с народными традициями и верованиями, ни с менталитетом, ни с элементарными реалиями повседневного бытия.
В вопросах религии он повел себя в России как иноземец-оккупант, причем грубый, недалекий, не думающий о последствиях своего поведения даже в ближайшем будущем. Ну, как по-иному можно расценить его строгий запрет держать в комнатах изображение Святого Николая? А введение в школах лютеранской системы обучения? А его пренебрежительное отношение к мощам святых?
Исходя из этого, едва ли стоит удивляться тому, что в народе утвердилась мысль о том, что настало время Антихриста.
В этом аспекте нельзя не принять во внимание ту напряженную ситуацию в религиозной жизни страны, которая досталась Петру по наследству и которую надо было хотя бы попытаться смягчить, не усугублять, как это он делал со свойственной ему безоглядностью (если выражаться очень мягко, щадя стереотипы мышления миллионов).
А ситуация была такой. Отец Петра, царь Алексей Михайлович, будучи не таким простым, как казался на первый взгляд, рассматривал идею русского «третьего Рима» достаточно конкретно, как рассматривают вполне осуществимую рабочую гипотезу. Для успешного воплощения этой гипотезы требовалось всего лишь присоединить к Московии Украину и — в перспективе — православную Сербию. Одним из условий успешного проведения этой операции была унификация московского, украинского и греческого православия с их достаточно разной обрядностью, в особенности если учесть то, что украинская и балканская ветви тяготели к слиянию с католицизмом.
Все эти премудрости были известны высшему духовенству, но никак не среднему и низшему, а тем более широким народным массам, которые усмотрели в церковной реформе Алексея Михайловича разрушение основ истинной веры. И начался процесс, именуемый «расколом», когда приверженцы старой веры заживо сжигали себя в скитах, протестуя против «разгула Антихриста».
А тут еще история боярыни Морозовой, которая бросила вызов самому царю, отказавшись посещать богослужения по новому обряду. Алексей Михайлович очень обиделся и тут же смекнул, что Морозова — одна из самых богатых помещиц в державе, а потому все складывается очень даже удачно… Дерзкую боярыню вместе с ее сестрой сначала пытали в застенках, потом — публично, хмурым зимним днем 1673 года во дворе Земского приказа, куда сбежалось немало праздного народа. По свидетельствам хронистов, Морозову и ее сестру, с вывернутыми руками, полчаса держали подвешенными на дыбе, а затем сбросили на землю с довольно большой высоты. После этого обнаженных женщин швырнули на снег, где они пролежали несколько часов со связанными руками. Потом — тюрьма, потом — яма в земле, да еще без пищи и воды…
Ну, а огромное состояние Морозовой, естественно, стало достоянием царской казны, как и следовало ожидать. А раскол только набирал силу…
Так что у царя Петра наследственность была соответствующая, но дело сейчас не в ней, а в том, что доставшаяся ему по наследству ситуация требовала особо тонкого и мудрого подхода к религиозной стороне жизни страны. Он же, словно нарочно, словно не приходя в сознание, творил с бородами, лютеранством, со святынями такое, что можно приравнять разве что к курению в пороховом складе.
Все его реформы в той или иной степени напоминали такую вот игру с огнем, и добро бы все они были успешны и прогрессивны — в этом случае действует правило: «Победителей не судят», — но, к сожалению, коэффициент полезного действия этих реформ был весьма и весьма низок. По крайней мере, большинства из них.
Великий историк Василий Ключевский (1841—1911 гг.), один из очень немногих ученых, которых можно назвать мыслителями, считал, что Петр вообще не собирался проводить никаких реформ, а просто хотел перенять у Запада то, что могло бы прижиться на российской почве, для чего он всегда готов был использовать свою знаменитую дубинку в качестве катализатора этого процесса.
Не обращая никакого внимания на уже существующее государственное устройство, Петр взял и разделил страну на восемь губерний, «восемь сатрапий», как выразился Ключевский, где процветало местничество, казнокрадство, деспотизм, причем в самом бесправном, азиатском его варианте. А зачем, с какой такой великой и тщательно продуманной целью? Да некогда было ему вообще что-либо продумывать…
КСТАТИ:
«Худшая посадка между двух стульев — очутиться между своими притязаниями и способностями, казаться слишком великим для малых дел и оказаться слишком малым для великих».
Василий Ключевский
Петр приложил немало усилий для организации своеобразного пародийно-шутовского ордена, названного им «Сумасброднейшим, Всешутейшим и Всепьянейшим Собором». Сочиненный им устав этого Собора однозначно и грубо пародировал церковный, что отнюдь не способствовало улучшению взаимопонимания с высшим духовенством, а царь относился к этим проблемам довольно-таки наплевательски.
Во главе «Собора» Петр поставил своего бывшего наставника Никиту Зотова, уже довольно старого и постоянно нетрезвого, присвоив ему звание «князь-папы». Вторым по значению чином был «князь-кесарь», присвоенный Федору Ромодановскому, начальнику печально известного Пыточного приказа. Далее шли «митрополиты», «протодиаконы», «диаконы» и т.д. Сам Петр был «протодиаконом Петром Михайловым», носившим кличку «Пахом Пихай». Весьма выразительная кличка, что да, то да…
Естественно, все сподвижники Петра, все «птенцы гнезда Петрова» были членами этого «Собора», сутью деятельности которого был пьяный разгул. Собрания «Собора» превращались в разнузданные оргии с участием жен всех придворных, их дочерей, дальних родственниц, просто случайных женщин, соответствовавших вкусам и запросам членов «Собора» и, конечно же, «протодиакона Петра», обладавшего почетным правом «снятия первой пробы».
Молодых и знатных девиц, успешно прошедших испытания оргиями «Собора», Петр выдавал замуж за мелкопоместных дворян, одаривая их весьма крупным приданым. Мелкопоместные, естественно, были в восторге и от приданого, и от оказанной им высокой чести. Шуба с царского плеча, жена с царского…
Сам же Петр тоже подумывал о женитьбе, хотя заточенная в монастыре Евдокия продолжала быть его законной женой. Ну и что? В том-то и прелесть «третьего Рима», что все под рукой: и митрополит, ставший патриархом, и законодательная, и исполнительная, и судебная власти, и сам закон, да и Закон Божий, если по большому счету, отредактируют именно так, как требуется… А жениться он собирался на Анне Монс, которая после скоропостижной смерти Лефорта находилась в его безраздельном (как он полагал) владении. Она, видать, обладала недюжинными сексуальными свойствами, если Петр, настолько избалованный женским вниманием, что вообще начал утрачивать вкус к гетеросексуальному сношению, испытывал стабильное влечение к ней и не был в состоянии преодолеть его, даже когда очень хотел этого.
И сделалась бы эта нимфа русской царицей, не случись войны со Швецией, которая началась 19 августа 1700 года и длилась ровно 21 год, войны вялотекущей и бездарной как с той, так и с другой стороны.
Петр отправился на театр военных действий и вскоре потерпел серьезное поражение под Нарвой, имея в своем распоряжении 35000 солдат, в то время как шведский король Карл XII (1682—1718 гг.) командовал всего восемью тысячами. Историки потом наперебой будут твердить о том, что в распоряжении Петра была какая-то необученная ватага, поэтому произошло то, что произошло, но это было далеко не так, потому что очень скоро эта «ватага» разобьет почти что наголову шведское войско. «Ватага» была хорошо обученной и оснащенной армией, а позорное поражение она потерпела лишь потому, что Петр в решающий момент сражения вдруг отлучился по каким-то более важным, видимо, делам, а оставленный им вместо себя граф де Круа вдруг принял решение сдаться неприятелю. Просто так. Сдаться и все тут…
А вскоре после нарвских событий, апрельским вечером 1703 года, Петр в обществе саксонского посланника Кенигсека обходил позиции под стенами осажденной шведской крепости Нотебург (впоследствии переименованной в Шлиссельбург), Кенигсек неожиданно поскользнулся на переброшенном через ручей бревне и упал в воду. Когда его вытащили на берег, он был мертв. В кармане у него нашли пачку писем от Анны Монс, тексты которых неопровержимо свидетельствовали о том, что посланник был весьма силен в науке любви и оставил «неизгладимое впечатление», в сравнении с которым весь ее, Анны, прошлый опыт представляется «жалкой детской возней».
Вот тогда-то Петр враз излечился от фатальной привязанности к этой неуемной исследовательнице мужских гениталий.
Какая-то властная сила тянула его к пороку, каким-то грязненьким усладам, анальному сексу с Меншиковым, и, наверное, не только с ним, к Анне Монс, которую они пользовали вдвоем с Лефортом, да и не только с ним, как оказалось, длинной череде «монашек», побывавших на заседаниях «Собора», где чего только с ними не делали все желающие…
Он не был изысканным гурманом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Второй наставник Петра, некий Артамон Матвеев, также приложил руку к формированию мировосприятия Петра, но в несколько ином ключе… Он отвел юного царя в Немецкую слободу, прибежище не только честных ремесленников, но и весьма сомнительных личностей со всей Европы. Нравы там царили «по-европейски» вольные. В действительности эта вольность нравов была не столько «европейской», сколько интернационально-трущобной, но восемнадцатилетний повелитель огромной страны не вдавался в подобные тонкости, жадно коллекционируя все новые и новые впечатления.
Его другом и гидом в этом мире утех стал иностранец Франц Лефорт, долговременный «гость Москвы», который оперативно организовал посвящение Петра в мужчины с помощью хорошенькой дочери ювелира Боттихера, а затем подложил под него весь цвет местных Дев, тем самым значительно расширив сексуальный кругозор самодержца, о котором вскоре лейб-медик скажет: «В теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия».
В завершение этого эпизода биографии Петра преданный друг Лефорт подарил ему свою любовницу, признанную королеву красоты Немецкой слободы, дочь виноторговца и ювелира (хорошее сочетание) Иоганна Монса — Анну.
Правда, «подарил» — не совсем верное определение. Гораздо более точным было бы: «передал в периодическое пользование», потому что отныне Анна Монс занималась любовью попеременно то с с царем, то с ним, Лефортом, и все трое были этим вполне довольны.
Т. Роулендсон. Под столом
При этом Петр успевал проводить учения со своими «потешными» полками, изучать основы корабельного дела и осваивать различные ремесла. В 1689 году он женился на Евдокии Лопухиной, которая родила ему сына, названного в честь деда Алексеем. Охладел к ней Петр до неприличия скоро, все свободное время проводя в обществе своих любимцев: Франца Лефорта, князя Федора Ромодановского и сына придворного конюха Алексашки Меншикова, с которым он будет дружить долгие годы, осыпет всеми возможными наградами и титулами, а также сделает его своим пассивным гомосексуальным партнером.
Разумеется, не обходил царь своим вниманием красавицу Анну Монс и других женщин, возможно, не столь красивых, но пылких и азартно-бесстыдных, что особенно привлекало столь же азартного Петра.
Он не был равнодушен к военной славе, и летом 1695 года перешел от потешных баталий к натуральным, возглавив поход на Азов, где обосновались турки. Поход закончился жестоким фиаско, но к чести Петра нужно отдать должное его целеустремленности — в течение всего одного года на верфях Воронежа был построен флот, с помощью которого летом 1696 года Азов был взят.
На берегу Азовского моря спешно началось строительство базы для флота и крепости Таганрог.
А затем в западном направлении отправилось так называемое Великое посольство, состоящее из 250 человек. Петр пребывал в составе посольства инкогнито, под именем некоего Петра Михайлова. Очень скоро его инкогнито было раскрыто дотошными иностранцами, но это мало что изменило в планах молодого царя. В Брандебурге он осваивал артиллерийское дело, в Амстердаме — корабельное, в Лондоне знакомился с финансовыми и торговыми премудростями, ну и конечно же, не пропускал мимо себя озорных служанок, чопорных пасторских жен, деловитых бюргерш и просто портовых шлюх, без которых поездка по Западной Европе была бы излишне заформализованной, а вот этого Петр терпеть не мог…
Приятную во всех, отношениях поездку омрачило сообщение о стрелецком бунте в Москве, и царь помчался туда. Когда он приехал в столицу, бунт был уже подавлен. 57 его зачинщиков были казнены, четыре тысячи участников сосланы в Сибирь. Петр счел эти меры недостаточными и начал новое следствие. Число казненных теперь уже достигло тысячи, покалеченных и сосланных — не счесть.
В казнях он принимал самое непосредственное участие.
ФАКТЫ:
«Царь, Лефорт и Меншиков взяли каждый по топору. Петр приказал раздать топоры своим министрам и генералам. Когда же все были вооружены, всякий принялся за свою работу и отрубал головы. Меншиков приступил к делу так неловко, что царь надавал ему пощечин и показал, как должно рубить головы…»
Из Отчета Саксонского Посланника Георга Гельбига
Вот так. И нечего пожимать плечами относительно того, что «время такое было». 1698 год. Сто двадцать — сто тридцать лет назад Иван Грозный отдавал жуткие приказы, кой в кого и лично вонзал то остро отточенный наконечник царского посоха, то кинжал, но чтоб вот такое…
Время тут ни при чем. Время вообще ни при чем, учитывая жестокости XX века, коим просто нет аналогов в истории человечества. Дело вовсе не во времени, а в явной психопатологии. Этот человек был серьезно болен, и только данное обстоятельство хоть в какой-то мере способно смягчить естественную реакцию на его конкретные поступки, никак не вписывающиеся в тот роскошныйимидж, которым его снабдила ультрапатриотическая пропаганда.
Во время дополнительного расследования стрелецкого бунта Петр принимал самое активное участие в допросах, пытках и казнях подозреваемых. Именно подозреваемых , потому что их вину никто не брал на себя труд доказывать.
В это же время он отправляет в монастырь свою жену, царицу Евдокию, причем не выделив ни копейки на ее содержание. И отнюдь не по причине забывчивости.
Уж что-что, а память у него была без изъяна…
Нельзя сказать, что он вернулся из Западной Европы «другим человеком», нет, потому что в его поведении не выявилось никаких принципиально иных, чем раньше, новых качеств или наклонностей, но все они как-то обострились, обрели статус черт характера, а не случайных вспышек.
Натешившись пытками, казнями, отчаянием брошенной жены и пылкими ласками Анны Монс, Петр приступил к реформации русского уклада жизни, желая подстроить его под западноевропейский. Зачастую он делал это совершенно бездумно, из слепого упрямства или капризного принципа. Заставить вполне самодостаточного человека полностью сменить стиль одежды, сбрить традиционную бороду, надеть пышный парик и принимать участие в многолюдных собраниях рука об руку со своей супругой, которая до этого не заходила за порог женской половины дома, — это вовсе не означает реформировать внутреннюю политику огромной страны, к тому же постоянно расширяющейся ради самого процесса расширения, просто так, почему бы и нет….
На Западе практика сожжения людей на кострах к концу XVII века если не исчезла вовсе, то шла на убыль, а Петр активно внедрил ее в своей реформированной державе, которую он так страстно желал избавить от «дикости».
Во Франции того времени смертная казнь предусматривалась за 115 видов преступлений. При царе Алексее Михайловиче, отце Петра, наказывали смертью за 60 видов злодеяний, а вот Петр повелел карать лишением жизни за 200 видов… даже не преступлений, а так, нарушений запретов, если угодно. Например, за изготовление седла отечественного образца. Так вот…
Бороды, по примеру Иисуса Христа и его апостолов, носили все православные мужчины, считая при этом еретиками тех, кто не носил этого волосяного покрова на лице. Истинно это или ложно, не стоит даже ставить такой вопрос, потому что он попросту глуп, но почему же он так жестко ставился Петром Первым?
Принцип ради самого принципа, не более того, а последствия были достаточно серьезными, абсолютно неадекватными породившим их причинам.
По возвращении с Запада Петр начал настойчиво насаждать в России протестантские идеи, причем никак не считаясь ни с народными традициями и верованиями, ни с менталитетом, ни с элементарными реалиями повседневного бытия.
В вопросах религии он повел себя в России как иноземец-оккупант, причем грубый, недалекий, не думающий о последствиях своего поведения даже в ближайшем будущем. Ну, как по-иному можно расценить его строгий запрет держать в комнатах изображение Святого Николая? А введение в школах лютеранской системы обучения? А его пренебрежительное отношение к мощам святых?
Исходя из этого, едва ли стоит удивляться тому, что в народе утвердилась мысль о том, что настало время Антихриста.
В этом аспекте нельзя не принять во внимание ту напряженную ситуацию в религиозной жизни страны, которая досталась Петру по наследству и которую надо было хотя бы попытаться смягчить, не усугублять, как это он делал со свойственной ему безоглядностью (если выражаться очень мягко, щадя стереотипы мышления миллионов).
А ситуация была такой. Отец Петра, царь Алексей Михайлович, будучи не таким простым, как казался на первый взгляд, рассматривал идею русского «третьего Рима» достаточно конкретно, как рассматривают вполне осуществимую рабочую гипотезу. Для успешного воплощения этой гипотезы требовалось всего лишь присоединить к Московии Украину и — в перспективе — православную Сербию. Одним из условий успешного проведения этой операции была унификация московского, украинского и греческого православия с их достаточно разной обрядностью, в особенности если учесть то, что украинская и балканская ветви тяготели к слиянию с католицизмом.
Все эти премудрости были известны высшему духовенству, но никак не среднему и низшему, а тем более широким народным массам, которые усмотрели в церковной реформе Алексея Михайловича разрушение основ истинной веры. И начался процесс, именуемый «расколом», когда приверженцы старой веры заживо сжигали себя в скитах, протестуя против «разгула Антихриста».
А тут еще история боярыни Морозовой, которая бросила вызов самому царю, отказавшись посещать богослужения по новому обряду. Алексей Михайлович очень обиделся и тут же смекнул, что Морозова — одна из самых богатых помещиц в державе, а потому все складывается очень даже удачно… Дерзкую боярыню вместе с ее сестрой сначала пытали в застенках, потом — публично, хмурым зимним днем 1673 года во дворе Земского приказа, куда сбежалось немало праздного народа. По свидетельствам хронистов, Морозову и ее сестру, с вывернутыми руками, полчаса держали подвешенными на дыбе, а затем сбросили на землю с довольно большой высоты. После этого обнаженных женщин швырнули на снег, где они пролежали несколько часов со связанными руками. Потом — тюрьма, потом — яма в земле, да еще без пищи и воды…
Ну, а огромное состояние Морозовой, естественно, стало достоянием царской казны, как и следовало ожидать. А раскол только набирал силу…
Так что у царя Петра наследственность была соответствующая, но дело сейчас не в ней, а в том, что доставшаяся ему по наследству ситуация требовала особо тонкого и мудрого подхода к религиозной стороне жизни страны. Он же, словно нарочно, словно не приходя в сознание, творил с бородами, лютеранством, со святынями такое, что можно приравнять разве что к курению в пороховом складе.
Все его реформы в той или иной степени напоминали такую вот игру с огнем, и добро бы все они были успешны и прогрессивны — в этом случае действует правило: «Победителей не судят», — но, к сожалению, коэффициент полезного действия этих реформ был весьма и весьма низок. По крайней мере, большинства из них.
Великий историк Василий Ключевский (1841—1911 гг.), один из очень немногих ученых, которых можно назвать мыслителями, считал, что Петр вообще не собирался проводить никаких реформ, а просто хотел перенять у Запада то, что могло бы прижиться на российской почве, для чего он всегда готов был использовать свою знаменитую дубинку в качестве катализатора этого процесса.
Не обращая никакого внимания на уже существующее государственное устройство, Петр взял и разделил страну на восемь губерний, «восемь сатрапий», как выразился Ключевский, где процветало местничество, казнокрадство, деспотизм, причем в самом бесправном, азиатском его варианте. А зачем, с какой такой великой и тщательно продуманной целью? Да некогда было ему вообще что-либо продумывать…
КСТАТИ:
«Худшая посадка между двух стульев — очутиться между своими притязаниями и способностями, казаться слишком великим для малых дел и оказаться слишком малым для великих».
Василий Ключевский
Петр приложил немало усилий для организации своеобразного пародийно-шутовского ордена, названного им «Сумасброднейшим, Всешутейшим и Всепьянейшим Собором». Сочиненный им устав этого Собора однозначно и грубо пародировал церковный, что отнюдь не способствовало улучшению взаимопонимания с высшим духовенством, а царь относился к этим проблемам довольно-таки наплевательски.
Во главе «Собора» Петр поставил своего бывшего наставника Никиту Зотова, уже довольно старого и постоянно нетрезвого, присвоив ему звание «князь-папы». Вторым по значению чином был «князь-кесарь», присвоенный Федору Ромодановскому, начальнику печально известного Пыточного приказа. Далее шли «митрополиты», «протодиаконы», «диаконы» и т.д. Сам Петр был «протодиаконом Петром Михайловым», носившим кличку «Пахом Пихай». Весьма выразительная кличка, что да, то да…
Естественно, все сподвижники Петра, все «птенцы гнезда Петрова» были членами этого «Собора», сутью деятельности которого был пьяный разгул. Собрания «Собора» превращались в разнузданные оргии с участием жен всех придворных, их дочерей, дальних родственниц, просто случайных женщин, соответствовавших вкусам и запросам членов «Собора» и, конечно же, «протодиакона Петра», обладавшего почетным правом «снятия первой пробы».
Молодых и знатных девиц, успешно прошедших испытания оргиями «Собора», Петр выдавал замуж за мелкопоместных дворян, одаривая их весьма крупным приданым. Мелкопоместные, естественно, были в восторге и от приданого, и от оказанной им высокой чести. Шуба с царского плеча, жена с царского…
Сам же Петр тоже подумывал о женитьбе, хотя заточенная в монастыре Евдокия продолжала быть его законной женой. Ну и что? В том-то и прелесть «третьего Рима», что все под рукой: и митрополит, ставший патриархом, и законодательная, и исполнительная, и судебная власти, и сам закон, да и Закон Божий, если по большому счету, отредактируют именно так, как требуется… А жениться он собирался на Анне Монс, которая после скоропостижной смерти Лефорта находилась в его безраздельном (как он полагал) владении. Она, видать, обладала недюжинными сексуальными свойствами, если Петр, настолько избалованный женским вниманием, что вообще начал утрачивать вкус к гетеросексуальному сношению, испытывал стабильное влечение к ней и не был в состоянии преодолеть его, даже когда очень хотел этого.
И сделалась бы эта нимфа русской царицей, не случись войны со Швецией, которая началась 19 августа 1700 года и длилась ровно 21 год, войны вялотекущей и бездарной как с той, так и с другой стороны.
Петр отправился на театр военных действий и вскоре потерпел серьезное поражение под Нарвой, имея в своем распоряжении 35000 солдат, в то время как шведский король Карл XII (1682—1718 гг.) командовал всего восемью тысячами. Историки потом наперебой будут твердить о том, что в распоряжении Петра была какая-то необученная ватага, поэтому произошло то, что произошло, но это было далеко не так, потому что очень скоро эта «ватага» разобьет почти что наголову шведское войско. «Ватага» была хорошо обученной и оснащенной армией, а позорное поражение она потерпела лишь потому, что Петр в решающий момент сражения вдруг отлучился по каким-то более важным, видимо, делам, а оставленный им вместо себя граф де Круа вдруг принял решение сдаться неприятелю. Просто так. Сдаться и все тут…
А вскоре после нарвских событий, апрельским вечером 1703 года, Петр в обществе саксонского посланника Кенигсека обходил позиции под стенами осажденной шведской крепости Нотебург (впоследствии переименованной в Шлиссельбург), Кенигсек неожиданно поскользнулся на переброшенном через ручей бревне и упал в воду. Когда его вытащили на берег, он был мертв. В кармане у него нашли пачку писем от Анны Монс, тексты которых неопровержимо свидетельствовали о том, что посланник был весьма силен в науке любви и оставил «неизгладимое впечатление», в сравнении с которым весь ее, Анны, прошлый опыт представляется «жалкой детской возней».
Вот тогда-то Петр враз излечился от фатальной привязанности к этой неуемной исследовательнице мужских гениталий.
Какая-то властная сила тянула его к пороку, каким-то грязненьким усладам, анальному сексу с Меншиковым, и, наверное, не только с ним, к Анне Монс, которую они пользовали вдвоем с Лефортом, да и не только с ним, как оказалось, длинной череде «монашек», побывавших на заседаниях «Собора», где чего только с ними не делали все желающие…
Он не был изысканным гурманом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67