Ее подзадоривала мысль, что их отношения только начались.
Их ждала встреча лицом к лицу с Филипом Синклером, который проводил Марису к ее креслу и теперь возвращался.
Филип окаменел. Кровь разом отхлынула от красивого лица. Он застыл как вкопанный. Эдме открыла было рот, чтобы непринужденно защебетать, но Филип поспешно ретировался, не проронив ни слова.
– Что это с ним? Такой учтивый молодой человек… – Эдме ощетинилась, в голове ее прозвучали сварливые нотки.
– Наверное, угрызения совести.
Она почувствовала, как напряглась рука ее кавалера, однако его тон остался невозмутимым. Она отыскала взглядом оживленное личико Марисы, обрамленное золотыми локонами, и вспомнила о долге.
Глава 14
Для Марисы это стало пиком унижения, перечеркнувшим весь вечер, который и без того был для нее нагромождением тревог. Они с Филипом договорились встретиться позже, но тут явилась тетя, приведшая за собой капитана Челленджера, и в довершение ко всему в его ненавистном присутствии шепотом сделала племяннице выговор, как безмозглой девчонке.
Мариса прикусила губу, сгорая от желания ответить на нотацию горькой правдой насчет того, что на самом деле представляет собой последний теткин возлюбленный, который стоял рядом, полный достоинства и сарказма.
Если разобраться, то во всем, что с ней произошло, следует обвинить его одного. Она уже сверкала глазами, предвкушая, к каким именно словам прибегнет. Тетка ужаснется, а у Доминика Челленджера, чего доброго, вытянется физиономия! Будет любопытно понаблюдать, как он станет изворачиваться. На его связи с тетей Эдме будет поставлена жирная точка.
Не подозревая о крамольных мыслях племянницы, Эдме закончила свою тираду требованием заявить Филипу Синклеру, если тот осмелится пригласить Марису на танец еще раз, что ему более пристало развлекать ту, с которой он сюда явился.
– Напомни ему, дорогая, что ты здесь не одна. Как он посмел повести себя так, словно за тобой некому приглядеть? А теперь я попытаюсь как-то исправить положение. Оно никуда не годится!
– Дорогая графиня, если вы не смените гнев на милость, то я сочту, что вам не нравится прием, на который я положил столько сил!
Рядом неожиданно возник принц Беневенто. Он стоял неподалеку, учтиво улыбаясь и полуприкрыв веками свои глубоко посаженные глаза.
Эдме вздрогнула от неожиданности, однако тут же опомнилась и одарила его лучезарной улыбкой. Талейран был одним из ее первых любовников, и она полагала, что они по-прежнему сохранили взаимопонимание. Вот кто поможет ей выйти сухой из воды! Как она сразу не догадалась обратиться к нему за помощью!
– За какое дело вы бы ни брались, ваше высочество, у вас все получается блестяще. Клянусь, мне никогда еще не было так весело!
Огорченная Мариса совсем стушевалась, так и не проронив ни слова в свою защиту. С ней обошлись как с ребенком… Стоило ей об этом подумать, как она услышала бархатный шепот Талейрана, убеждавшего своего друга Челленджера не заявлять права на самую обольстительную даму бала. Лично он уже давно дожидается возможности с ней побеседовать, к тому же ее ждет сам генерал, мечтающий об удовольствии пригласить ее на вальс.
– Вы обязаны позволить мне отвести вас к нему. Капитан Челленджер тем временем расскажет очаровательной сеньорите о Новой Испании и Луизиане. Ваш отец как будто владеет немалой собственностью на обеих территориях, не так ли?
Мариса не могла произнести ни слова. Эдме рассеянно дотронулась до рукава Доминика.
– Доминик, не откажите в любезности немного развлечь мою племянницу. Я знаю, вас уже не надо представлять друг другу…
Было ясно, что она не желает его отпускать, когда столь многое между ними оставалось недосказанным и незавершенным. Мариса злорадствовала, глядя на теткины метания, и не сознавала, в сколь затруднительное положение попала сама, до тех пор пока Эдме не удалилась рука об руку с Талейраном, оставив ее наедине с Домиником…
Сообразив, что произошло, Мариса попыталась встать, помышляя исключительно о бегстве. Однако он с оскорбительной небрежностью выбросил вперед руку, и она ощутила на запястье знакомую железную хватку, поймавшую ее на лету. Теперь она стояла лицом к лицу с ним.
– Прошу прощения за бестактность с моей стороны, сеньорита, – не пригласить вас на танец чуть раньше! Насколько я понимаю, вы отдаете предпочтение вальсу? – Его слова были пропитаны ненавистью, каждое обладало способностью ее уничтожить. Как он смеет!
– Пусти! – прошипела Мариса, пытаясь вырваться. Однако он, напротив, еще сильнее стиснул ей руку, принудив в конце концов вскрикнуть от боли.
– Что ты? Или не слышала о поручении развлекать тебя и отпугивать остальных волков, пока твой любовник не пришлет за тобой?
У нее на глазах выступили слезы боли и отчаяния. Не желая скандала, за который могла поплатиться только она сама, Мариса была вынуждена уступить и позволить ему отвести ее к танцующим.
Одна мускулистая рука уверенно легла ей на талию, другая твердо ухватила за руку, перечеркивая всякую надежду на отступление.
– Должен признать, ты не теряла времени даром после своего бегства. Хотя на твоем месте я бы не разменивался на других любовников, находясь под покровительством самого генерала Бонапарта. И меньше всего – на Филипа Синклера. – Последние слова он произнес хрипло и поспешно, заставив ее вздрогнуть, забыть про негодование.
Не дав Марисе вымолвить ни слова, он продолжил с прежней презрительностью:
– Не понимаю, почему ты не сказала мне, кто ты такая. Ты позволила мне пребывать в убеждении, что ты всего лишь воровка-цыганка. Проявив честность, ты избавила бы себя от многих неприятностей. Или ты как раз не хотела от них избавляться? Наверное, искала приключений и хотела набраться опыта, чтобы подготовиться к такой головокружительной карьере?
У Марисы заплетались ноги, но он держал ее на весу, не давая упасть. Окончательно выведенная из себя, она сбивчиво зашептала:
– Чего же ты ожидал после того, как изнасиловал меня? Ведь ты из тех, кто таким гнусным образом забавляется! А потом мне было стыдно. Я не хотела, чтобы ты хоть что-то обо мне узнал, я мечтала только о бегстве…
– И поэтому потащилась за мной на корабль? Нет, придется тебе выдумать более правдоподобную историю, малютка!
Он преднамеренно изводил ее, раздражая насмешками. Марисе отчаянно хотелось ответить на его язвительность полновесной пощечиной.
– Довольно! Я не обязана перед тобой отчитываться! Если я расскажу все, что о тебе знаю, как ты со мной обращался, как собрался меня продать словно… словно…
– Продать тебя? Это еще что за выдумки? Знаешь, моя дорогая, если тебе взбрело в голову меня шантажировать, то должен тебя огорчить: из этого ничего не выйдет! Вообще-то мне нет никакого дела до чужих мнений, но в твоем случае… Если бы всплыла истина, то вряд ли ты смогла бы наслаждаться жизнью так, как сейчас. Или ты даешь мне разрешение рассказать, как я забавлялся с тобой, как пользовался тобой, когда мне этого хотелось? Вряд ли ты представляла бы после этого какую-то ценность для генерала Бонапарта!
Его слова были намеренно жестокими, каждое раздавалось как пощечина. От его безжалостного натиска Мариса побелела, в золотистых глазах блеснули слезы. Она выглядела такой беззащитной, что Доминик упрекнул себя за бездушие.
Господи, да она еще совсем дитя, как ни пытается представить себя светской львицей! А он был у нее первым мужчиной… Впрочем, почему она так ничего и не сказала? Ни до того, ни после?
У нее был такой вид, словно она вот-вот хлопнется в обморок. Он выругался про себя и повел ее прочь от танцующих, чтобы не доводить дело до плачевного конца.
– Тебе лучше сесть.
Мариса с трудом расслышала его голос, доносившийся откуда-то издалека. Слова были произнесены совершенно новым для него тоном. Не мог же он за несколько мгновений проделать путь от жестокости до сострадания! Одно она знала – и это ее подбадривало: она снова сидела, а он подносил к ее губам взятый с подноса у проходившего мимо лакея бокал с шампанским.
Он действовал отстраненно, как помогал бы первой встречной. Она не сомневалась в неискренности его сострадания: он прибег к нему только для того, чтобы предотвратить скандал.
В горле у нее пересохло, и она сделала несколько глотков ледяного напитка, но тут же припомнила плачевные обстоятельства, при которых попробовала его впервые в жизни…
Странная беседа американца с очаровательной сеньоритой де Кастельянос, о которой столько всего рассказывали, не могла остаться незамеченной.
Филип Синклер, по обязанности пригласивший на танец Анабеллу Марлоу, скрежетал зубами. Черт возьми, о чем им разговаривать? Что такое он мог поведать Марисе, если она от его слов явно впала в полуобморочное состояние? Синклер почти не обращал внимания на свою партнершу, лихорадочно перебирая в голове множество вариантов… Он обязан что-то предпринять, тем более теперь, когда глаза Доминика настигли его!
Герцог Оранский, тоже не оставивший наблюдения, напротив, улыбался. Благодаря счастливой случайности ему только что раскрылись любопытнейшие обстоятельства. Теперь он мысленно взвешивал их, заполняя в головоломке пустующие места.
Итак, американский капитан-капер, чей корабль несколько недель назад вошел в Нант со сломанной мачтой, прибыл из Испании. Там он, согласно донесениям шпионов, вращался в высочайших сферах, как и сеньорита. В Париж они прибыли в одно и то же время. Совпадение?
Фуше не верил в нагромождение совпадений. Эти двое коротко знакомы – в этом он окончательно убедился, понаблюдав за ними во время танца. Более того, знакомство было настолько близким, что они не удержались даже от ссоры…
Он мысленно просеивал многочисленные донесения, в том числе доклад одного из своих агентов, приставленных к британскому посольству. Судя по всему, у Филипа Синклера имелись основания ненавидеть и опасаться Доминика Челленджера. Имя и фамилия, разумеется, вымышленные… Тот же Филип Синклер был поклонником и даже спасителем сеньориты де Кастельянос. Все это было чрезвычайно любопытно, и Фуше, обожавший интригу, едва не мурлыкал от наслаждения. Вечер только начался – его посланник, только что пустившийся в путь, успеет добраться до места назначения и вернуться назад.
Фуше, мнивший себя любителем и знатоком театра, самодовольно подумал, что даже сам великий Мольер не придумал бы такого: свести персонажей и наблюдать, как они сами разыгрывают драму, так сказать, пьесу внутри пьесы. Да он попросту непризнанный гений! Холодный созерцатель человеческих слабостей… В то же время Фуше нравилась его должность министра полиции. Он все больше убеждался, что вечер выдался весьма забавный.
Не помня ничего, кроме собственной слабости и ненависти к человеку с ледяным взором, сидевшему напротив нее, Мариса хотела одного – скорейшего завершения вечера. Он вел себя как ее тюремщик. Кажется, он уже сказал все, что мог, не поскупился на угрозы – что же удерживает его с ней рядом теперь?
Быстро выпитое шампанское подействовало на нее бодряще: она словно очнулась ото сна. Как он смеет ее судить? Как она позволила ему издеваться над ней, не дав отпора? Однако ей было мучительно стыдно и страшно затевать новую ссору. Ее удовлетворило бы, если бы он просто ушел.
– Тебе лучше?
Она молча кивнула, взяв себя в руки и воздержавшись от сердитых слов, вертевшихся на языке.
– Прекрасно. – К нему вернулся прежний самодовольный тон. – Надеюсь, теперь мы лучше понимаем друг друга. Я пойду дальше своим путем, ты – своим. Возможно, ты успокоишься, узнав, что я не намерен задерживаться в Париже.
– Уверяю тебя, это самая приятная новость, которую я слышала за долгое время! – бросила Мариса, не сдержавшись. – С еще большим удовольствием я бы узнала, что мне вообще никогда не придется с тобой встретиться.
Нисколько не уязвленный, он вытянул свои длинные ноги и лениво проговорил:
– Взаимно, нетерпеливая моя. А сейчас постарайся сменить обиженное выражение личика на радостное. Кажется, генерал соизволил простить тебе твою нескромность. – Его тон стал жестче, как тогда, когда он упомянул Филипа. – Последуй моему совету и держись от Синклера подальше. Он не может предложить тебе ничего, кроме перспективы раннего вдовства, если, конечно, ты сумеешь склонить его к браку.
Сказав это, он изящно поднялся, не дав Марисе возможноcти ему ответить, хотя его самомнение вызвало у нее гнев, граничащий с удушьем.
Наконец рядом появилась ослепительно улыбающаяся графиня де Ландри, сопровождаемая смуглолицым Люсьеном Бонапартом.
– Как любезно с вашей стороны, капитан Челленджер, что вы развлекли мою маленькую Марису! Дорогая, Люсьен умолял, чтобы ты осчастливила его одним-единственным танцем. Может быть, вы захотите выйти на террасу? Там гораздо прохладнее, а ты так бледна! Ах эта несносная духота!
Марисе неоткуда было ждать помощи. Не обращая внимания на Доминика Челленджера, с отвратительной фамильярностью обвившего рукой теткину талию, Мариса безропотно поднялась и приняла протянутую руку Люсьена. Все что угодно, лишь бы не провести лишней минуты в его обществе, подумала она. Ей было куда проще сносить двусмысленные улыбочки Люсьена и его язвительные реплики.
– Вероятно, вы недолюбливаете этого американца, кавалера вашей тетушки? Что и говорить, это грубая и неотесанная публика, не правда ли? – Через несколько минут, уже в танце, он вдруг заявил: – Общества англичан вам тоже следовало бы избегать, малышка. Ни для кого не секрет, что мир с ними не продлится долго.
– Если вы намекаете на Филипа Синклера, – холодно ответила Мариса, – то, не сомневаюсь, вам уже известно, что он всего лишь друг, оказавший мне помощь, когда я в ней нуждалась. За это он получил разрешение беспрепятственно навещать меня. Неужели я должна отказать ему от дома?
Люсьен неожиданно усмехнулся, показав ровные белые зубы.
– А я-то гадал, есть ли у вас зубки! Тем лучше. Мой брат предпочитает женщин, умеющих при случае настоять на своем.
Она задохнулась от столь неожиданной откровенности:
– Ваш брат, сударь? Если я не ошибаюсь, все ваши братья женаты. Мой характер или его отсутствие никак не должны интересовать…
Он перебил ее, сказав устало:
– Дорогая, пока что вы поражаете своим очарованием. Не портите это впечатление неуместной игрой. Мой брат, как вам прекрасно известно, питает к вам… некоторую слабость. Я – всего лишь его посланник. Поговорим начистоту: он вас жаждет. Вам свойственна этакая детская невинность – полагаю, она его и покорила. Кажется, вы, как и моя дражайшая невестка, креолка? Одним словом, он поручил мне с вами договориться. Надеюсь, вы понимаете, что он вынужден соблюдать осторожность. С этой минуты вы должны быть озабочены тем же. Лучше всего было бы, наверное, подыскать вам покладистого мужа, прекрасно осведомленного о происходящем, или любовника, имеющего положение в свете. Так было бы куда проще – надеюсь, вы меня понимаете. Он горит нетерпением. Это должно вам льстить, сеньорита. Мой брат не часто забывается до такой степени, чтобы прилюдно выказывать свои чувства…
Марису постепенно охватывал леденящий холод от этих слов. Ей трудно было найти ответ, чтобы достойно парировать такую неслыханную наглость. Ее недвусмысленно склоняли к греху, нисколько не сомневаясь, что она согласится, более того, будет польщена ролью любовницы первого консула! Доминик Челленджер обошелся с ней как с портовой шлюхой, но у него по крайней мере имелись основания для такого обращения – теперь она была готова это признать. Сейчас же происходило нечто совершенно иное. Условия ставились с полнейшим хладнокровием, в ожидании, что ей и в голову не придет отказаться; более того, родная тетка подбивала ее на то же самое, нимало не заботясь о ее чувствах…
Мариса с облегчением поняла, что Люсьен не ждет от нее ответа. Он считал ее согласие само собой разумеющимся; более того, по его мнению, она была так переполнена признательностью, что не могла найти слов благодарности.
Он смотрел на нее со снисходительной улыбкой.
– Вам очень повезло, надеюсь, вы сами это понимаете. Идемте обратно, здесь становится нестерпимо холодно.
– Я не…
Он нетерпеливо передернул плечами:
– Уверен, у вас нет слов, дитя мое. Ничего, позже тетушка поможет вам подобрать правильные слова. Остальное образуется само собой, не так ли?
Мариса окаменела и в таком виде была доставлена Люсьеном обратно к золоченому креслу. Рядышком сидела Гортензия, обмахивавшаяся веером; бедняжка изображала веселость, но в действительности страдала от своей злосчастной мигрени. Графини де Ландри не было видно, а ведь Марисе хотелось поговорить именно с ней, и незамедлительно!
Она больше не могла этого выносить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Их ждала встреча лицом к лицу с Филипом Синклером, который проводил Марису к ее креслу и теперь возвращался.
Филип окаменел. Кровь разом отхлынула от красивого лица. Он застыл как вкопанный. Эдме открыла было рот, чтобы непринужденно защебетать, но Филип поспешно ретировался, не проронив ни слова.
– Что это с ним? Такой учтивый молодой человек… – Эдме ощетинилась, в голове ее прозвучали сварливые нотки.
– Наверное, угрызения совести.
Она почувствовала, как напряглась рука ее кавалера, однако его тон остался невозмутимым. Она отыскала взглядом оживленное личико Марисы, обрамленное золотыми локонами, и вспомнила о долге.
Глава 14
Для Марисы это стало пиком унижения, перечеркнувшим весь вечер, который и без того был для нее нагромождением тревог. Они с Филипом договорились встретиться позже, но тут явилась тетя, приведшая за собой капитана Челленджера, и в довершение ко всему в его ненавистном присутствии шепотом сделала племяннице выговор, как безмозглой девчонке.
Мариса прикусила губу, сгорая от желания ответить на нотацию горькой правдой насчет того, что на самом деле представляет собой последний теткин возлюбленный, который стоял рядом, полный достоинства и сарказма.
Если разобраться, то во всем, что с ней произошло, следует обвинить его одного. Она уже сверкала глазами, предвкушая, к каким именно словам прибегнет. Тетка ужаснется, а у Доминика Челленджера, чего доброго, вытянется физиономия! Будет любопытно понаблюдать, как он станет изворачиваться. На его связи с тетей Эдме будет поставлена жирная точка.
Не подозревая о крамольных мыслях племянницы, Эдме закончила свою тираду требованием заявить Филипу Синклеру, если тот осмелится пригласить Марису на танец еще раз, что ему более пристало развлекать ту, с которой он сюда явился.
– Напомни ему, дорогая, что ты здесь не одна. Как он посмел повести себя так, словно за тобой некому приглядеть? А теперь я попытаюсь как-то исправить положение. Оно никуда не годится!
– Дорогая графиня, если вы не смените гнев на милость, то я сочту, что вам не нравится прием, на который я положил столько сил!
Рядом неожиданно возник принц Беневенто. Он стоял неподалеку, учтиво улыбаясь и полуприкрыв веками свои глубоко посаженные глаза.
Эдме вздрогнула от неожиданности, однако тут же опомнилась и одарила его лучезарной улыбкой. Талейран был одним из ее первых любовников, и она полагала, что они по-прежнему сохранили взаимопонимание. Вот кто поможет ей выйти сухой из воды! Как она сразу не догадалась обратиться к нему за помощью!
– За какое дело вы бы ни брались, ваше высочество, у вас все получается блестяще. Клянусь, мне никогда еще не было так весело!
Огорченная Мариса совсем стушевалась, так и не проронив ни слова в свою защиту. С ней обошлись как с ребенком… Стоило ей об этом подумать, как она услышала бархатный шепот Талейрана, убеждавшего своего друга Челленджера не заявлять права на самую обольстительную даму бала. Лично он уже давно дожидается возможности с ней побеседовать, к тому же ее ждет сам генерал, мечтающий об удовольствии пригласить ее на вальс.
– Вы обязаны позволить мне отвести вас к нему. Капитан Челленджер тем временем расскажет очаровательной сеньорите о Новой Испании и Луизиане. Ваш отец как будто владеет немалой собственностью на обеих территориях, не так ли?
Мариса не могла произнести ни слова. Эдме рассеянно дотронулась до рукава Доминика.
– Доминик, не откажите в любезности немного развлечь мою племянницу. Я знаю, вас уже не надо представлять друг другу…
Было ясно, что она не желает его отпускать, когда столь многое между ними оставалось недосказанным и незавершенным. Мариса злорадствовала, глядя на теткины метания, и не сознавала, в сколь затруднительное положение попала сама, до тех пор пока Эдме не удалилась рука об руку с Талейраном, оставив ее наедине с Домиником…
Сообразив, что произошло, Мариса попыталась встать, помышляя исключительно о бегстве. Однако он с оскорбительной небрежностью выбросил вперед руку, и она ощутила на запястье знакомую железную хватку, поймавшую ее на лету. Теперь она стояла лицом к лицу с ним.
– Прошу прощения за бестактность с моей стороны, сеньорита, – не пригласить вас на танец чуть раньше! Насколько я понимаю, вы отдаете предпочтение вальсу? – Его слова были пропитаны ненавистью, каждое обладало способностью ее уничтожить. Как он смеет!
– Пусти! – прошипела Мариса, пытаясь вырваться. Однако он, напротив, еще сильнее стиснул ей руку, принудив в конце концов вскрикнуть от боли.
– Что ты? Или не слышала о поручении развлекать тебя и отпугивать остальных волков, пока твой любовник не пришлет за тобой?
У нее на глазах выступили слезы боли и отчаяния. Не желая скандала, за который могла поплатиться только она сама, Мариса была вынуждена уступить и позволить ему отвести ее к танцующим.
Одна мускулистая рука уверенно легла ей на талию, другая твердо ухватила за руку, перечеркивая всякую надежду на отступление.
– Должен признать, ты не теряла времени даром после своего бегства. Хотя на твоем месте я бы не разменивался на других любовников, находясь под покровительством самого генерала Бонапарта. И меньше всего – на Филипа Синклера. – Последние слова он произнес хрипло и поспешно, заставив ее вздрогнуть, забыть про негодование.
Не дав Марисе вымолвить ни слова, он продолжил с прежней презрительностью:
– Не понимаю, почему ты не сказала мне, кто ты такая. Ты позволила мне пребывать в убеждении, что ты всего лишь воровка-цыганка. Проявив честность, ты избавила бы себя от многих неприятностей. Или ты как раз не хотела от них избавляться? Наверное, искала приключений и хотела набраться опыта, чтобы подготовиться к такой головокружительной карьере?
У Марисы заплетались ноги, но он держал ее на весу, не давая упасть. Окончательно выведенная из себя, она сбивчиво зашептала:
– Чего же ты ожидал после того, как изнасиловал меня? Ведь ты из тех, кто таким гнусным образом забавляется! А потом мне было стыдно. Я не хотела, чтобы ты хоть что-то обо мне узнал, я мечтала только о бегстве…
– И поэтому потащилась за мной на корабль? Нет, придется тебе выдумать более правдоподобную историю, малютка!
Он преднамеренно изводил ее, раздражая насмешками. Марисе отчаянно хотелось ответить на его язвительность полновесной пощечиной.
– Довольно! Я не обязана перед тобой отчитываться! Если я расскажу все, что о тебе знаю, как ты со мной обращался, как собрался меня продать словно… словно…
– Продать тебя? Это еще что за выдумки? Знаешь, моя дорогая, если тебе взбрело в голову меня шантажировать, то должен тебя огорчить: из этого ничего не выйдет! Вообще-то мне нет никакого дела до чужих мнений, но в твоем случае… Если бы всплыла истина, то вряд ли ты смогла бы наслаждаться жизнью так, как сейчас. Или ты даешь мне разрешение рассказать, как я забавлялся с тобой, как пользовался тобой, когда мне этого хотелось? Вряд ли ты представляла бы после этого какую-то ценность для генерала Бонапарта!
Его слова были намеренно жестокими, каждое раздавалось как пощечина. От его безжалостного натиска Мариса побелела, в золотистых глазах блеснули слезы. Она выглядела такой беззащитной, что Доминик упрекнул себя за бездушие.
Господи, да она еще совсем дитя, как ни пытается представить себя светской львицей! А он был у нее первым мужчиной… Впрочем, почему она так ничего и не сказала? Ни до того, ни после?
У нее был такой вид, словно она вот-вот хлопнется в обморок. Он выругался про себя и повел ее прочь от танцующих, чтобы не доводить дело до плачевного конца.
– Тебе лучше сесть.
Мариса с трудом расслышала его голос, доносившийся откуда-то издалека. Слова были произнесены совершенно новым для него тоном. Не мог же он за несколько мгновений проделать путь от жестокости до сострадания! Одно она знала – и это ее подбадривало: она снова сидела, а он подносил к ее губам взятый с подноса у проходившего мимо лакея бокал с шампанским.
Он действовал отстраненно, как помогал бы первой встречной. Она не сомневалась в неискренности его сострадания: он прибег к нему только для того, чтобы предотвратить скандал.
В горле у нее пересохло, и она сделала несколько глотков ледяного напитка, но тут же припомнила плачевные обстоятельства, при которых попробовала его впервые в жизни…
Странная беседа американца с очаровательной сеньоритой де Кастельянос, о которой столько всего рассказывали, не могла остаться незамеченной.
Филип Синклер, по обязанности пригласивший на танец Анабеллу Марлоу, скрежетал зубами. Черт возьми, о чем им разговаривать? Что такое он мог поведать Марисе, если она от его слов явно впала в полуобморочное состояние? Синклер почти не обращал внимания на свою партнершу, лихорадочно перебирая в голове множество вариантов… Он обязан что-то предпринять, тем более теперь, когда глаза Доминика настигли его!
Герцог Оранский, тоже не оставивший наблюдения, напротив, улыбался. Благодаря счастливой случайности ему только что раскрылись любопытнейшие обстоятельства. Теперь он мысленно взвешивал их, заполняя в головоломке пустующие места.
Итак, американский капитан-капер, чей корабль несколько недель назад вошел в Нант со сломанной мачтой, прибыл из Испании. Там он, согласно донесениям шпионов, вращался в высочайших сферах, как и сеньорита. В Париж они прибыли в одно и то же время. Совпадение?
Фуше не верил в нагромождение совпадений. Эти двое коротко знакомы – в этом он окончательно убедился, понаблюдав за ними во время танца. Более того, знакомство было настолько близким, что они не удержались даже от ссоры…
Он мысленно просеивал многочисленные донесения, в том числе доклад одного из своих агентов, приставленных к британскому посольству. Судя по всему, у Филипа Синклера имелись основания ненавидеть и опасаться Доминика Челленджера. Имя и фамилия, разумеется, вымышленные… Тот же Филип Синклер был поклонником и даже спасителем сеньориты де Кастельянос. Все это было чрезвычайно любопытно, и Фуше, обожавший интригу, едва не мурлыкал от наслаждения. Вечер только начался – его посланник, только что пустившийся в путь, успеет добраться до места назначения и вернуться назад.
Фуше, мнивший себя любителем и знатоком театра, самодовольно подумал, что даже сам великий Мольер не придумал бы такого: свести персонажей и наблюдать, как они сами разыгрывают драму, так сказать, пьесу внутри пьесы. Да он попросту непризнанный гений! Холодный созерцатель человеческих слабостей… В то же время Фуше нравилась его должность министра полиции. Он все больше убеждался, что вечер выдался весьма забавный.
Не помня ничего, кроме собственной слабости и ненависти к человеку с ледяным взором, сидевшему напротив нее, Мариса хотела одного – скорейшего завершения вечера. Он вел себя как ее тюремщик. Кажется, он уже сказал все, что мог, не поскупился на угрозы – что же удерживает его с ней рядом теперь?
Быстро выпитое шампанское подействовало на нее бодряще: она словно очнулась ото сна. Как он смеет ее судить? Как она позволила ему издеваться над ней, не дав отпора? Однако ей было мучительно стыдно и страшно затевать новую ссору. Ее удовлетворило бы, если бы он просто ушел.
– Тебе лучше?
Она молча кивнула, взяв себя в руки и воздержавшись от сердитых слов, вертевшихся на языке.
– Прекрасно. – К нему вернулся прежний самодовольный тон. – Надеюсь, теперь мы лучше понимаем друг друга. Я пойду дальше своим путем, ты – своим. Возможно, ты успокоишься, узнав, что я не намерен задерживаться в Париже.
– Уверяю тебя, это самая приятная новость, которую я слышала за долгое время! – бросила Мариса, не сдержавшись. – С еще большим удовольствием я бы узнала, что мне вообще никогда не придется с тобой встретиться.
Нисколько не уязвленный, он вытянул свои длинные ноги и лениво проговорил:
– Взаимно, нетерпеливая моя. А сейчас постарайся сменить обиженное выражение личика на радостное. Кажется, генерал соизволил простить тебе твою нескромность. – Его тон стал жестче, как тогда, когда он упомянул Филипа. – Последуй моему совету и держись от Синклера подальше. Он не может предложить тебе ничего, кроме перспективы раннего вдовства, если, конечно, ты сумеешь склонить его к браку.
Сказав это, он изящно поднялся, не дав Марисе возможноcти ему ответить, хотя его самомнение вызвало у нее гнев, граничащий с удушьем.
Наконец рядом появилась ослепительно улыбающаяся графиня де Ландри, сопровождаемая смуглолицым Люсьеном Бонапартом.
– Как любезно с вашей стороны, капитан Челленджер, что вы развлекли мою маленькую Марису! Дорогая, Люсьен умолял, чтобы ты осчастливила его одним-единственным танцем. Может быть, вы захотите выйти на террасу? Там гораздо прохладнее, а ты так бледна! Ах эта несносная духота!
Марисе неоткуда было ждать помощи. Не обращая внимания на Доминика Челленджера, с отвратительной фамильярностью обвившего рукой теткину талию, Мариса безропотно поднялась и приняла протянутую руку Люсьена. Все что угодно, лишь бы не провести лишней минуты в его обществе, подумала она. Ей было куда проще сносить двусмысленные улыбочки Люсьена и его язвительные реплики.
– Вероятно, вы недолюбливаете этого американца, кавалера вашей тетушки? Что и говорить, это грубая и неотесанная публика, не правда ли? – Через несколько минут, уже в танце, он вдруг заявил: – Общества англичан вам тоже следовало бы избегать, малышка. Ни для кого не секрет, что мир с ними не продлится долго.
– Если вы намекаете на Филипа Синклера, – холодно ответила Мариса, – то, не сомневаюсь, вам уже известно, что он всего лишь друг, оказавший мне помощь, когда я в ней нуждалась. За это он получил разрешение беспрепятственно навещать меня. Неужели я должна отказать ему от дома?
Люсьен неожиданно усмехнулся, показав ровные белые зубы.
– А я-то гадал, есть ли у вас зубки! Тем лучше. Мой брат предпочитает женщин, умеющих при случае настоять на своем.
Она задохнулась от столь неожиданной откровенности:
– Ваш брат, сударь? Если я не ошибаюсь, все ваши братья женаты. Мой характер или его отсутствие никак не должны интересовать…
Он перебил ее, сказав устало:
– Дорогая, пока что вы поражаете своим очарованием. Не портите это впечатление неуместной игрой. Мой брат, как вам прекрасно известно, питает к вам… некоторую слабость. Я – всего лишь его посланник. Поговорим начистоту: он вас жаждет. Вам свойственна этакая детская невинность – полагаю, она его и покорила. Кажется, вы, как и моя дражайшая невестка, креолка? Одним словом, он поручил мне с вами договориться. Надеюсь, вы понимаете, что он вынужден соблюдать осторожность. С этой минуты вы должны быть озабочены тем же. Лучше всего было бы, наверное, подыскать вам покладистого мужа, прекрасно осведомленного о происходящем, или любовника, имеющего положение в свете. Так было бы куда проще – надеюсь, вы меня понимаете. Он горит нетерпением. Это должно вам льстить, сеньорита. Мой брат не часто забывается до такой степени, чтобы прилюдно выказывать свои чувства…
Марису постепенно охватывал леденящий холод от этих слов. Ей трудно было найти ответ, чтобы достойно парировать такую неслыханную наглость. Ее недвусмысленно склоняли к греху, нисколько не сомневаясь, что она согласится, более того, будет польщена ролью любовницы первого консула! Доминик Челленджер обошелся с ней как с портовой шлюхой, но у него по крайней мере имелись основания для такого обращения – теперь она была готова это признать. Сейчас же происходило нечто совершенно иное. Условия ставились с полнейшим хладнокровием, в ожидании, что ей и в голову не придет отказаться; более того, родная тетка подбивала ее на то же самое, нимало не заботясь о ее чувствах…
Мариса с облегчением поняла, что Люсьен не ждет от нее ответа. Он считал ее согласие само собой разумеющимся; более того, по его мнению, она была так переполнена признательностью, что не могла найти слов благодарности.
Он смотрел на нее со снисходительной улыбкой.
– Вам очень повезло, надеюсь, вы сами это понимаете. Идемте обратно, здесь становится нестерпимо холодно.
– Я не…
Он нетерпеливо передернул плечами:
– Уверен, у вас нет слов, дитя мое. Ничего, позже тетушка поможет вам подобрать правильные слова. Остальное образуется само собой, не так ли?
Мариса окаменела и в таком виде была доставлена Люсьеном обратно к золоченому креслу. Рядышком сидела Гортензия, обмахивавшаяся веером; бедняжка изображала веселость, но в действительности страдала от своей злосчастной мигрени. Графини де Ландри не было видно, а ведь Марисе хотелось поговорить именно с ней, и незамедлительно!
Она больше не могла этого выносить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66