Ее бег перешел в шаг, а затем она совсем остановилась на травянистом пригорке, обхватив себя руками, содрогаясь от холода надвигающейся ночи, в ожидании, когда ее брат подъедет ближе. Они не обменялись ни единым словом, но в его глазах она прочла такое же разочарование и безнадежность, какое испытывала и она. Они отдалились друг от друга: она – из-за того, что должна была скрывать свою любовь к Алексу, а он, стыдясь того, чем его заставили заниматься.
Она пошла рядом с его лошадью, слишком опустошенная и разочарованная, чтобы спрашивать, почему он приехал один, или чтобы заметить его руки, сжимающие повод, дрожа от усталости.
Они вошли во двор, где старый Джонни уже засеменил навстречу, чтобы отвести лошадь молодого хозяина в стойло, и с улыбкой приветствовал его, говоря, что рад его возвращению в родное гнездо.
Франц молча положил руку на плечо чернокожего слуги и направился в кухню, где положил свое ружье на стол. Хетти последовала за ним, машинально направившись к очагу, чтобы разжечь огонь. Обернувшись, она увидела, что он растянулся в кресле, глядя на нее воспаленными глазами.
– Все кончено, сестра. Мы потеряли его. Она силилась понять, о чем он говорит.
– Что мы потеряли? – переспросила она.
– Ледисмит, – объяснил он устало. – Ледисмит освобожден, – продолжал он. – Они прорвались и идут на Трансвааль. Это конец. Эта война проиграна нами.
– Они заберут нашу ферму? – спросила она со страхом.
Он взглянул на нее, нахмурясь, пытаясь понять, что она имеет в виду:
– Нашу ферму?
– Отнимут они… англичане… у нас нашу ферму теперь?
– С чего это ты взяла? – удивился ее брат. – Да нет конечно. Мы все вернемся к своей работе, все будет по-старому. Земля и так пострадала достаточно от этой войны, теперь надо заняться делом. Вся эта война была безумной затеей таких людей, как Пит.
– А где Пит? – спросила Хетта.
– А кто его знает? – отозвался Франц, – он совершенно обезумел. Мне кажется, это уже не исправишь. Мы все вернулись на наши фермы, к нашим семьям. Но среди нас еще остались люди, которые не могут теперь жить без войны. Они твердят о Давиде и Голиафе, но на самом деле существует только одно чудовище, которое невозможно победить. А они не хотят понять этого.
Она смотрела на брата и понимала, что он видел такие вещи, стал участником таких событий, совершал такие поступки, которые она не сможет понять. Он говорил о чудовищах и безумии, он говорил о том, что им не грозит потеря фермы… Упа был на охоте. И сейчас наступил именно такой момент, когда она могла задать те вопросы, которые потом никогда не сможет задать. Если ей суждено повзрослеть, если ей суждено жить и в будущем, она должна узнать то, что узнал Франц… то, что знал и Алекс.
– Разве мы больше не будем свободны? – спросила она.
И когда брат удивленно взглянул на нее, она продолжила:
– Почему ты поднял оружие на белых людей? Ведь у тебя, как и у меня, были друзья в Ледисмите?
Он выглядел усталым и подавленным.
– Я не хотел воевать, ты же знаешь. Я фермер, и привык стрелять только в животных ради пропитания или для защиты своей жизни – вот и все, – ответил он с тяжелым вздохом. – Упа старик. Я обязан ему всем на свете. Его гордость была бы задета, если бы я отказался идти на эту войну. Для него это был бы конец. И это был мой долг – отомстить за смерть нашего отца. – Он опустил голову на руки, и добавил – Ну а теперь в Англии появятся сыновья, которые должны будут мстить за своих отцов. И этому не будет конца, скажу я тебе.
На какое-то мгновение вспыхнули забытые чувства. Наедине друг с другом в этой кухне брат и сестра ощутили прежнюю близость, как будто старые узы, связывающие их с детства, напомнили им о себе.
Хетта подошла и, опустившись возле него на колени, нежно накрыла его руку своей ладонью.
– Скажи, ты убивал англичан? – тихо спросила она.
Когда он поднял голову, она увидела перед собой не лицо, а мертвенную маску, которая потрясла и испугала ее. Но ее вопрос вызвал у него желание облегчить свою совесть. Он заговорил так, как будто был на исповеди, как будто его отделяла от нее занавеска, как в исповедальне в церкви:
– Взошло солнце, и мы увидали их внизу, под нами, на плато. Не знаю, сколько их там было, но было их очень много. Они не знали, что мы на горах над ними. Один за другим они падали на землю, но на их место вставали другие, и они падали вслед за теми, пока на земле не остались лежать штабеля тел, одетых в хаки. У них не было тени, чтобы укрыться от солнца, не было никакого прикрытия, не было больших орудий. Они попались в ловушку, как леопард попадает в вырытую охотником яму, в то время как охотник стреляет в него с утеса. Солнце жгло их, когда они лежали на голых скалах; они сходили с ума от жажды. Врачи не могли добраться до раненых, у водоносов опустели фляжки. Они кричали от боли, молили о капле воды, корчась под беспощадным солнцем… но они не уходили.
В глазах Франца появилось выражение ужаса, руки дрожали.
– Трупы громоздились один на другом, и раненые были погребены под мертвыми телами. Но они не уходили! Они терпели эти муки час за часом, и все новые приходили им на смену, чтобы погибнуть так же, как их товарищи. Это было безумие! Это было бесчеловечно!
Он смотрел на нее невидящим взглядом, голос его звучал все громче и громче:
– Это было все равно, что расстреливать из сотни ружей одну антилопу. Они падали один за другим, корчась в предсмертных муках. Но это были не антилопы, а люди. Я пытался остановить эту бойню, заставить их отступить. Если бы они отступили, мне бы не пришлось заниматься этим. Мне казалось, что они должны были понять, как все безнадежно. – Его рука медленно поднялась, как будто он держал в ней ружье. – Я выбираю цель, нажимаю на спусковой крючок, и человек мертв. Я думал, они обратятся в бегство, но, казалось, они сами ищут своей смерти. Это разозлило меня. Они ведь знали, что я должен нажимать на спусковой крючок. Да, они знали, что я вынужден был делать это, – с горячностью повторил он.
Хетта застыла рядом с братом. Его слова открыли перед ней бездну невероятной глубины. Ей было страшно заглянуть в нее.
Франц сжал ее запястье с необыкновенной силой и встряхнул ее руку.
– Что заставляет человека с такой легкостью отдавать свою жизнь, а? – сказал он, продолжая одной рукой сжимать ее запястье. Он поднял другую руку, указывая на Хетту дрожащим пальцем: – Ты ведь не знаешь ответа, да? Может быть, ты скажешь, что это глупо. Ты, может быть, скажешь, что они не знали, что делают. Ну да, и я говорил то же самое, я думал так же… они все говорили то же самое. – Он покачал головой.
– Мы все не правы. Для того чтобы человек делал то, что делали они, нужно, чтобы у него в душе было что-то такое, чего мы не можем понять. Те, кто слеп, видят в них только глупцов. Я не могу пока понять этого, но мне кажется, что это что-то такое огромное, что, может быть, станет доступно нашему пониманию только по прошествии времени.
Хетта не могла ничем помочь ему. Она только сжимала его руки в своих и слушала, надеясь найти что-то светлое в его рассказе, а он продолжал вспоминать:
– Весь день они стояли на том проклятом плато, что бы мы с ними ни делали. И наконец мы поняли, что ничего не можем с ними поделать. С наступлением темноты мы сошли с горы и отошли в долину, оставив тот холм противнику. – Он нахмурился и провел рукой по глазам, как бы отгоняя видение, все еще стоявшее перед его мысленным взором. – Некоторые из нас на рассвете вышли с белым флагом, чтобы подобрать наших раненых. Там… там не было никого. – Только мертвые и умирающие…
Хетте было страшно слушать дальше, но ему нужно было высказать все, что таилось в самой глубине его души, что рвалось наружу.
– Наверное, Бог Всемогущий плакал в тот день, как и многие из нас. Англичане пришли с белым флагом почти сразу же вслед за нами. И тут мы узнали правду. Оказалось, что пока мы отступали по одному склону горы, они отступали по другому склону. В тот момент, когда гора досталась им, они ушли, не зная, что одержали победу.
И все эти люди, которые полегли там, погибли ни за что, страдали целый день понапрасну. Их армия отступала через реку, оставив только санитарную команду, чтобы она подобрала оставшихся в живых там, наверху.
Он сжал ее пальцы.
– Итак, – продолжил он, – мы стали хоронить своих погибших, а англичане–своих. Они просто засыпали землей свои окопы. А потом они ушли за Тугелу, оставив Спайонкоп в наших руках. Этот день, всего один день кровавой бойни и всеобщего безумия останется со мной на всю жизнь. Отныне я никогда не смогу забыть, к чему может привести мщение. – Как бы очнувшись от глубокой задумчивости, он потерянно взглянул на нее: – Вернул ли этот день нам отца, которого мы никогда не знали? Добавил ли этот день чести Упе? Стал ли я более мужественным, чем был до него? Скажу тебе, что я гораздо более горд, более мужествен и гораздо ближе к Богу, когда я жну урожай, взращенный вот этими руками. Пусть Господь поразит меня, если я еще когда-нибудь подниму оружие против себе подобного. Я и так накликал на свою голову месть слишком многих чужих сыновей.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Урожай был собран. Народились три бычка. Жизнь на ферме вошла в привычное русло. Семья воссоединилась, и хотя у каждого из ее членов осталось на душе что-то невысказанное, это только сближало их в поисках утешения. Франц работал без устали, и его худое лицо светилось вновь обретенным чувством удовлетворения, но иногда он не решался взять в руки ружье, а временами застывал за работой, в задумчивости отстранившись от окружающего мира.
Упа все так же бранил своего внука, разыгрывая роль патриарха, но уже не так сердито – скорее устало. Не раз Хетта и Франц ловили на себе его взгляд. Каждый вечер старик мучил их чтением отрывков из Библии. Он часто говорил о знамениях свыше и видел Божью волю даже в мелких событиях повседневной жизни. И ни разу не вспоминал об англичанах.
Вся семья Хетты снова собралась вместе. Теперь, с возвращением Франца, ей стало легче справляться с работой. На смену осени идет зима, и Хетта станет на год старше. В двадцать лет нужно серьезно готовиться к замужеству. В один прекрасный день приедет Пит и объявит Упе, что хочет жениться на ней. Ему наверняка не терпится это сделать, а родные Хетты выполнят его требования. При одной мысли об этом она приходила в смятение. Как часто смотрела она на дорогу, идущую из Ледисмита!
Франц сказал, что война закончилась. Англичане обосновались в Ледисмите, а буры разъехались по домам. Если Алекс жив, он приедет за ней. Если же никто не придет по этой дороге, она поймет, что он пропал. Но сколько придется ей ждать, прежде чем исчезнет последняя надежда?
Дни складывались в недели, и она все сильнее тосковала по нему и говорила себе, что только воинский долг мог помешать ему сделать то, чего он хотел больше всего. Все что угодно могло задержать его, все что угодно, только не самое страшное – ей даже думать об этом не хотелось. Франц говорил, что в этих людях есть что-то, чего он и сам не понимает. Было ли это в Алексе? Она не могла забыть тот полдень на кукурузном поле: с того дня ее тело наполнилось особым знанием. Он придет… и потребует то, что принадлежит ему.
Каждая частица ее маленького мирка была ей бесконечно знакома. Ей нравилось проводить ласковой рукой по атласной поверхности полированного дерева, нравилось прижиматься щекой к теплым бокам коров во время дойки. Повязывая фартук, она старалась потуже затянуть тесемки. Чувственное восприятие материального мира приносило ей облегчение.
По ночам тоска по Алексу становилась просто нестерпимой. Когда она распускала волосы, то делала это для него. Она представляла, как его руки блуждают среди темных прядей. Расстегнув платье и уронив на пол нижние юбки, она переступала через них навстречу призрачным объятиям. Потом ложилась в постель, молча говоря ему, что будет ждать его, будет ждать. А тело ее тем временем томилось в плену.
Когда же на южной дороге и в самом деле появился всадник, то это оказался не Алекс, а Пит Стеенкамп. Хетта заметила его из коровника и спряталась там, в то время как он спешился и направился к кузнице, где Упа подковывал лошадь. Было самое начало мая, и зимняя прохлада уже давала о себе знать по ночам и по утрам, но, несмотря на это, Хетте вдруг показалось, что в коровнике очень душно.
Что ей делать? У Упы с Питом был уговор: как только ферма будет достроена, Хетта станет женой Пита. Они надеялись, что и Франц к этому времени женится на хорошей женщине, но умному и тонкому Францу трудно было найти себе подходящую пару. Пит не станет ждать, она знала это по своему горькому опыту, и он с полным правом мог повести ее к алтарю.
Упа дал свое согласие еще два года назад, и она тогда не возражала. Стеенкампы были хорошими фермерами, у них было больше земли, чем у Майбургов, а Пит слыл сильным и решительным молодым человеком. Он стал еще более решительным, ей казалось, что даже чересчур, так что было боязно даже взглянуть на него. А потом она встретила Алекса. Но она не могла этим объяснить им свой отказ… Да они и не будут слушать никаких возражений от женщины, уже обещанной дедом кому-то в жены. Она долго стояла, прислонясь к перегородке, зная, что должна пойти и приготовить мужчинам поесть, но была не в силах двинуться с места.
Они вошли в дом в тот момент, когда она доставала из печи хлеб. И тут же стало совершенно ясно, что Пит приехал совсем по другому поводу, а не ради того, что так ее страшило. Он бросил на нее быстрый взгляд и коротко поздоровался. Все трое мужчин были чем-то взволнованы, особенно Франц, который, судя по всему, только что вернулся. Он ездил проверить скот.
– Я очень занят, – только и сказал он, входя следом за двумя другими. – Нам нужно наверстывать упущенное. Хозяйствам многих ферм нанесен урон. До зимы предстоит сделать очень многое. Да, я видел, как ты подъехал. Если у тебя ко мне действительно важное дело, так и нашел бы меня сам. – Он протянул Хетте ногу, чтобы она сняла сапог. – В такое время года нечего ждать, что мужчина оставит работу до заката.
– Ты бросил свою настоящую работу два месяца назад, – резко сказал Пит. Франц повернулся, держа вторую ногу на весу, а Пит продолжал: – Ты не единственный такой. Одно небольшое поражение – и вы все разбежались, словно газели при виде льва.
Хетта с такой силой стянула с брата второй сапог, что Франц чуть не упал.
– А не вы ли это были впереди, когда мы бежали? – Иногда бывает необходимо и отступить, но мудрый человек всегда знает, когда нужно остановиться. – Пит обошел вокруг стола и встал перед Францем. – Ты дезертировал из отряда.
– От отряда ничего не осталось. Все кончено, Пит. Мы вернулись туда, где больше всего нужны.
Кулак Пита обрушился на стол.
– Ты как никогда нужен отряду.
– Все кончено.
Франц выглядел измученным и несчастным.
– Еще ничего не кончено. Громче всего лев рычит, когда он ранен. Сам посуди: они удерживают Ледисмит, но сколько для этого нужно людей? Тысяча на каждую сотню наших. Они хоронят своих десятками. Их госпитали переполнены. А в Претории полным-полно их пленных.
Упа тяжело опустился на стул и, хмурясь, переводил взгляд с одного молодого человека на другого.
– Это так, Франц? Брат Хетты повернулся:
– Так было… но из Англии, из Индии, со всей империи прибывают все новые тысячи. И что значит одна тысяча, когда их пятьдесят… сто тысяч? – Он в отчаянии запустил руку в волосы: – Все кончено. Они накатились на нас как огромная волна. Она дошла сейчас до Претории, и их пленные освобождены. – Он взглянул на Пита. – Вчера я повстречал в Ландердорпе Коби Принслу. Даже он согласился, что теперь мы уже не можем остановить их. Для раненого льва они двигаются очень неплохо, не так ли?
– Красные мундиры в Претории? – переспросил Упа, будто не веря.
Франц пододвинул к себе стул и почти упал на него.
– Они больше не носят красные мундиры, – еще раз объяснил он, раздражаясь на старика, живущего в прошлом, – но сейчас их на полмиллиона больше, чем раньше. Война была ошибкой. Она забрала наших мужчин и ничего не дала взамен.
– Он говорит правду? – спросил у Пита Упа.
– Она дала нам возможность заявить о себе всему миру, показать, какими угнетателями являются англичане. И могу сказать, что мы никогда не были так сильны, как сейчас. Мы выставили их дураками. Могучий лев против хрупких газелей… но они увидят, какими мужественными могут быть газели. Девет и Деларет не успокоятся, пока на нашей земле не останется ни одного англичанина. Война окончилась только для слабаков. И Франц Майбург окажется среди них?
Франц покраснел от гнева:
– Слабак, говоришь? По-твоему, так можно назвать человека, оборонявшего Спайонкоп?
Пит подошел к нему и взял за плечи:
– Тогда ты был великолепен. И ты снова проявишь себя во всем блеске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55