Но какое значение имеет это теперь?
Филиппу вспомнилось, как совсем недавно Лоренс держал за руку Марию, и понял, что это имеет немалое значение. Он любил брата, но отлично знал его слабости. Хорошенькие девушки, особенно попавшие в беду, могут сделать с ним все, что захотят. А Мария умела играть роль маленькой женщины, попавшей в беду, очень убедительно. И нечего ему придираться к ее стратегии, потому что, судя по всему, она действовала успешно.
– Она совсем одна в целом мире, – напомнил ему Лоренс и нахмурился. – Как ты можешь быть таким бессердечным?
– Я не бессердечный, – обиделся Филипп, услышав такое обвинение.
– Нет, бессердечный. Видел бы ты ее лицо, когда она рассказывала мне об этой булочной. Она была такой счастливой. Она вся светилась, словно свечка. А ты намерен вышвырнуть ее вон. Это жестоко, Филипп, и я не могу позволить тебе сделать это. Ты знаешь, что однажды я ее предал, я не сделаю этого еще раз. И тебе тоже не позволю это сделать. Эта булочная значит для нее все.
– Я не запрещаю ей иметь эту проклятую булочную! – заорал в ответ Филипп, ощутив неожиданно желание оправдаться. – Просто я не хочу, чтобы ее булочная была на той улице, где живем мы.
– И все это из-за глупой истории с побегом, – продолжал Лоренс, игнорируя все сказанное Филиппом. – Я никогда не знал, что в твоем характере есть такая черта.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – теряя терпение, сказал Филипп.
– Я никогда не думал, что ты можешь быть мстительным.
– Дело совсем не в мстительности. Дело в том…
«Дело в том, что ты становишься полным болваном, как только на горизонте появляется хорошенькое маленькое создание в юбке».
Слова эти были готовы сорваться с языка, но он заставил себя придержать язык. Не станет он говорить обидные вещи человеку, которого любит больше всех на свете. Он стиснул зубы и отвернулся к зеркалу, делая вид, что поправляет галстук.
– Дело совсем не в мстительности.
– Тогда в чем? В том, что ты мне не доверяешь?
Филипп не ответил, и Лоренс пересек комнату и остановился рядом с ним.
– В этом дело, не так ли? Ты мне не доверяешь. Значит, ты не веришь, что я буду вести себя так, как положено джентльмену.
– Нет, – возразил Филипп. – Я не уверен, что она будет вести себя как леди.
– Иногда я совсем не понимаю тебя, Филипп. Ведь мы говорим о Марии. Она не какая-нибудь нахальная интриганка, которая ждет счастливого случая.
– Ты так думаешь? – спросил Филипп, встретившись с братом взглядом в зеркале.
– Да нет же, пропади все пропадом, и ты это знаешь не хуже, чем я. Мы знали ее почти всю жизнь. В детстве мы играли вместе. Мы проводили много времени в кухне ее отца, помнишь? Ты учил ее играть в шахматы. Я учил ее танцевать. Мы помогали ей научиться французскому языку. Ты показал ей, как следует правильно замахиваться крикетной битой. Не верю, что ты все это забыл.
Филиппу вспомнилась маленькая девочка с белокурыми косичками, которая не умела отбить крикетной битой мяч, чтобы защитить себя. Она стояла на лужайке, сердито смотрела на хохотавших над ней ребятишек и делала вид, что ей наплевать на их смех. Он также вспомнил тот момент, когда ей впервые удалось отбить мяч и она одарила его лучезарной улыбкой за то, что показал ей, как это делается.
– Это было очень давно, – сказал он и вновь принялся поправлять свой галстук. – Когда мы были детьми, все было по-другому.
Лоренс даже не обратил внимания на его слова.
– А помнишь, как мы устроили спектакль для ее отца и других слуг? Вот было весело! Мы поставили тогда пьесу о пиратах. Она сделала повязку на глаз, надела на голову шлем и пела о генерал-майоре. Ты тогда аккомпанировал ей на фортепьяно, но так хохотал, что свалился с табурета.
– Да, я это помню, но…
– А когда тебе исполнилось двенадцать и у тебя была инфлюэнца? Отец тогда находился в Кейн-Холле и приказал не баловать тебя, как девчонку. Кто тогда бегал к тебе в детскую из кухни с бульоном, тостами и чаем?
– Ради Бога, Лоренс… – пробормотал Филипп.
– Она была тогда совсем крошка, но таскала эти тяжелые подносы четыре марша вверх по лестнице три раза в день, хотя ее могли сурово наказать за это. Она делала это ради тебя. И как ты отплатил ей? Ты ее оклеветал и вышвырнул на улицу! Это недостойно тебя, Филипп, джентльмены так не поступают…
– Ладно! – заорал Филипп, выведенный из себя всеми этими обвинениями. – Пусть остается!
Лоренс хлопнул его по спине:
– Вот это разумное решение. Пойду скажу ей.
– Нет, – остановил его Филипп. – Это должен сделать я. Вот переоденусь и схожу к ней. Тебе тоже следует переодеться. Если только, конечно, не хочешь появиться в «Савое» во фланелевом костюме.
Его брат взглянул на свой желтовато-коричневый пиджак и такие же брюки.
– Наверное, следует переодеться, – усмехнулся он. – Меня просто туда не пустят. Вот была бы сенсация!
– Это также произвело бы большое впечатление на Синтию, только не то, на которое мужчине хочется надеяться. Нам следует поторапливаться, если не хотим опоздать.
– Разве опоздание – смертный грех? – спросил Лоренс и, не получив ответа, изобразил тяжелый вздох. – Я хотел было тебя поддразнить, но ты, как всегда, невозмутим. Ладно, я тебя прощаю, поскольку ты согласился восстановить справедливость по отношению к Марии, – сказал Лоренс и, сунув руки в карманы, вышел из комнаты.
Ловко этой девчонке удается вить веревки из Лоренса, подумал Филипп. Но через Лоренса она своего добилась. Так, может быть, это из него ловко вьют веревки?
Мария вернулась в магазин через служебный вход. Бросив ключи на ближайшую к двери длинную деревянную конторку, она сняла шляпку и перчатки и заметила комок теста, оставленный на рабочем столе. Она решила убрать грязь, а потом приступить к упаковке вещей.
Она надеялась сначала, что Лоренсу удастся убедить брата не выселять ее, но после того как она увидела выражение лица Филиппа в гостиной, надежда на то, что ее план увенчается успехом, исчезла. Филипп в отличие от Лоренса не был добрым и отзывчивым, и демонстрация женской беспомощности на него не производила впечатления.
Ну что ж, она играла и проиграла. Мария положила перчатки рядом с ключом, повесила шляпку на крючок в стене возле двери и пересекла кухню. Соскоблив с посыпанной мукой поверхности рабочего стола комок теста, она отнесла его в судомойню вместе с испачканным краской фартуком. Выбросив все это в мусорное ведро, она надела свежий фартук и, взяв метелку и совок, стала сметать с поверхности остатки муки, но вдруг остановилась, оперевшись спиной на конторку.
«Все-таки все это крайне несправедливо, – подумала она, окинув взглядом поблескивающие медные кастрюли, расставленные на полке. – Чертовски несправедливо».
Она постаралась прогнать из головы эту мысль. Нет смысла жаловаться на несправедливости жизни. Не надо опускать руки. Она опять начнет искать и найдет новую кухню.
Но едва успела она вновь приняться за работу, как ее внимание привлекло какое-то движение за окном. Она испуганно напряглась, заметив, что показались длинные мужские ноги в идеально отглаженных черных брюках.
Мария сердито взглянула на открывшуюся дверь. На пороге появился Филипп.
– Что ты еще хочешь? Или ты пришел, чтобы помочь мне упаковывать вещи?
У него дрогнули губы, но он не улыбнулся.
– Боюсь, что я пришел не за этим.
– Разумеется, ведь ты мог бы измять безупречный вечерний костюм.
– Причина не в этом, хотя я с радостью измял бы все мои костюмы, лишь бы ускорить твой отъезд.
– Какое милое признание, – фыркнула она. – Ну если ты пришел не для того, чтобы помочь мне упаковывать вещи, то зачем ты здесь? Чтобы позлорадствовать?
– Едва ли. Это было бы не по-джентльменски.
– А клеветать на женщину, чтобы выселить ее, ты считаешь поступком, достойным джентльмена?
– Нет, – сказал он и отвел взгляд в сторону. – Не считаю.
Мария поморгала, услышав это признание, но не успела ответить, потому что он продолжил:
– На это мне всего несколько минут назад указал брат, – сказал он и, чуть помедлив, добавил: – К большому моему сожалению.
Мало что в жизни могло доставить большее удовлетворение, подумала Мария, чем вид выбитого из колеи Филиппа, но она не позволила себе насладиться этим зрелищем в полной мере, так как чувствовала, что это еще не все.
– Значит, ты явился сюда… позволь догадаться. Ты пришел, чтобы попросить прощения?
– Ну уж нет! – Он вздернул подбородок. – Я пришел, чтобы обсудить условия перемирия.
– Перемирия? – повторила она, и у нее вновь ожила надежда. Возможно, ей все-таки не потребуется искать упаковочные коробки? – Какого рода перемирия?
Он вошел в кухню, закрыл за собой дверь и остановился по другую сторону рабочего стола.
– Когда ты арендовала это помещение, ты знала уже, что Лоренс живет здесь? – спросил он, сверля взглядом ее лицо. – Только говори правду.
– Ты самый напыщенный, самонадеянный…
– Да или нет?
Мария сложила на груди руки и сердито смотрела на него, не желая сказать что-нибудь такое, что ослабило бы ее позицию. Но она знала его холодный, оценивающий взгляд, который не упускал ничего, и понимала, что лгать бесполезно.
– С тобой я столкнулась на прошлой неделе по чистой случайности, – сказала она. – А когда ты сказал мне, что живешь здесь, для меня это было полной неожиданностью. Я не знала также, что Лоренс живет вместе с тобой. По правде говоря, я не знала даже, что он вернулся из Америки.
– Все газеты писали о модернизации моей резиденции и о возвращении Лоренса из Нью-Йорка. Как же ты могла не знать об этом?
– Это у вас есть время бездельничать целыми днями, почитывая газетки, а я не могу себе этого позволить. О том, что Лоренс в Лондоне, я узнала лишь через несколько часов после того, как увидела тебя. Мне об этом сказала герцогиня Сен-Сир, моя самая близкая подруга.
Судя по всему, то, что ее лучшей подругой является герцогиня, на него не произвело должного впечатления. Он прищурился:
– Полагаю, что, когда ты об этом узнала, тебе и в голову не пришло арендовать помещение где-нибудь в другом месте?
– И отдать первоклассную витрину на Пиккадилли? Ты спятил?
– Значит, ты твердо решила обосноваться здесь? И открыть булочную?
– Кондитерскую, – поправила его она. – Я предполагаю, что это будет что-то вроде парижского кафе.
– Ладно. Допускаю, что встреча со мной была чистой случайностью. Но встреча с Лоренсом? Ты будешь утверждать, что столкнулась с ним на том же самом углу тоже по чистой случайности?
– Мне пришлось это сделать. Ты не оставил мне выбора! Долгие месяцы я искала подходящий дом для моей кондитерской. Увидев это место, я поняла, что мои поиски закончились. Я не хотела позволить тебе запретить мне заполучить его.
– Поэтому ты предпочла нарушить наше соглашение.
При этих словах у нее кончилось терпение.
– Да, черт возьми, я его нарушила! – задиристо выпалила она. – И пусть хоть сам дьявол будет моим соседом, мне на это наплевать! Я не собиралась позволить отобрать у меня лучшую кухню в Лондоне из-за какого-то обещания, которое дала, когда была глупенькой девчонкой с разбитым сердцем! Это бизнес, Филипп. Этим я обеспечиваю себе средства к существованию!
Тяжело дыша, она глядела на него. Он тоже смотрел на нее. Оба молчали. Молчание так затянулось, что к тому времени, как он его прервал, она была уверена, что ее признание лишало ее последнего шанса здесь остаться. Но на сей раз Филипп ее удивил.
– Ладно, так и быть, я не стану тебя выселять, – сказал он, но, не дав ей вздохнуть с облегчением, добавил: – Пока по крайней мере.
Она выпрямилась и с опаской взглянула на него:
– Пока? Что ты хочешь этим сказать?
– Срок твоей аренды составляет один год, но я считаю его неприемлемым. Я прикажу составить новый договор об аренде сроком на три месяца, а там видно будет. Если я замечу, что твои действия хоть в чем-то выходят за рамки чисто коммерческих интересов, я тебя выселю без зазрения совести. Каждые три месяца я буду пересматривать ситуацию.
– Ты, видно, шутишь, – сказала она, хотя знала, что Филипп никогда не шутит. – Как можно строить бизнес на такой непрочной основе?
– В таком случае начинай упаковывать вещи.
– Ладно, – сердито заявила она, – я согласна на твои условия.
– То, что я позволяю тебе остаться, сохраняет в силе обещание, которое ты дала двенадцать лет назад. Один раз ты уже нарушила это обещание, Мария. Только попробуй нарушить снова, и я тут же выселю тебя, причем мне абсолютно наплевать на то, как это отразится на твоей репутации. Понятно?
Она упрямо вздернула подбородок.
– Абсолютно понятно.
– Вот и хорошо. И помни, что я буду наблюдать за каждым твоим шагом. Если ты подойдешь близко к Лоренсу, я тут же брошусь на тебя, словно сокол на полевую мышь, так что будь осторожна.
С этими словами он повернулся и направился к двери. Марию, наблюдавшую, как он уходит, одолели противоречивые чувства. У нее отлегло от сердца, когда она узнала, что он передумал и что она сможет сохранить за собой эту потрясающую кухню, но одновременно ей хотелось швырнуть ему вслед несколько яиц.
Глава 5
Однажды летним днем дама червей готовила пирожные.
Английская детская считалочка
Мария была уверена, что сможет выполнить условия сделки, заключенной между нею и Филиппом. У нее не было желания увидеться с Лоренсом, да и работы было много. В течение последних двух недель она каждую минуту посвящала подготовке к открытию магазина, в чем ей энергично помогали ее друзья.
Хотя у них было мало свободного времени, незамужние молодые женщины из общежития на Литл-Рассел-стрит старались помочь ей. Ее подруга Миранда, художник-иллюстратор, сделала эмблему компании «Мартингейл», использовав цветовую гамму, предложенную Эммой, а также заказала карточки и оберточную бумагу с этой эмблемой. Люси, у которой было агентство по трудоустройству, прислала по адресу Пиккадилли, 88, нескольких молодых женщин, и Мария после собеседования с ними выбрала для себя двух служанок и двух младших продавщиц.
Кроме нового персонала, она получила и другую ценную помощь. Сестра Люси Дейзи, работавшая в дневное время машинисткой в адвокатской конторе, а остальное время посвящавшая вдохновенному труду литератора, составила рекламу кондитерской и разместила ее в разных лондонских газетах. Пруденс и Эмма при каждом удобном случае превозносили способности Марии как кондитера, заверяя дам из высшего светского общества, что если их повара не достигли вершин мастерства в кондитерском искусстве, то компания «Мартингейл» сможет в ближайшее время обеспечить им самые великолепные пончики и пирожные.
Помощь друзей и персонала позволила Марии сосредоточиться на том, что она умела делать лучше всего. С рассвета до полуночи она месила тесто, темперировала шоколадную массу, взбивала сливки, готовила глазурь и тщательно проверяла каждый из своих рецептов в каждой из духовок, оттачивая методику приготовления. Даже когда ее помощницы расходились по домам, а служанки крепко спали в своих постелях наверху, Мария нередко все еще находилась в кухне. Потому что она хотела, чтобы, когда придет время представить ее кондитерские изделия на суд широкой публики, они оказались самыми лучшими из всех, которые могут быть сделаны руками человека.
Мария понимала, что вследствие загруженности работой ей не составит труда избегать Лоренса, однако она совсем не была уверена, что Лоренс имеет намерение избегать ее.
Однажды поздно вечером, за несколько дней до открытия ее кондитерской, когда Мария озадаченно разглядывала то, что должно было стать воздушным бисквитом «Виктория», а оказалось тяжелой бисквитной лепешкой, кухонная дверь открылась, и веселый знакомый голос произнес: «Черт побери, пахнет здесь божественно!»
Она с удивлением взглянула на красивого шатена, стоявшего на пороге кухни. Он явно возвращался после какого-то увеселительного мероприятия, потому что на нем были надеты фрак, плащ и цилиндр.
– Лоренс? Что ты тут делаешь?
Прежде чем он успел ответить, раздался другой мужской, тоже знакомый голос, который был, правда, не таким веселым.
– Идем, Лоренс, не мешай мисс Мартингейл. Видишь, она занята, и ей совсем не нужно, чтобы мы ее отвлекали.
Лоренс подмигнул ей:
– Скажи, я тебе мешаю?
Ей следовало бы ответить «да», сказать, чтобы он уходил, и тем самым избежать ссоры с Филиппом, но она ответила:
– Конечно, ты мне ничуть не мешаешь.
Лоренс снял цилиндр и, запрокинув голову, посмотрел вверх, на тротуар.
– Не беспокойся, дорогой братец. Она говорит, что я ей не мешаю.
Потом он вновь переключил внимание на Марию.
– Мы возвращаемся домой из оперы. Выходя из экипажа, мы заметили, что ты все еще трудишься, и я предложил зайти в кухню и составить тебе компанию. – Отклонившись назад, он сказал: – Спускайся вниз, Филипп, будь умницей. А то стоишь там на тротуаре, словно врос в землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27