Почувствовав его взгляд, Лоренс повернулся к нему и усмехнулся:
– По правде говоря, Филипп, то, что ты всегда прав, вызывало у меня отвращение. Тебе бы хоть разок упасть лицом в грязь. Я бы от этого почувствовал себя лучше, да и тебе бы это пошло на пользу. Ты перестал бы считать себя лучше, чем все остальные.
Филипп вздрогнул.
– Я не считаю себя лучше, чем все остальные, и не раз падал физиономией в грязь.
– Я этого никогда не видел.
– Что за вздор ты несешь! А что касается мисс Мартингейл, то ты мог бы предупредить меня перед отъездом, что возложил на нее ответственность за десерты для майского бала.
Лоренс застонал и чуть не выронил вожжи.
– Боже милосердный, я совсем об этом забыл!
– Я так и понял, когда она прибыла в «Хоторн шиппинг», вошла в мою контору и заявила, что, поскольку ты отсутствуешь, она вынуждена встретиться со мной.
– Извини, старина. Надеюсь, ты ее не уволил?
– Зачем спрашивать? Ты ведь знаешь, что я этого не сделаю, если ты подписал с ней контракт, – сухо заметил он.
Лоренс смущенно усмехнулся:
– Ну что ж, в конце концов все закончилось хорошо. Мы слышали, что бал имел потрясающий успех и вы с ней, кажется, не убили друг друга.
– Нам удалось сдержать себя, – сказал Филипп безразличным тоном, который стоил ему немалых усилий.
– Но сдержать себя было трудно, не так ли? – Не дожидаясь ответа, Лоренс продолжил: – Хотел бы я знать, что она сделала такого, что ты так на нее ополчился. Только не говори, что это из-за того, что мы чуть было не сбежали, чтобы пожениться, потому что я тебе не поверю. Ты был настроен против нее задолго до этого.
– Скажи, удалось ли тебе во всей этой кутерьме, связанной с помолвкой, убедить полковника предложить нам строить трансатлантические лайнеры? – спросил Филипп, решив, что пора менять тему разговора.
Но Лоренса, как видно, предыдущая тема не утомила.
– Неужели вы с Марией не можете помириться? Со времени той истории с побегом теперь много воды утекло, все давно прощено и забыто. У всех нас нет никаких причин не стать снова друзьями, не так ли?
Друзьями? Филиппу вдруг страшно захотелось остаться одному. Он указал жестом на обочину дороги.
– Останови экипаж, Лоренс. Высади меня здесь.
– Зачем?
– Просто останови, не задавая вопросов.
– Видно, я наступил на больную мозоль, – пробормотал Лоренс, останавливая экипаж на обочине.
– Ошибаешься, – сказал Филипп и тут же придумал причину остановки: – Я хочу… заглянуть на ферму. В прошлый раз, когда я приезжал сюда, у меня не нашлось времени.
– Я подвезу тебя.
– Нет, спасибо, я лучше прогуляюсь. Все утро я находился то в поезде, то в экипаже. Хочу поразмять ноги. Да и до фермы всего одна миля.
Лоренс все еще поглядывал на него с сомнением, но, к облегчению Филиппа, не стал настаивать.
– Значит, увидимся за чаем?
Филипп кивнул, и его брат, щелкнув вожжами, уехал. Филипп вошел в рощицу у дороги и направился в сторону фермы, но, проходя мимо пруда, остановился при виде огромной плакучей ивы на противоположном берегу пруда.
«Если бы у нас была веревка, можно было бы сделать качели».
Даже с другой стороны ему был виден неровный разлом в том месте над водой, где сломалась ветка ивы, хотя не было видно раздвоенной ветки, на которой она сидела в день их знакомства. Не раздумывая, он принялся огибать пруд, чтобы посмотреть на это место, но остановился на полпути, осознав, что делает, и заставив себя вспомнить не первый раз, когда был здесь, а последний.
Узнав о том, что Мария и Лоренс планируют бежать, чтобы обвенчаться, он отправил Лоренса в Оксфорд, выписал ей банковский счет, дал рекомендацию и отослал ее прочь, а потом пришел к этому дереву в последний раз и поклялся, что никогда не будет опять стоять на этом месте; что никогда не почувствует снова того, что чувствовал в тот день; что забудет о ней; что все это оставит в прошлом.
Скрипнув зубами, Филипп повернулся спиной к плакучей иве и ушел оттуда. Однажды ему удалось забыть ее. И он сделает это опять.
По воскресеньям Хай-стрит деревушки Комбикр была, как всегда, запружена народом. После второй службы в церкви это было излюбленным местом жителей деревни для прогулок и обмена сплетнями.
– Даже не верится, что мы это делаем, – заявил Лоренс, когда они шли вдоль булыжной мостовой. – Такого еще не бывало.
Синтия, шедшая рядом с ним, рассмеялась, услышав его слова.
– Почему ты так говоришь, дорогой? Прогулка по деревне кажется мне совершенно обычным занятием.
– Обычным? – Лоренс покачал головой. – Сразу видно, что ты американка, Синтия, и ничего не знаешь о жизни сельской Англии. Маркиз не гуляет по деревне по воскресеньям среди простонародья. Это не принято.
Миссис Даттон, шедшая с мужем впереди всей группы, оглянулась через плечо на Филиппа, замыкавшего шествие.
– Но, Лоренс, – обратилась она к своему будущему зятю, – ваш брат именно это и делает.
– Меня очень удивило, когда утром он предложил эту прогулку. Моему брату несвойственны необдуманные поступки.
– Это не прихоть, – поправил его Филипп. – Я всегда гуляю по Хай-стрит по воскресеньям, когда живу здесь. – Он указал рукой на коттеджи под черепичными крышами в конце улицы. – Кстати, многие наши арендаторы проживают здесь, и я, как лендлорд, обязан убедиться, что их коттеджи содержатся в хорошем состоянии.
– Все это так, но я все же удивлен. Отец всегда поручал эту обязанность агенту по земельной собственности. Оно и понятно, – добавил он, хохотнув. – Отец был снобом.
Филипп остановился посередине тротуара, вспомнив еще одно обвинение Марии.
«Ты такой надменный, чопорный, самонадеянный сноб!»
Он повернулся и посмотрел на свое отражение в витрине книжной лавки Парриша. Когда наконец ему перестанут вспоминаться слова этой женщины?
Он не сноб и никогда не был снобом. Но он был, черт возьми, маркизом, а она – дочерью повара. По социальному статусу она не была ему равной. И не он придумал все эти классовые различия…
– Черт побери, Филипп, на что это ты там смотришь?
– Что? – Филипп повернулся и увидел рядом с собой брата.
Остальные прошли чуть дальше по улице и что-то рассматривали в витрине швейной мастерской миссис Вудхаус. Филипп тряхнул головой.
– Извини, Лоренс. Что ты сказал?
– Я просто хотел узнать, чем это так поглощены твои мысли. Я окликнул тебя три раза, но ты даже не услышал меня и стоял, словно в землю вкопанный у витрины книжной лавки. Гм-м, «Пособие по животноводству», роман Энтони Троллопа, полное собрание сочинений Шекспира… Уверен, что все эти книги уже имеются в твоей библиотеке, так что…
– Как ты думаешь, я сноб?
– Что? – Лоренс удивленно взглянул на него. Вопрос был неожиданным и странным, но почему-то брату было важно получить на него ответ.
– Отвечай, – настаивал Филипп. – Минуту тому назад ты сказал, что отец был снобом. Ты считаешь, что я похож на него? Что я тоже надменный сноб? Что я самонадеян?
– Ну-у… – Брат, склонив набок голову, обдумал ответ. – Да, пожалуй, ты сноб. Извини, старик, но ты такой ярый приверженец всех этих правил приличия. И когда ты что-нибудь не одобряешь, это сразу видно, даже если ты не говоришь ни слова. Это получается весьма надменно.
– Понятно.
– И еще, конечно, твоя манера ходить.
– А с походкой-то моей что не в порядке?
– Ты идешь сквозь толпу, как будто ожидаешь, что все тебе уступят дорогу. Дорогу тебе, конечно, уступают, – добавил он, – ведь ты маркиз. Но наблюдать за этим весьма любопытно. И все кланяются. – Он снял свою шляпу, завел за спину руку, в которой ее держал, другую руку прижал к животу и отвесил поясной поклон. – Дорогу, дорогу лорду Кейну, хозяину всего, что вы видите.
– Вечно ты все доводишь до абсурда.
Лоренс выпрямился и расхохотался, отбросив назад волосы.
– Возможно, но… – Он замолчал, потому что его внимание привлекло что-то за спиной Филиппа. – А вот и сквайр Брамли идет по улице. А с ним, кажется, его новая кобыла.
Филипп обернулся и увидел, что сквайр действительно ведет по улице в их сторону красивую кобылу каштановой масти.
– Он приходил к нам за день до твоего приезда, хотел узнать, когда ты прибываешь в Кейн-Холл, потому что ему не терпелось показать тебе новую кобылу, которую он купил в Штатах. Я забыл сказать тебе об этом. Извини меня за такую рассеянность.
– Ладно уж, придется извинить, – снисходительным тоном сказал Филипп и, сняв шляпу, переключил внимание на осанистого пожилого джентльмена и его лошадь. – Добрый день, мистер Брамли.
– Добрый день, лорд Кейн. – Сквайр свел кобылу с дороги на обочину, и Лоренс с Филиппом подошли к нему. – Добрый день, мистер Хоторн.
– Сквайр, – сказал Лоренс, жестом указывая на Даттонов, которые закончили изучать последние моды в витрине миссис Вудхаус и приближались к ним. – Вы помните мою невесту мисс Даттон? И ее родителей?
– Да, разумеется. – Сквайр поклонился им. – Как поживаете? Но, мистер Хоторн, я помню также, будто вы говорили, что ваш брат не приедет из Лондона в ближайшее время.
– Не вините Лоренса, мистер Брамли, – сказал Филипп. – Моя поездка сюда не была запланирована и стала сюрпризом для брата. – Он жестом указал на лошадь: – Вижу, вы приобрели новую кобылу.
– Да, я купил ее в Кентукки. Каких я лошадей там видел – загляденье!
– Да, в тех краях выращивают отличных лошадей. – Филипп погладил морду кобылы и фыркнул, когда она с тихим ржанием слегка подтолкнула его руку. – Извини, малышка, – сказал он ей, открывая ладонь. – У меня нет сахара, чтобы угостить тебя.
Кобыла, судя по всему, была очень расстроена этим обстоятельством. Она откинула назад голову и, возмущенно всхрапнув, тряхнула гривой, заставив всех рассмеяться.
Филипп потрепал ее по носу и провел рукой по холке.
– Отличное животное, – сказал он, осмотрев кобылу. – Не хотите ли продать ее? Для моих конюшен нужны хорошие племенные кобылы.
Пожилой сквайр покачал головой:
– Я привез ее из самого Кентукки не для того, чтобы продавать, лорд Кейн. Эту кобылу я сам использую на племя.
– Я всегда готов щедро заплатить за высококачественную лошадь, мистер Брамли, – сказал Филипп, но, поскольку сквайр продолжал качать головой, он пустил в ход дополнительное средство убеждения: – Ну и конечно, я дал бы вам первого жеребенка от Александра.
Упоминание о жеребенке от лучшего жеребца-производителя заставило пожилого сквайра призадуматься.
– Это, конечно, может несколько подсластить пилюлю, – пробормотал он. – Я скоро уезжаю в Лондон и, пока буду там находиться, подумаю над вашим предложением.
– Отлично. Позвольте дать вам мой лондонский адрес. В настоящее время я не живу в своей резиденции на Парк-лейн, – объяснил он, доставая из нагрудного кармана футляр для визитных карточек, – так что позвольте дать вам мой нынешний адрес.
Он вытащил свою карточку, но вместе с ней из футляра высыпалось сразу несколько карточек, а с ними выпала и лента для волос, принадлежавшая Марии. Карточки и лента упали на землю, и Филипп сразу же нагнулся, чтобы взять ее, но брат его опередил.
– А это что такое? – воскликнул Лоренс, поднимая алую шелковую ленту. Разглядев, что у него в пальцах, Лоренс замер и с удивлением взглянул на брата. Филипп молчал, но на лице его застыло страдание.
– Что случилось? – спросила Синтия, подходя ближе.
Лоренс сжал ленту в кулаке.
– Ничего, дорогая, – сказал он и незаметно сунул ленту в ладонь брата. Потом он нагнулся и принялся собирать рассыпавшиеся по земле карточки Филиппа.
Со вздохом облегчения Филипп засунул ленту в карман и продолжил разговор со сквайром Брамли.
– Если вы пожелаете обсудить вопрос о продаже кобылы, мистер Брамли, дайте мне знать, – сказал он, протягивая ему визитную карточку.
– Заметьте, я не обещаю ее продать, но подумаю об этом.
Филипп заставил себя улыбнуться:
– Что ж, это справедливо.
Сквайр продолжил свой путь, а Филипп взял из руки брата стопку своих визитных карточек. Положив их в футляр, он вернул его в нагрудный карман. Они пошли дальше по Хай-стрит, но если Филипп надеялся, что лента Марии Мартингейл позабыта, то надежда его не оправдалась. Лоренс пошел по тротуару рядом с ним.
– Я хочу спросить насчет этой ленты… – начал было он, но Филипп сразу же обрезал его.
– Этот вопрос мы не будем обсуждать, Лоренс, – сказал он яростным шепотом, – ни сейчас, ни когда-нибудь еще.
Его брат, вытаращив глаза, кивнул, и разговор на эту тему закончился, не начавшись, к великому облегчению Филиппа. Когда они пришли домой, он направился прямиком в свой кабинет и вытащил ленту из кармана, решив избавиться от этого глупого краденого напоминания о ней, но когда уже держал ее над мусорной корзинкой, он, казалось, не мог заставить себя выпустить из пальцев этот кусочек шелка.
Он не имел права выбросить его, потому что эта вещь ему не принадлежала. Правильнее будет вернуть его ей.
Он не знает, сколько времени он простоял там. Возможно, прошло несколько часов.
Медленно, очень медленно он поднял ленту и прижал ее к губам, смакуя аромат ванили и корицы, который, как он знал, остался только в его воображении.
Мгновение спустя он вернул ленту в футляр для карточек и ушел из кабинета, решив, что сможет освободиться от Марии Мартингейл только тогда, когда вернет ей ее ленту.
Шел май. Филипп обсуждал строительство океанских лайнеров с полковником Даттоном, ездил по делам, связанным с земельным бизнесом, тщательно избегая плакучей ивы, кухни и других мест, которые сильнее всего напоминали ему о ней. Он навещал соседей, объезжал фермы, посещал аукционы и участвовал в местных делах деревни Комбикр. Исполнение этих обязанностей служило постоянным напоминанием о его статусе и ответственности, связанной с этим.
К концу месяца язвительные слова Марии перестали эхом звучать в его голове, и к нему стало вновь возвращаться душевное равновесие, которым он обладал до ее появления в его жизни. Поэтому, когда Лоренс предложил им вернуться в Лондон на оставшуюся часть сезона, он тоже решил присоединиться. Из-за внезапного отъезда в Лондоне его ждало множество дел, связанных с бизнесом, включая подписание контрактов с Даттоном и передачу брату дополнительных обязанностей в компании «Хоторн шиппинг».
Вечером накануне отъезда Филипп съездил к пруду. Он постоял под плакучей ивой, посмотрел на обломанный конец ветки, с которой когда-то свисала веревка, и не почувствовал ничего.
Возвратившись в дом, он сообщил на кухню, что хочет шоколадное пирожное, а когда оно было готово, отправился на кухню и, игнорируя любопытные взгляды, которые украдкой бросали на него члены кухонного персонала, уселся за стол возле двери кладовой и до последней крошки съел свое шоколадное пирожное.
В ту ночь он спал, не видя ее во сне, а утром проснулся, снова чувствуя себя самим собой, вернулось спокойствие, какого не было уже много месяцев. А когда он вытащил из футляра с визитками ленту, он не смог вызвать в воображении запах ее волос. Безумие прошло.
Глава 14
Они в конце галереи; удалились, чтобы выпить чаю и посплетничать, в соответствии со своим старинным обычаем.
Уильям Конгрив
Она скучала по нему.
Как ни отвратительно было в этом признаться, но она не испытывала по отношению к Филиппу такого чувства с тех пор, как он унизил ее своим пренебрежением, когда ей было пятнадцать лет. И всякий раз, когда она думала о его предложении выйти замуж, ее одолевали бесчисленные противоречивые эмоции: гнев, удовольствие, радостное возбуждение, обида. С тех пор прошло четыре недели, и она в конце концов так запуталась, что сама себя не узнавала.
Тем не менее после того, как она ночь за ночью, лежа в постели, без конца вспоминала его признание в страстном желании, после того, как она вновь и вновь переживала моменты лихорадочного возбуждения в его карете и прислушивалась, не раздадутся ли его шаги за кухонной дверью, после неоднократных осторожных расспросов его слуг о том, когда ожидают его прибытия в Лондон, Мария была вынуждена признать ужасную правду: она по нему скучает.
Чувствуя потребность стряхнуть с себя этот странный наплыв эмоций, Мария решила, что пора взять отгул. В воскресенье, во второй половине дня, она оставила мисс Симмс вместо себя в магазине и отправилась в меблированные комнаты на Литл-Рассел-стрит на воскресное чаепитие со своими подругами.
Воскресные чаепития были ритуалом, составлявшим часть жизни девушек-работниц, проживающих в меблированных комнатах на Литл-Рассел-стрит, задолго до того, как одиннадцать лет тому назад там поселилась Мария, снимавшая квартиру вместе с Пруденс. Большинство леди трудились на оплачиваемых работах – это были машинистки или продавщицы, которые, отработав неделю до полудня субботы, были потом свободны до понедельника. Хотя рабочее расписание Марии было всегда значительно более хаотичным, чем у подруг, она всегда старалась выкроить часок-другой после воскресной службы в церкви, чтобы выпить с ними чашку чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27